В ее жизни происходит слишком много за последние три года. Она не знает, что это за черная полоса в ее жизни, но уже сомневается, что та закончится после того, как сажают ее отца. До него в Азкабане умирает Барти, однажды так и не дождавшись ее пастилы, но начинается все с Регулуса, превращающего Рождество в собственные похороны. Она им даже немного гордится - еще никому на ее памяти не удается так взбаламутить их чопорное аристократическое общество, выдернув из их уютных гнезд в Рождество, даже после своей смерти.

За последние три года Фрида меняется, как говорит Алекс, до неузнаваемости. С закрытием кондитерской пропадает и ее легкость и взбалмошность, и со временем, все с его же слов, она становится невыносимой. Он советует ей взять себя в руки, она в ответ советует ему поучать свою жену, а не ее.

Блетчли не знает, как доходит до этой мысли, когда в один день появляется на пороге Гринготтса, заявляя о своем желании работать здесь. Ей кажется, что она сойдет с ума, если продолжит сидеть в четырех стенах, и в какой-то момент она окунается в работу с головой, находя в ней своеобразную отдушину. Ей нравится, в отличие от многих, иметь дело с гоблинами. Наверное, она им нравится тоже, но они, конечно, не скажут ей этого вслух.

С тех пор, как Фрида своеобразно прощается с Бальтазаром в кондитерской, она больше его не видит. Он не заносит ей ключи, как она и просит, и после не заходит вовсе. В отличие от Бьорна, который продолжает периодически наведываться вплоть до закрытия кондитерской. Она не против и болтает с ним с радостью обо всем, что не касается его брата. Фрида чертовски по нему скучает, но не хочет давать себе поблажек.

Она никого не ждет, пользуясь возможностью уйти с работы пораньше. У нее, в общем-то, не так часто бывают гости, поэтому она чуть хмурится, прежде чем, помедлив, пойти открывать дверь. Совершенно точно Блетчли не ожидает увидеть на пороге Бьорна и смотрит на него растерянно, кивая в ответ.

- Привет, - она отзывается, отступая на шаг в сторону, чтобы пропустить шведа, и замирает, завидев за его спиной Бальтазара.

Фрида не понимает, о чем он говорит, и думает, что пожалуй понимать не хочет, но правила приличия не позволяют ей держать их на пороге, тем более, что она так или иначе заинтригована.

- Ну, раз так, то проходите, конечно, - ведьма отходит от двери, дожидаясь, когда они переступят порог, и думает, что те разберутся сами с замком, когда проходит вглубь квартиры на кухню.

- И что же угрожает моей жизни?

На самом деле, закрыть дверь перед ними ей мешает банальное воспитание. У нее нет привычки оставлять гостей на пороге, пусть даже гостей не званных и отчасти не желанных. Она все еще не может смириться с тем, что сделал Бальтазар, особенно сейчас, после того, как умирают два ее близких друга, а отец чудом выходит из Азкабана.

Фрида учится за это время держать себя в руках настолько, чтобы слушать сейчас Бьорна молча, не выражая никаких эмоций на лице, пусть внутренне и напрягается. Его слова о том, что ее отцу что-то угрожает, не могут пройти бесследно, и она раздумывает лихорадочно, может ли такое действительно быть и что может знать об этом Александр. Она помнит Барти, сошедшего с ума как после смерти Рега, так и на преданности Лорду, и не может исключать, что такие фанатики в этих рядах не редкость. И они, несомненно, страшнее.

Впрочем то, что он говорит следом, кажется ей абсурдом. Ведьма смотрит недоверчиво, когда Бьорн утверждает, что ей также может угрожать опасность, и старается не смотреть на Бальтазара. Вообще-то, она считает, что они оба тронулись умом.

- С ума сошли? - она интересуется спокойно, обводя обоих взглядов. - Вы себя хорошо чувствуете?

Блетчли не собирается никуда переезжать и даже их серьезные лица не могут убедить ее в этой необходимости, потому что все, сказанное ими, звучит как плод разыгравшейся фантазии.

- Мне просто интересно, как вы додумались до мысли, что меня могут похитить.

- Я допускаю, что моему отцу может что-то угрожать, но скорее они захотят свести счеты с ним самим. Так что, лучше бы вы пошли к нему, а не ко мне. Но я его предупрежу, спасибо.

Она благодарит вежливо, но отстраненно, так и не проникаясь всерьез обрисованными перспективами, по-прежнему считая, что беспокоиться стоит не о ней.

- Я, с вашего позволения, все же останусь в своей квартире.

Фрида смотрит не понимающе, когда Бьорн утверждает, что был на собрании, на котором обсуждалась месть ее отцу. У нее не так много вариантов, каким образом он мог там оказаться, и она чувствует, как внутри все переворачивается от мысли, что он мог как-то пособничать Пожирателям. Она слышала, что находились такие энтузиасты, помогавшие им даже не имея метку. Отчего-то, что он может быть сам Пожирателем Смерти, она пока не думает.

Она по-прежнему считает это все бредом сумасшедшего. Или двух сумасшедших, если быть точнее, и не может представить, зачем мстить Тони через нее. Даже, если это и так, она не видит никакого смысла в том, чтобы переезжать обратно в Блетчли-холл, потому что это ничего не даст. Если кто-то за ней вздумает прийти (а она в это не верит), то есть тысяча мест, откуда ее можно похитить.

Фрида не сразу осознает, когда Бальтазар говорит, что Бьорн - Пожиратель. Она переводит на него помрачневший взгляд, вздыхая глубже и в этот момент теряя окончательно остатки своей доброжелательности. Как и гостеприимства. Она считает, что в ее жизни чертовски много убийц и смертей на квадратный метр.

- По-моему, я выражаюсь достаточно ясно, Харт: я останусь жить в своей квартире, - она ловит взгляд Бальтазара, когда отзывается твердо, не собираясь менять своего решения. Она замолкает на несколько мгновений, прежде чем поясняет, не убирая металлических ноток из голоса: - Если меня хотят похитить, мой переезд ничего не изменит. Вообще-то, я не сижу в четырех стенах целыми днями, что им помешает это сделать где-то на улице?

- Или мне запереться в поместье и никуда не выходить, по-вашему?

Блетчли считает, что их забота трогательна, но неуместна, потому что она неплохо справляется со своими проблемами сама, да и к тому же по-прежнему не видит способа как-то особо обезопасить себя. Говоря откровенно, не хочет вовсе, уверенная, что все не так страшно, как это преподносят братья.

- Спасибо за заботу. Есть что-то еще, о чем вы хотели бы поговорить?

Фрида не собирается извиняться за собственное упрямство и считает, что им не стоит учить ее жить. Никому из них, потому что, черт побери, за эти три года она методично остается одна, и если до сих пор жива и здорова, значит может справиться без чужого вмешательства. Она не позволяет это родному брату и не собирается позволять им.

Она рассказывает обо всем отцу, но отвечает ему то же самое, что и им, на его предложение переехать в Блетчли-холл. Не видит в этом никакого смысла, но обещает быть осторожнее. Отец просит ее быть на связи почаще, и она всерьез присылает ему в течение нескольких следующих дней записки, оповещающие о том, что она все еще жива, не похищена и успешно добралась с работы до дома или наоборот. Ее забавляет это какое-то время, но в целом она быстро забывает об этих разговорах, увлеченная работой.

Впрочем, забывает ненадолго, ровно до того момента, пока однажды в кабинете не появляется Бубенчик, тянущий за собой в прямом смысле за ухо еще одного домовика. Она смотрит за этой сценой с интересом, потому что ее эльф не отличается обычно той воинственностью, которая отпечаталась у него на лице в этот момент, и ей жалко второго домовичка, пытающегося изо всех сил вырваться.

Бубенчик начинает тараторить раньше, чем Фрида успевает задать вопрос. Из того, что он говорит, становится ясно, что этот несчастный, которому грозило остаться без уха, выполнял распоряжение некого мастера Харта, вероятно того самого, о котором мисс Блетчли и слова больше слышать не хочет. Проще говоря, следил за ней, чтобы обеспечить ее безопасность. А он - Бубенчик - такой молодец и обеспечил безопасность куда лучше, поймав шпиона.

Фрида слушала домовичка, чуть приоткрыв рот от удивления, и ощущая, как начинает медленно вскипать изнутри от того, что Бальтазар снова делал то, что она так ненавидела - поступал так, как считал нужным, не пытаясь даже спросить ее мнения на этот счет. Однако сейчас, по ее мнению, он переходил все границы.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы убедить его домовика, что ему лучше перенести ее к Бальтазару, раз они уже выяснили правду. Потому что она может попросить сделать это и Бубенчика, но ведь в этом нет никакого смысла. Она заверяет, что это несомненно не будет считаться нарушением приказа, потому что формально он наверняка имеет право перенести ее куда угодно в случае, если ей будет угрожать опасность. Иначе, зачем ему за ней шпионить.

Когда она вновь становится обеими ногами на землю, после того, как домовой эльф ее переносит, ей приходится потратить несколько секунд на то, чтобы осмотреться. У нее есть пара догадок, где она могла оказаться, судя по антуражу, но она признаться не доходит в этот момент до мысли, что он мог всерьез заняться рестораном. Ее, впрочем, это волнует сейчас мало.

Фрида чувствует, что злится от его предупреждения сильнее, подходя ближе.

- Тогда начни ты и объясни, какого черта твой домовик шпионит за мной? Это как минимум не этично.

- Ты что совсем умом тронулся, Харт? Это моя жизнь и мои проблемы, не стоит в них лезть.

Фрида считает, что это вообще не имеет никакого значения - как она обнаружила его домовика. Ее сбивает на мгновение его вопрос, потому что она ждет ответа на свои, и она смотрит на него тяжелым, не слишком дружелюбным взглядом, прежде чем "сознаться".

- Его обнаружил Бубенчик. Втерся в доверие и притащил ко мне за ухо. Так что не ругай его, он ни в чем не виноват.

Она просит не ругать на всякий случай, чтобы Бальтазар не думал, что домовик не справился со своими обязанностями. Ведьма видит до этого, что тот сам не рад, что попался так глупо, но все же отчего-то не может представить, чтобы Бальтазар стал наказывать домового эльфа.

Блетчли слушает его внимательно вопреки раздражению, которое не может унять. Ее неприятно передергивает, когда он упоминает похороны, и она считает его заботу излишней. Потому что ей чертовски нужна была забота раньше, когда у нее были проблемы поважнее этого воображаемого похищения, а сейчас она просто хочет, чтобы ее оставили в покое. В том числе он и его брат, решившие отчего-то ее спасти.

- Меня беспокоит то, что ты ни слова не сказал мне об этом домовике. Какой реакции ты ждал, Харт?

Она выдыхает устало, пытаясь взять себя в руки, и больше не кричит:

- Я устала, Бальтазар. Оставьте меня в покое, ладно? И ты, и твой брат, считайте, что вы сделали все, что могли, чтобы уберечь меня от опасности.

Фрида не хочет ссориться, но поясняет зачем-то вновь, растолковывая ему как ребенку:

- Не держи Пожирателей за идиотов. Твой домовик ничего не сможет сделать, если они захотят причинить мне вред. Он даже среагировать не успеет, если, к примеру, мне в руки попадет порт-ключ или кто-то решит аппарировать со мной.

Фрида согласна, что совершенно точно была бы против этой идеи, скажи ей Бальтазар о ней заранее. Потому что ей вообще не нравится идея того, что кто-то будет наблюдать за ней круглые сутки, оберегая от мнимой опасности, которую придумало себе их воображение. Даже если не мнимой, то не волнующей ее в той степени, в которой отчего-то волнует всех вокруг. Она, на самом деле, понимает, почему все так переживают. Потому что, если смотреть правде в глаза, это страшно - планы Пожирателей на ее счет как мест отцу. Она, наверное, даже может согласиться, что такой вариант возможен, но совершенно точно не хочет с этим ничего делать.

Ей, в общем-то, все равно на планы Пожирателей. Ведьма полагает, что так или иначе все произойдет именно так, как должно, и никто из них не убережет ее, потому что переезд в Блетчли-холл и этот домовик, шпионящий за ней, это всего лишь иллюзия безопасности. Она уверена, что они все отдают себе отчет в том, что это не так, и что Пожиратели куда изобретательнее, чем им хочется думать.

Ей все равно, потому что после всего, что происходит, она перестает всерьез опасаться чего-либо. Она качает головой, отрицая его предположения о том, что домовик мог бы ей хоть чем-то помочь.

- Это не шанс, а иллюзия шанса. Но если тебе так будет спокойнее, то Бубенчик всегда ходит где-то рядом.

Блетчли морщится, когда он называет ее самостоятельность самоубийством, и пожалуй, даже отдает себе отчет в том, что вероятно это так и выглядит. Она попросту не видит смысла в лишних трепыханиях, когда исход по итогу неизбежен. Либо ее не тронут, потому что не захотят, либо она ничего с этим не сможет поделать.

- Даже если и так, - она ведет плечом, не отрицая его слова, - боюсь, единственное, что может меня защитить, если предположить, что это правда, это парочка авроров, следующая за мной везде. Но, полагаю, у них есть дела поинтереснее.

Фрида наблюдает за ним, когда он выходит из-за барной стойки, подходя к ней ближе, и не ожидает "нападения". Она замирает, чувствуя, как теряет всю свою уверенность, и боится пошевелиться. Ей требуется немного времени, прежде чем обнять его аккуратно в ответ. У нее сдают нервы, и она вздыхает глубже, чтобы не позволить себе расплакаться.

Она отстраняется от него мягко, все же беря себя в руки, и качает головой, стараясь не смотреть на него:

- Не надо, Харт. Все в порядке.

Фрида усмехается, не сдержавшись, когда он воспринимает ее слова об Аврорах всерьез, хотя она всего лишь неудачно шутит. То есть, наверняка они действительно могут обеспечить ей какую-никакую безопасность, но она уверена совершенно точно, что никто не станет приставлять к ней двух людей просто из каких-то опасений.

- Мой отец оказался на свободе достаточно сомнительным путем, Харт. Откровенно говоря, я до сих пор не знаю, как это удалось провернуть, но возможно мне лучше и не знать. Точнее, никому лучше не знать. Как ты думаешь, кто-нибудь в Аврорате действительно рад тому, что Пожирателю смерти удалось избежать Азкабана?

- Мой отец прекрасный человек, и многие стремились поддерживать с ним хорошие отношения, но метка очень быстро портит впечатление о людях.

На самом деле, она не знает, зачем вдается в подробности, когда эта идея абсурдна сама по себе, но ее это даже забавляет - растолковывать, почему все это, все то, что он пытается сделать, бесполезно. Она думает, что ее действия немного нездоровы.

- К тому же я не стала бы ходить с охраной. Мы возненавидели бы друг друга сразу же.

Фрида думает, что ей пора домой, но отчего-то не может уйти, чувствуя остаточное тепло после его объятия. Она не хочет давать себе поблажек в отношении чувств к нему и призрачной надежды, что может рассчитывать на его поддержку, и хочет быть уверена, что может справиться со всем, что происходит в ее жизни, сама. За последние три года жизнь слишком часто выбивает почву у нее из под ног, отнимая людей, без которых она не мыслит себя. По прошествию этих лет, ведьма учится полагаться только на себя.

- Это не самое страшное, что может произойти, - она усмехается, по-прежнему не предавая должного значения причинам, почему, по его мнению, ничего не в порядке. Ведьма смотрит на него внимательнее, думая, что ей вообще-то не сложно уступить ему, если он так настаивает. Она знает, что в этом нет никакого смысла, и вздыхает глубже, прежде чем дать свое согласие: - В таком случае, пусть согласовывает свои действия с Бубенчиком. Он лучше знает, где стоит появляться, а где нет.

Блетчли считает его предложение достойным, когда окидывает взглядом бар и соглашается коротко:

- Не откажусь.

- Что здесь будет, Харт? Неужели ты все-таки решился открыть ресторан?

Фриде нравится то, что он говорит о компании, потому что она считает, что это правильно. Что от его чертовой компании одни неприятности, и она до сих пор, пожалуй, не может забыть шрамы на его теле. Те, которые уже были, и те, которые появились из-за нее. Она не понимает, куда смотрел его отец, готовивший сыновей к управлению компанией, державшейся на крови, но сейчас рада тому, что она возвращается к нему в руки. Бальтазар, несомненно, заслуживает лучшего.

- Вы же сказали родителям, что он жив?

Она уточняет на всякий случай, считая, что от Бьорна, имитировавшего собственную смерть, можно ожидать в этом вопросе чего угодно, как и от Бальтазара, но о его прошлом она предпочитает не вспоминать. Ведьма надеется, что им все же хватило смелости рассказать все родителям, потому что не может представить, что те пережили, потеряв двоих своих сыновей. Она неизбежно думает о своей семье и о том, что смерть Регулуса была потерей для них всех.

- Ему пойдет быть здесь главным, - она представляет ярко Бьорна за этой барной стойкой, - я имею в виду, в баре.

- Твоя территория, как я понимаю, на кухне? - она помнит о том, что он любит готовить, и улыбается тепло, - будешь готовить лапшу с креветками?

Ей не хочется говорить о кондитерской, и она делает глоток, подтверждая кивком, что кондитерская действительно закрыта. Фриде интересна его реакция, когда она поднимает глаза, ловя его взгляд:

- Работаю в Гринготтсе. Кем-то вроде юриста по финансовым вопросам. Не очень хорошего юриста, честно говоря.

Фрида качает головой неодобрительно, но молчит, признавая, что это действительно только решение Бьорна. Ей жаль их родителей, но она понимает, что это может быть тяжело - признаться им во всем, что они натворили. У нее нет желания осуждать кого-либо за что-либо, и она лишь надеется, что рано или поздно они наберутся смелости поговорить с ними.

- У вас хорошая семья, - она отзывается искренне, - по крайней мере, та ее часть, с которой я знакома. Думаю, ваши родители будут счастливы узнать, что Бьорн жив.

Она наблюдает за ним тепло, когда он говорит о брате, и думает, что на самом деле знает его таким и только таким. Что, на самом деле, никогда наверное и не знала того человека, которым он был, когда убил своего брата. Ей не дает покоя это знание, но вместе с тем она не может избавиться от той симпатии и теплоты, которую испытывает к нему такому, какой он сейчас. Она гонит от себя прочь эти мысли, считая их неуместными, и делает очередной глоток, практически не заботясь о вкусе виски.

Ее забавляет его реакция на ее место работы. Фрида не отрицает, что мало кому в голову пришло бы, что она может этим заниматься, но она благодарна своему начальнику за то, что он дал ей шанс, не обращая внимания на ее полную внешне непригодность. Ее дела идут, на самом деле, не так плохо, как она обычно говорит, и он, пусть и изредка, но все же хвалит ее, утверждая вскользь, что она делает успехи.

- Там не так часто приходится общаться с людьми, - она усмехается и остается в целом не понятно, говорит ли она в шутку или всерьез. - Мне по душе гоблины, к ним обычно несправедливо предвзяты.

- Мне нужно было что-то, на чем можно будет сосредоточиться. Что-то конкретное и точное. Пирожные все же не очень конкретны и совершенно не точны, даже пропорции не всегда одинаковы, - ведьма жалуется под конец шутливо, становясь серьезнее впрочем вновь, - признаться, раньше я недооценивала офисную работу.

Фриде, на удивление, действительно нравится ее работа, пусть ее и сложно назвать увлекательной, а менять кухню на рабочий кабинет по началу было чертовски странно.

- В положительную, - она подтверждает легким кивком, - мне нравится то, что я делаю сейчас.

Она думает, что их общение сейчас выглядит странно, потому что все еще помнит, почему они разошлись три года назад. Как и помнит, что не желала бы этого, если не узнала о том, что он сделал со старшим братом. Она знает, чего хотела тогда на самом деле, вопреки своим словам - чтобы он пришел и объяснил все это, а не предлагал ей принять его поступок как факт. Потому что как факт она его принять точно не могла.

Фрида считает, что им стоит держаться друг от друга подальше, но не может и сдвинуться с места, когда он подходит ближе, целуя ее. Она не отвечает на его первый поцелуй, но ловит себя на тоскливой мысли, что ей всего этого слишком. Что она, вообще-то, не железная, и по-прежнему по нему скучает, потому что им было хорошо вместе. Она медлит, прежде чем податься ближе и ответить на следующий поцелуй, идя на поводу у собственных желаний.

Ее, впрочем, отрезвляет, когда Бальтазар отстраняется, извиняясь, и она на удивление действительно понимает его пояснение, что он давно ее не видел. Блетлчи хочет надеяться эти три года, что прекрасно справляется и без него, а их недолгие отношения ничего по сути не значат, но осознает неизбежно рядом с ним сейчас, что это вовсе не так.

Она не знает, что ее пугает в этот момент, и все еще, пожалуй, обижена на него. Ведьма считает, что теряет за это время слишком много, чтобы вновь позволять себе привязываться к кому-то еще. Ее чертовски это пугает - то, насколько рушится ее привычный мир, и она не хочет больше ничего подобного для себя.

- Мне лучше уйти, - она делает шаг в сторону, оставляя бокал на барной стойке, и улыбается тепло, признавая, - я тоже по тебе скучала.

Фрида колеблется всего лишь мгновение, прежде чем, привстав на носочки, целует его на прощание мягко в щеку, прося следом:

- Поблагодари своего домовика от меня. Следить за мной не самое увлекательное занятие.

Фрида старается не вспоминать больше об их встрече, чтобы не делать себе же больнее. Выходит скверно, потому что ей несомненно больно, и она не может так просто выкинуть из головы мысли о нем и том, что было бы, если бы она не ушла оттуда так поспешно. Ей отчего-то кажется, что в тот вечер ей не пришлось бы возвращаться домой, останься она тогда с ним. Ведьма хочет думать, что поступила правильно, но неизбежно чувствует разочарование.

Ей кажется, что проходит достаточно времени, чтобы они все убедились, что опасения братьев беспочвенны, и ей ничего не угрожает. Она не гонит домовика и оставляет им с Бубенчиком в вазочке печенья, но в целом не переживает о своей безопасности всерьез. Ей хватает здравомыслия не спорить с отцом и отчитываться о своих передвижениях с завидным постоянством, понимая его волнение.

Она не изменяет своим привычкам, когда выходит из квартиры ранним утром, желая прогуляться до работы. Ей не нравится аппарировать, когда погода вполне позволяет себе насладиться свежим утренним воздухом, и она заворачивает за ближайший угол, выбирая малолюдную дорожку, ведущую прямиком к одной из небольших кофеен с чудной выпечкой. Она не занимается больше кондитерской, но не готова отказаться булочек с вишневым джемом и крепкого кофе.

Макнейр оказывается прямо перед ней через мгновение, и она кивает вежливо, пытаясь обойти мужчину, но он не дает ей этого сделать. Фрида хмурится не понимающе, ловя его взгляд, и в эту секунду чувствуя, как начинает быстрее колотиться сердце. Вообще-то, она опасается его с детства, но сейчас у нее и вовсе нехорошие предчувствия.

Он не гнушается объяснить, зачем он здесь, пользуясь ее растерянностью. К моменту, когда они аппарируют, у нее уходит от страха сердце в пятки, а по коже пробегают мурашки от осознания, где они оказались. Он толкает ее вперед к небольшому домику, вероятно сторожевому, и она старается не смотреть на могилы и не вчитываться в надписи на надгробных плитах.

Фрида теряет счет времени и количеству пыточных, которые на нее накладывают. Она не понимает, почему бы им просто не убить ее, и не особо рассчитывает на иной исход. Когда в помещение неожиданно появляется Бальтазар, она с трудом остается в сознании и считает с уверенностью, что это сон, потому что Бальтазару совершенно нечего тут делать.

Она отключается на несколько долгих минут и приходит в себя уже в его квартире, с трудом осознавая, что он говорит. Кажется, ругается, но ей пока совершенно не понятно за что.

Блетчли пытается следовать его совету и оставаться в сознании, но чувствует как перед глазами все плывет. Ей требуется сделать над собой усилие, чтобы осознать его вопрос, а после найти в себе силы на ответ. Ведьма прикрывает глаза, откидываясь на спинку дивана, и больше всего хочет сейчас провалиться в это блаженное бессознательно состояние.

- По дороге на работу. Я хожу иногда на работу пешком, там недалеко.

Она хочет поделиться бонусом таких прогулок в виде неплохой кофейни, но замолкает, не находя в себе сил на такие праздные разговоры. Впрочем, долго она не молчит тоже.

- Я же говорила, что твой домовик мне не поможет.

Если бы Фрида могла, она закатила бы в этот момент глаза, когда он упомянул Блетчли-холл вновь. Она считает, что с их стороны было глупо надеяться, что она действительно добровольно запрется дома и не будет никуда выходить. В конце концов, ведьма предупредила их сразу, что этого не будет, и что вряд ли что-то поможет, если ее всерьез вознамерятся похитить. Правда, осознание того, что она была права, не приносит ей морального удовлетворения.

- Харт, я вообще-то работаю и не могу сидеть дома, - она огрызается по привычке, но без особого энтузиазма, понимая его недовольство произошедшим. У нее перед глазами все еще стоит это чертово кладбище и, пожалуй, она еще не до конца верит, что, когда откроет глаза, не увидит его снова.

Ей не нравится, что он ее отчитывает, и она чуть хмурится, отзываясь недовольно:

- Кто бы говорил. Напомни, сколько лет тебя избивали конкуренты?

Она открывает глаза, чувствуя своеобразный лекарственный запах зелья, и ловит его взгляд скептическим своим. Ведьма терпеть не может лечиться и абсолютно уверена, что на вкус это редкая дрянь. Впрочем, она не спорит, делая глоток, но следом недовольно морщится.

- Тебе что недостаточно моих страданий?

Фрида не возражает, когда он касается ее скулы, но чуть дергается по выработавшейся за эти дни привычке, останавливая себя следом. Она знает, что не причинит ей вреда, и позволяет ему рассмотреть ссадину на ее лице.

- Пару раз ударили. Это было лучше, чем пыточное.

- Сколько дней меня там держали?

У нее откровенно говоря нет никаких сил на то, чтобы снимать с себя сейчас одежду, пусть она и согласна с тем, что это тряпье лучше убрать подальше с глаз. Ей требуется несколько долгих секунд, прежде чем кивнуть обреченно и потянуть лениво кофту вверх, ловя его взгляд страдальческим своим и чуть морщась от боли.

- Не знаю точно, но возможно на левом боку действительно есть синяк.

Фрида усмехается на заявление, что у маггловских таблеток есть неоспоримый плюс и это их вкус, и считает, что авторам этих зелий не помешало бы изменить рецептуру и подумать над улучшением вкуса, потому что пить это категорически невозможно. Она впрочем не задерживается на этой мысли всерьез, но подмечает, что начинает действительно чувствовать себя немного бодрее. По крайней мере возвращается какая-никакая ясность мыслей.

Ее забавляет, как он успокаивает ее как маленькую, и она ничего не имеет против его заботы. Она слушает его внимательно, осознавая, что провела там всего два дня. Всего - потому что они показались ей ужасно долгими, практически бесконечными. "Два дня" звучало не так плохо.

- Как вы меня нашли?

Фриду мало волнует вопрос приличий, когда она избавляется от грязной одежды, оставаясь в белье. Объективно, он видел ее и не в таком виде, чтобы ей было чего смущаться. Тем более, что сейчас на смущения у нее нет особо сил. Она глухо шипит, когда он дотрагивается прохладной мазью до синяка, но не пытается отстраниться, понимая, что действует ей во благо.

- Ванну, - она кивает, проявляя немного больше энтузиазма, чем раньше, но сомневается следом, - правда, боюсь, я там и засну.

Она смотрит на него тепло, когда улыбается, не сдержавшись, на его заявление:

- Я тоже рада, Баль. Спасибо тебе. И Бьорну, и вашему домовику тоже.

Ведьма раздумывает недолго, бросив на него прежде странный взгляд, когда все же предлагает:

- Понимаю, что это звучит странно, но ты можешь взять что-нибудь выпить и посидеть со мной пока запах масел и пены не перебьет запах грязи. Тогда ты точно проследишь, чтобы я не заснула и не утонула в твоей ванной.

Фрида не задает вопросов о помощи Бьорна, потому что, пожалуй, знать не хочет. Она благодарна им обоим за то, что они делают для нее, но предпочла бы не иметь больше никаких дел с Пожирателями. Ей нравится Бьорн, она находит его славным, и знает, что так или иначе смирится с его деятельностью, но только не сейчас. Не сразу после того, как она еще час назад была в лапах его "коллег", собиравшихся убивать ее медленно и мучительно.

Она действительно ужасно хочет принять ванну. Не знает, накрутила ли себя сама, или на кладбище действительно стоял неприятный, достаточно специфический запах, но очень хочет от него отмыться, как и смыть с себя грязь. У нее все еще болит все тело, пусть она и чувствует себя бодрее, но возможно горячая вода сможет немного облегчить ее страдания.

- Да, это будет глупая смерть.

Ведьма ловит себя на неуместно веселой мысли, что ей, конечно, нравится, когда он носит ее на руках, но она все же кивает, подтверждая, что вполне в состоянии дойти:

- Я справлюсь, - она уверена, что найти полотенца ей не составит труда, главной проблемой остается по-прежнему то, насколько резво она дойдет до ванны. - Передай отцу, что я его люблю, ладно? Пусть не винит себя за произошедшее.

Фрида встает с дивана аккуратно, стараясь не делать резких движений, и идет не торопясь в сторону ванной. Пока Бальтазар разбирается с выпивкой и разговаривает с ее отцом, она успевает найти полотенца и начать набирать ванну, попутно вливая в воду пену и львиную долю найденных масел. Она решает, что компенсирует ему его набор позже, и что ей сейчас объективно нужнее, да и ему будет приятнее находиться рядом с ней.

Ведьма опускается в воду, пристраивая голову на бортике ванной, и закрывает глаза, ощущая как в горячей воде постепенно расслабляются мышцы. Она наблюдает за Бальтазаром, заходящим в ванную с выпивкой, и сознается немного виновато:

- Я ограбила твои запасы масел, прости.

- Как отец? Я зайду к нему завтра, не знаю, как он пережил эти два дня.