Фрида отдавала себе отчет в том, что пусть это и было мило, но сулило неприятностями. Эрлинг привязывался сильнее, чем ему следовало, поскольку вряд ли их встречи с Хартом после развода будут такими уж частыми. Для начала они наверняка съедут из Швеции. Фрида, конечно, привыкла к Стокгольму, но не выбрала бы этот город для проживания, если бы не Баль. Без него этот город терял привлекательность, а навязываться ему в соседи ей не хотелось: он и так провозился с ними достаточно.
- Радуйся, что рядом не было Ларса, не знаю, кто смеялся бы сильнее – я или он.
Она подумала, что с репутацией у него после них действительно было не ахти. Братья и так посмеивались (правда тихо, не рискуя лишиться ужина), когда видели, как швед возится с мелким, а уж теперь насмешек ему точно избежать не удалось бы. Она поймала себя на мысли, что из него действительно выходил неплохой отец, и что она не понимает, почему он до сих пор не обзавелся собственной семьей. Впрочем, после Торфинна, к институту брака она относилась достаточно прохладно.
Фрида в самом деле не хотела беспокоить сына. Понимала, что вряд ли это правильно, но в то же время совершенно не знала, как объяснить ему, что Бальтазара так называть не стоит. Не была уверена, что он поймет причину, а заставлять его ей не хотелось.
- Ты уверен, что хочешь, чтобы он продолжал называть тебя так и дальше? Еще пара раз, и мы уже вряд ли его от этого отучим.
Швед настаивал на том, чтобы они остались у него до конца бракоразводного процесса. То есть еще на полгода, пока у Торфинна развязаны руки, потому что она – его жена, а Эрлинг – сын. В этом был смысл, а после того, как с этим согласился отец, спорить перестала даже она. Но это значило, что еще шесть месяцев мелкий будет привыкать и утверждаться в мысли, что Бальтазар его отец.
Она решила, что подумает об этом завтра. Что, возможно, после очередного визита Роули, у Себа в голове все встанет на свои места. Ей не очень-то этого хотелось, но сейчас она не знала, как для него будет лучше.
- Не думаю, что ему представится возможность выбирать нового кандидата,- фыркнула ведьма, искренне не представлявшая, как будет сходиться снова с кем-то незнакомым и не желавшая себе более подобного счастья, - поэтому подумай еще раз, иначе так до конца жизни и останешься его отцом.
Фрида бросила на него озорной взгляд, поймав себя на ужасно шкоднической мысли:
- Торфинн будет в бешенстве.
Она встала с кресла, сделав шаг ближе, и коснулась легонько протянутого бокала, услышав характерный звон. Улыбнулась, услышав обращение и вспомнив против воли семьдесят девятый. Она до сих пор не могла определиться, было ли ее решение тогда правильным или положило начало череде ошибок, совершенных после. Одному Салазару было известно, сколько продержались бы их отношения, но сейчас, будь у нее возможность вернуться в тот год, она бы рискнула проверить.
- С Рождеством, Харт, - Фрида привстала на носочки, коротко коснувшись губами его щеки, и отстранившись, отставила бокал на столик, - Эрлингу пора спать. У нас сегодня сказка про мальчика, не желавшего взрослеть.
Девушка поискала взглядом компанию великовозрастных детей, гонявших по помещению машинку, то и дело врезавшуюся в ноги присутствовавшим, и заприметила веселого смеющегося мелкого. Она подозвала его к себе и, когда он подбежал, отметила и сонные глазки и короткий зевок, решив, что точно пора спать. Подняла его на руки, пообещав, что чем раньше он уснет, тем раньше увидит утром подарки, и повернулась к шведу.
- Ты с нами или побудешь пока здесь?

Фрида уложила Эрлинга и устроилась рядом, открывая книжку. Читать по ролям, признаться, было проще, но сегодня она была и Питером Пэном и милой Венди, которую Питер вместе с малышами научил летать и забрал в Неверлэнд. Мелкий слушал внимательно, устроившись у нее под боком и порой закрывая глазки, но потом тут же их распахивая снова.
Засыпать он начинал достаточно быстро, но долго пытался бороться со сном, видимо, чтобы дослушать сказку. Большинство этих историй ей читали в детстве, предпочитая не ограничиваться только магической литературой, так что проблем с выбором, что почитать сыну у нее никогда не было.
Она надеялась, что на утро он забудет о том, что решил называть Бальтазара отцом. Из этого вряд ли могло получиться что-то путное, потому что будущее выходило туманным и крайне неопределенным, но при любом раскладе не предполагало активного участия шведа в их дальнейшей жизни. Вместо него и законного отца баловать его в будущем планировал дедушка, даже не скрывавший своих намерений. Воспитывать полагалось ей, а вот баловать – ему, с него хватило воспитания двух детей. Фрида закатывала глаза и объявляла на это, что боится представить, что в его понимании «баловать», если их он, оказывается, воспитывал.
Она устроила вокруг сына крепость из одеял, потому что у него была привычка ворочаться во сне, скатываясь к краю. Обычно, с того края к которому он скатывался, лежала она, что не давало ему возможности упасть, но сейчас она собиралась вернуться вниз и, пожалуй, спасти Бальтазара от дружелюбных насмешек братьев.
Блетчли убедилась, что Себ спит, и натянув одеяльце повыше, чмокнула того в нос и на носочках дошла до двери, нажав на ручку. Дверь поддалась легко, но удивиться этому она не успела, услышав голос Бальтазара. Швед, как и обещал, пришел попозже, но на традиционное чтение сказок перед сном опоздал. Она собиралась сказать ему о этом, когда они прикроют дверь, чтобы не разбудить малыша голосами.
Сказать ему она ничего не успела. Закрыв дверь, швед поймал ее за талию, целуя. Она почувствовала как напряглась под его рукой, захотела в первую секунду отстраниться, но осталась стоять на месте. Фрида ответила на поцелуй неуверенно и далеко не сразу, чувствуя накатывающий страх от того, что делает, и от того, что делает он. Ей не хотелось этого, не хотелось его бояться и отталкивать из-за страхов, которые она считала идиотскими.
Она отстранилась, не сильно, но давая себе возможность успокоиться. Убедиться, что ничего страшного не произошло, и что он не причинит ей вреда, потому что у него была масса возможностей для этого раньше, но он заботился о ней и ее сыне, никогда не позволяя себе ничего лишнего.
- Ты воспринял свое отцовство слишком близко к сердцу, - недоверчиво пробормотала девушка.
Не то чтобы она имела что-то против, но до этого момента была уверена, что в первую очередь он не захочет возвращаться к прошлому. Она решила, что об этом тоже подумает завтра, потому что сейчас ей не хочется ничего усложнять неприятными мыслями.
Фрида коснулась его губ снова сама, но с досадой отмечая, что все еще не может расслабиться. Она решила, что сможет перебороть этот страх, потому что ей хотелось это сделать, хотелось целовать его, не чувствуя ненормальной паники.

Фрида решила, что Рождество семьдесят девятого было все же больше ошибкой, чем правильным, взвешенным решением, потому что пришла в итоге к тому, от чего пыталась сбежать тогда. Она смирилась со своей привязанностью к нему еще некоторое время назад как с неизбежностью. Глупо было надеяться избежать этого, живя под одной крышей уже достаточно долгое время, учитывая наличие к нему когда-то чувств.
Она целовала его, думая, что хочет начать все сначала уже без глупых предрассудков той зимы,  когда она решила, что должна разорвать их отношения в угоду уже мертвому Регулусу. В жизни с Торфинном был один явный плюс – она больше не хотела жить по чьей-то указке в ущерб себе, будь то лучший друг или же законный муж. Она хотела строить свою жизнь заново, пусть Роули и приложил все усилия для того, чтобы она не была в состоянии это сделать.
Для начала ей стоило справиться с собой. Перебороть собственные страхи, а, значит, и его власть над ней. Она целовала его жадно, потому что скучала по шведу, несмотря на то, что он все эти месяцы был рядом, и хотела этого, но чувствовала каких усилий ей это стоит. Приятное волнение от его близости смешивалось со страхом все по той же причине, заставляя ее хотеть, чтобы он не прекращал и одновременно, чтобы отпустил и отошел в сторону. Ей не нравилось, что она не могла справиться с собой, и что в голове царил хаос.
Фрида запаниковала сильнее, когда он прижал ее лопатками к стене, не давая возможности отстраниться. Она и не хотела, но ей не нравилось ощущение загнанности. Легкая боль от того, что она приложилась чуть сильнее, чем рассчитывала, на которую она не обратила бы внимания раньше, показалась ей куда ощутимее, чем была на самом деле.
Она не стала его отталкивать, потому что клин выбивали клином, но была благодарна за передышку, когда в коридоре нарисовался донельзя довольный Фишер. Она не думала о том, что он вновь стал свидетелем того, что ему видеть не полагалось, как и не думала о том, что, по сути, он снова застал начало их отношений. Ей хватило этой пары секунд, когда Бальтазар был отвлечен на то, чтобы перевести дух и напомнить себе, что рядом с ней не Торфинн.
Фрида поняла, что ей нужно чуть больше времени для самовнушения, когда почувствовала его руку на своем бедре, и что коридор не лучшее место нахождения, учитывая, что за дверью спит Эрлинг. Она остановила его мягко и потянула за собой в его комнату. Она читала себе как мантру, что Бальтазар не Торфинн, когда уже внутри целовала его вновь, чувствуя, что он его действия становятся грубее.
Она сорвалась, когда он, прикусив ее губу, сжал пальцами бедро сильнее. Фрида испугалась, потому что Роули никогда не рассчитывал силу, и потому что его никогда не интересовало, что ей может быть больно.
Она вспомнила библиотеку Блетчли-холла и то, что он не счел нужным действовать мягче, даже зная, что ей может доставлять это дискомфорт. Их близость и в дальнейшем была продиктована больше эгоизмом, чем заботой о ближнем, вот только тогда ей это нравилось, а сейчас – нет. Она боялась, что он сделает ей больнее, что перешагнет ту грань, за которой это уже переставало приносить удовольствие, как делал раз за разом Торфинн.
Фрида оттолкнула его от себя резко, тут же делая пару шагов назад. Судорожно вздохнула, обхватив себя за локти и глядя на шведа с нескрываемым страхом. Она думала, что сможет перебороть его, но слишком хорошо помнила ночи с законным супругом.
- Не подходи ко мне, - она вскрикнула, когда ей показалось, что он хотел подойти к ней, и попятилась еще немного назад. – Я хочу уйти.

Она почувствовала, что ее пробирает дрожь, и что, кажется, она немножко сходит с ума. Она смотрела на Бальтазара, но не видела ни его растерянный взгляд, ни удивление. Вместо него был Торфинн с его елейным, ласковым тоном, не предвещавшим ничего хорошего, на который он переходил, когда она просила не трогать ее. Иногда она не знала, что доставляет ему больше удовольствия – сам секс или слышать молебные нотки в ее голосе. Ставила на второе, полагая, что именно в этом была причина того, что он неизменно возвращался к ней, несмотря на наличие любовниц.
Ее немного отрезвили его слова. Фрида зацепилась за них, за то, что он не хотел сделать ей больно и что не понимал, что с ней происходило. Она повторила в сотый раз, что у него нет ничего общего с Торфинном, которому в голову бы не пришло остановиться после ее слов. Бальтазар остановился, да еще сделал шаг назад, убеждая ее, что не собирается на нее давить.
Она сравнивала их мысленно, потому что ей нужно было это делать – находить как можно больше отличий в их поведении, чтобы успокоиться, пока паника не переросла в полноценную истерику. Она соображала лихорадочно, потому что сейчас, отстранившись и оказавшись на относительно безопасном расстоянии, начинала отдавать себе отчет в том, что Бальтазар не давал ей реального повода для такого поведения. Однако, несмотря на это, она все еще хотела, чтобы он стоял там, не подходя ближе.
Фрида спрятала лицо в ладонях, не желая смотреть ни на него, ни на что-либо еще. Понимала, что ей теперь не отвертеться от объяснений. Не потому, что он мог ее заставить ей их дать, но потому, что не заслуживал ее молчания. Она не хотела, хотела просто уйти или же, чтобы все само как-то разрешилось, когда отнимет руки от лица. Хотела остаться одна и забыть о произошедшем, как и обо всем, что было с Торфинном. Ей и так уже хватило на сегодня воспоминаний о счастливой семейной жизни, чтобы не желать вдаваться в подробности.
Она взглянула на него снова, когда ощутила, что паника сходит на нет. Перед ней снова был Бальтазар, заботившийся о ней все эти месяцы и ни разу не сделавший ей ничего плохого. Она почувствовала, как на глаза набегают слезы. Не от жалости к себе, но от бессильной ненависти к мужу за то, что делал ей больно, даже находясь так далеко.
- Я знаю, - Фрида подтвердила это больше для себя, чем для него, понимая, что действительно это знает. Она доверяла ему, как уже, пожалуй, не доверяла родному брату, но не знала ни единого средства борьбы с собственными страхами.
- Дело не в тебе, Харт, - она не хотела его обижать, как и не хотела оставлять в растерянности. Не хотела, чтобы между ними была недосказанность и понимала размеры пропасти, которая образуется, если она не найдет в себе силы объяснить ему, в чем причина. - Во мне. Я боюсь, что ты сделаешь мне больно.
Объяснение было ни к черту, и Фрида это понимала, но не могла подобрать нужных слов и из-за этого начинала нервничать еще больше. Она знала, как называлось то, что происходило между ней и Торфинном, но не желала говорить этого вслух даже под пытками. Это звучало мерзко и низко, и она все еще сама не готова была это принять и с этим смириться.
Она почувствовала, что у нее вновь начинается истерика, только-только прекратившаяся.
- Послушай, я не знаю, как это объяснить, - Блетчли бросила расстроенный взгляд на шведа, после чего опустила голову в пол, собираясь с духом.
- Это из-за Торфинна. Его никогда не волновало, что я не хочу с ним спать.
Она выдавила из себя это неохотно, так и не подняв голову, потому что не хотела видеть его реакцию.

Фрида инстинктивно обхватила себя руками сильнее, когда он повысил голос. Он прекрасно знал ответ, почему она до сих пор ничего не рассказала Визенгамоту, но все равно спрашивал, не желая это принимать. Он был прав, когда говорил, что судьям не в первой рассматривать дела, завязанные на рукоприкладстве. Если бы все дело было только в этом, она уж как-нибудь смогла бы перебороть себя и рассказать, но мысль о том, что о происходящем за дверьми спальни, ей придется рассказать абсолютно незнакомым людям, пугала ее не меньше, чем перспектива очередной близости с Торфинном. Она отчаянно хотела найти другой выход, в котором ей не придется ради развода никому ни о чем рассказывать.
Блетчли мечтала, чтобы этот кошмар закончился, а для этого, она считала, о нем нужно было поскорее забыть. Она знала, что ей не дадут это сделать, как только кто-то еще узнает об этом. Сплетни в магической Британии распространялись быстро, особенно, когда дело затрагивало чистокровные семьи.
- Я не могу об этом говорить, Харт, а молчать могу, - Фрида выпалила это, повысив вслед за ним голос, не контролируя себя из-за истерики, - я же говорила, что не могу, это куда тяжелее, чем ты думаешь. На следующий же день об этом будет знать вся Англия.
Она замолчала, прежде чем добавить устало и с нотками отчаяния:
- Я просто хочу об этом забыть.
Она провела быстро ладонью по щеке, вытирая дорожку слез. Ей стало немного легче от того, что она рассказала ему, и теперь ему должно было быть понятно ее поведение и неприязнь к прикосновениям. Однако к облегчению добавился новый груз, сравнимый по тяжести с прошлым – Бальтазар ее не понимал, удивляясь, что она молчала все это время, а она не знала, как объяснить.
Фрида столкнулась с его взглядом, но достаточно быстро отвела глаза, когда он заговорил вновь. Она не знала, как вбить себе это в голову, что он – не Торфинн, когда теряя голову от страха, она забывала обо всем на свете. Она почти привыкла к его мимолетным случайным прикосновениям, не шарахаясь теперь от них так сильно, как в первый месяц. Ей казалось это маленькой победой, но она не понимала, почему это занимает так много времени, и почему она не может привыкнуть даже к нему. Единственный, чьи прикосновения она переносила спокойно, был отец, но этому как раз было разумное объяснение.
Блетчли колебалась, не зная, что ответить на его просьбу. Ей не хотелось, чтобы он подходил, потому что она не могла ручаться за собственную реакцию, но в то же время ей хотелось, чтобы он сейчас был хотя  бы чуточку ближе. Она, кажется, только сейчас, из-за расстояния между ними, начала осознавать, что в действительности наделал Торфинн.
Расстояние пугало ее не меньше, чем близость – она считала, что ей всего лишь нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что прикосновения это нормально, но сейчас, глядя на него, внезапно испугалась, что так и не сможет больше этого сделать.
Она не знала, чего хотела на самом деле, поэтому, помедлив, неуверенно коротко кивнула.

Фрида смотрела настороженно, когда он подходил ближе. Отчасти недоверчиво, хотя и понимала, что вряд ли он идет к ней, чтобы продолжить начатое в коридоре. Она знала точно, что Торфинн бы продолжил, вне зависимости от того, что она ему сказала. Бальтазар, в отличие от него, не был чудовищем, поэтому она не позволила себе поддаться рефлексам и страхам и отпрянуть от него вновь.
Она напряглась, когда его рука оказалась у нее на талии, но почти сразу же облегченно выдохнула, когда она скользнула вверх к лопаткам. Ей казалось, что никогда еще их разница в возрасте не была ей так заметна, как сейчас, когда она спрятала лицо у него на плече. Будто ей не двадцать два, а всего лишь пять, и она жалуется ему, что упала и разбила коленку. Она не любила, когда ее жалели, но сейчас была благодарна за то, что он ее обнимал.
Ей не удалось до конца расслабиться, но когда он отстранился, она с трудом сдержалась от того, чтобы не зацепиться за его рубашку, не отпуская от себя. Не стала этого делать, потому что в конце концов ей было не пять, и она не хотела обязывать его носиться с ней.
Фрида не хотела уходить, потому что не хотела оставаться в одиночестве. Понимала, что уснуть сейчас не сможет, но накрутит себя сильнее, чем до этого. Однако считала, что будет хуже, если она останется – ей не хотелось мучить его лишний раз, если она вдруг вновь запаникует. Бальтазару и так хватало проблем с ними, чтобы взваливать на него еще и это.
Она кивнула и на вопрос, и на предложение проводить. Бросила на него недоверчивый взгляд, когда  он заговорил вновь, не понимая, зачем ему это нужно. Она хотела доставлять ему как можно меньше дискомфорта, а на деле получалось все наоборот, и ей это не нравилось. Блетчли не знала, когда перестанет его бояться, завтра или через год, и ничего не могла ему обещать. Надеялась, что он это понимает, хотя отчасти ловила себя на мысли, что, возможно, он не осознает масштабы катастрофы.
- Хочу, - она кивнула вновь, позволив эгоизму одержать небольшую победу над здравым смыслом и заботой о нем. В свое оправдание знала, что постарается сделать все, чтобы справиться с собой, но не знала, с чего ей следует начать. Порой ее приводило в тупик то, насколько неподконтрольным человек может быть сам себе.
Они шли до ее комнаты молча и, заходя внутрь, она со всей серьезностью поблагодарила его. Она постояла еще немного у двери, слушая зачем-то, как он уходит обратно к себе в комнату, и после этого подошла к кровати. Эрлинг во сне замотался в одеяло как в кокон и мирно сопел.
Фрида вернулась в комнату Бальтазара спустя пару часов. Так и не смогла заснуть, ворочаясь, но не смыкая глаз. Ей было немного страшно, потому что воспоминания, которые она отчаянно в себе давила, вновь всплыли наружу и теперь в темноте преследовали ее сильнее. Она убедилась, что Эрлинг надежно спрятан среди одеял, и вышла из спальни.
Когда она показалась на пороге, Бальтазар уже спал. Она сделала пару шагов на носочках к широкой кровати, стараясь его не разбудить, и залезла под одеяло, устраиваясь на свободной стороне, и разглядывая его спящего. Она коснулась его руки почти невесомо, боясь потревожить, и прикрыла глаза, чувствуя, как смертельно устала.

Она не понимала, зачем ему это было нужно, но испытывала благодарность за то, что он пытался. Бальтазар, как и обещал, терпеливо ждал, пока она сможет перебороть свои страхи. Не торопил и не пытался надавить, и ей казалось, что она действительно становится спокойнее. Она перестала шарахаться от него, стоило ему до нее коснуться, как ненароком, так и специально, но все также начинала паниковать, когда дело близилось к постели. Фрида не могла найти этому разумного объяснения, но все еще до истерики боялась, что он сделает ей больно.
Она приняла как должное, когда через три недели он оставил попытки. Не навязывалась сама, быстро решив для себя, что не имеет никакого на это права. Она испытывала к нему слишком теплые чувства, в особенности смешанные с благодарностью за все то, что он для них делал, чтобы желать ему подобного «счастья» в своем лице. Страхи никуда деваться не собирались, а он не был обязан терпеть до скончания века, тогда как она даже не могла приблизительно понять, сколько еще ей нужно времени, а главное – как от них избавиться.
Ей казалось, что она смирилась с этим, но ровно до того момента, как он сказал, что не будет ужинать дома и вернется поздно. Фрида не была настолько наивна, чтобы не сообразить, что то, что он назвал встречей, на самом деле было свиданием, хоть он и предпочитал не использовать это слово. Она кивнула, посоветовав рубашку, и вышла из комнаты, оставив его переодеваться.
Когда за ним закрылась дверь, она почувствовала, что в квартире стало чертовски пусто. Блетчли не собиралась скрывать от себя очевидного – когда он сказал, куда идет, ей стало неприятно до какого-то ранее не испытываемого саднящего чувства.
Она отправилась собирать вещи практически сразу. Решила, что это будет лучшим решением и для нее и для него. Бальтазару пора было налаживать личную жизнь, а не носиться с ней, решая ее проблемы, и она это понимала достаточно ясно. Как и то, что не хочет наблюдать за этим, потому что ей непременно будет больно. Она подумала, что возможно, была не так уж неправа в семьдесят девятом, когда испугалась того, что начинает к нему привязываться.
Фрида отправила Бубенчика к отцу с просьбой предупредить, что они возвращаются в Блетчли-холл. Пообещала, что все объяснит по прибытию, но хотела, чтобы ее комната была готова, потому что Эрлингу к тому времени уже пора будет спать. Малыш не особо понимал, что она делает, но больше был занят машинкой, полученной на Рождество, чем ее сборами.
Она не особо торопилась. Прикинула, что скорее всего он вернется к полуночи – плюс/минус пара часов. Решила, что оставит ему записку, потому что хочет уехать раньше его возвращения. Понимала, что это выглядит некрасиво, но помнила, чем закончилась ее предыдущая попытка съехать.
Фрида рассудила, что вряд ли ей будет где-то безопаснее, чем в Блетчли-холле. Понимала, что не стоит пока порываться жить одной, в особенности, в первое время и сейчас сгоряча. Не особо рвалась в Англию, но знала, что отец не подпустит Торфинна к ней и на километр.
Она вывалила половину вещей из шкафа на кровать, аккуратно складывая и отправляя в сумки. Отчасти даже пожалела, что никогда не была сильна в бытовой магии и не могла сделать это взмахом палочки, иначе бы их сборы затянулись до утра, или же вещи оказались в сумках не сложенные, а связанные в морской узел.
Девушка не услышала звон ключей, как и не услышала за спиной шаги, занятая одеждой, поэтому вздрогнула от неожиданности от его вопроса. Обернулась, с досадой отмечая, что, кажется, не уследила за временем. Бросив взгляд на часы, не удержалась от удивленного взгляда.
- Ты рано, - она констатировала очевидное, после чего совершенно искренне поинтересовалась, - девушка оказалась не в твоем вкусе?
Блетчли понимала, что он ждет ответа на свой вопрос, как и понимала то, что он ему не обрадуется. Она считала, что ей было пора учиться самой о себе заботиться, тем более, что теперь у нее был для этого повод.
- Мы возвращаемся в Англию, - Фрида бросила на него быстрый взгляд, после чего вновь перевела на лежащие вещи. Подцепила одну из футболок Себа, складывая.
- Я хотела оставить тебе записку: не думала, что ты вернешься так быстро.

Фрида усмехнулась, услышав его ответ, подумав, что в довесок ко всему еще и испортила ему вкус. Не позволила себе надолго задержаться на мысли, что, возможно, он вернулся к ней, потому что не хотела поплатиться за собственные иллюзии. Он все обозначил достаточно ясно, когда со временем свел их попытки наладить вновь отношения на нет, и у нее не было к нему ни единой претензии. Она считала, что так для него будет действительно лучше, потому что она устала чувствовать себя перед ним виноватой.
- Надеюсь, ты не сообщил ей об этом, - она пыталась придать их разговору больше непринужденности, не желая расставаться в ссоре, - помнится, в семьдесят девятом ты уверял, что не западаешь на малолеток.
Фрида с трудом сдержалась от веселого фырчания, вспомнив, что он доблестно держался целых полторы недели, прежде чем сдаться ей на милость. Впрочем, на поражение это похоже не было, учитывая, что он остался в выигрыше не меньшее нее.
Она помрачнела также быстро, как развеселилась, потому что не хотела вспоминать о том, что между ними было. Ей отчасти даже в это не верилось, потому что казалось, что семьдесят девятый был в другой жизни. Представить, что она могла его соблазнить в библиотеке дома, сейчас, когда она не могла его к себе подпустить ближе положенного, было особенно проблематично. Забавным было, что несмотря на то, что ей не хватало на это фантазии, его действия тогда она помнила слишком хорошо.
Блетчли невольно поморщилась на его тон, но понимала причину его раздражения. Она чувствовала вину за то, что решила все сделать именно так, но не представляла как иначе. К тому же, пожалуй, запиской хотела лишь оповестить о том, что они перебрались домой. Знала наверняка, что заглянет попрощаться нормально.  Откровенно говоря, она и вовсе не хотела прерывать с ним общения, но считала, что пора перестать быть обузой. И что общаться они могут и живя на достаточно большом расстоянии друг от друга.
- Полторы минуты с твоего ухода, - она ответила ему честно и куда мягче, ловя себя на тех же ассоциациях. Хотела извиниться, но отчего-то подумала, что ему вряд ли нужны ее извинения, - я не хотела тебя обижать, Баль.
Фрида продолжала складывать вещи, не понимая, когда успела так забить шкаф. Четыре месяца назад ее шкаф был совершенно пустой, а теперь ей не хватало пары часов на то, чтобы собраться самой и собрать мелкого. Она складывала очередное платье, когда он сказал, что не хочет, чтобы они уходили. Замерла с одеждой в руках и, поколебавшись, взглянула на него.
Она понимала его ничуть не больше, чем он ее, и поэтому была в растерянности. Не хотела принимать желаемое за действительное и видеть скрытый смысл там, где его не было.
- Тяжело устраивать личную жизнь, когда в твоем доме живет бывшая любовница с ребенком. Только представь, как ты будешь объяснять понравившейся девушке, с кем делишь квартиру. И почему не твой сын называет тебя отцом.
Фрида говорила ровно и спокойно, потому что была уверена в своем решении, как и в том, что рано или поздно он скажет ей за него спасибо. Однако, не хотела ничего говорить о том, какие лично у нее были причины, кроме заботы, совершенно искренней, о нем.
- Я не могу жить у тебя вечно, Харт. Когда-нибудь мне все равно придется съехать, так почему бы не сейчас.

Фрида надеялась его образумить, когда предлагала подключить воображение. Их сожительство, смущавшее ее раньше лишь тем, что, возможно, она доставляет ему неудобства, начинало видеться ей несколько в ином ключе. Наверное, на это так повлияли эти три недели с Рождества, когда они пытались начать отношения заново. До этого у нее подобных мыслей не возникало, поэтому она и не задумывалась о том, что Бальтазару будет сложно объяснить кому-то, кто не был в курсе происходящего, почему она живет с ним. Правда, до этого, у нее отчего-то не было и мыслей, что ему придется это кому-то объяснять. Она не знала, почему ей никогда не приходило в голову, что ему уже пора было думать о семье.
Блетчли решила в очередной раз, что он чертовски упрям, когда он сообщил,  что не собирается никому ничего объяснять. Хотела закатить глаза и ввязаться в спор, но удержалась, заняв себя вещами. Не выпустила платье из рук, но перевела взгляд на кровать, оценивая, сколько еще осталось.
Она вцепилась в платье сильнее, когда он подошел ближе, и рассталась с ним неохотно. Ирландка не понимала, почему ему так сложно хотя бы раз довериться ей и прислушаться к ее совету, когда она, не без здорового эгоизма, но все же делает это для него. Она подумала, что он, непременно, сведет ее с ума в самом неромантичном смысле, когда он улыбнулся, и она вновь растерялась, но уже от его слов.
Почему-то то, что он говорил, совершенно не вязалось с теми выводами, которые она сделала сама. Ее это отчасти раздражало, потому что она чувствовала, что начинает теряться и переставать понимать, что же в самом деле происходит, и почему же он тогда ушел сегодня.
Она возмутилась на его слова из принципа, считая, что если кто-то из них и был здесь упрямым и своенравным, так это, несомненно, он. Однако возмутиться вслух она не успела.
Фрид смотрела на Бальтазара недоверчиво, пока смысл его слов постепенно доходил до нее. Она проверила бы у него температуру или бы решила, что за ужином ему подмешали что-то не то в блюдо, но швед выглядел абсолютно здоровым. Она все-таки ставила на легкое помешательство, потому что прекрасно осознавала, что сейчас не тянула на человека, в котором можно было нуждаться, тогда как сама нуждалась в нем рядом, начиная с сентября. Блетчли хотела со спокойной душой поверить ему, но была сбита с толку.
- А как я должна была это понять, Харт? – она повысила голос, потому что ее раздражало, что у них вечно все было как-то не так, - ты ушел на свое свидание, а теперь пришел и предъявляешь претензии, что я что-то не поняла. Может тебе так не кажется, но это было проблематично.
Фрида бросила на него обиженный взгляд, сложив руки на груди. Спорила с ним из принципа, потому что у нее в голове все было разложено по полочкам до его прихода. А сейчас он пришел, заявил, что они с Эрлингом ему нужны, и перевернул все верх дном.
- Не перестану, - вздернув упрямо подбородок, заявила девушка, но не дотронулась до вещей. – И это ты – упрямый и своенравный. Никогда никого не слушаешь, потому что уверен, что знаешь все лучше всех, даже когда о тебе пытаются заботиться.
Фрида возмущенно фыркнула, продолжая недовольно смотреть на Бальтазара, но отчасти осознавая уровень идиотизма ситуации – ругаться на него после того, как он открыто сказал о своих чувствах к ней, было несколько странно.

Фрида молчала, слушая его, и думала, что в этом доме с семьдесят девятого изменилась не только она. Он и тогда, в общем-то, не пытался скрывать, что ему нравится проводить с ней время и нравится она, но это было скорее мальчишеской дуростью, чем-то сродни приключению, которое ни он, ни она не воспринимали всерьез. Она не знала, обманывается ли сама, но хотела верить, что в этот раз все было по-другому. Не видела смысла так упорно пытаться затащить ее в постель развлечения ради.
Она отчетливо понимала, что уже никуда не уйдет. Бальтазар снова рушил ее планы, и в этот раз, говоря откровенно, она была совсем не против, чтобы он продолжал это делать.  Фрида видела, что он не испытывает восторга от того, что ему приходится быть несколько откровеннее, чем, видимо, он рассчитывал, но ей было это нужно – чтобы он говорил. Ее доверие ему выходило все рамки, если она готова была полагаться лишь на его слова, не допуская мысли, что он может быть неискренен.
Она решила, что это хорошо, что за эти месяцы у нее накопилось столько вещей, и она не успела быстро собраться. Не была уверена, что если бы уехала, то уже когда-нибудь сюда вернулась. Вариант, в котором Бальтазар не отправился бы за ней в Блетчли-холл, был вполне вероятен. И, как и все у них, из заботы о ней. Ей стало как-то очень не по себе, когда она подумала, что он, вернувшись в пустую квартиру, мог решить, что так действительно будет для нее лучше.
Фрида недовольно фыркнула на его обвинения и закатила глаза, считая, что сейчас он лишь подтверждал ее слова об упрямстве. Ей не нравилась идея полагаться на его решение в этом вопросе, потому что на барышню он, конечно, похож был мало, да и скромностью не отличался, но ей казалось, что все-таки совесть ему не позволила бы выставить их за дверь, в особенности после того, как он сам настоял, чтобы они остались у него.
Она с трудом сдержалась от усмешки, когда он обвинил ее в тирании, подумав, что хорош же из нее тиран, если он никогда ее не слушает.
- Помочь, - она не смогла скрыть мстительные нотки в голосе, поймав его невинный взгляд и решив, что за любые ошибки приходится расплачиваться, и это будет его наказанием, - сам виноват.
Фрида, помедлив, сделала шаг вперед, вставая на носочки и коротко его целуя. Одежда могла и подождать, в конце концов на то, чтобы ее разобрать была еще уйма времени, а поцеловать его она хотела сейчас. Это был максимум, который она пока могла себе позволить в отношениях с ним, и ей не хотелось им пренебрегать.
Она внезапно мысленно вернулась к его фразе о ее чрезмерной заботе и, ненадолго отстранившись, упрямо пробормотала:
- Не перестану. Мне нравится о тебе заботиться, смирись с этим.
***

Фрида почти забыла о том, что замужем. Вспоминала лишь тогда, когда Торфинн объявлялся на пороге, желая формально встречи с сыном, а по факту – потрепать ей нервы. Она заметила, что стала куда спокойнее относиться к его визитам, перестав бояться его до дрожи. Все еще опасалась и не желала, чтобы он подходил очень уж близко, но при этом чувствовала себя увереннее. В этом была заслуга Бальтазара – она все еще не понимала, как ему это удалось, но за прошедший месяц он сумел внушить ей мысль, которая не желала доходить до нее раньше, о том, что с ним она и Эрлинг в безопасности.
Она почувствовала себя куда свободнее, когда им удалось перебороть ее панику. Вспомнила, какое это удовольствие, целовать его когда вздумается и не испытывать страха, когда он ее обнимает. Она все чаще думала о том, что их жизнь похожа на семейную во много раз больше, чем ее брак с Торфинном, и каждый раз чувствовала радость, наблюдая за тем, как швед играет с Эрлингом. Малыш не перестал называть его отцом ни на следующий день после Рождества, ни через месяц. Отучить его от этого никто и не пытался – Харт слишком явно демонстрировал, что его все устраивает.
Фрида почувствовала неладное еще пару дней назад, но не придала этому значения. Списала отсутствие аппетита и непонятную слабость на усталость от прогулок с сыном. Не замечала этого раньше за собой, но легкомысленно не заподозрила ничего плохого.
Ей стало хуже этим утром. Из-за взявшейся из ниоткуда сонливости, она стала просыпаться куда позже Бальтазара, не успевая сделать ему завтрак, прежде чем он уйдет на работу. Проснувшись, она отправилась на кухню, готовить завтрак мелкому, прежде неодобрительно покосившись на пепельницу, в которой уже покоился один окурок. Швед перестал отлынивать от ее завтраков, но еще не был готов к тому, чтобы готовить себе завтрак сам.
Она поймала себя на мысли, что не понимает, как дети едят эти каши, пока наблюдала, как он расправляется с очередной ложкой. Ел мелкий с удовольствием, нисколечко не демонстрируя того, что ему не нравится запах или вкус, тогда как она, уловив очередной раз запах, казавшийся теперь неприятным, решила попробовать ложечку и тут же умчалась в уборную.
Кашу она у него на всякий случай потом забрала. Преимущество того, что он теперь ел сам, было в том, что процесс мог затянуться на несколько часов, поэтому, когда она вернулась, он не успел расправиться даже с половиной. Вручив ему супер полезное яблоко и творог, Фрида избавилась от завтрака.
Она забыла об этом к вечеру, стараясь не обращать внимания на общее недомогание. На ужин у них были запланирована паста с морепродуктами, приготовленная, конечно, не на троих. Она не стала гадать, зайдут ли сегодня к ним братья Баля, просто решив сразу готовить на всех.
Фрида скривилась, почувствовав резкий характерный запах рыбы, пока тушила морепродукты с овощами на сковородке. Не успела удивиться, потому что готовила не в первый раз и никогда подобного не замечала, как почувствовала, что повторяется утренний приступ.
Она залетела в уборную пулей, не особо заботясь о том, чтобы запереть дверь, чувствуя, что иначе просто не успеет. Блетчли не услышала, как он оказался рядом, увлеченная больше процессом, чем невольными зрителями, но была благодарна, когда он дал ей полотенце. Ощущения были на редкость паршивые.
- Я в детстве ненавидела запах рыбы, - Фрида не нашла объяснения лучше, - а пока готовила, он был такой сильный, что, кажется, вернулась детская неприязнь.
Девушка слабо улыбнулась, не желая, чтобы он беспокоился, и открыла воду в раковине, спеша избавиться от неприятного привкуса во рту. Его следующий вопрос заставил ее задуматься и вспомнить утренний инцидент, взглянув на него уже более настороженно. Если сейчас все можно было списать на нелюбовь к запаху, то с кашами у нее никогда проблем не было. Сегодня же отчего-то сладковатый аромат вызывал ту же реакцию.
- Утром, - она осторожно кивнула, вспоминая, - из-за каши Эрлинга.
- Наверное, отравилась. Только ума не приложу чем.

Фрида перебирала в уме, чем могла отравиться, и приходила к неутешительному выводу, что ничем. Иначе отравились бы все, в том числе и Бальтазар с Эрлингом, потому что ужинали они вчера все вместе. Она грешила на неприятные запахи, но не понимала, почему чувствовала их так остро, когда, по идее, еда была самой обычной. Ничего нового, все это она готовила уже сотни раз и никогда не было проблем.
Она повесила полотенчико обратно, собираясь сообщить о выводах шведу и подумав, что неплохо было бы померить температуру, когда наткнулась на его взгляд и несколько обреченный вздох. Она насторожилась, услышав про две новости, разумно полагая, что приятный разговор с таких фраз никогда не начинается.
Отчего-то радости информация о том, что она не отравилась, особой не принесла. Это значило, что вторая – плохая – новость содержала в себе какой-нибудь не самый приятный диагноз. До нее не сразу дошло, что он имеет в виду под ее положением, но упоминание токсикоза поставило все на свои места.
Фрида не заметила, как вцепилась в край раковины, пытаясь осознать сказанное им, и бросила недоверчивый взгляд. Этого не могло быть. И не должно, потому что они не планировали пополнения в их «семье», которая семьей-то быть не могла, потому что официально, по документам, она все еще была Роули.
Она надеялась, что он пошутил, но чем дольше на него смотрела, тем отчетливее понимала, что надеждам не суждено сбыться.
- Нет, этого не может быть, - она выпалила это на эмоциях, но тут же поняла, что может. Что они с тех пор, как она перестала его бояться, вели себя как два влюбленных подростка, что в данном случае было синонимом к «идиоту». Поддавшись эмоциям, совсем забыли о последствиях, хотя, казалось, в доме уже и так бегало полуторагодовалое напоминание о том, к чему это может привести.
Фрида чувствовала нарастающую панику. Не потому, что не хотела этого ребенка, она сейчас об этом не могла думать вовсе, но потому, что понимала всю безвыходность своего положения, если суд решит, что у них нет причин аннулировать брак. Она получала отчасти моральное удовлетворение от того, что ее муж злился, чем дальше, тем больше, в особенности, после того, как Эрлинг назвал при нем Баля папой, но лишь потому, что не задумывалась о том, что через полгода ей, возможно, придется вернуться к нему. Не считала, что все еще замужем.
Новость о том, что у них с Хартом будет ребенок, вопреки стереотипам, спустила ее с небес на землю, причем достаточно болезненно. Пусть им было наплевать на документы, когда они начали их отношения заново, но игнорировать их сейчас было невозможно.
- Я же все еще замужем, Харт, - она не сомневалась, что у нее на лице отразилось все ее отчаяние. Перспектива четырех месяцев плохого самочувствия казалась не такой уж ужасной на фоне реакции Торфинна, заявись она к нему в дом с ребенком Бальтазара под сердцем. У нее не было и тени сомнения, что он не даст этому ребенку родиться.
- Ты уверен? Может это просто болезнь, вирус, не знаю, что угодно, - Фрида нервно облизнула пересохшие от волнения губы, лихорадочно соображая. Нельзя было утверждать так категорично, что она беременна, может так начинается грипп или что-то еще, - в прошлый раз ничего подобного не было, я себя прекрасно чувствовала все девять месяцев. Может ты ошибся?
Она зацепилась за это как за спасения, припомнив, что действительно чувствовала себя отлично, несмотря на то, что ее пугали плохим самочувствием все кому не лень. Фрида бросила на шведа умоляющий взгляд, надеясь, что он успокоит ее тем, что мог действительно ошибиться.

Фрида не чувствовала к нему неприязни, как и не хотела обвинять в случившемся. Ее вины в этом было не меньше, чем его, потому что, казалось, головы на плечах в последние полторы недели не было ни у кого. Подобное было простительно в семьдесят девятом в библиотеке, и то у него хватило здравого смысла для того, чтобы они обошлись без последствий, хотя ситуация была не особо располагающая к проявлению сознательности и ответственности. Она не понимала, как два взрослых человека могли допустить такую оплошность и ни на секунду об этом не задуматься. Впрочем, стоило признать, что они оба вообще мало о чем могли задумываться, пребывая в легкой эйфории.
Она знала, что он прав, потому что первое время Торфинн действительно вел себя более, чем сносно. У нее не было причин для переживаний даже, когда он проводил с ней мало времени. Она оправдывала его тем, что у него важная и сложная работа, и не хотела отнимать у него время. При всех недостатках ее мужа, он, сняв с себя необходимость заботы о ней, окружил ее домовиками, готовыми исполнить любой каприз, коих наблюдалось не мало, и врачами. Поэтому, большую часть времени, ее беременность ничто не омрачало.
Фрида глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, когда Бальтазар обнял ее. Была ему благодарна, потому что чувствовала растерянность и страх и хотела знать, что он рядом. Она, не слишком раздумывая, кивнула на предложение проверить, не особо зная, как это делается, но желая быть уверенной в поставленном диагнозе. Понимала, что скорее всего результат будет такой же, но упрямо хотела убедиться.
- Вдруг все-таки ты ошибся.
Она не сомневалась в его врачебных талантах, но сейчас, пожалуй, хотела, чтоб он был неправ. Это лишило бы их многих проблем. Судьи Визенгамота не видели причин для расторжения брака раньше, и это давало основания бояться, что они не увидят их, когда истекут отведенные полгода.
Фрида слегка опешила, когда услышала его извинения. Подняла удивленный взгляд, на мгновение обо всем забыв, и только сейчас поняла, как выглядит со стороны ее поведение. На счастливую будущую мать она походила мало, но вовсе не по тем причинам, на которые он мог подумать.
Она поймала себя на мысли, что ей в голову, несмотря на панику, даже и не приходила идея избавиться от этого ребенка. Не думала о том, насколько его в действительности хочет, но знала точно, что не хотела бы ни от кого, кроме Харта. Эти полторы недели все очень точно расставили по своим местам, определив, наконец, ее отношение к нему, поэтому мысль, отдельная от всего вокруг, о том, что это его ребенок, доставляла ей удовольствие. Которое тут же перебивалось страхом перед неопределенным будущим, на которое никто из них повлиять не мог. У нее не было для него однозначного ответа, потому что страх был куда сильнее.
К тому же, она не могла сказать точно, насколько сильно сам Бальтазар хотел этого ребенка. Он с удовольствием возился с Эрлингом, но более детей, как и она, не планировал. А его слова невольно, но заставляли задаваться этим вопросом, поэтому отвечать она не спешила. Тем более, что ответить сейчас и не могла.
- Визенгамот может не одобрить развод. Что, если у них вновь не найдется оснований на это?
Она повысила голос, не заметив этого. Понимала, что такой расклад возможен и наиболее вероятен, потому что так было проще всего. Не нужно было решать, что делать с Эрлингом, тем более, что судьи настаивали на том, что ребенку лучше расти и с отцом и с матерью. Их логика была понятна, но, руководствуясь ею, они обрекали и ее и сына вновь вернуться в ад.
Фрида прижалась лбом к его плечу, не особо желая даже думать, что сделает с ней и этим ребенком муж, если о нем вообще узнает. Почему-то она была уверена, что все, что было раньше, покажется ей цветочками по сравнению с его гневом в этот раз.
- Торфинн не позволит этому ребенку родиться, Харт, - она добавила это глухо, - я боюсь возвращаться к нему.

Фрида хотела верить его обещанию, но думала, что он не представляет до конца, на что в действительности способен Торфинн. Осознавала, что на самом деле просто панически боится мужа, возможно, преувеличивая в голове его зверства. У всего должен был быть предел, даже у садистских наклонностей Роули, но она не хотела проверять, где они заканчивались. В особенности, рисковать ребенком, если она, вдруг, в действительности беременна. Она все еще надеялась на то, что это неправда, но все сильнее подозревала худший расклад.
Она хотела ему верить, но не могла. Если Визенгамот не аннулирует их брак, ей придется вернуться к Торфинну. Не потому, что он или судьи смогут ее заставить, в конце концов, это лишь ее дело, где ей жить, пусть даже она замужем. Но у ее мужа будут все права на то, чтобы забрать Эрлинга, а она ни за что не согласится на то, чтобы ее сын рос без нее. Она знала точно, что вернется вслед за ним, несмотря на то, чем для нее это может обернуться.
Фрида забрала из кухни Себа, оставшись с ним в коридоре, пока Бальтазар варил зелье. Хотела ему помочь, потому что никогда не испытывала проблем с зельеварением ни в школе, ни после нее, но он предупредил, что запахи могут быть своеобразными. Повторения недавнего приступа она не желала, тем более, что была вероятность, что в ближайшие четыре месяца ей от этого не отделаться.
Она заглянула на кухню, когда швед доставал текилу. Шутливо, но с определенной долей надежды подумала, что это ей, потому что успокоить нервы не мешало, но увидела, как он возится с ваткой. Не стала сопротивляться, когда он, коротко поцеловав, кольнул иглой палец, и почти заворожено смотрела за каплями крови. Она поморщилась, приложив, ватку к пальцу и почувствовав, как щипет ранку.
Блетчли не стала отходить далеко, оставшись в проеме и наблюдая за действиями Баля. О принципах работы зелья она не спрашивала, полагаясь на его знания, да и, откровенно говоря, не чувствуя особого интереса. Она волновалась за результат, с нетерпением ожидая, когда он его озвучит.
Ей показалось, что она знала ответ раньше, чем он обернулся. Почувствовала, как все внутри обрывается и падает, потому что, несмотря ни на что, продолжала надеяться. Она опустила взгляд, потому что ей нужна была хотя бы пара секунд, чтобы осознать и принять это, а еще разобраться с тем, что испытывает.
Удивительным было то, что она не почувствовала, что расстроена или же раздражена, что так вышло. Приоритетным, по-прежнему, был страх за то, что будет дальше, но помимо него она испытывала какое-то непонятное волнение, которое скорее было радостным, хотя она не могла разобраться до конца. Мысль о том, что у нее – у них – будет ребенок, заставляла сердце биться чуточку быстрее.
Фрида осознала это внезапно – что действительно хочет этого ребенка. Что испытывает легкий трепет от того, что это их ребенок, ее и Бальтазара. Поймала себя на мысли, что в первый раз ее волнение было изрядно приправлено собственническими чувствами, потому что не испытывала к Торфинну ничего, кроме симпатии. Это был ее ребенок с первого дня, как она о нем узнала. Сейчас же она получала удовольствие, думая, что он был их.
Она насторожилась внезапно. Подняла взгляд, не понимая, что именно ей не нравится, но чувствуя обеспокоенность. Уже не из-за Торфинна, а из-за Харта, потому что если со своей реакцией она более-менее определилась, то его отношение к будущему отцовству оставалось для нее еще загадкой.
Подошла ближе, мягко коснувшись рукой плеча, и ловя его взгляд:
- Я хочу этого ребенка, Харт, - она говорила уверенно и хотела, чтобы он в этом не сомневался. – Ужасно боюсь решения Визенгамота, но хочу его оставить.
Фрида помедлила, собираясь с духом, прежде чем задать встречный вопрос. Боялась услышать на него ответ, потому что не была уверена в том, что он ей понравится.
- А ты хочешь? – она спрашивала мягко, но не отводила взгляда, ловя его реакцию, - не торопись отвечать, ладно? Я хочу, чтобы ты хорошо подумал.