Долохов не любил нужду; порой она заставляла совершать достаточно дерзкие, оказывающиеся необдуманными в итоге поступки. Обычно не склонный к альтруизму, в этот раз ведьмаку пришлось всерьёз задуматься над своими ценностями. Идею, которая возникла и Пожирателя через несколько часов после того, как весточка от Кэрроу настигла своего адресата, Антонин обдумал тщательно, взвесив все "за", "против", "вероятно" и "к черту", пока, вздохнув, не наступил себе же на горло. Послание Амикуса оставляло достаточно простора для воображения, чтобы представить то, насколько всё у его сестрицы было плохо.
Проблема заключалась не в том, что братцы-кролики и сестры-зайчики попали в передрягу. За годы, проведённые в Мунго и полученного опыта во время тренировок молодых Пожирателей, Долохов навидался достаточно, чтобы не растерять навыки колдомедика; клятва Гиппократа казалась ему чистым фарсом, но порой её приходилось соблюдать через не хочу. Загвоздка была в том, что описанное Амикусом не подпадало под то, что было или казалось бы Долохову знакомым. Догадок было много – и, в то же время, ни одной. Колдун не знал, с чем он собирается иметь дело в Португалии, и это разом перечеркивало смысл его поездки на корню. Антонин слишком ценил своё время, чтобы отправиться в Лиссабон на экскурсию; похороны же его в этот сезон не прельщали.
Долохов не боялся признавать собственное невежество, когда ситуация играла против него. Поразмыслив о том, где можно было достать информацию наверняка (если не книгу, то толковую голову), мужчина, возможно, выбрал слишком радикальный вариант из всех, которые пришли ему на ум. Азарт, однако, был неискоренимой чертой ведьмака, чтобы ему сопротивляться.
Джемма Фарли, назойливый призрак из прошлого, отныне работала в Мунго. Антонин время от времени следил за её карьерой, пока ещё был мёртв для таблоидов, сначала расстроившись из-за того, что девочка забросила карьеру в аврорате. У неё неплохо получалось. Долохову доставляло удовольствие смотреть, как она злится на него в те моменты, когда он ускользал раз за разом. Он старался напоминать ей о себе, видел, как она зацикливается – и с интересом судил по себе, что привыкает к её напористости. Антонин ценил интересные экземпляры. Фарли, определенно, была одним из них.
Он не дал ей умереть тогда, в день смерти Тома, по личным, эгоистичным причинам – и теперь собирался взыскать долг.
Ему не составило труда достать пару волос одного из практикующих врачей. Антонин, возможно, мог бы обойтись без них – он получил бы от этого гораздо больше удовольствия – но сейчас, в отличие от осени 2002-го, его целью не было раздразнить Джемму, а заинтересовать её. Занятно, что Долохов видел в ней зачатки того безумия, которые цвели полным ходом у него самого. Когда Фарли согласится, у него, впрочем, будет возможность проверить свои теории.
Он оглушил стражу простеньким, но действенным confundus для разнообразия. Успел отметить, как они замешкались, но твёрдым шагом прошёл мимо, обещав поиграться с ними позже. Встретил нескольких коллег, прежде чем добыл информацию и, наконец, добрался до нужно лаборантской. Антонин вежливо постучал, прежде чем провернуть ручку и войти.
Комната была небольшой, но умело обставленной; вмещалось всё и ещё чуть-чуть. Он закрыл дверь и обернулся, замечая Джемму.
На губах Долохова заиграла тонкая, несколько паскудная усмешка, не лишенная, впрочем, на редкость ласковых нот:
– Фарли, – Антонин чувствовал, как оборотное зелье перестает действовать, возвращая колдуну его естественный облик. Зрелище не самое приятное, но Джемма должна была оценить его по достоинству.
– Сколько лет, сколько зим, – заботливо, манерно протянул Долохов, после улыбаясь шире, оскаливаясь.

Долохов знал гораздо раньше аврора, что ему шёл белый халат, но позволял Джемме наслаждаться иллюзией того, что она надела его первым; в психиатрии это считалось основополагающим критерием, когда дело доходило до распределения ролей. У их игры стаж измерялся годами, чтобы портить удовольствие.
Антонин знал, что она его не забыла. Выдержка Джеммы вызывала ощущение, напоминающее восторг, и лишний раз убеждала Пожирателя в том, что он не ошибся с тем, что не дал ей глупо скончаться во время бойни при Хогвартсе. Забавно было наблюдать за тем, как эти дети, прошедшие войну, отныне считали, что были всесильны. Фарли демонстрировала свойственные своему поколение бесстрашие и безрассудство.
Долохов брезгливо поморщился на упоминание о том, что ему стоило вернуться в Мунго как пациенту, одна в глазах по-прежнему мелькало азартное, нездоровое веселье:
– Как грубо, – дружелюбно осадил девочку колдун, бросая на Фарли сочувствующий взгляд: – и вульгарно. Местные недоразвитые избавили тебя от последних манер, дорогуша? Какая жалость. Ты подавала надежды.
Он начал наступать, неторопливо, но с каждым словом растягивая своё путешествие по тесной лаборантской. Он просидел здесь выпускником Дурмстранга, скрючившись над книгами; ценности Антонина не позволяли магу дать помещению другое от нечеловеческих условий определение. Долохов не спускал с Джеммы взгляда, играючи балансируя между бесстыжим пристальным наблюдением и небрежностью, сквозящей в действиях румына. Или русского, поляка или еврея. За всю его жизнь его награждали многими национальностями, и её столько же Антонин приписывал себе сам. У него был дом повсюду и нигде одновременно. Мальчик из приюта, он, в отличие от Реддла, однако, никогда не комплексовал по этому поводу.
Ему нравилось, что она не паниковала. Доставляло удовольствие, что не тянулась к палочке и не спешила звать на помощь. Гриффиндорская неосмотрительность для слизеринки, суди Антонин по байкам о четырех легендарных факультетах Хогвартса. Он знал о Джемме гораздо больше, чем ей того хотелось, и мысль о том, что её бы взбесило это, узнай она некоторые детали собственной биографии, грела ведьмаку душу.
Долохов подошёл не вплотную, но достаточно близко, чтобы перейти на вкрадчивый тон.
– Не скалься раньше времени, девочка. Иначе я всерьёз приниму, что ты скучала, – Антонин бросил на Фарли насмешливый взгляд, который в его исполнении, впрочем, было сложно окрестить забавным.
– Ты кое-что должна мне, дорогая Джемма. Помнишь? Конечно, помнишь, – Долохов надеялся, что злость за то, что он спас ей жизнь, должна была не давать ей нормально спать по ночам.
– Пришло время отплатить за услугу услугой.

Сказанное Фарли начиналось так, как любовное письмо, но заканчивалось, как одностороннее соглашение о ненападении: снисходительно и с пряной, забавной долей лицемерия. Долохов ценил то, как она держала себя в руках, но мастерству самоконтроля девочке ещё стоило поучиться.
– Джемма-Джемма, – со вздохом отозвался ведьмак. Бросил на старую знакомую полный сострадания взгляд, – твоя работа губит тебя, Джемма. Сплошная бюрократия, никакого полёта мысли. На каждую спасённую жизнь – свой пронумерованный бланк. Почему ты ушла из аврората, дорогуша? Чтобы дышать пылью в этой каморке? Гнить среди неблагодарных пациентов, которые из-за умственной отсталости не могут запомнить твоё имя? Ты не любишь себя. Это печально. Неразумное поведение, Фарли, всегда было твоим коньком.
Он с интересом разглядывал колдомедика, пытаясь зацепиться за мимолетные эмоции, отражающиеся на лице девушки. Должно быть, это трогательно – быть в должниках у своего врага. Долохов был рассчетлив, но никогда всерьез не думал, что Джемма на самом деле может ему пригодиться. Особенно, в столь щекотливом деле. Однако у судьбы всегда были свои планы, и порой Антонин предпочитал плыть по течению. Сейчас, пожалуй, это было даже увлекательно.
Колдун ничего не рисковал, придя сюда. По крайней мере, совершенно точно – не собственной гордостью. Просить об услуге с чистого листа и прийти вернуть должок понятиями были совершенно разными. Долохов совмещал приятное с полезным: действовал согласно собственным интересом и, между делом, щекотал Фарли нервы. Он не гадал – он знал, что ей это нравилось. Интересно, насколько эта тёмная головушка заблуждалась касательно того, насколько слизеринка отличалась от своего заклятого врага.
– Ты права, – покладисто констатировал Долохов, минуя Джемму и обходя рабочий стол. Склонил голову, бегло разглядывая документы, небрежно, время от времени перелистывая страницы в папках, после чего Антонин снова поднял взгляд на Фарли, восстанавливая зрительный контакт:
– Тебе это на самом деле будет интересно.
Он выпрямился, прежде долистав чью-то медицинскую карту.
– У меня есть пациент с симптомами неопознанного заболевания, – лаконично пояснил Антонин, не сводя взгляда с чужих светлых глаз и под конец твёрдо резюмируя:
– В конце недели ты мне будешь нужна в Лиссабоне. Надеюсь, у тебя накопилось пару недель отпуска, Фарли.
– Отправляемся через сутки, – Долохов сложил руки за спиной, поддерживая безупречную осанку, и, уведомляя о планах, улыбнулся одними губами.

Долохов улыбнулся, смолчав на выпад, всё ещё глядя Фарли в глаза. Он не считал нужным отвечать на вопросы, на которые Джемма сама знала ответы. В Мунго его никогда не держало ничего кроме интереса к пациентам и их чудесным, съехавшим с катушек макушкам. В самом деле, не зарплате колдомедика же было влиять на его выбор профессии.
Разумеется, Фарли ломалась. Иного исхода после собственного заявления Антонин не ожидал, иначе они вряд ли бы так хорошо... ладили с относительно бывшим аврором. К тому, что изучаемые материалы у него отобрали, вернув на место, Пожиратель отнёсся спокойно, отрешенно проводив Джемму к шкафчику и обратно.
– Не зарекайся, – заботливо отозвался Долохов на чужое "нет". По его мнению, он был предельно вежлив – и не давал непреложный обет быть джентльменом, когда она сама ёрничала, только дай повод. Антонин мог взять её за шкирку, но заинтересовать Фарли и заставить её пойти у него на поводу самостоятельно было гораздо интереснее. Грубая сила Долохова интересовала в несколько иных случаях.
Он видел, как она колебается. В их шайке настоящим животным был Фенрир, но не нужно было обладать звериным обонянием, чтобы чувствовать чужое сомнение. Колдун добился того, чего хотел. Они снова играли.
"И хочется, и колется, мисс Фарли?" Они его забавляла, как пациент со скучным диагнозом, внезапно нарушивший стереотипы и заинтересовавший своего врача. Антонин сомневался, что Джемма знала сама того, чего хотела. Долохов был готов подсказать ей правильный ответ, но не мог отказать себе в том, чтобы понаблюдать за бабочкой, забившейся в липкую паутину, подольше.
Он опустил замечание о том, что её вопрос противоречил некогда заявленному отказу. Взамен Антонин был готов признать, как прытко Джемма перешла к сути дела.
– Истощение, – бросил просторечное (для лаборантской) словечко Антонин, однако после дал трактовку:
– У бедняги наблюдается пропажа магических способностей. Эффект не резкий, постепенный. Заболевание, если это в принципе оно, прогрессирующее. Эта дрянь делает хорошего мага сквибом, Фарли. И медленно, неприятно убивает.
На "нет" Джеммы Антонин от суда отказываться не собирался.
– Стыд, Фарли, – помолчав, ласково констатировал Долохов, прежде чем пояснить, – что ты копаешься в чужих головах, когда не можешь разобраться в своей. Не так ли, милая?

Он дал ей время на то, чтобы свыкнуться с жестокой реальностью. Впрочем, понятие о жестокости всегда было относительным; для тех, кого в своё время Кэрроу пытали и сживали со свету семьями, болезнь Алекто была скорее выигрышем в лотерею, нежели поводом для скорби. Столь редкий момент, когда Антонин не мог разделить чужую радость по поводу чьих-либо назревающих похорон.
Удивительно, что очередная смерть Реддла действовала гораздо более сближающим фактором для его последователей, нежели все лекции о семье, которые приходили в голову Тому. Пожалуй, они были единственным, чем Волдеморт внушал опасение Долохову в последнее время. Опасение и досаду: чем дальше, тем больше старый друг становился занятным экземпляром с точки зрения психиатрии, а изучить вблизи не позволяла ситуация – и, как ни крути, некоторая сентиментальность. Несмотря на заявления несведущих, Пожиратели всё ещё оставались вместилищами для человечности. По крайней мере, их некоторая доля.
Он улыбнулся на её промах с точки зрения фактов. Во-первых, он не просил, во-вторых, помощь требовалась явно не ему. Антонин пережил многих, включая тех, кого переживать не собирался; с сожалением, но ещё одну смерть он как-нибудь переживет.
Пусть Долохов держал себя в руках в этот раз, Джемме не стоило надеяться, что он продолжит быть столь услужливым в разы последующие. Впрочем, для ведьмака пока всё говорило в пользу того, что Фарли – умная девочка. Если и заблуждения были по её части, то явно не в отношении него. По крайней мере, не его воспитания.
Досадно, что ведьма была не единственной, кто хотела знать ответы на свои вопросы.
– Не знаю, но собираюсь выяснить, – отозвался Антонин, мысленно возвращаясь в записке Амикуса. Братская забота и жертвенность вызывала уважение, однако сухому, точному изложению информации не способствовала. Что, впрочем, сыграло свою роль в том, что Долохов решил вернуться на материк: если Кэрроу недостаточно думал, чтобы позволить себе такое поведение, дело и впрямь было дрянь.
– Что касается катализатора, то, вполне вероятно, это последствие проклятья – и подтверждение того, что человеческая глупость безгранична, – с мрачным весельем подытожил колдун, не испытывая никакого дискомфорта от задушевных бесед с человеком, которому, по идее, нужно было только дать повод для того, чтобы упечь его в Азкабан. Убедиться в том, что Фарли была больше врачом, чем аврором, было приятно. И занятно. Но в чём-то Джемма была права: её голову на время стоило оставить. По крайней мере, пока они не придут к определенному консенсусу касательно того, что именно стоило бы предпринять касательно двух светловолосых макушек в Португалии.
Вопрос, подытоживший допрос, должен был прозвучать рано или поздно. Ведьмак бросил на собеседницу ироничный взгляд:
– Надеюсь, твоя наивность не позволяет надеяться на то, что я приду просить за мать Терезу.
Антонин в общем ни за кого не просил, но эта дамочка вряд ли в попала список тех, для кого Долохов сделал бы исключение.
– Люби людей, Фарли, – елейно протянул Пожиратель. С Фарли можно было позволить себе паясничество под видом "дельного" совета: она либо сделает всё наоборот из принципа, либо поймёт абсурдность утверждения. В любом случае, портить девочку дрянными утверждениями, принятыми на веру, не хотелось.
– Люби людей в целом, – Долохов усмехнулся, но беззлобно, между делом добавляя: – Благодаря Гиппократу и тому, что ты решила не бежать к спасителю магического мира, стоит мне заявиться на твоём пороге. Уверена, что если не меня, то в твою голову не стоит пригласить кого-то ещё? – вопрос для Антонина оставался риторическим. И, по-прежнему, назойливо миролюбивым.
– Надеюсь, тебе хватит практичности обойтись одним чемоданом.