Фрида привычно подталкивает во сне Бальтазара к краю кровати, потому что ему пора на работу. Она считает, что сейчас волнуется о его компании больше, чем он сам, потому что после ночных бдений у детской кроватки швед по утрам все чаще делает выбор в пользу подушки и теплого одеяла, чем работы. Нельзя сказать, что ее это не устраивает, но она знает, что в последствии это может начать не устраивать  его, потому что несмотря ни на что он любит свою работу.

Она не просыпается до конца, когда готовит ему завтрак, потому что за последние полгода также забыла это благостное чувство, когда ты высыпаешься, но вопреки желанию зарыться поглубже под одеяло, она считает, что завтраки это святое и должны присутствовать ежедневно. Особенно, для истинных мазохистов, предпочитающих начинать утро с сигареты и чашки кофе.

Ведьма забирает малышку из кроватки, устраивая рядом с собой, и прикрывает глаза. Довольно улыбается, когда слышит топот маленьких ножек, означающих, что скоро к их сонному царству присоединится еще и Эрлинг, и проваливается в дрему, как только он устраивает голову на подушке. Она отсчитывает себе еще примерно час, пока эти два монстрика будут видеть последние красочные сны, прежде чем начать кричать, ползать, бегать и пытаться улизнуть.

Блетчли окончательно просыпается действительно через час, когда малышка под боком начиная ворочаться. Эрлинг, проявляя самостоятельность, не спит к тому моменту уже некоторое время, но, видимо, не желая отходить, увлеченно играет на полу. С некоторых пор вся квартира шведа завалена игрушками, которые периодически обнаруживаются в самых неожиданных местах.

Она успевает накормить малышню и нацелиться на прогулку, когда камин вспыхивает, и в нем появляется голова Кристофа. Он насмешливо интересуется, не желает ли Харт в конце концов появиться на работе, и помнит ли он еще, что это такое.

Фрида смотрит на него недоверчиво, замирая с теплым свитером Эрлинга в руках, когда мальчишка, пользуясь тем, что она отвлеклась, проворно сползает с дивана и убегает вглубь квартиры, не желая тепло одеваться. Она чувствует смутную тревогу, когда озвучивает во сколько он ушел, и слышит настороженность в голосе друга.

Кристоф появляется в их квартире почти сразу же после разговора и просит успокоиться. Она считает, что это худшее, с чего он мог начать, особенно после того, как он начинает рассказывать о некоторых издержках работы Бальтазара. И что у него нет уверенности, но скорее всего на него напали. Невеселое уточнение, что подобное уже бывало и на нем все заживает как на собаке, ее не особо вдохновляет, когда она чувствует, как руки бьет мелкая дрожь.

Фрида проводит следующие часы как в аду, потому что нет ничего хуже неизвестности. Не может найти себе места, меряя шагами неприлично большую квартиру, и рисуя невольно в голове все те ужасы, которые могут сейчас с ним происходить. Она пытается выкинуть это из головы, потому что Кристоф обещал, что они его найдут, и она хочет ему верить, но предательски думает, что им и так уже слишком много везло.

Она не слышит, когда они появляются в квартире, поэтому вздрагивает, когда на пороге комнаты оказывается Бьорн с Себом на руках. Она встает с кровати порывисто, в пару шагов сокращая расстояние между ними, и ловит себя на мысли, что ей не нравится его взгляд. Ирландка дергается к двери, когда мальчишка радостно оповещает, что папа пришел пораньше, но мужчина ловит ее за запястье, останавливая.

Фрида слушает его, но не может поверить, когда он говорит, что Бальтазар потерял память. Младший из братьев предпочитает говорить прямо, пусть и стараясь, чтобы это звучало мягче, потому что знает, что ей пришлось нелегко. Она упрямо мотает головой, потому что не верит, что это действительно возможно, что он не помнит последние шесть лет, и вырывает руку из хватки Бьорна, не вслушиваясь более в его объяснения.

Ведьма вылетает из комнаты и, почти сбиваясь на бег, оказывается в гостиной. Она не думает о том, что сказал ей его брат, когда крепко обнимает его, прижимаясь лбом. Ей требуется несколько мгновений, чтобы осознать, что он живой, и он здесь, несмотря на все то, что она успела себе надумать.

Она протягивает обиженно, все еще не отпуская его от себя:

- Скажи, что это неправда, и Бьорн ошибся. Что ты все помнишь, все, что было.

Фрида ждет вполне конкретного ответа и верит, что все именно так, что это просто неудачная шутка или недоразумение. Но все же чувствует, как сердце пропускает удар. Обычно желая им обоим забыть страшный прошлый год, она как никогда сейчас надеется, что он его все же помнит. [ava]http://savepic.ru/7938134.jpg[/ava]

Фрида чувствует это, что в нем что-то изменилось, когда он мягко, но настойчиво отстраняет ее от себя. Ее коробит от его действий, потому что, она знает точно, они неправильные. Пусть и не отталкивая, но он все равно реагирует не так, как должен, и она чувствует, как по-настоящему, всерьез начинает пугаться слов Бьорна. Она осознает достаточно быстро, не нуждаясь более в ответе Бальтазара, что мужчина сказал правду. Тот действительно ничего не помнит.

Девушка не делает попыток отстраниться и молчит, не зная, что ответить на его вопрос. Не считает его риторическим, но не находит в себе сил вспоминать все заново, как и не принимает пока необходимость об этом рассказывать. Она все-таки еще капельку надеется, что ей не придется этого делать, но уже почти явственно ощущает между ними пропасть.

Блетчли чувствует обиду, не на него, а на ситуацию в целом. Иррациональную и безрезультатную, но ничего не может поделать с собой. Невесело думает, что для полноты образа ей не хватает только надутых губ и топнуть ножкой, потому что все происходящее – чистой воды безумие, не вписывающееся в ее только пришедшую в норму картину мира.

Она отступает от него на шаг и оборачивается к Бьорну. Мужчина молчит, предоставляя ей право самой ответить на все вопросы, но сейчас она не испытывает к нему за это благодарности.

- Мой, - она отвечает на вопрос о Себе без раздумий, но поборов в себе желание ответить «наш» . Потому что формально это действительно ее ребенок. Ее и Торфинна, носящий все еще фамилию Роули, и она не знает как объяснить Бальтазару, что за прошедший год он стал их сыном. Она считает проблематичным, убедить человека, что тот любит – когда-то любил – чужого ребенка.

Говоря откровенно, Фрида совершенно не понимает, что им с этим всем делать дальше, и чувствует приближающуюся панику. Потому что помимо Эрлинга у него есть еще и дочь, и сейчас она не может подобрать слов, чтобы сказать об этом.

Она ловит его взгляд серьезным своим, когда легонько качает головой. Ей не хочется приводить его в еще большее замешательство и, пожалуй, она бы и рада была подтвердить его слова, но, увы, сделать этого не могла.

- Бьорн прав. Сейчас восемьдесят пятый.

Ей нужно пару мгновений, чтобы собраться с духом, потому что объективно, она понимает, что больше не может молчать. Что должна прояснить хоть что-то, потому что пусть и не может понять, что он испытывает сейчас, но осознает, что вряд ли ему легко, и он хочет получить ответы на свои вопросы.

- Я живу у тебя с прошлой осени. Я и Эрлинг, ты нам очень помог.

Она слышит свой голос и слышит, как сухо и формально звучат слова, но не может ничего с этим поделать. Ловит внимательный взгляд Бьорна, не испытывающего особого восторга от того, как она отвечает, но упрямо продолжает.

- Его зовут Эрлинг Себастьян Роули. Благодаря тебе я смогла получить развод с его отцом.

Фрида чувствует, что не может говорить иначе. Потому что хоть и не хочет зацикливаться на этом, но понимает куда яснее, чем хотелось бы, насколько сейчас они друг от друга далеки. Насколько сейчас он ей чужой, несмотря на дочь и на то, сколько всего он сделал для нее. [ava]http://savepic.ru/7938134.jpg[/ava]

Она подходит к Бьорну, забирая сына, когда чувствует, что тот начинает  беспокойно вертеться на руках у мужчины, не понимая, почему ему не дают подойти к отцу. Она опускает его на пол, но придерживает за плечо, не давая рвануть к Бальтазару, и слышит, как он обиженно сопит.

- Пойдем, я познакомлю тебя кое с кем.

Вообще-то, она все еще не может подобрать слов, чтобы сказать, что у него есть дочь, поэтому поступает проще.

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида просит сына остаться в комнате и ласково проводит по волосам, когда ловит его недовольный взгляд. Она все понимает, но, с трудом уживаясь с мыслью, что происходящее реально, предполагает, что Бальтазару не станет легче, если незнакомый трехлетний мальчишка бросится его обнимать, называя отцом. Особенно, учитывая, что формально это и не его сын.

Еще она боится за Эрлинга, потому что за это время швед принял свое отцовство на редкость легко и правильно, не давая ни малейшего повода сомневаться в том, что любит малыша вне зависимости от того, кто его настоящий отец. Сейчас же, она понимает это ясно, он вряд ли может относиться к нему также.

Ведьма не говорит Бьорну ни слова, когда ведет за собой Бальтазара, но все же остается ему благодарна за то, что он не идет с ними. Не может подобрать этому разумного объяснения, но хочет показать дочь наедине. Вообще-то, она до сих пор не верит в то, что делает – знакомит его с собственной дочерью.

Она говорит ему по дороге в комнату, что за эти шесть лет произошло многое, но это – самое главное. Потому что действительно не видит ничего важнее из тех событий, кроме рождения дочери. Его – их – дочери.

Фрида не подходит ближе, когда он, обгоняя ее, оказывается у кроватки первее, и стоит чуть позади. Ее внутренне перетряхивает от его вопроса, и она чувствует, как к горлу подступает ком, когда до нее, наконец, доходит, что чуда не произойдет, потому что реальность всегда отличается от сказки.

Она молчит некоторое время, потому что не может выдавить из себя ни слова. Потому что слезы застилают глаза, и она недовольно кривится, когда быстро смаргивает их и вытирает ладонью, ругая себя за неумение держать себя в руках. В самом деле, она не знает, как сохранить трезвую голову, но знает, что кому-то из них это сделать нужно. И что сейчас ему, определенно, хуже, чем ей.

- Да, - ирландка отвечает коротко и морщится вновь, потому что голос выходит сиплым, а говорить получается с трудом, - наша.

Она не знает, зачем уточняет это, и чувствует накатывающее волной отчаяние. После всего, что с ними было, Блетчли считает, что способна выдержать все, что угодно, но готова признать, что подобное для нее уже слишком. Она всей душой ненавидит собственное ощущение растерянности и беззащитности, но ничего не может поделать с тем, что оно захлестывает ее вновь.

Говоря откровенно, она не имеет ни малейшего понятия, что будет дальше, и что им всем теперь делать, и это ее пугает.

- Ей почти полгода.

Фрида не знает, что сказать еще, но отчетливо помнит то, как он хотел этого ребенка. Полагает, что подобное трудно поддается описанию, но зачем-то все же говорит:

- Ты ее очень ждал.

И понимает, как все это абсурдно звучит. Потому что в действительности у нее, да и ни у кого, нет таких слов, которыми можно было бы описать то, что творилось в тот год, и то, что они оба чувствовали, когда сначала узнали о пополнении, потом чуть было ее не потеряли.

- Что последнее ты помнишь?

Она не тешит себя иллюзиями, понимая, что семьдесят девятый был слишком давно, и что ни одно его воспоминание оттуда ничего не изменит, но все же не может противиться соблазну узнать. Не желая думать об этом, она все же отдает себе отчет в том, что тогда у него к ней не было ни намека на любовь. Она старательно гонит эти мысли прочь, считая их сейчас не главными, но ничего не может поделать с тем, что почти физически начинает ощущать пустоту внутри.

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида не сдерживает слезы, потому что сдержать банально не может. Практически не замечает, как они бегут по щекам, оставляя мокрые дорожки. Ей хочется топнуть капризно ножкой, и чтобы все исчезло. Чтобы Баль спокойно дошел утром до работы, и ей не пришлось испытывать этого сейчас – как мир вокруг переворачивается верх тормашками.

Она знает, что не имеет права сейчас ждать от него любви. К ней и к ее сыну. Не имеет права на него обижаться, злиться, да и не злится, по крайней мере точно не на него. Но она не отличается ангельским смирением, чтобы принять это так просто, и старательно давит в себе истерику, когда больше всего ей хочется разрыдаться и накричать. Потому что из-за чертовых обстоятельств он оставляет ее снова одну, хоть и стоит сейчас с ней.

Ведьма закусывает до боли губу, когда он говорит о последних воспоминаниях. Мрачно думает, что возможно ей стоит благодарить судьбу за то, что он ее вообще помнит, иначе, пожалуй, все было бы куда сложнее для них обоих. Вслед за этим она думает о себе в семьдесят девятом и чувствует тревогу от того, насколько его представления о ней должны расходиться с тем, что есть в самом деле сейчас. Она не гордится многими своими поступками, но считает, что это важно – все, что было между ними за эти шесть лет.

Фрида не двигается, когда он подходит ближе, несмотря на то, что чувствует потребность до него дотронуться. Не знает, как он отреагирует на нее, и не знает, как ей теперь себя с ним вести. Она подается щекой к его руке невольно, когда он стирает слезы, и не выдерживает, когда он ее обнимает.

Она прижимается к нему и держит крепко, не зная как теперь отпустить, потому что сейчас он для нее такой же, каким и был еще утром. Она вздыхает судорожно и всхлипывает, когда он благодарит ее, а после извиняется, и не может выдавить из себя ни единого слова. Ирландка знает, что ему не за что извиняться, и что это никогда не стало бы его добровольным выбором, потому что помнит слишком хорошо, как он к ней относится. Относился, если быть точнее. Ее коробит от необходимости использовать прошедшее время.

Ей приходится отстраниться немного, чтобы поймать его взгляд, когда он задает вопрос. Она считает, что все, что она может сказать на этот счет, будет звучать сентиментально и глупо, потому что им обоим не нужна была эта формальность. Не нужно было кольцо на пальце, чтобы знать, что он ее любит.

- Это сложно объяснить, - она пытается сосредоточиться на фактах, вместо эмоций, потому что они внушают больше доверия, чем голословные заявления о любви. Она считает, что в этом есть что-то пошлое и неловкое, убеждать другого в чувствах к себе. – Формально я была еще замужем за Торфинном, когда родилась дочь.

Фрида старается держать себя в руках, но не может избавиться от неприязни, когда вспоминает бывшего мужа и то, сколько проблем он доставил им.

- Бракоразводный процесс затянулся. Из-за Эрлинга и из-за того, что Роули оказался в Азкабане. В общем, потребовалась куча бумажек и больше шести месяцев, чтобы дело окончательно закрыли.

- Мы вполне счастливо жили и без колец на пальцах.

Она ловит себя на мысли, что за те четыре-пять месяцев, которые была наконец свободна от Роули, не задумывалась о том, что хочет узаконить их с Бальтазаром отношения. Потому что семья могла спокойно существовать и без брака, а брак порой и вовсе не имел никакого отношения к семье и любви.

- Я не хочу на тебя давить, Харт, но хочу, чтобы ты знал: Эрлинг безумно тебя любит. И называет отцом с прошлого Рождества, как побочный эффект этой любви.

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида очень хочет  быть сильной, потому что им обоим сейчас это нужно, но не может ничего поделать с тем, что каждый новый его вопрос воспринимает с отчаянием. Она с трудом уживается с мыслью, что так теперь будет еще долго, потому что у него слишком много вопросов и ни одного ответа, и ей многое придется ему рассказать и объяснить. Она не чувствует в себе сил на это, потому что ей пришлось хорошенько постараться, чтобы не забыть, но отпустить все, что с ней и с ними было, и сейчас она не хочет возвращаться в этот Ад заново.

Ведьма пытается подобрать слова, когда он спрашивает о Торфинне. Здраво понимает, что сейчас не стоит вываливать на него все не самые приятные события, потому что, никогда в нем не сомневаясь, сейчас все же не уверена, что он справится с подобным. Она не видит возможности ограничиться одним упоминанием того, что происходило тогда, и знает, что любой ее ответ повлечет за собой еще тысячу вопросов, которые сейчас ему лучше не задавать.

- За ним много грехов, - она отвечает размыто и неопределенно ведет плечом. Ей, честно говоря, с трудом удается представить, что значит забыть такой внушительный кусок жизни, но ловя его взгляд, она все же отказывается от промелькнувшей мысли, попробовать все рассказать. – Например, метка на руке.

Фрида заканчивает иначе, чем, возможно, должна была, но осознает ясно, что правда не принесет облегчения ни ей, ни ему. Она не хочет, чтобы ко всему прочему, Бальтазар думал еще и об этом, несмотря на то, что Торфинн сыграл значительную роль в том, что она сейчас была здесь. Ирландка смутно и малодушно надеется на то, что обо всем ему расскажут братья.

Она ловит себя на том, что цепляется за его рубашку, но не находит ни малейшего желания на то, чтобы отпустить ее. Девушка понимает слишком хорошо, что ей еще предстоит сделать это – попытаться отпустить его, хотя бы на то время, пока он не разберется окончательно в том, что происходит, и не решит, что ему делать дальше. Она не считает себя способной на подобное великодушие, но знает, что действительно любит его слишком сильно, а значит готова сделать так, как будет лучше для него.

На самом деле, она панически боится, что он решит, что ему лучше без нее.

Фрида не хочет ни к чему принуждать Бальтазара, но и не хочет, чтобы Эрлингу было больно. Она считает, что с него и так достаточно того, что его родной отец оказался редкостным подонком, не способным полюбить собственного сына, и что малыш не заслуживает того, чтобы его оттолкнули второй раз.

Она ждет его ответа с замиранием сердца, когда швед отводит взгляд, и позволяет себе облегченно выдохнуть, когда его все же получает. Она благодарит его коротко и глухо, когда он вновь прижимает ее к себе, в первую очередь за Эрлинга, но и за то, как он ведет себя сейчас с ней. Ирландка всерьез полагает, что не выдержала бы, будь он с ней резок или груб. Поняла бы его, возможно, но определенно не выдержала.

Она испытывает дискомфорт, когда он все же ее отпускает, но криво усмехается. Усмешка, впрочем, выходит невеселой, потому что путь к их семейной идиллии был не самым приятным и легким, чтобы она могла кому-то из них пожелать вспоминать о нем заново.

- Я понимаю. Думаю, что из Ларса и Бьорна выйдут рассказчики лучше меня.

Она улыбается шире, внезапно развеселившись, и шмыгает носом в последний раз, возвращая неуместный в данной ситуации озорной взгляд.

- Я смотрю, Блетчли-холл произвел на тебя неизгладимое впечатление?

Фрида не имеет ничего против того, чтобы он пообщался с мальчишкой, и кивнув, обещает позвать его. Себастьян вылетает из гостиной ураганом, устав, видимо, от ожидания и недоумения, когда слышит голос матери.

- Я буду в гостиной.

Она предупреждает, понизив голос, на всякий случай. Думает о том, что стоит расспросить Бьорна, где Бальтазар все-таки был, и как тому удалось его вытащить. Еще она хочет верить, что у младшего из братьев есть хоть какие-то предположения, чем вызвана потеря памяти, и что с этим можно делать.

Фрида улыбается ему тепло и спрашивает привычно, прежде чем окончательно выйти из комнаты:

- Ты голодный?

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида старается делать вид, что все в порядке. Что у них непременно все наладится вновь, потому что иначе быть просто не может. Потому что он старается, и потому что она не знает, что будет с ней, если у них все-таки ничего не выйдет. На самом деле она действительно благодарна ему за то, что он пытается жить своей прежней жизнью, но чем дальше, тем сильнее понимает, что ему дается это с трудом.

Ей не нравится, когда он явно начинает уходить в себя, закрываясь от нее. Она обижается против воли, но никогда не упрекает, потому что может представить, насколько ему тяжело. Она не может перебороть свой страх, обиду и щемящее, неприятное чувство одиночества, потому что он не с ней, несмотря на то, что часто рядом.

Блетчли знает, что, в общем-то, может остаться в его спальне, и в силу определенных обстоятельств семьдесят девятого этого не будет проблемой. Знает, но все же переносит вещи в соседнюю спальню, потому что осознает слишком ясно, что переросла тот момент, когда ее вполне устраивал секс без обязательств, а в голове не было ни единой мысли о нормальной, обычной семье.

Она думает почти весело, что на тот момент ее головка вовсе была не обременена  какими либо мало-мальски серьезными мыслями, но с тех пор прошло слишком много времени, и сейчас она хочет от него в первую очередь прежних чувств. Ведьма признает, что не имеет права ничего требовать от него и не знает, что хуже – ложная надежда на то, что все будет как раньше, или его отстраненность, намекающая, что как раньше уже ничего не будет.

За эти полторы недели она не находит подходящих слов, чтобы рассказать о том, что происходило на самом деле. Судя по всему, их не находят и его братья, и Кристоф. Она отвечает на вопросы достаточно размыто, но не может выдавить из себя лишнего слова. Потому что то, что происходило все эти годы, снова только ее забота. Только ее груз, от которого она не знает, как избавится одна.

Ее коробит от осознания, что он для нее сейчас чужой, и она сопротивляется, не желая это признавать. Фрида старается не касаться его лишний раз, не особо понимая, где проходит та грань, которую в их нынешних отношениях лучше не переступать, но не отдает себе отчет в том, что начинает проявлять о нем чрезмерную заботу. Она возводит ее в абсолют неосознанно, потому что любит его, и потому что даже такой, чужой и отстраненный он для нее все также дорог.

Ирландка чувствует напряженность, когда в его выходной они оба остаются дома, но к обеду он изводит ее своим молчанием. Она устала и больше не может сдерживаться, желая помочь ему, но совершенно не представляя, что творится в его голове. Она хочет, чтобы он доверял ей как раньше, но каждый раз отказывается от идеи поговорить, натыкаясь на стену, которую он старательно возводит вокруг себя.

Фрида укладывает малышей спать и выходит из комнаты, замирая на мгновение перед дверью в его спальню. Ей требуется немного времени и вся ее храбрость, чтобы коротко постучав, заглянуть внутрь. Бальтазар обнаруживается на кровати, обложенный кипой различных бумаг, и девушка с трудом удерживается от того, чтобы закатить глаза. Запрет братьев на посещение офиса не способствовал активному отдыху и восстановлению сил.

- Баль, - она зовет его негромко, чтобы он отвлекся от своих несомненно важных документов, и ловит его взгляд, когда он все же смотрит на нее. – Поговори со мной.

Она проходит вглубь комнаты, присаживаясь аккуратно с краю кровати, но продолжая держать дистанцию, не зная, насколько ему приятна или неприятна ее близость.

- Что с тобой происходит?

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида не ожидает от него агрессии, когда заводит разговор, поэтому чувствует растерянность от его тона. Не знает, как на него реагировать, и кажется физически ощущает сейчас его неприязнь. Она пытается заставить себя не реагировать на нее, потому что разумом осознает, что сейчас перед ней не он. Не тот Бальтазар, который любит ее, не тот, с которым они прошли через  весь ужас бракоразводного процесса. Пытается, но не может.

Она не чувствует к нему ни грамма злости, потому что ее к нему любовь никуда не делась. Только разъедающую обиду, не понимая до конца, почему он сердится на нее. Почему пытается закрыться, защититься от нее, когда она делает все, чтобы помочь ему и быть рядом. Она не знает, как должна вести себя с ним, и как он хочет, чтобы она себя вела.

Фрида считает нормальной свою заботу о нем, потому что иначе не может. Не может делать вид, что ей все равно, завтракает он или нет, не мучают ли его мигрени, и что творится у него в душе. Она хочет знать, понимая даже, что ответы на эти вопросы, в особенности, на последний, могут не принести ей мира, но ей жизненно необходимо быть в курсе. Ей не нравится собственная жертвенность, потому что в браке с Торфинном от нее были лишь одни проблемы, но она готова пойти на нее вновь, если ему будет комфортнее.

Она ловит порой себя на мысли, что готова будет оставить его в покое, если действительно нет надежды вернуть ему память, и если он того захочет. Не хочет мучить его и быть в тягость, как и не хочет, пусть и в меньшей степени, мучить себя. Она думает порой, что единственное, что ее сдерживает от того, чтобы действительно переехать в Лондон, это дети. В большей степени, конечно, дочь, потому что она не может оставить ее здесь, как и не может отнять ее у него.

Меньшее, чего Фрида хочет – чтобы он старался соответствовать ее ожиданиям. Ей не нужно это, потому что она знает точно, что и этого ничего не выйдет. Он не может прожить всю жизнь в ущерб себе лишь потому, что так надо. Она считает, что он ей ничем не обязан, и что не хочет для него подобной участи.

Ее по-прежнему задевает осознание того, что он не любит ее ни на грамм. Она чувствует отчаяние и старается не зацикливаться на этой мысли, потому что неизбежно чувствует одиночество. Она думает, что потеряла уже и так слишком много, и что не готова отпустить по прихоти судьбы кого-то еще.

- Мне не нужно, чтобы ты пытался соответствовать моим ожиданиям.

Ведьма говорит мягко и искренне, чувствуя неприязнь к тому, как он все выворачивает. Ей не нужна игра в счастливую семью, когда то, что происходит в этих стенах не слишком сочетается с счастьем. Как и с семьей в целом.

- Ты не прав, нам нужно поговорить, - она старается держаться спокойно и не выказывать обиды, потому что ему и так хватает головной боли. - Я хочу помочь.

Говоря откровенно, Фрида не имеет ни малейшего понятия, чем в действительности может ему помочь. Она полагает, что ему было бы неплохо выговориться, и что им стоит обсудить проблему, а не делать вид, будто ее нет.

- Сколько мы еще будем делать вид, что все в порядке? Неделю, две, три? А что потом?

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]Фрида не хочет этого, но не может на него не обижаться. Понимает, что должна войти в его положение и реагировать спокойнее, потому что он сейчас - совсем не он. Она помнит его в семьдесят девятом и полагает, что это нормально. Нормально, что ему не нужна его новая старая семейная жизнь. Только при всем понимании она не знает совершенно, что делать с этим всем ей. Единственное, что она осознает действительно хорошо, что так не может продолжаться дальше.

Ведьма не сомневается, что худшее, что они могут сделать - пустить все на самотек, в надежде, что ситуация каким-то образом разрешится. Не разрешится, не исправится, не станет лучше. Это вымотает и его и ее и, она уверена, приведет к той точке невозврата, после которой уже ничего наладить не удастся.

Она не хочет этого, но чувствует, как к горлу подступает ком, потому что она отвыкла от него такого – способного быть резким с ней. Он, несомненно, прав – она хочет, чтобы он был таким же как прежде, но и не прав при этом совершенно. Ирландка вопреки своим желаниям отдает отчет в том, что ей не нужно, чтобы он мучил себя. Постулат о том, что стерпится – слюбится, никогда не принимался ею на веру.

Фрида слушает его, но молчит. Хочет возразить ему, но знает, что это не принесет результата. Что он не услышит ее и не поймет, и что воспринимает сейчас все в штыки. Потому что он устал, раздражен, растерян. Но и она устала не меньше.
Она не спорит, что все было бы легче, если бы это касалось только их. В этом случае она, пожалуй, уже давно была бы в Лондоне, но у них обоих есть обязательства перед детьми. И если формально за Эрлинга он не несет ответственности, то оставить дочь он не может.

Блетчли встает с кровати резко, в самом деле жалея о том, что завела этот разговор.

- Ничего. Ты прав, они ничего не разрешат, потому что для тебя это бессмысленная болтовня, - она не обвиняет, но говорить спокойно выходит откровенно паршиво. – Посмотри на себя, Харт. Ты уже стараешься избегать меня, а через две недели мы вовсе перестанем замечать друг друга?

Она знает, что чем больше говорит, тем сильнее накручивает себя, но не может остановиться. У нее сдают нервы, и откровенно пугают подобные перспективы. Девушка слышит краем уха, как хлопает входная дверь, но не обращает на нее внимания, увлеченная больше своими переживаниями.

- Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя чем-то мне обязанным. Мы можем уехать, пока ты не решишь, что намерен делать со своей жизнью дальше. Ты сможешь навещать дочь так часто, как того сам захочешь, и тебе не придется стараться «соответствовать моим ожиданиям».

Она отходит на шаг к двери и бросает сгоряча, прежде чем выйти из комнаты:

- Подумай об этом.

Фрида  вылетает из его спальни, хлопая дверью сильнее, чем того хотела бы, и сталкивается в коридоре с Ларсом. Кивает, бросая, что Бальтазар у себя, но не задерживается, когда его брат спрашивает что-то еще. Она уходит к себе и закрывает аккуратно дверь, стараясь не потревожить малышню.

Блетчли приходит к выводу, что в ее предложении, пусть и брошенном сгоряча, есть рациональное зерно, и, пожалуй, это для них сейчас лучший выход. Когда она через какое-то время идет к нему вновь, чтобы попробовать обсудить это спокойно, ни его, ни Ларса уже нет в комнате.

Она решает, что это к лучшему – то, что он не возвращается домой ни через час, ни через два. Начинает волноваться, за окном ощутимо темнеет, а вечер близится к позднему. Она успокаивает себя тем, что он ушел с Ларсом, и что ему это, пожалуй, действительно нужно – развеяться, отвлечься от того, что происходит в этих четырех стенах. Она желает ему лучшей участи, чем то, что сейчас творится между ними.

Фрида кормит детвору и отвечает на вопросы Эрлинга об отце как можно более непринужденно. Она не может избавиться от дурацкого гадкого чувства, что врет трехлетнему ребенку, который доверяет ей и Бальтазару, и что, возможно, его радужный милый мир в скором времени придется омрачить. Ее, на самом деле, пугает то, как сын привязан к шведу куда в большей мере, чем то, как к нему привязана она.

Ведьма оправдывает его отсутствие на ужине завалом на работе и просит Себа этой ночью не мешать ему спать, а идти к ней. Она знает о том, что тот каждое утро по старой памяти бежит досыпать положенные ему часы в родительскую спальню, находя там только Харта. Ее веселит то, насколько малыша не смущает ее отсутствие, потому что он устраивается уютно под боком у мужчины, но сейчас, говоря откровенно, она не испытывает от этого радости. На самом деле, она даже не знает точно, вернется ли он сегодня домой.

Блетчли укладывает их спать, борясь с приступом чрезмерной активности с их стороны, читает по традиции сказку одну на двоих, и, убедившись, что все заснули, тихонько выходит из детской. Она не задерживается ни в гостиной, ни на кухне, потому что ей не нравится находиться там одной и потому что в квартире слишком тихо и без него мрачно. Девушка садится по центру кровати в своей комнате, для приличия обложив себя книжками, но не может сосредоточиться ни на одной. Когда часы переваливают за отметку одиннадцать, ей уже все равно, в каком настроении он вернется и захочет ли говорить с ней, главное – чтобы вернулся скорее.

Фрида не отзывается, когда он стучит в дверь, потому что отозваться не успевает – он открывает практически сразу. Не делает попыток встать и не комментирует никак ни его уход, ни позднее возвращение. Она чувствует, как ей становится не по себе, когда он задает вопрос и следом его поясняет.

Она знает, почему не рассказала ему, но не знает, как объяснить. Не знает, как объяснить, что не может об этом говорить, что, собственно, и послужило причиной большинства их проблем тогда – ее молчание, но она все равно не может ничего с собой поделать и заставить себя рассказывать об этом, как о чем-то несущественном.

Еще она не знает, как объяснить ему, что волновалась за него. Потому что, на ее взгляд, эта информация была для него лишней. Возможно, она не имела права решать это за него, но ему и без того было нелегко.

- Мне сложно говорить об этом.

Она отвечает спокойно и честно, потому что не знает другого ответа. Знала, что когда-нибудь это произойдет, и он узнает, но не желала быть той, кто эту правду ему откроет. Она все еще, как и тогда, не представляет, как об этом вообще можно кому-то рассказать.

- Да и что бы это изменило? Я не хочу, чтобы ты относился ко мне хорошо из жалости.

- Братья обо всем тебе рассказали, или у тебя еще есть вопросы? Я попробую ответить, если захочешь.
[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]

Ее слегка передергивает от способа, который Бьорн выбрал, чтобы напомнить Бальтазару о том, что происходило. Не успевает задуматься над тем, как именно тот это сделал, но чувствует дискомфорт, когда думает, что швед мог видеть вновь ее в этой чертовой клетке Торфинна. Она знает, что Бьорн был вместе с ним тогда, и полагает, что именно эта часть произвела на него большее впечатление. Она невесело, но с каким-то странным облегчением думает о том, что он не любит ее сейчас, а, значит, ему не пришлось пережить все то в полной мере. 

Фрида считает, что он задает вопросы, на которые знает ответ. Не может не знать, потому что все-таки эти полторы недели они проводят бок о бок, и все более, чем очевидно. Другое дело, что он не может для себя окончательно признать, что когда-то любил ее, и что она любит его. Тогда многое стало бы куда понятнее.

- Я знаю, - она подтверждает его слова, когда он говорит о том, что это было слишком опасно, и думает, что он тоже об этом прекрасно знал, и что в итоге оказался прав – не Роули было решать судьбу их ребенка, пусть он и был близок к этому. Она помнит свой страх – не за себя, но за нее.  – У меня не было мыслей избавиться от нее, потому что это твой ребенок. Я его очень хотела.

Она хочет, чтобы он перестал руководствоваться логикой, потому что от нее немного толку сейчас – многие поступки выглядят достаточно неоднозначно и отчасти глупо, но понимает, что руководствоваться больше ему нечем.

Фрида внезапно широко улыбается и весело фырчит, когда он говорит о том Рождестве, когда был почти официально провозглашен отцом Эрлинга. Помнит его реакцию и свой бессовестный смех, потому что малыш не задумывался ни на секунду, когда на просьбу повторить, уверенно назвал его отцом снова.

- Ты принял свое отцовство стойко и мужественно, - она с трудом удерживается от смешка, но меняет выражение лица на более серьезное и подобающее случаю вслед за ним.

Она чувствует горечь от его слов, хоть и благодарна за то, что он честен с ней. Понимает, что это правда, и что может не рассчитывать на то, что в ближайшее время все будет как прежде. Еще она понимает, что ни за что не сможет бросить его сейчас, даже если бы действительно хотела уйти. Ко всему прочему, уходить она в самом деле не хочет.

- Не хочу. Я хочу помочь, но для этого нужно, чтобы ты доверял мне, Харт. Без этого в моем пребывании здесь нет смысла.

- Мне не станет легче, если я уйду.

Блетчли говорит уверенно, потому что даже не сомневается в этом. Что рядом с ним, каким бы он ни был, ей в самом деле лучше, чем без него. Возможно, проще, но никак не спокойнее, потому что после этих полутора лет она не хочет и не может представить себе свою жизнь вдалеке от него.

Она приходит к этой мысли внезапно – что ему, кажется, нужно знать о том, что происходило в эти шесть лет. Если не помнить самому, то хотя бы иметь общее представление, чтобы хоть как-то сократить количество его вопросов.

- Как Бьорн показал тебе воспоминания? Через Омут?

Ведьма раздумывает недолго, прежде чем добавить следом:

- Я могу показать больше, если ты действительно хочешь это видеть.
[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]

Фрида не возражает, когда он устраивается рядом с ней, но не может удержаться от того, чтобы провести рукой по коротким волосам. Она чувствует ком, подступающий к горлу, и позволяет себе отчаянную мысль о том, что будет, если им все-таки не удастся вернуть его воспоминания.

- Чуть больше часа. Отказывались засыпать раньше.

Ведьма хочет сказать, что, возможно, ждали его, потому что слишком привыкли к его поцелуям на ночь, но отныне больше не хочет на него никоим образом давить. Она полагает, что все должно быть постепенно, и что больше ни ему, ни ей не стоит пытаться разрешить все проблемы нахрапом.

Она не убирает руку, но сдерживается от того, чтобы провести подушечками пальцев по щеке. Ирландка ничего не хочет сильнее, чем обратно его, ее Бальтазара, но учится довольствоваться малым в их новых отношениях. Она не знает, почему так эмоционально реагирует именно на то, как он устроился рядом, но ужасно не хочет, чтобы он вставал, когда все же скользит рукой к плечам, обнимая.

Фрида не сомневается, что ему понравится ее предложение, и теперь задумывается лишь о том, какой способ будет лучше. Признаться, если с Омутом ей все более, чем понятно, то легилименция вызывает у нее трепет человека, никогда не имевшего к ней отношения,  но наслышанного. Своего рода чтение мыслей, о котором каждый хоть раз да мечтал, чтобы узнать, что творится в голове у другого. Ее это восхищало и пугало одновременно, как человека, предпочитавшего держать свои мысли при себе.

Сейчас она не уверена, что это хороший вариант - скрывать что-то от него. Пусть и боится переборщить с количеством информации, которая в короткие сроки на него свалится, но не хочет, чтобы он смотрел ее - их - жизнь отстраненно, как неудачную пьесу.
   
- Ты не только видел то, что видел Бьорн, но и чувствовал, да?

Блетчли уточняет на всякий случай, потому что ее познания в этой сфере несерьезны. Ей требуется время для того, чтобы принять в равной степени храброе и безрассудное решение. Она знает, что приятного в этом будет мало, но надеется, что игра стоит свеч.

- Думаю, нам стоит воспользоваться тем же методом. Я не могу показать тебе, что испытывал в тот момент ты, но хочу, чтобы знал, что испытывала я. Возможно, это что-то прояснит у тебя в голове.

Фрида надеется, что это заставит его хотя бы немного отвлечься от железной, четко выверенной логики, которой в их отношениях места не было уже с декабря семьдесят девятого, когда она заявилась к нему поставить точку.
                                         
Она не задумывается о том, насколько тяжело будет пережить ей это все вновь, но отчасти легкомысленно считает, что справится, потому что уже справилась однажды. [ava]http://savepic.ru/7938134.jpg[/ava]

Фрида относится с пониманием к тому, что он привстает, ненавязчиво заставляя ее убрать руки. Не тешит себя иллюзиями и действительно слишком хорошо осознает, что ему могут быть неприятны ее прикосновения. Она приучает себя к этому с трудом - к тому, что он ее не любит, и думает невесело, что отчасти даже делает успехи. Ей не хватает должного смирения, чтобы отчаяться вовсе, но она разумно полагает, что сойдет с ума, если будет думать об этом слишком часто.

Она слушает его объяснения внимательно, потому что по сути понятия не имеет, что это такое, не считая общих знаний. В Хогвартсе подобное не преподавали, да и отец не учил и не показывал, насколько она знала, даже Алексу. Впрочем, она не была уверена, что он сам это умел, но по славной детской привычке считала, что папа умеет все.

Фрида слушает внимательно и на какое-то мгновение пугается. Как водится не за себя, но за него. Потому что знает все о своей эмоциональности и помнит слишком хорошо, что испытывала тогда. Говоря откровенно, ее вовсе не радует идея, что он испытает то же, и вовсе не потому, что она хочет что-то от него утаить.

Она вздергивает упрямо подбородок, когда он пытается отговорить ее, делая упор на том, что ей самой это доставит дискомфорт. Ирландка знает это слишком хорошо, пожалуй лучше него, но со всей серьезностью отдает себе отчет в том, что он сейчас важнее.

- Я выносливее, чем кажусь      на первый взгляд. [ava]http://savepic.ru/7938134.jpg[/ava]

Она смотрит все также упрямо и чуть улыбается, кивнув и приняв к сведению информацию об Омуте. Не отрицает, что возможно он им пригодится, но все же рассчитывает справиться без него.

    Он выражается очень метко, когда говорит о ее доверии, ища причину, чем оно вызвано. Иногда ей кажется, что у ее к нему доверия нет никаких границ. Ее порой это отчасти пугает -  пугают чувства, которые он вызывает в ней, не имеющие ничего общего со здравым смыслом. Ведьма окончательно решается на легилименцию в этот момент, когда осознает, что не может ответить ему ни на один подобный вопрос.

- Я меньше не могу, - она тихонько фырчит, все еще не зная,  как всерьез ответить на его совершенно серьезный вопрос, и быстро сдается, - ты все поймешь, когда увидишь. Объяснить я все равно не смогу.

Фрида напрягается, чувствуя его руку на спине. Негромко, судорожно вздыхает, когда он ее обнимает, прижимаясь к плечу, и чувствует поступающие слезы. Ей приходится несколько раз быстро моргнуть, потому что вообще-то ее достала собственная реакция на его действия, и потому что от слез никакого толка.

Она обнимает его в ответ, скользя пальцами по шее и запуская в короткие волосы, и окончательно теряет голову от его слов. Ведьма перестает контролировать себя и находит губами его висок, прижимаясь, и в бессильной злоье закрывая глаза.

- Ты вспомнишь, слышишь?

Фрида знает, что это звучит абсурдно, потому что за эти полторы недели никто так и не смог найти способа вернуть ему воспоминания. Знает, что говорит под действием эмоций и каприза, потому что, как он правильно сказал, все не должно быть так. Она хочет думать, что они плохо старались, плохо искали, потому что отказывается принимать то, что никакой надежды нет.

Блетчли обнимает его крепче, позволяя себе не задумываться, насколько ему может быть неприятно. Она устала и хочет его обратно, потому что точно не справится одна.

Ей приходит в голову дурацкая, отчасти наивная мысль, и она аккуратно чуть отстраняется, ловя его взгляд.

-  Может ты вспомнишь, после того, как все увидишь, - она замолкает на мгновение, подбирая слова и не зная, как объяснить, - и почувствуешь.

Фрида отдает отчет в том, что чудес не бывает, но со всей решительностью собирается проверить это в очередной раз на практике.

Фрида старается не отводить взгляд и смотреть твердо и прямо. Ей не нравится его вопрос, но она признает его резонным, потому что надеяться на чудо – слишком утомительно, а реальность такова, что вероятность того, что он ничего не вспомнит, куда выше, чем ей бы того хотелось. Откровенно говоря, она не знает, что будет, если он не вспомнит. Не знает, что будет с ней, потому что уверена, что у нее не хватит сил так просто отпустить его, даже осознавая, что ему, возможно, теперь так будет лучше.

Блетчли медлит с ответом, подбирая слова и не желая вдаваться в патетику. Ей тяжело объяснять ему свои к нему чувства, потому что, она уверена, он не поймет. Сейчас не поймет, что в самом деле для нее значит, и что для нее будет значить остаться без него. Она не хочет думать об этом всерьез – что такое возможно, потому что от этого болезненно сжимается что-то внутри, а сердце в волнении начинает биться быстрее.

- Тогда я уеду и перестану тебя мучить. Ты сможешь устроить свою жизнь так, как сам того захочешь, а не пытаться соответствовать чьим-то ожиданиям.

Она дружелюбно улыбается к концу фразы, не ставя ему в укор сказанное утром и стараясь сохранять подобие спокойствия. Вообще-то, ирландка его понимает больше, чем ему кажется, и понимает, что для него сейчас все так и есть. Внезапно свалившиеся на голову обязательства перед не менее внезапно свалившейся семьей. И стоит признать, он действительно пытается их соблюдать, но она знает это ощущение – когда все от тебя чего-то ждут. Ждут, что ты будешь вести себя так, как тебе полагается. Она не может осуждать его за то, что это выводит его из себя.

Фрида теряется на мгновение, когда он просит показать воспоминания. Не ожидает, что он захочет сделать это прямо сейчас, потому что ему стоит для начала отдохнуть, а ей – привыкнуть к мысли, что придется пройти весь этот Ад заново. Она не собирается брать обратно свои слова и знает, зачем это делает, а потому не испытывает ни грамма сомнений, но все же на мгновение опускает взгляд, собираясь с мыслями.

Ведьма глубоко вздыхает, прежде чем, облизнув пересохшие от волнения губы, коротко кивнуть. Она не знает, с чего стоит начать и более того, не знает, как показывать ему только нужные куски своей жизни.

- Я думаю, будет лучше, если ты найдешь себя в моих воспоминаниях сам.

Блетчли отчасти боится сделать что-то не так, поэтому готова доверить это ему. К тому же, зная собственную эмоциональность, не уверена, что это хорошая идея – контролировать процесс самой. Она не знает, как облегчить ему поиск, поэтому решает сориентировать по датам, чтобы тому не пришлось копаться слишком уж долго.

-Мы виделись в последний раз на Рождество в семьдесят девятом, а после только в августе и сентябре восемьдесят первого. С осени восемьдесят третьего я живу у тебя.

Ведьма устраивается напротив него также по-турецки и притягивает к себе одну из игрушек, валяющихся на кровати, не заботясь о том, как выглядит со стороны.

- Начинай, как будешь готов.
[ava]http://savepic.ru/7938134.jpg[/ava]

Фрида испытывает дискомфорт,  когда чувствует его в своей голове. Не пребывает в восторге от невозможности самой контролировать то, что в ней происходит, но отдает себе отчет в том, что это лучше делать ему. Ей кажется, что она доверяет ему новому по старой привычке, но все также считает, что он не сделает ничего, что доставит ей боль. Если не считать того, на что она сама согласилась. Все же она вполне понимает, что легилименция окажется тяжелым испытанием для них обоих и для нее в первую очередь.

Ведьма не позволяет себе пойти на попятную и смотрит вместе с ним отрывки из своей жизни. Она привыкает к этому поначалу и благодарна ему мысленно за то, что он начал с более приятных воспоминаний. Через мгновение, она чувствует как внутри у нее все сжимается и не знает, куда бежать от той боли, которую испытывает вновь вместе со смертью Регулуса. Ирландка вспоминает с удивлением, что думала тогда, что это – ее предел боли. Что ничего страшнее ей испытать больше не придется, потому что страшнее быть не может. У ее скорби по нему по-прежнему нет границ, но сейчас она знает, что это лишь капля в море.

Фрида до сих пор не знает, почему пришла к нему, когда посадили отца, но помнит, что чувствовала. Помимо прочего, благодарность за то, что он оставил ее у себя и не позволил ни матери, ни брату ее забрать.

Она видит собственную свадьбу и чувствует, как по коже пробегают мурашки. Даже после того, как все закончилось, она не может реагировать спокойнее, потому что этот день – начало ее конца. Ее персональный Ад, длящийся три года, в который она втянула и Бальтазара. Она поражается отчасти своей наивности, когда в упор не видит в своем будущем муже ничего, что ее может и должно насторожить. Ее коробит, что она допускала мысль об их схожести с Хартом.

Он останавливается вовремя, потому что ведьма боится видеть, что будет дальше. Ей никогда не приходило в голову, что ей потребуется испытать все это заново, и сейчас ей нужно время.

Она кивает, принимая соболезнования, и тоже не хочет говорить о друге. Вместо этого, ирландка внезапно улыбается следом, потому что в этой истории есть хоть что-то светлое, а он задает очень правильные вопросы. Пожизненный срок в Азкабане был не таким уж долгим, и пары-тройки лет могло вполне хватить для того, чтобы отправить заключенного на тот свет.

- Он жив, здоров и имеет наглость вновь занимать свой пост в Министерстве, - ирландка перехватывает медведя удобнее, прежде чем пояснить, - Фишер, Ивонн и Райнер вытащили его из Азкабана год назад, обещав, что он будет себя хорошо вести.

Фрида сдерживается, когда он садится рядом, потому что ей хочется его хотя бы коснуться, но не имеет на это сейчас права. Не хочет ставить ни его, ни себя в неловкое положение, и не знает, как он это воспримет. Она мрачнеет, когда он упоминает Торфинна, и думает, что даже зная о том, чем все закончилось, Бальтазар делает ту же ошибку, которую сделали они все тогда.

- Я пожалела.

Она отзывается резче, чем хотела бы, но не может иначе. Потому что любое воспоминание о Торфинне не приносит за собой ничего, кроме боли, потому что ничего кроме этого в их браке и не было.

- Я ошибалась: у вас ничего общего.

- Там дальше много всего и долгое время ничего хорошего. Уверен, что хочешь смотреть?

Фрида, впрочем, сомневается, что он осознает, насколько там все плохо. Вряд ли ее предупреждение остановит его, когда ему так не терпится узнать больше о своей жизни, и она не может винить его за это.

- Мы можем продолжить позже, если хочешь.

[AVA]http://savepic.ru/7938134.jpg[/AVA]