[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]Фрида знает, что их разговор не пройдёт гладко. Не позволяет себе на это надеяться, потому что понимает, как странно все происходящее выглядит в глазах других, особенно в глазах отца. Он заслужил получить ответы на свои вопросы после того как похоронил ее, и меньшее, чего она хочет – врать ему. Она знает, что у нее нет другого выхода, иначе все ее старания до этого потеряют любой смысл.

На самом деле, ее коробит от того, что она пытается делать вид, будто все в порядке, и он зашел к ней словно делал это уже тысячу раз, а не впервые через полтора года после того, как узнал, что она жива. Ведьма считает, что он имеет полное право обижаться на нее, но всей душой жаждет избежать того разговора, с которым он пришёл. Она все ещё не чувствует в себе на него ни сил, ни способностей настолько хорошо врать отцу.

Она слушает его спокойно, но больше не улыбается. Не может заставить себя сесть и не может избавиться от стыда, который испытывает под его взглядом. Она переводит взгляд не в силах больше смотреть на него и пытается взять себя в руки.

Фрида хочет показать ему внучку, но знает, что не сможет этого сделать. Она просила мужа разрешить, потому что понимала, что отец захочет этого и потому что хотела этого сама. Параноик Торфинн отказал ей несмотря на все ее уговоры, и сейчас, глядя на отца, она признает, что в этом был смысл. Если бы дочь была здесь, ведьма рассказала бы все отцу, потому что он непременно нашёл бы способ вытащить их прямо сейчас.

– Это невозможно, – она начинает с конца, надеясь, что это будет проще, – Софи спит. Вчера вечером у неё поднялась температура, сегодня уже лучше, но ей нужно отдохнуть.

Ей кажется, что она врёт неумело и неловко, хотя в целом звучит убедительно. Она не знает, когда делала эти в последний раз с ним, и пробует осторожно и аккуратно, прощупывая почву.

Не самом деле, она начинает с этого, потому что боится извинений. Потому что извиниться – значит, признать свою вину. Она знает, что виновата, но не хочет брать на себя ответственность, потому что это последнее, что ей сейчас нужно. Она запрещает себе думать об этом, у нее есть проблемы серьезнее, чем чувство вины перед кем-либо, потому что нет никого важнее сейчас, чем дочь. Потому что они все сильные и смогут пережить все, а ей год, и ее жизнь в руках психопата.

– Я все-таки попрошу принести хотя бы чай.

Фрида знает, чего он от нее ждёт, но ей нужно время, чтобы сказать это. Она собирается с духом, пока подзывает домовика, отдавая распоряжение насчет чая и пирожных.

- Домовикам здесь никогда не нравилось мое желание готовить, поэтому они из кондитерской, - она чуть улыбается и практически не врет: даже когда у нее был доступ к кухне, готовить ей не приходилось.

Фрида дожидается, когда домовик уйдет, а после разворачивается к отцу корпусом целиком.

- Прости меня.

За то, что не рассказала правду в суде. За то, что им пришлось ее похоронить. За то, что не хочет видеть его и за то, что позволила Торфинну делать это с ней и с ними.

- Прости, пожалуйста.

Фрида считает жестокой иронией то, что ему приходится спрашивать у нее на кого похожа его внучка, когда она знает, как много для него всегда значили дети, и как она хотела, чтобы это была девочка, а у него снова полный набор – внук и внучка. Возможно слишком сентиментально, но эта мысль всегда доставляла ей удовольствие, с тех пор, как узнала о беременности.

Она улыбается невольно, думая о дочери, и считает, что ее имя вышло причудливым в сочетании с именем Эрлинга, когда у обоих имена начинаются с одинаковых букв. Это вышло случайно, но ей нравятся такие совпадения.

– Копия меня в детстве, - она ничуть не приукрашает, потому что дочь действительно внешне идеальная ее копия, и это заметно ещё больше, чем было заметно с ее братом, – и обожает сладкое. Не в тех количествах, что я, но у нее еще все впереди.

Ведьма усмехается, полагая, что для годовалого ребенка разрешает ей слишком много вкусностей, но все же не переходит границы. В конце концов, пусть она и считает, что шоколад обладает уникальными свойствами и способствует счастливому детству, последнее чего она хочет - аллергии.

Она знает, что отец ей не верит. Потому что не только он знает ее, но и она понимает его лучше, чем возможно он хотел бы. И то, что он идёт у нее на поводу, выражая вежливо надежду на скорейшее выздоровление, не значит, что он теряет бдительность. Скорее наоборот –действует тоньше, осторожнее, спуская с рук небольшую шалость, чтобы в итоге докопаться до сути.

Она ждёт, пока домовики разложат на столике чашки, пирожные и конфеты, и благодарит, отпуская, хоть и подозревает, что за ними непременно останется ненавязчиво следить кто-то из них, чтоб бы потом донести разговор до ушей Торфинна. Ведьма тащит из вазочки конфету быстрым, немного нервным движением, и ловит себя не мысли, что ее пристрастие к сладкому перестало быть милым, после того, как стало единственным способом побороть стресс и успокоить нервы.

Она знает, что когда-нибудь он перейдёт к этому - к вопросам, на которые у нее нет ответа, но не ожидает, что это произойдет так быстро.

– Они с Торфинном нашли общий язык, - по ее мнению даже слишком, - он в порядке. Мне кажется, он начал забывать Бальтазара.

Фрида делится наблюдением ровно, хоть и не испытывает от этого радости, но полагает, что это лучше, чем уверенность, что его бросила не только мать, но и тот, кого он считал какое-то время отцом. Она чувствует эту обиду от сына и не знает, что ей с ней теперь делать.

Она кладёт руки на спинку кресла, рядом с которым стоит, и на мгновение замирает, услышав его следующий вопрос. Она чувствует, что больше не может, и что вот он, тот момент, когда она может рассказать все, чтобы больше никогда не возвращаться в ненавистную комнату. Ей достаточно только кивнуть, чтобы он забрал ее сразу. Ведьма позволяет себе секундно задуматься об этом, прежде чем вновь взять себя в руки. Она качает головой, но все же не может заставить себя ответить прямо.

– Меня сложно заставить делать то, что я делать не хочу, - она знает, что ее слова теряют смысл, потому что два года до этого он успешно заставлял ее спать с ним, когда это последнее, чего она хотела, но все же продолжает, - я бы ушла снова, если бы хотела.

Фрида чувствует, как у нее все переворачивается внутри от стыда, боли и вины за все происходящее и за то, что ему приходится переживать из-за нее. Она не знает на чем держится сейчас, но ловит себя на том, что со всей силы цепляется за спинку кресла.

– Я знаю, что ты делаешь, - она отвечает глухо и не стремится разыгрывать с ним шоу и строить из себя примерную жену, – взываешь к моей совести, чтобы получить ответы на вопросы, которые тебя мучают. Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, знаю все, что ты чувствуешь и что чувствовал все это время.

Фрида не отводит от него взгляда и говорит тихо, но твердо то, что сказать хочет. Сначала Бальтазару, теперь ему, отчитываающим ее по праву, с этим она даже не спорит, но все же не знающим ничего, что происходит в самом деле.

– Я знаю, что такое опускать в землю пустой гроб человека, которого любишь. Знаю, каково это, когда самый близкий человек отказывается видеть тебя. Я знаю все это, и неужели ты думаешь, что я способна заставить кого-то испытать это просто по своей прихоти? От скуки?

– Когда ты отказался от встреч со мной, у тебя были причины. Неважно, насколько правильным было это решение, у тебя были причины это сделать. Все, чего я прошу – поверить, что у меня они тоже есть. На все, что я делаю, как бы это ни выглядело. Я знаю, что поступаю правильно.

Она молчит какое-то время, прежде чем опустить взгляд и глубоко вдохнуть:

– Не дави на меня, хотя бы ты не дави. [ava]http://savepic.ru/8283103.png[/ava]

Фрида понимает, что рано или поздно они дойдут до этого – ее запрета Бальтазару видеть дочь. Она наивно надеется, пусть и не так уж сильно, что отец все же обойдет этот момент стороной,  поверив, что на это у нее тоже есть причины, пусть она о них и не говорит. На самом деле, ей хочется уйти от ответа, но она не хочет вызывать еще больше подозрений, потому что по всей видимости уже и так не на лучшем счету у отца. Она не сомневается, что он слишком проницателен для ее неумелой лжи.

Ведьма идет ва-банк, когда хмурится и смотрит раздраженно, всем своим видом выражая, насколько ее достала эта ситуация. Отчего-то она полагает, что отец может быть в курсе их ссоры с Бальтазаром, причем с равным успехом как из сплетен, так и от него самого. Ей даже не приходится кривляться и изображать досаду, она вполне раздражена в самом деле. Потому что, при всем ее понимании того, что испытывает швед, и насколько неправильно происходящее, он, и сейчас отец, ставят под удар все то, что ей дорого.

- Потому что она растет в доме Роули, носит его фамилию и, вполне вероятно, является его дочерью.

Фрида не отводит взгляд от отца, зная, что именно это частенько выдает ее, и заставляет себя смотреть прямо и твердом. Она не может объяснить, почему говорит именно это, но в эту секунду не находит иного способа раз и навсегда защитить дочь хотя бы от этого – страданий от большой любви отца, не знающего, что может натворить.

Она знает, что ему будет больно. Знает, что это последнее, что ожидает услышать как отец, так и он, но считает, что так будет лучше для всех. Потому что эту новость он когда-нибудь переживет, а осознание того, что он не может видеть родную дочь, будет мучить его всю жизнь.

- Я не знаю точно и не хочу знать. Софи называет отцом Торфинна, и только это имеет значение.

Ей не нравится, как звучит все то, что она говорит ему о своих причинах, потому что последнее, чего она хочет – обвинять отца. Она знает, что это не честно с ее стороны, и что у него действительно были причины, пусть она и считает их в какой-то степени эгоистичными, но сейчас понимает его как никогда раньше.

Фрида не проводит аналогий с его ошибкой, потому что четко понимает, насколько разная у них ситуация. Потому что если он заботился об их душевном равновесии, то она заботится о том, чтобы ее дочь сохранила все конечности и дожила до следующего дня рождения. Ей, уделявшей внимание всегда больше духовной стороне, чем физической, приходится признать, что страдания и душевная боль могут быть вынужденной необходимостью, когда дело касается благополучия дочери.

Она чувствует, как теряет весь свой пыл, стоит ему обнять ее, и позволяет себе малость – обнять его немного неловко в ответ и закрыть глаза, прижимаясь лбом к плечу. Она благодарна ему, когда он все же отстраняется, потому что не уверена, что сможет найти в себе силы, чтобы сделать это самой.

- Я знаю, - она кивает и говорит искренне, - знаю, что могу обратиться к тебе.

- Все в порядке, пап, правда. Сейчас все иначе, чем было.

Фрида спасается тем, что по сути ни на грамм не врет, потому что все действительно иначе. Не лучше и не хуже, потому что, говоря честно, она действительно не знает, что было для нее страшнее –  то что сейчас или то, что было тогда.

Ее, совершенно внезапно, выбивает из колеи его вопрос, и она молчит некоторое время, подбирая на него ответ. На самом деле, проблема не в том, что она не хочет ничего рассказывать, а потому что ей рассказать нечего. Потому что она проводит в этой чертовой комнате сутками и единственное, что вносит какое-то разнообразие в ее жизнь – визиты Торфинна и дочь. О первом она не желает говорить по вполне понятным причинам, а второе может вновь привести к неприятным вопросам.

Она садится в соседнее кресло и смотрит весело:

- Мне не идет в голову ничего, кроме того, что связано с Софи, и ее режущимися зубками, потому что последнюю неделю она сводит всех с ума.

Всех – это в основном ее, потому что Торфинн во время своих визитов предпочитает все также пользоваться заклинаниями, чтобы не слышать ее криков.

- Ты можешь рассказать пока как дела у вас. Как мама и Алекс?
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида отдает себе отчет в том, что ее история шита белыми нитками. Утверждая то, что она не знает, кто настоящий отец ее ребенка, она добровольно признается в том, что обманывала Бальтазара все то время, пока он помогал ей получить развод и защищал от Торфинна. Она понимает, насколько мерзко это выглядит, потому что не сомневается в его чувствах к ней, по крайней мере тогда, и помнит, как он вернулся к ней посередине свидания, и как был готов ждать, и как хотел их ребенка.

- Потому что в его отцовстве я также не уверена, - она отвечает мягко и улыбается вопреки общей досаде от того, что ей приходится вообще придумывать столь несуразные истории. – Я не хочу ничего усложнять и не хочу суматохи с выяснением того, кто ее отец. Это никому не пойдет на пользу, особенно Софи.

- Ты знаешь, меня не волнуют слухи. Хотя теперь я понимаю страсть Регулуса к их коллекционированию. Прости, если подрываю семейную репутацию.

Она фырчит внезапно весело и смотрит тепло, потому что знает, что его это не волнует также сильно, как и ее. По крайней мере, не больше, чем ее собственное благополучие, даже если для этого придется терпеть косые взгляды.

Ведьма замечает его вкрадчивые нотки, но не позволяет себе вестись на провокации, когда отвечает без лишних раздумий:

- Я защищаю дочь. Не хочу, чтобы ее перетягивали как канат.

Она слушает то, что он говорит о ее матери, и, признаться, отчасти не может поверить. Потому что как бы она ни относилась к матери, их брак она не подвергала сомнению. Хотя бы потому, что знала, что отец ее любит. Она не желает драматизировать и верит, когда он говорит, что их обоих это устраивает. В общем-то, для нее это важнее, и кажется вариантом лучше, чем иллюзия счастливой семьи.

- Хватит прибедняться, ты знаешь, что Марта тебя обожает, - ведьма весело фырчит, потому что это в самом деле так, но их «претензии» друг к другу неизменны вот уже больше двадцати лет. Она смотрит серьезнее, когда все-таки спрашивает: - Почему вы решили разойтись?

Фрида чуть морщится на его вопрос и ничего не может с собой поделать, когда виновато опускает глаза. Она действительно не хочет, чтобы эта встреча повторилась, потому что ей тяжело, и она, несомненно, поступает как эгоистка, но не испытывает желания врать ему вновь и проверять насколько хватит его терпения, чтобы спускать ей это с рук.

Она смотрит благодарно, когда он говорит, что понимает, и кивает, подтверждая его слова. На самом деле, она чувствует сейчас почти животный страх от мысли, что может действительно больше его не увидеть.

- Спасибо.

Фрида благодарит его за понимание и надеется, что они больше не вернутся к этой теме.

***
Фрида не может отделаться от дурацкой мысли, что мало чем отличается от манекена, на котором представлена одна из работ хозяйки вечера. Она полагает, что должна быть, видимо, благодарна за возможность выбраться из комнаты, но вместо этого ждет с нетерпением, когда они смогут уйти. Она скучает по дочери, потому что проводит с ней круглые сутки и испытывает непонятную, навязчивую тревогу, когда ее нет рядом. Иногда ей кажется, что из-за Торфинна у нее развилась паранойя. Не считая навязчивых идей стараться держать малышку от него подальше.

Ведьма обновляет бокал, когда вспоминает о желании найти Анн-Софи, чтобы выразить свое восхищение. Ее работы действительно прекрасны, но для девушки это не больше, чем формальность, которую от нее требует муж, так что она не особо старается подобрать слова. Вообще-то, ее больше интересует наличие укромных мест, где она могла переждать до конца вечера и хотя бы попытаться расслабиться.

Она интересуется у кого-то из знакомых, где ей найти хозяйку, и смотрит в сторону, которую ей указывают кивком головы. Ей кажется, что она бредит, когда вместе со счастливой мисс Эк видит Бальтазара, обнимающего ее за талию и шепчущего ей что-то на ушко. Блетчли замирает, не находя в себе сил пошевелиться, и наблюдает за ними какое-то время, тщетно пытаясь побороть отчаяние и обиду, захлестывающие ее с головой.

Она разворачивается резко, намереваясь сбежать, пусть и не имея ни малейшего понятия куда, и налетает на кого-то из мужчин, чудом удерживая в руках бокал. Извиняется поспешно и отходит в сторону, не позволяя себе оборачиваться и смотреть на счастливую пару вновь. Она все-таки смотрит на них, когда отходит на достаточное расстояние, чтобы они не могли заметить ее, и не может отделаться от яркого, болезненного ощущения потери.

Ей требуется время, чтобы привыкнуть к мысли, что он теперь с другой женщиной, и у него все хорошо. На самом деле, она правда хочет верить, что он счастлив, потому что на совести Торфинна и так слишком много сломанных жизней, и она не хочет, чтобы его жизнь входила в этот список. Она не скрывает от себя, что ей обидно, и что она совершенно банально ревнует, но вместе с тем отдает себе отчет в том, что не имеет на это больше никакого права.

Фрида наблюдает за его девушкой с интересом и хочет думать, что она хорошая. В самом простом, человеческом смысле, потому что ей хочется, раз уж у них не сложилось, чтобы у него все было дальше просто и правильно. Как у нормальных, обычных людей, потому что разнообразием он должен быть сыт уже по горло.

Она не знает, чем руководствуется, когда решает подойти к ней, заметив, что Бальтазар отошел, отвлеченный кем-то из знакомых, но знает, что хочет познакомиться чуточку ближе. На самом деле, и она вспоминает это внезапно, они уже знакомы. Были знакомы около восьми лет назад.

- Раньше я считала, что драгоценные камни обладают своей особой магией, и в них ее больше, чем во многих волшебниках, - девушка улыбается, останавливаясь рядом с волшебницей, и смотрит дружелюбно, - потом, правда, мой пыл к ним поутих, но сейчас я готова поверить в это вновь.

Она не тянет долго и охотно поясняет следом, считая это совпадение забавным, насколько таковым считать его может в принципе:

- Не думаю, что Вы меня помните, но около восьми лет назад я покупала у Вас запонки из белого золота с раухтопазами. В подарок другу на Рождество. Мне непременно нужен был серый, почти черный цвет, и подходящий оказался только у Вас.

- Между прочим, я обошла почти десяток магазинов, и везде он был недостаточно, по моему мнению, хорош.

Фрида чуть усмехается и продолжает:

- Это был первый раз, когда я изменила своему ювелиру, но это того стоило – Регулус обожал их и был влюблен в этот камень.

Она не вдается в подробности, почему упоминает друга в прошедшем времени, и внезапно допускает мысль, что она может знать его и сама. Блэки никогда не пренебрегали отношениями с международным магическим сообществом, а Регулус часто путешествовал и где бы ни находился, заявлял о себе громко и без лишнего стеснения.

- Они мне до сих пор очень дороги.

Ведьма улыбается и делает глоток, когда говорит искренне:

- Я рада, что дела у Вас идут в гору.
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида считает свой интерес к его нынешней девушке разновидностью мазохизма и не делает попыток это отрицать. Она не позволяет относиться к ней предвзято только лишь потому, что теперь он любит ее, и отмечает со всей искренностью, что она красива. Не в том пошлом, банальном смысле, в котором красивой себя могла считать любая гриффиндорка лишь за наличие смазливой мордашки. В Анн-Софи чувствовалась порода и благородное происхождение вне зависимости от того, насколько чистая кровь текла по ее венам.

Ее забавляет признание, что она не помнит ее, но помнит ее покупку. Она полагает, что это – один из признаков профессионализма, когда собственная работа интересует больше, чем личность покупателя. Ведьма ловит себя на мысли, отдающей горечью, что не отказалась бы также как и она, иметь какое-то дело, пусть даже просто хобби, увлекающее ее настолько, что она могла бы отгородиться им от мира и от собственных мыслей.

Она не работает с тех самых пор, как вышла замуж, и единственное в чем сейчас находит утешение – в холсте и палитре красок, когда воскрешает все, что отложилось у нее в памяти.

- Могу заверить, что его носили с чрезвычайным достоинством.

Фрида усмехается и ни капельки не врет, потому что Регулус умел ценить такие вещи и был предан тому, чему однажды отдал сердце.

Она старается не меняться в лице, но мелко морщится, когда слышит ненавистное «миссис Роули». Проклинает все правила приличия, обязывающие обращаться к ней подобным образом, хотя всем прекрасно известно ее имя (и не в последнюю очередь из сплетен при отсутствии личного знакомства). Она старается не выглядеть грубой, когда поправляет мягко.

- Фрида. Не люблю, когда меня зовут по фамилии, хоть Вы и не ошиблись.

Ведьма разглядывает собеседницу пару мгновений с нескрываемым любопытством и в конечном итоге коротко, но открыто смеется. Ей нравится ее честность, когда та выносит вердикт о том, как смотрится на ней ее же собственная работа.

- Признаться, несмотря на все уважение, я бы предпочла надеть сегодня что-то из своих старых украшений. Они мне подходят действительно больше.

Она не знает, почему не стесняется говорить об этом прямо, когда намеревалась действовать совершенно другим образом и выполнить то, что предписывали ей правила приличия.

- Да и моим мнением поинтересоваться забыли, - она считает, что это звучит некрасиво, хоть и правдиво, а потому добавляет, поясняя, - это должен был быть сюрприз.

- У Торфинна идеальный вкус, но он слишком практичен, чтобы задумываться о том, что украшения это что-то большее, чем красивые и баснословно дорогие побрякушки. Как и о том, что с выбранным им ожерельем, мы можем не сойтись характерами.   

Фрида полагает, что выбор ювелирных изделий дело слишком тонкое и, пожалуй, даже интимное. Показатель близости, понимания друг друга. Ее мало удивляет, что Торфинн с этим не справился, хотя о его идеальном вкусе она говорит со всей искренностью. Отнять у него это сложно даже со всей ее к нему ненавистью.

- Восемь лет назад Вы жили и работали в Финляндии, если мне не изменяет память. Перебрались во Францию или это только на время выставки?

Она интересуется с искренним любопытством, потому что ей не понятен выбор места. Ведьма полагает, что Анн-Софи и Бальтазару логичнее жить в Швеции и хочет получить подтверждение этому. Подтверждение тому, что они живут вместе.

- Вдруг мне повезет, и следующий заказ я сделаю лично, а не через мужа. Полезно знать хотя бы страну, в которой Вас стоит искать.
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фриде нравится Анн-Софи несмотря на пакостное чувство горечи, не оставляющее ее, стоит ей задуматься вновь, что перед ней женщина, в которую, очевидно, отныне влюблен Бальтазар. Она считает это глупостью – ревновать, когда у нее на это нет ни прав, ни возможности, потому что единственное, что должно ее сейчас заботить – благополучие дочери, а не его новый роман.

Она согласна с ней насчет мужского самолюбия, которое удачно тешит дорогая покупка на шее женщины, но все же позволяет себе с определенной долей веселья и без лишней драмы выразить свое отношение к этому:

- В такие моменты я чувствую себя манекеном, демонстрирующим состоятельность и благополучие моего мужа, - она не считает, что держится в рамках светских, пустых разговоров, когда без лишнего стеснения высказывает свое мнение относительно подобных подарков, но все равно продолжает, - я бы предпочла покупать украшения себе сама, но нельзя лишать мужчин такой удобной возможности показать себя.

Ведьма отвлекается на вино, делая глоток, а после составляя пустой бокал на ближайший столик, пока ждет ответа от Анн-Софи о месте ее проживания. Она замирает на мгновение и чувствует, как сердце пропускает удар, но быстро берет себя в руки. Она не знает, почему это так неприятно, если подобный ответ она и так предполагала.

Фрида заставляет себя улыбнуться и кивнуть, хоть и полагая, что домашний адрес ей пригодится вряд ли, а даже если вдруг, то она все равно знает, где искать волшебницу. Она не думает о том, что может быть не права в своих выводах, потому что для нее все очевидно. В особенности то, как Бальтазар смотрел на нее, когда целовал на публике.

Она поворачивается машинально, не пытаясь сопротивляться и не спрашивая зачем. Несмотря на то, что ее мысли занимает сейчас совершенно другое, ей любопытно, что ювелир собирается делать дальше. Ее, в общем-то, не удивляет, когда та снимает ожерелье и бережно надевает на нее новое.

Ведьма подходит к зеркалу, разглядывая украшение, и ловит себя на неприятной мысли, что даже оно, несомненно ей подходящее, не может поделать ничего с тем, что от нее прежней осталась лишь тень. Блеклая, по ее мнению.

Она улыбается и говорит со всей искренностью, ловя ее взгляд в отражении:

- Мне нравится Ваш выбор.

Блетчли оборачивается к мастеру и механически касается подушечками пальцев ожерелья. Оно ей действительно нравится и куда больше, чем то, которое выбрал для нее Торфинн.

Она пробегает взглядом по толпе бездумно, когда случайно выхватывает Бальтазара, наблюдающего за ними, и не выдерживает его взгляд дольше пары секунд. Девушка теряется, когда смотрит на собеседницу вновь, и ей требуется пару раз сморгнуть, чтобы собраться с мыслями вновь.

- Думаю, мне пора – Торфинн, наверное, уже заскучал без меня,- она улыбается весело, насколько сейчас вообще может. – Вы же не будете против, если я приобрету это ожерелье?

Фрида не сомневается в положительном ответе, поэтому продолжает следом, усмехаясь:

- Пришлите счет на имя Торфинна, полагаю, его мужскому самолюбию тоже понравится Ваш выбор.

Ведьма не лукавит, когда сообщает, что была рада познакомиться, и, распрощавшись, исчезает в толпе, не задерживаясь, когда проходит мимо Бальтазара.
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида не имеет ничего против, когда Софи бегает по залу в компании детей, потому что ей это полезно. Потому что ей и так не часто выпадает возможность погулять и побегать, как и поиграть с кем-то кроме матери, потому что даже брата она видит изредка. Эрлинг подрос и теперь избегает встреч с ведьмой старательнее, чем раньше, хотя на удивление неплохо ладит с сестрой.

Она позволяет себе расслабиться и пройтись по залу, как того требуют правила приличия. Вообще-то, ей не нравится участившееся количество торжеств в их поместье, потому что не нравится чувствовать себя здесь хозяйкой. Определенно фальшивой – ей даже домовики не подчиняются без прямого на то одобрения мужа. Однако, несмотря на это, ей необходимо улыбаться, развлекать гостей и быть дружелюбной. У нее проблемы с каждым из пунктов, но она не чувствует угрызений совести – учитывая репутацию, от нее многого и не ждут.

Ведьма пропускает момент, когда, разыгравшаяся Эвелина, начинает приставать к Роули. Она тянется к нему со всей искренностью ребенка, не понимающего, почему отец уделяет ей так мало времени, если уделяет вовсе. Она напоминает ей Эрлинга, и, говоря откровенно, у нее сжимается все внутри, когда она сравнивает их подобным образом. Меньшее, чего она хочет – чтобы ее дочь считала, что ее не любят. Как ее брат считает, что его не любит собственная мать.

Ведьма знает, что ее любви мало, чтобы дочь не чувствовала себя обделенной. Как бы сильно она ее ни любила, за двоих, троих, за всю большую дружную семью, которой ее лишили, Софи всегда будет чувствовать, что ее не любит тот, кого она считает отцом. Блетчли давно заставила себя смириться с тем, что Торфинн делает с ней, но никогда не сможет смириться с тем, что он делает с ее дочерью.

Она наблюдает за ними со стороны и чувствует тревогу, потому что терпение Роули далеко не безгранично. Ей хочется увести от него дочь, но она не успевает сделать и шагу, когда он все же взрывается. Софи, качнувшись на небольших каблучках туфель, проливает на него неосторожным движением сок.

Она дергается, потому что знает, что за этим последует, когда видит испуганные глаза малышки, стоит Торфинну повысить голос. Ей требуется вся ее выдержка, которой у нее, на самом деле, не так уж много, чтобы заставить себя стоять на месте и смотреть, не отводя взгляда. Она знает, что только навредит и в первую очередь ей, если позволит себе вмешаться.

Фрида замечает Бальтазара, лезущего на рожон, и чувствует как начинает паниковать. Она понимает, что его так вывело из себя, но знает, что Торфинн не оставит это безнаказанным, если тому сейчас удастся довести его. Не то чтобы она после этих пяти лет ценит как-то особенно свою жизнь, но не горит желанием испытывать на себе его злость. За это время она уже успела уяснить, что он не привык контролировать свою силу, и это действительно больно. Впрочем, она полагает, что ударить ее – это меньшее, что он может сделать.

Она хочет подойти к плачущей дочери, когда от нее отходит муж, но рядом стоит Бальтазар, и она остается на месте. Наблюдает за тем, как рядом с малышкой оказывается домовик с платком наперевес, и думает с неприязнью, что это неправильно, потому что успокаивать дочь должна она, а не надзиратель, приставленный Роули.

Фрида делает шаг вперед, когда ее все-таки перехватывает Бальтазар. Она сейчас со всей искренностью считает его болваном, если после всего, что он знает о Торфинне и о его отношении к ней, он всерьез лезет в стычку с ним, подставляя и ее и свою дочь. Вообще-то, она отдает себе отчет в том, что он ничего не знает, но ей нужно время, чтобы перестать беситься.

Швед бьет больно, и она морщится, потому что его слова для нее как пощечина. Она теряется, когда он называет ее плохой матерью, и распахивает глаза, не в силах удержать эмоции под контролем. На самом деле, она понимает, насколько глупо сейчас выглядит, но ничего не может поделать с тем, что это действительно последнее, что она ожидает услышать.

- Плохой матерью? – она смотрит обескуражено еще с мгновение, когда переспрашивает, прежде чем взять себя в руки.

Фрида чувствует прилив ярости на смену смятению и обиде, когда возвращает ему злой взгляд, и складывает руки на груди. Больше всего ей хочется сейчас ударить его вновь, но она сдерживается, полагая, что с него хватит и одной пощечины.

- Да пошел ты, Харт. Я как-то обойдусь без твоей оценки моих материнских способностей.

Вообще-то, у нее претензий к нему в данный момент ничуть не меньше, и она считает их более обоснованными, чем его. Потому что он, официально, никакого отношения к их семье не имеет, чтобы указывать, как стоит воспитывать детей.

- Какого черта ты лезешь не в свое дело?

Она спрашивает раздраженно и мало интересуется тем, что вокруг них люди, в особенности любящие сплетни. Она считает, что ее репутацию уже ничего не исправит, а со своей Бальтазар разберется сам.

- Судя по всему, ты разговаривал с моим отцом. Так почему бы тебе не последовать его примеру и не поверить, что я куда лучше знаю, что делать, чем вы оба вместе взятые?
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида считает это абсурдным и до слез обидным – его обвинения в ее адрес касаемо того, как она поступает с дочерью. Она знает, что он в корне не прав, потому что ее действия – единственная причина, по которой его дочь все еще жива, пусть ей и приходится получать периодически нагоняй от Торфинна, но он своими словами разжигает в ней неуверенность, от которой она и так не может избавиться. Она, к сожалению, слишком хорошо понимает, почему все сложилось именно так, и не может не чувствовать вину. Но она правда старается, если не исправить, то хотя бы облегчить последствия собственных ошибок.

Ведьма убеждает себя, что сделала и продолжает делать все, чтобы у Софи было все то, что ей нужно, но сейчас чувствует вину, пусть и осознает, что чувствовать ее не должна. Она проклинает мысленно Бальтазара, сумевшего заставить ее вновь сомневаться в себе и в том, что она действительно приложила максимум усилий.

Вопреки тому, что он распаляется сильнее, она затихает, отчего-то пугаясь его. Ее выбивает из колеи его поведение, потому что Харт, которого она помнит, никогда не позволяет себе обращаться с ней таким образом. Он сейчас вызывает у нее не лучшие ассоциации, и она молчит скорее рефлекторно, не позволяя эмоциям взять над собой вверх. Она отдает себе отчет в том, что реагирует на него в эту минуту так, как обычно на Торфинна, и это пугает ее еще больше.

Девушка принимает то, что он перестал доверять ей, как должное и не может его осуждать. Это не мешает ей, правда, считать отца куда благоразумнее, как и думать с легкой обидой, что никогда не давала никому повода сомневаться в том, что отдает себе отчет в том, что делает. Как и в том, насколько сильно она любит детей.

- Мое желание быть с ним сойдет за причину? Мы ходим по кругу, три года назад ты уже спрашивал это, - она отвечает спокойно, хоть и понимает, как это звучит, но с трудом сдерживается от того, чтобы не отстраниться, когда он подходит чуть ближе. – И нет, я не знаю, Бальтазар. Как ты сказал, я еще не определилась.

Фрида не хочет говорить ничего из этого, потому что не хочет делать ему больно. Пусть даже в ответ на боль, которую он причиняет ей. Она считает, что они оба уже достаточно натерпелись, и несмотря на обиду, хочет, чтобы он просто жил дальше, забыв о том, что у него есть дочь. Которую он, к слову, не видел уже три года. Она полагает, что это было на пользу им всем.

- Я никому не позволю навредить ни ей, ни Эрлингу. Мне жаль, если ты этого так и не понял.

Она игнорирует его вопрос, потому что сейчас она считает, что Эвелине не нужен отец вовсе. Что им было бы вполне неплохо втроем – она и оба ее ребенка – и никого вокруг, потому что за эти годы ее порядком достали их отцы. Один – присутствием в ее жизни, второй – постоянным присутствием в голове.

- У тебя тоже нет на это права. Нет права заявляться сюда и отчитывать меня, словно мне пять, и я в чем-то перед тобой провинилась. Я не буду оправдываться перед тобой лишь потому, что ты больше мне не доверяешь. Это твое право, Харт.

Ведьма говорит холодно, но не позволяет себе срываться на крик. Он действительно ее пугает, но она не считает, что ей удастся уйти от ответа, или же найти тот ответ, который его устроит. Она предпочитает отвечать честно, чтобы он о ней ни думал.

- Зачем ты вообще пришел сюда, Бальтазар? Почему ты просто не можешь держаться подальше, когда я прошу тебя об этом?
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида хочет посоветовать ему проваливать, и в особенности – проваливать к своей девушке. Она не понимает, почему он не может отстать от нее, если у них так все замечательно, и почему их каждая, редкая встреча оборачивается скандалом. Ее не заботят взгляды гостей, но хочется топнуть от злости ножкой и покричать, потому что он вновь переворачивает все верх тормашками тогда, когда у нее, в целом, все лучше, чем могло быть. Вообще-то ее коробит от того, что она думает так о своей жизни, объективно ужасной, но как ей кажется сейчас – не такой уж плохой.

Она знает, что не может запретить Торфинну приглашать мисс Эк, но больше всего хочет сейчас этого. Чтобы больше никогда, никоим образом, ни в чьем сопровождении он не приходил в этот дом, потому что она так не может. Не может видеться с ним и тем более говорить. Она знает, что ее муж не согласится на это, и знает, что это будет неуважением к Анн-Софи, обижать которую ей тоже не хочется.

Ведьма провожает его взглядом, когда он отходит от нее, и отворачивается, искренне надеясь, что он действительно уйдет. Потому что с них обоих хватит, и потому что она никогда не простит ему, если по его вине что-то случится с Эвелиной. Как и он себе. Она надеется, что когда-нибудь он наконец поймет все так, как нужно.

Девушка проводит остаток вечера с дочерью, не задумываясь более о том, что обязана развлекать гостей. Она думает зло, что это не ее гости и никого из них она не звала и видеть не хотела, а потому пусть Торфинн сам справляется с обязанности гостеприимного хозяина. На сегодня с нее точно хватит.

***
Фрида считает абсурдным то, что затеял Бальтазар. Она никогда не думает всерьез, что этот день настанет, когда они начнут перетягивать Софи каждый на свою сторону, и меньше всего этого хочет, потому что их дочь в конечном итоге пострадает больше остальных. Она не может осуждать его за желание видеть собственного ребенка и быть ей отцом, особенно, когда Торфинн с этим справляется паршиво, но мечется в панике от того, что швед подставляет их всех, пуская к черту все то, ради чего она старалась столько лет.

Ведьма чувствует раздражение мужа все эти дни, потому что отныне он приходит к ней выпустить пар. Судебный процесс добавляет ему лишних хлопот, и он винит в этом ее, не забывая напоминать, благодаря кому ее дочь еще жива. Она старается держать от него малышку подальше, насколько это возможно.

На самом деле, ей страшно представить его реакцию, если Бальтазар все-таки добьется желаемого. Она полагает, что не сможет порадоваться за шведа в должной мере, потому что, несмотря на годы, проведенные в заточении, у нее нет мазохистских наклонностей, и она знает, что злой Торфинн это чертовски больно.

Блетчли боится его и боится сделать что-то не так, а потому последние несколько дней ведет себя исключительно образцово. Она не спорит с ним, когда он говорит об очередном приеме, хотя и не хочет никуда идти. Ее утешают только имена хозяев вечера, потому что Катаржина одна из немногих, кого бы она хотела увидеть, если бы хотела видеться с кем-то в принципе.

Фрида обводит зал скучающим взглядом, устраиваясь в кресле удобнее и все также как и раньше полагая, что Торфинн вполне мог бы позволить ей остаться дома, потому что на подобных приемах ей делать нечего. За пять лет, по ее мнению, они уже ясно дали всем понять, насколько счастливой и идеальной семьей являются, а потому нет нужды демонстрировать это раз за разом, появляясь вместе на публике. На самом деле, ей иногда кажется, что это – очередной способ унизить ее. Потому что ее муж прекрасно знает все слухи, которые ходят они, и не гнушается их подпитывать, но вместе с тем, раз за разом выводит ее в свет. Впрочем, также хорошо он знает, что ей нет дела до того, что говорят другие.

Она замечает Катаржину, отходящую от мужа, и раздумывает пару секунд, прежде чем встать с кресла, подхватив бокал, и направиться к ней. Считая себя саму несомненно самой приятной компанией, поспорить с которой может только наполненный бокал, сейчас она не имеет ничего против, чтобы перекинуться с кем-то хотя бы парой фраз. В идеале с кем-то, кто не считает ее личную жизнь интересной темой для разговора за ужином.

На самом деле, она не знает, почему внезапно прониклась симпатией к практически не знакомой ей женщине, но надеется, что первое впечатление ее не обмануло, и та все же отличается от всего прочего сброда.

Ведьма подходит к ней и усмехается дружелюбно:

- Тебя давно не было видно, я уже почти начала волноваться.

- Я не проверяю списки, но полагаю, что на твое имя отправлялись приглашения. Признайся, у тебя тоже началась аллергия на чопорную английскую аристократию?

[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида усмехается, когда Катаржина говорит об обороне и считает, что для человека, не переносящего подобные мероприятия, появляется на них чертовски часто, чтобы потерять право говорить об английской аристократии с презрением. Презирать общество будучи как никогда ранее его частью не то чтобы проблематично, но отдает легким лицемерием. Впрочем, она считает, что никогда не будет его частью до конца, даже если вдруг когда-то захочет.

- Старалась изо всех сил.

Вообще-то, она не отказалась бы стараться поменьше и выходить в свет хотя бы через раз, но у Торфинна на это свое мнение. Она считает, что только портит ему репутацию своей кислой миной, но знает, что по сути, портит ее лишь себе. Со стороны это выглядит так, будто он старается не отходить от нее ни на шаг, и должно быть кажется это милым, тогда как в самом деле, он просто не дает ей сделать лишнего шага, если считает, что она может натворить глупостей.

Ведьма остается благодарна Кате за то, что та уводит ее от мужа, потому не испытывает также желания разговаривать при нем, и ей нужен отдых. От его постоянного присутствия в том числе в ее голове, потому что с тех пор, как Бальтазар затеял судебное разбирательство, она не может перестать думать о том, что может сделать Торфинн. Она считает его непредсказуемым психом и знает, что у нее может не быть возможности переубедить его, если он что-то вобьет себе в голову.

Девушка оглядывает десерты на столе и думает, что Ката, пусть ей и неоткуда было знать о ее страсти к сладкому, сделала правильный выбор. Она полагает, что начнет с конфет, а после перейдет к симпатичным пирожным с кремовыми завитушками.

- Подросли с момента, когда ты видела их в последний раз, - она улыбается и не вдается в подробности, понимая вполне здраво, что ее собеседницу вряд ли действительно интересует эта тема для разговора. Она благодарна за проявленное внимание, но не желает портить их беседу долгими рассказами о детях.

Блетчли не придает этому значения, но замечает, как меняется взгляд Катаржины. Она не подозревает ничего серьезного, когда смотрит на десертный стол и стягивает, не заботясь о приличиях, шоколадную конфету. Впрочем, съесть ее она не успевает.

Девушка заметно мрачнеет, когда слышит имя Бальтазара, и не скрывает удивления, потому что полагает, что не называла его ранее при ней.

-  В «Пророке» наконец-то появилась колонка светских сплетен?

Она интересуется невесело и не хочет устраивать допрос откуда та узнала. Она думает мимолетно, что и без этой колонки сплетни разлетаются в магическому миру со скоростью света, и это должно было рано или поздно случиться, пусть даже ее новая знакомая каким-то чудом ничего не знала четыре года назад.

Фрида понимает, что чудес не бывает, когда наконец получает пояснение.

Она разглядывает Катаржину внимательно, пытаясь осознать до конца, что значат ее слова. Чувствует растерянность, потому что не любит, когда из нее делают дуру, и сейчас не может трезво оценить полученную информацию.

- А я-то думала, в чем подвох, - она усмехается криво и без прежнего дружелюбия, когда вздыхает глубже, - откуда бы в Англии взяться человеку, не знающему, кто такой Бальтазар, и в каких мы были отношениях. А тут, оказывается, информация из самых первых рук.

Фрида отправляет конфету в рот и равнодушно ведет плечом на ее извинения. Откровенно говоря, она не видит в них необходимости.

- Ты сделала вид, что не знаешь его, тогда на приеме. Почему?

- И зачем говоришь об этом сейчас?
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Ее плохое настроение уже давно перестают спасать даже конфеты, хотя она не перестает есть их в прежних количествах, находя в них хоть какое-то утешение. Она радуется тому, что Торфинну нет дела, сколько пирожных она съедает и как часто домовики пополняют ее запасы шоколада, потому как это, кажется, единственное, в чем он ее ограничивать не собирается.

Фрида смотрит на угощения кисло, пока ее знакомая поясняет свои мотивы, и думает, что не хотела этого слышать. Вообще ничего из этого не хотела – ни приходить сюда, ни разговаривать с кем-то, ни слышать эту правду, которая, возможно, когда-то была бы ей нужна, но сейчас потеряла свою ценность. Она принимает, почему Ката говорит ей об этом сейчас, но не видит в этом никакой ценности для себя. Потому что в четырех стенах ее комнаты лучше вовсе не думать о том, где, когда и с кем спал и спит Бальтазар, и насколько хорошо ему может быть без нее. Если, конечно, она все еще хочет остаться в здравом уме.

Ведьма тянет из вазочки очередную конфету, скорее механически, чем отдавая себе в этом отчет, и пожимает плечами, без энтузиазма кивая.

- Возможно, не сложилась бы, - она подтверждает очевидное, но не утверждает, что было бы именно так. – У меня нет привычки клеймить людей, но я не люблю, когда мне врут.

Она говорит ровно и не упрекает. На самом деле, отчасти она действительно понимает, почему та не сказала ничего при их знакомстве, но эгоистично считает, что обошлась бы без этой информации вовсе. Впрочем, у нее хватает мозгов не срываться из-за этого на Кате, не знающей, в общем-то, причины ее подобной реакции.

- Он не думал, но у него были причины себя так вести. Полагаю, ты о них знаешь, - ирландка не может определиться с тем, как относиться к тому, что Катаржина скорее всего знает о ней больше, чем ей хотелось бы чтобы кто-то знал.

Фрида хмыкает, когда та называет их отношения дружескими, и отчего-то на удивление охотно в это верит. Хотя бы потому что успевает убедиться как на примере их изначальных отношений с Бальтазаром, так и на своей семейной жизни, что секс к любви имеет отношение очень посредственное.

- Пожалуй, пойму. В общем-то, наши отношения с Бальтазаром, когда мы познакомились, даже в понятие дружеских не вписывались.

Она смотрит на нее задумчиво, разжевывая конфету, и не смущается от лексикона чародейки, не подобающей аристократки. Ей не хочется думать об этом, но вместо веселья эта информация вызывает унылое чувство безнадежности.

- Это было временное помутнение рассудка на нервах. Судя по тому, что он выглядит вполне счастливым с Анн-Софи, все пришло в норму.

Фрида молчит некоторое время, прежде чем сдаться самой себе и поинтересоваться:

- Как много он рассказал?
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]

Фрида неприязненно морщится, когда Ката передает слова Бальтазара о том, что она отобрала его дочь. Она слышит это не первый раз и несомненно не последний, но все еще реагирует остро, потому что изо всех сил сопротивляется мысли, что, если копнуть глубже, в том и правда ее вина.

- Это его правда, не моя.

Она знает, что любым своим ответом вызовет вопросы, потому что ни на что не может ответить полностью да так, чтобы не соврать. Врать она не хочет, она итак врет эти пять лет, она устала от этого и от того, что ей приходится притворяться, что у нее все замечательно. Она считает, что по ней видно, что ничего замечательного в ее жизни нет, она только не понимает, почему этого никто не видит.

Иногда она малодушно хочет, чтобы кто-то, кто-нибудь и ей без разницы кто, заметил хоть что-то, и дальше будь что будет. Она пугается этих мыслей раз за разом, стоит только им появиться у нее в голове. Нет-нет-нет, никто не должен ничего заметить, нельзя ничего пытаться изменить, потому что будет только хуже.

- Я заставила его переспать со мной, когда он гостил у нас вместе с другом семьи, - ведьма внезапно весело фырчит, вспоминая те две недели, когда не давала ему прохода, и библиотеку, в которой все же получила свое. – Но потом он помогал мне с кондитерской, пока она не закрылась.

Фрида действительно знает, насколько замкнут может быть Бальтазар, и, пожалуй, не чувствует ничего от того, что он все же рассказывает подруге о том, что происходило. Ни злости, ни раздражения, ни обиды. Она отдает себе отчет в том, что ему было бы тяжело пережить это одному.

Она цепляется за то, что она говорит о реабилитации, и вскидывает брови в недоумении. Ведьма не перебивает собеседницу, но раздумывает лихорадочно, о чем она может говорить, когда ей, определенно, ни отец, ни Торфинн, ни сам Бальтазар не говорили ни о чем, что могло случиться со шведом, после чего нужна реабилитация. Она чувствует как у нее быстрее бьется сердце и отчасти перехватывает дыхание, потому что она не может не переживать за него, пусть и прошло уже столько лет.

Фрида кивает невпопад, когда Ката уточняет, что швед не узнает об их разговоре, и чувствует, как у нее вновь начинают сдавать нервы от безысходности, а теперь еще и неизвестности, когда она осознает, как мало на самом деле знает о том, что происходит за пределами ее комнаты. И как много происходит по ее вине.

Она смотрит на Кату внимательно, чувствуя всю тяжесть этого груза, который таскает на себе все эти пять лет и с каждым днем к нему прибавляется что-то новое. Ведьма хочет знать, где у этого предел, но боится, что предела в самом деле нет.

- Я не бросала его, - она цедит холодно и твердо, не злясь на Кату, но чувствуя раздражение; очередной бессмысленный бунт против системы, против жизни, которой ее заставляют жить насильно, бунт, которого не было давно, но который госпоже Фогт удалось спровоцировать. – И не давала разрешения на свои похороны. Я вообще о них не знала, пока не увидела заголовки газет.

- Я бы не стала так поступать, не стала бы делать ему больно, пропадать, отбирать у него дочь, если бы могла.

- У меня не было ни одной причины его бросить, но если бы я захотела это сделать, я сказала бы ему об этом честно, потому что я его люблю, и он когда-то знал об этом. Но, видимо, предпочел забыть.

Фрида пытается избавиться от металлических ноток в голосе, но не может справиться с собой, надеясь лишь, что Катаржина понимает, что ее внезапная реакция направлена вовсе не на нее.

- Что с ним произошло? Ты говорила о реабилитации. С ним что-то случилось? [ava]http://savepic.ru/8283103.png[/ava]

Фрида не спорит, что последние пять лет не проявляла особой любви к нему, потому что этой возможности была лишена, но на самом деле имеет в виду не это. Не то, что он забыл о ней на все эти годы, а тот единственный, вполне конкретный раз, когда он пришел к ней высказать претензии, но не захотев ни на грамм задуматься о том, что с ней происходит что-то неладное.

Она знает, что сказала уже куда больше, чем должна была, и что больше ей ничего говорить не стоит, но вместе с тем полагает, что Катаржина действительно умна и воспримет всерьез то, что услышит. Ведьма не надеется, что та поможет, но со всей искренностью хочет верить, что не навредит.

- Ты сказала, что Бальтазар не узнает о нашем разговоре. Это очень важно – чтобы он действительно не узнал.

Она знает, что он наломает дров, если узнает. Что не поймет никогда насколько большую опасность в самом деле представляет Торфинн, и что подставит и ее и детей еще больше. Особенно собственную дочь.

- У меня не было другого выбора. Это было условием Торфинна, если я хотела, чтобы Эвелина родилась.

Фрида не видит смысла в мерзких подробностях, как ее ублюдок-муж похитил ее и держал в клетке в подвале, как и не видит смысла вдаваться в подробности их взаимоотношений, скрытых от посторонних глаз. Она полагает, что Ката догадливая и действительно сообразит, что ее пребывание в доме Роули пусть внешне и походило на золотую клетку, но ничего хотя бы отдаленно эстетичного и красивого в нем не было.

- Он держит меня взаперти эти пять лет. В большой комнате, из которой я выхожу только на различные приемы. У меня нет возможности ни написать Бальтазару, ни увидеться с ним наедине, чтобы что-то ему объяснить. Мне нельзя подходить к нему, к отцу и даже своему домовику, если я хочу чтобы моя жизнь и жизнь моих детей была сносной.

- В последнее время моя жизнь стала немного хуже, потому что Бальтазару пришло в голову забрать дочь.

Ведьма спокойно качает головой на заявление, что Харт никогда не забывал, что она его любит, и считает, что это не так. Что он забыл и забыл слишком легко. Она отдает себе отчет, что ее гложет бесцельная, бессмысленная обида, но ничего не может с ней поделать.

- Не надо. Он столько всего знал обо мне и об отношениях с Торфинном, что у меня до сих пор в голове не укладывается, как он мог поверить в то, что я хочу быть с ним.

Фриде кажется на мгновение, что она забывает как дышать, когда Ката говорит об инфаркте, и чувствует как кровь отхлынула от щек. Она белеет стремительно и в какой-то момент вдыхает глубже, стараясь справиться с собой, но в итоге выходит лихорадочно и рвано.

- Как он сейчас? [ava]http://savepic.ru/8283103.png[/ava]

Фрида не отрицает, что была убедительна, и более того, надеется на это. Потому что заподозри Бальтазар что-то неладное, они бы непременно все пострадали еще до того, как он успел бы попытаться что-то сделать. Она знает, что его слепота сыграла им объективно на руку, пусть и чувствует из-за этого обиду.

Ей, на самом деле, не особо понятно, к чему клонит Катаржина и какого ответа ждет от нее, но ведьма честно его ищет, осознавая, что найти не может. Через столько лет ей ничего не нужно ни от Бальтазара, ни от кого-то еще, потому что ей с трудом удалось добиться той стабильности, как бы своеобразно это ни звучало, которая есть в их жизнях сейчас. Хрупкой и шаткой, но которой она больше не хочет лишаться. Она предпочитает, чтобы ее дочь жила, пусть даже так, чем оказалась жертвой их глупости, а для себя готова предпочесть кровать и запах масел той клетке в подвале с застоявшимся запахом крови.

- Никаких, - она отзывается отчасти резко и с долей испуга, потому что Бальтазару стоит держаться от них как можно дальше,- лучшее, что он может сделать через столько лет – забыть и обо мне и о дочери.

Фрида прикрывает глаза на пару мгновений, вздыхая глубже и медленно качая головой на вопрос о будущем. Она задается им достаточно часто, чтобы знать ответ. Знать, что даже представить не может, каким будет ее будущее и будущее ее дочери. Ее радует только то, что в жизни Эрлинга есть какая-то определенность. В его жизни все распланировано от и до, и она может, не напрягаясь, рассказать, какой та станет.

- Моего будущего не существует. Есть Торфинн и его решения. Полагаю, стоит спросить его, что он собирается делать со мной дальше.

- Будущее, в котором есть место любви к Бальтазару, сгнило в клетке, в которой Торфинн держал меня, когда похитил.

Ведьма осознает, что говорит ей Фогт, что действительно прошло уже слишком много времени, за которое Харт успел восстановиться и прийти в себя, но ей нужно время, чтобы пережить эту новость самой. Она кивает коротко, не возвращаясь больше к этой теме.

- Если Бальтазар заберет Эвелину, то пусть следит за ней в оба. Не отходит от нее ни на шаг, иначе рано или поздно Торфинн заберет ее и убьет.
[AVA]http://savepic.ru/8283103.png[/AVA]