Фрида долго не хотела открывать глаза. Находясь на пограничном состоянии между сном и явью, прекрасно помнила, все произошедшее. И то, как пришли за отцом, и как объявили приговор в зале суда Визенгамота. Помнила холодный голос женщины, зачитывавшей решение судей, ажиотаж вокруг Министерства, устроенный журналистами. Помнила допрос, устроенный аврорами им всем. Помнила поспешный отъезд Алекса из страны, потому что он был первым в списках подозреваемых в связи с Лордом. Как будто это почетный титул, передаваемый от отца к сыну.
Помнила, что за каких-то три дня осталась одна, и что Блетчли-холл сейчас был ей в тягость. Она честно пыталась жить там, потому что знала, что отец был бы рад, чтобы с Оливией был кто-нибудь рядом. Не испытывала искренних чувств, понимая, что никогда не была близка с матерью, чтобы оказать эту поддержку, но считала своим долгом. За эти три дня они извели друг друга сильнее, чем за годы до этого. Фрида решила, что матери достаточно будет поддержки Кэрол, переехавшей в Блетчли-холл до возвращения Алекса, и Марты, и после очередного скандала, оказавшегося сильнее, чем все остальные, ушла из дома, решив, что с нее достаточно.
Она помнила, как оказалась в Швеции. Как не знала, куда еще идти, потому что ее Барти, окончательно сошедший с ума после смерти Регулуса, попал в Азкабан месяцем ранее. Как боялась оставаться одной, потому что одной было даже хуже, чем с матерью, Кэрол и бабушкой вместе взятыми. Она думала, что у нее нет никакого права снова доставлять ему неудобства, но была благодарна за то, что он не задавал лишних вопросов, за то, что поднял Ларса, просидевшего с ней половину ночи, за то, что не позволил матери ее забрать, и что уложил спать, оставшись рядом.
Фрида не хотела открывать глаза, уже вполне осознанно держа его за руку и по привычке приткнувшись под бок, но не желая сдвигаться даже на миллиметр. Бальтазар еще спал. Она слышала в тишине комнаты его размеренное дыхание. После того, как ему пришлось провозиться с ней всю ночь, это было неудивительно, но она отчего-то подумала, что впервые проснулась раньше него. Вряд ли за эти полтора года его привычки изменились.
Ей стоило больших трудов выпустить его руку и заставить себя вылезти из под одеяла. Оглядев себя в зеркало, подумала, что единственный момент, который не помнит – как переоделась в футболку, и что видимо это было уже в полусне. Она все еще чувствовала усталость, уже не имевшую ничего общего с усталостью физической. Последние дни истощили ее сильнее, чем смерть Регулуса в семьдесят девятом. Тогда у нее были отец, брат и Барти, а сейчас никого.
Фрида заварила кофе, решив, что с завтраком разберется, когда проснется Баль. Налила в кружку и вернулась обратно в комнату, усаживаясь с его стороны кровати на пол по-турецки. Поставила горячую кружку рядом с собой и осторожно коснулась его руки, чуть-чуть потормошив.
- Баль, - окликнула негромко, глядя, как он начинает просыпаться, и чуть улыбнулась уголками губ. - Я кофе принесла.
Она решила, что кофе это малая часть той компенсации, которую она ему задолжала. Она знала, что такое разговаривать с ее родственниками, особенно, когда им что-то взбредет в голову, и чувствовала свою вину.
- Спасибо, Харт.

Она весело фыркнула, не сдержавшись, на Шиву, отчасти неуместно поймав себя на мысли, что ничего более общего с божеством иметь не хочет. Из того, что она о нем знала, ее ничего не радовало, хотя и звучало внушительно. Протянула Бальтазару кружку ручкой вперед и быстро убрала пальцы от горячей керамики, когда он ее у нее забрал.
- А ты поздно. Так и жаворонком перестать быть недолго, - Фрида улыбнулась, откидывая растрепавшиеся после сна волосы со лба, и сонно потирая глаза в попытках окончательно проснуться, - еще войдешь во вкус.
Впрочем, представить Бальтазара, просыпающегося после полудня, она не могла. Не хватало воображения, и куда легче представляла себя, встающую в восемь. Тоже что-то из области фантастики, похожее на страшную сказку. Однако поменяться ролями пусть и на одно утро было удивительно.
Она хотела отвести взгляд, услышав его вопрос, потому что не хотела отвечать. Попросту не знала ответа, потому что лучше всего к описанию ее состояния подходило «никак». Но она была благодарна ему за все, что он для нее сделал, и совершенно отчетливо чувствовала, что без него ей было бы куда хуже. Она не знала, как ему это удавалось, но даже сейчас, когда ей полагалось чувствовать неловкость за доставленные неудобства, в первую очередь она чувствовала спокойствие и какое-то умиротворение.
- Устала, - честно призналась Фрида, описав в одно слово общее состояние, и помолчав добавила, - но уже лучше. Здесь спокойнее, чем дома.
Дома, по ее мнению, был вовсе дурдом, и, как ей казалось, это обещало продлиться еще долго. Ей хватало своих нервов, чтобы успокаивать еще и чужие, в особенности, учитывая, что мать и Кэрол нашли общий язык, в то время как она не нашла его ни с кем из них. Только если с Мартой, но Марта, кажется, не испытывала восторга от поведения внучки.
Отвести взгляд она так и не смогла. Подумала, что удивительно, что спустя полтора года без встреч, все еще относится к нему с теплотой, потому что точно знала, что это не просто сиюминутная благодарность. Иначе бы вряд ли к нему вообще пришла, как не пошла к сотне своих знакомых.
- Глупо было возвращаться в Блетчли-холл, но мне казалось, что так будет лучше.
И ей в том числе. Долю эгоистичных соображений этого решения она не отрицала. С кем-то всегда было лучше, чем одной, а ей и вовсе с семьдесят девятого постоянно требовалось ощущения чьего-либо присутствия. Насколько раньше она спокойно могла проводить сутками наедине сама с собой, не страдая и не ощущая этого давящего чувства, настолько сейчас не переносила оставаться надолго одна. Матери, к сожалению, восполнить пустоту не удалось ни на грамм, а потому смысла оставаться в родовом поместье она больше не видела.
- Есть пожелания по поводу завтрака?
Фрида встала с пола, подумав, что стоило захватить две чашки кофе. Траур трауром, а заманчивому аромату кофе противиться было сложно, хотя ей и казалось, что она ничего не хочет.

На церкви настоял Торфинн. Ей не нравилась эта идея – будучи совершенно нерелигиозной, она не считала нужным получать благословение у высших сил, однако к решению будущего мужа она отнеслась с уважением. Большое торжество она тоже не хотела, как и он, но за них решила его мать. Чистокровным семьям положено было жениться, праздновать дни рождения, устраивать балы и приемы с должным размахом, не жалея ни денег, ни времени, ни жениха с невестой.
Она отнеслась с пониманием и к этому, подумав, что ей, в общем-то, нет дела до того, каким будет этот день. Фрида хотела, чтобы на ее свадьбе был отец, а этого устроить ей не мог никто, поэтому все остальное не вызывало у нее должного восторга. Невеста из нее выходила на редкость равнодушная, не потому, что она не хотела замуж, а потому, что считала, что все эти пышные торжества нужны лишь родственникам, но никак не им.
Алекс светился от счастья. Она знала, что он действовал исключительно из благих намерений, знакомя ее с Торфинном. Как только вернулся в Англию, счел, что обязан позаботиться о ее душевном равновесии, тем более, что по заверениям всех вокруг, выглядела она подавленно. Фрида смирилась с его инициативностью, решив, что по большей части ей все равно. Позволила себе смутную мысль, что может это и к лучшему, что ей действительно стоит выйти замуж.
Ей не нравилось ни собственное одиночество, ни отсутствие сил, чтобы его принять. После того визита к Бальтазару, показавшегося сначала спасением, стало только хуже, тогда как она отчетливо понимала, что прошлое должно оставаться в прошлом. Она скучала без отца и ненавидела свою квартиру за почти гробовую тишину.
Торфинн был мил. Симпатичен, воспитан, умен, галантен. Идеальный представитель древнего чистокровного рода, прекрасная партия. Он ей даже нравился, и она не раз ловила себя на мысли, что он похож на Бальтазара. И это не считая того, что поговаривали, что у него скандинавские корни. Она решила, что действительно хочет этого – чтобы кто-то был рядом.
Роули подходил для этого идеально и производил впечатление человека, способного оградить ее от необходимости решать какие-либо проблемы и нести ответственность. Она подумала, что всю жизнь противилась участи девушек из чистокровных семей, стремясь к независимости и полной свободе, и что больше не хотела ни того, ни другого. Фрида была вовсе не против, чтобы о ее жизни кто-то позаботился, потому что устала делать это сама.
Она не занималась ни организацией свадьбы, ни списками и порой чувствовала себя здесь гостьей. Половину присутствовавших она не знала, вторую половину с радостью бы не желала знать. Среди них был и Крауч-старший, упрятавший собственного сына в тюрьму, чего она не могла ему простить, и миссис Блэк, считавшая нужным заявиться на торжество. Девушка прокляла эти дурацкие традиции, пока принимала поздравления, в честь которых приглашали на праздники кого ни попадя, руководствуясь лишь тем, что так надо.
Она заметила сначала его отца. Пару раз моргнула, уверенная, что ошиблась, но видение исчезать не собиралось и направлялось прямиком к Торфинну. Видимо, для поздравлений. Бальтазар держался с братьями несколько дальше. Блетчли пробормотала извинения женщине, с которой разговаривала, обещая вернуться через пару минут, и двинулась сквозь толпу к нему.
- Привет, - Фрида улыбнулась братьям и насмешливо приподняла бровь, - только не говорите, что вас пригласила моя мать.
Отчего-то ей совершенно не приходило в голову, что Роули могли быть знакомы с Хартами.

Фрида подумала, что рада их видеть. Всех троих, в особенности, в хорошем расположении духа. В общем-то, даже их отца, хотя, признаться, то Рождество забыть не могла и отчасти благодаря ему. Они ей нравились, даже несмотря на то, что от Бьорна ей, пожалуй, впервые удалось услышать что-то, поскольку знакомы до того они были только заочно.
Она весело фыркнула, подумав, что ей бы вряд ли пришло в голову позвать их на свадьбу, даже если бы ее волновали списки гостей. Она отдала все бразды правления в руки более заинтересованных лиц, а единственное, на что ее хватило самостоятельно – на выбор платья. Подобное доверить она больше никому не могла,  не очень скромно считая, что если и есть в магической Британии человек с идеальным вкусом, то это, несомненно, она. Второе место она готова была отдать матери, но так как чистокровные браки по большей части заключались один раз и на всю жизнь, так рисковать она не могла, полагая, что, возможно, второго шанса у нее не будет.
Признаться, Фрида не думала, что мир настолько тесен, пока Ларс объяснял, каким именно образом все семейство в полном составе оказалось на ее свадьбе. Откровенно говоря, несмотря на прекрасные познания в географии, она также прекрасно знала, что у большинства чистокровных семей Англии круг знакомств замыкается на Италии и Франции. Так уж далеко в Европу, в особенности в Скандинавские страны, предпочитали лезть, в основном, самые смелые да представители отдела Международного сотрудничества. К ее радости, ее отец был не только главой отдела, но и смельчаком, чтобы быть знакомым с лучшей половиной мира, в то время как остальные не отличались подобной широтой взглядов. Она отдавала себе отчет в том, что мыслит стереотипами, но почему-то чопорные Роули со Швецией не вязались у нее в принципе.
Блетчли закусила губу, улыбаясь на заявление, что они здесь не по доброй воле, подумав, что видимо отношения между семьями особенные и не лишенные интересных подробностей. Вежливо сообщила, что несмотря на это все равно рада их видеть, и поймала себя в очередной раз на мысли, что это действительно так. В целом сборище ее не радовало, в особенности, учитывая, что к ней подходили совершенно незнакомые люди, желая поздравить. Еще ей не нравилось, что они почему-то о ней знали больше, чем она о них. Пожалуй, раньше стоило обращать больше внимания на окружающих, но в ее мире количество мест было ограничено и прочно занято семьей, Регулусом, Барти, а потом как-то внезапно и Балем.
Фрида улыбнулась на поздравление и благодарно кивнула. Подумала, что, возможно, странно слышать их от бывшего любовника, а еще мимоходом на том, что ей интересно, продержались бы их отношения до сегодняшнего дня, если бы не то Рождество в семьдесят девятом. Она вполне отдавала себе отчет в том, что подобным мыслям не место на собственной свадьбе, но не тешила себя иллюзиями, зная точно, чем именно ей нравился Торфинн.
- Достойная… - Блетчли повторила, думая, что в общем-то ей не нравится это слово. И что, пожалуй, она слышала его уже множество раз от Алекса и матери. – Твоим братьям Торфинн, кажется, не очень нравится? Не сошлись характерами?
Она спрашивала шутливо, но чувствовала небольшую настороженность. По сути, отдавала себе отчет в том, что практически не знает своего уже законного мужа, а потому ответа ждала со всей серьезностью, однако не желала спрашивать напрямую.

Она взяла бокал, благодарно кивнув, и подумала, что вообще-то не отказалась бы еще от сигареты. Не была уверена, но ей отчего-то казалось, что Торфинн не пребывает в восторге от того, что она курит, хотя он тактично не делал ей замечаний. Подвенечное платье однако на курящую невесту рассчитано тоже не было и карманов не имело, хотя по ее мнению, свадьба была тем событием, когда курить хотелось чертовски. У нее слегка голова шла кругом от всех этих поздравлений и, говоря откровенно, она успела заскучать до того, как увидела Хартов.
Фрида вежливо улыбалась, по мере его рассказа, зная, что обеспокоенное выражение лица невесты вряд ли послужит украшением свадьбы и привлечет к себе ненужное внимание. Однако на самом деле чувствовала беспокойство и впервые неприятную мысль, что возможно поторопилась. Она доверяла Алексу и знала, что он никогда бы не стал пророчить ей в мужья того, в ком не был бы уверен сам, но слова Бальтазара ей не понравились.
Она усмехнулась и сделала глоток, подумав, что в действительности никогда не искала легких путей. И никогда не мечтала о них так, как сейчас. Она не хотела себе лишних проблем и выходила замуж по большей части, чтобы их более не иметь. При всем уважении к Торфинну, которое у него было достаточно искренним, в любом ином случае она бы вряд ли на это согласилась. На замужество как таковое.
Фрида наоборот стала серьезней на его усмешку. Не могла объяснить почему, но напряглась сильнее. Она не собиралась никого приструнять, воспитывать, подстраивать под себя. Знала совершенно точно, что ей это не нужно, и что на это уйдет больше сил, чем она готова позволить себе потратить.
Она подумала, что доверяет ему сейчас больше, чем родному брату, потому что Алекс ни словом не обмолвился о неприглядных сторонах характера Роули, тогда как был первым, кто должен был предупредить. Ей начало казаться, что он его просто не знал в достаточной мере.
- Около месяца. Мы не были знакомы в нашу последнюю встречу.
Фрида помрачнела и отвела взгляд, услышав про отца. Не потому, что он спросит что-то лишнее. Вопрос был в достаточной степени резонный. Однако ее коробило то, что он не просто не присутствовал сейчас здесь, но даже и не знал о происходящем. При том, что был единственным человеком, которого она действительно хотела бы сейчас видеть.
- Нет. Он отказался от встреч практически сразу же, - голос звучал чуть глуше, но она не хотела портить встречу ни себе, ни ему, поэтому прекратила разглядывать светлую жидкость в бокале и вновь посмотрела на шведа, улыбаясь уголками губ, - это все заслуга Алекса и немного матери. Он познакомил меня с Торфинном, решил, что это пойдет мне на пользу.
Она подумала, что отчасти действительно пошло. Роули умел располагать к себе людей, пусть она и чувствовала, что с определенными трудностями во взаимопонимании они все равно столкнутся. Но не придавала им значения – пока они находили общий язык достаточно просто, и ей это нравилось.
- Мне показалось, что с ним легко найти общий язык, и что он достаточно милый. – Фрида посмотрела на кольцо, к которому пока еще так и не привыкла, и вернула озорной взгляд Харту, - ну, с тобой же я как-то поладила, значит, полажу и с ним.

Фрида промолчала, но усмехнулась, услышав о любви с первого взгляда. Любви как таковой там не было и в помине. Но она испытывала к Торфинну симпатию, которой, как ей казалось, было достаточно на первое время. Она не верила в любовь с первого взгляда, считая, что та приходит со временем, и отчасти со всей наивностью думала, что была бы вовсе не против. Ей не хотелось, чтобы этот брак стал в тягость, и она разумно полагала, что любовь к собственному мужу должна была бы быть самой приятной и безболезненной. Впрочем, с поправкой на ответные чувства. Роули относился к ней неплохо, пусть они и проводили не много времени вместе, но она не чувствовала с его стороны ни толики неприязни.
Ей нравилось, что Бальтазар называл ее «Блетчли». К «Роули» она совершенно искренне привыкать не хотела. Замужество мало что меняло, а она считала, что Блетчли – это не просто фамилия, а состояние души. Будь ее воля, она бы отказалась ее менять, но вряд ли бы кто-то на это согласился. Обижать мужа подобным неуважением она не желала, но чувствовала, что в ближайшее время по привычке не будет реагировать на «миссис Роули».
Фрида затянулась сигаретой, думая, что именно этого ей не хватало всю церемонию и после, потому что спокойно воспринимать новость о том, что она теперь замужем, ей пока не удавалось. Пусть даже она этого и хотела, но ощущения были странные. Еще более странным было это сборище – откровенно говоря, она никогда не понимала, почему весь цвет английской и не только аристократии должен был знать, что она сменила фамилию. Она знала, что того требовали традиции, и что это было проявлением уважение к многочисленным друзьям и родственникам.
Поладить с Бальтазаром ей действительно удалось достаточно легко. Если опустить подробности того, что именно положило этому начало, все в общем-то произошло само собой, несмотря на разницу в возрасте. Ей было с ним комфортно, и ему, как ей казалось, тоже. Она зацепилась за мысль, что ни он, ни она не прикладывали для этого особых усилий.
Фрида выдохнула дым и почти возмущенно фыркнула на его наглость. Широко улыбнулась в ответ и покачала головой, решив, что откровенный вопрос заслуживает откровенного ответа.
- Я еще не знаю, устраивает он меня или нет. Это же Англия, Харт, и чопорная аристократия. Все самое интересное выясняется только после свадьбы.
Собственно, Торфинну тоже предстояло выяснить много интересного. Она считала, что это не его дело, но сейчас стала сомневаться, как он отреагирует на некоторые подробности ее личной жизни в прошлом. Она надеялась, что его не будет это волновать, но знала, что среди чистокровных семей были и те, для кого невинность невесты была важна не меньше чистоты ее крови. Однако она его на себе насильно не женила и ничего не скрывала, а сам он спрашивать не спешил.
Фрида не знала, как ответить на вопрос шведа. Ее, по большей части, ничего не беспокоило до разговора с ним. Она доверяла брату и своему первому впечатлению, не считая, что может обмануться. Возможно, она была наивна, но ей хотелось верить, что у нее нет поводов для беспокойства. Бальтазар сеял смуту в душе, и ей это не нравилось.
- Меня беспокоит, что я его, судя по твоим словам, совершенно не знаю. Я не хочу новых проблем и не хочу думать, что в нем ошиблась, но мне не нравится услышанное. Да и «приструнить» больше не по моей части, и поэтому мне немного страшно.
Она подумала, что ей нет смысла ему врать, как и нет смысла увиливать от вопросов. Отчасти она надеялась, что он ее успокоит, но больше всего – что не станет для этого врать.
- Но его вроде бы неплохо знает Алекс – Торфинн его начальник. Он бы не стал так настаивать, если бы не был в нем уверен.
Фрида не знала, кого пытается убедить в этом сильнее.

Себя к чопорной английской аристократии Фрида причислять отчего-то забывала. Возможно потому, что они ей не очень-то и нравились. Учитывая количество кровей понамешанных в ней, она предпочитала, если уж конкретизировать, считать себя ирландкой, но никак не англичанкой. В ней не было той холодности, присущей этим семьям, как например в Малфоях, присутствовавших здесь же. Не пригласить Нарциссу мать не могла – с любимой из кузин Регулуса у Фриды всегда были теплые отношения. С ней же комплектом шел Люциус, которого они дружно терпеть не могли, но она, кажется, начинала привыкать к тому, что законы вежливости были превыше личного отношения. И что то, что раньше можно было списать на детскую вражду и шалости, сейчас стало бы дурным тоном.
- Я ирландка, Харт. По мне не заметно?
Она подумала, что, пожалуй, он был тем, кто знал об этом не понаслышке – как о ее взглядах на жизнь, так и об отличии от всего этого общества. Впрочем, она не отрицала, что так было раньше, но не была уверена, что так осталось до сих пор. Пусть ей и было непривычно после полутора лет жизни одной, никак не связанной по большей части ни с приемами, ни с этим высшим обществом, пытаться в него влиться вновь, она не чувствовала желания с ним бороться и диктовать ему свои условия. Не была уверена, что ей понравится жить по устоявшимся традициям, но искренне хотела попробовать.
От слов Бальтазара Фрида отчасти успокоилась. Подумала, что возможно, испугавшись, преувеличила масштабы катастрофы, потому что отчего-то верила, что если бы от Торфинна стоило бежать без оглядки, швед ей бы об этом сказал. И сказал бы брат, который, несмотря на дружбу с начальником, заботился в первую очередь о ней. Заботься он о Роули, вряд ли бы ему пришло в голову женить друга на сестре, зная, что ее характер бывает далеко не сахар.
Она решила, что они все же действительно найдут общий язык даже в семейной жизни, потому что ей действительно того хотелось, и она, при должном отношении к ней, могла на многое закрыть глаза. Пусть и не горела желанием под кого-либо подстраиваться, но подумала о разумных уступках, без которых любые отношения вообще были обречены на провал.
Фрида почти восторженно усмехнулась на Лолиту, подумав, что странно слышать это обращение, когда выходишь замуж, и что чертовски по нему скучала.
- Никогда не думала, что выйду замуж за человека, которого знаю от силы месяц. Поэтому и нервничаю, - она допила шампанское, поставив его на поднос проходящего мимо официанта, и затушила сигарету, - но я верю твоему мнению.
Она не стала сопротивляться, когда он объявил, что заслужил танец с невестой – действительно заслужил за все, что для нее сделал, пусть и придавал этому меньше значения, чем она.
***

Фрида осознала, что ее жизнь превратилась в Ад, не сразу. Потребовалось достаточно времени, чтобы она привыкла к мысли, что Торфинну, такому галантному и внимательному, каким он был, когда их только познакомили, нет до нее никакого дела. Из идеальной партии он достаточно быстро превратился в вечно занятого, холодного и совершенно неприступного человека, которого больше интересовали рабочие отчеты, чем беременная жена.
Она не хотела ребенка. Его хотел он, он же смог убедить ее в том, что так надо, что он действительно этого хочет, и что они должны продолжить род. Она, пожалуй, никогда не ошибалась так, как тогда, соглашаясь и искренне веря, что ему нужен ребенок, а не наследник. Она стала понимать разницу, когда уже было достаточно поздно.
Фрида хотела от него внимания. Ей не нужно было полчище домовиков и прислуги, готовой примчаться по первому ее требованию. Как и не нужно было это от него, она прекрасно понимала, что его работа отнимает много времени. Ей не нравилось чувство одиночества и еще больше не нравилось осознание собственной ненужности. В ее одиночестве без него хотя бы не было этих уничижительных ноток брошенности – холодность собственного мужа выходила унизительной.
Когда он впервые ее ударил, она попыталась это оправдать. Не хотела верить, что настолько ошиблась в нем. Верить в лучшее всегда было приятней, и она верила, что он устал на работе. Она убедила себя в этом даже после того, как не дождалась извинений. Торфинн не чувствовал свою вину, считая, что она его довела. Когда это повторилось второй, третий, пятый раз она перестала его оправдывать.
Блетчли надеялась, что все станет немного лучше, когда родится ребенок. Мальчик. Он рос быстро и был смышленым и активным, давая отцу повод им гордиться, если бы не одно но: он был слишком похож на нее и совершенно не похож на него. Чем старше становился Эрлинг, тем больше его раздражал. Он кричал, потому что у него резались зубки, потому что хотел есть, и потому что ему было скучно. Кричал в любое время суток, совершенно не желая подстраиваться под график Роули, которому, видимо, было невдомек, что дети – это не просто милые создания, которые только спят и едят. Фрида видела, как он злится. Видела нескрываемое раздражение, когда все восхищались тем, как малыш похож на мать. От Торфинна он, кажется, не унаследовал ничего.
Она хотела от него уйти. Думала, что больше так не может, и что ей плевать, как это скажет на его и ее репутации. Ей хватило смелости объявить ему об этом за ужином, но он только спокойно, неприятно улыбнулся, пообещав, что в таком случае он позаботится о том, чтобы она больше не увидела сына. Даже испытывая неприязнь к малышу, он не забывал о том, что тот – Роули, его наследник.
Впрочем, о таком наследнике он явно не мечтал. Фрида пыталась объяснить ему, что ребенку в его возрасте достаточно трудно объяснить, чем папины бумаги отличаются от любых других, где можно рисовать. Эрлинг рос любознательным и жизнерадостным малышом, желающим потрогать, а в следствие и поломать все, что попадалось ему в ручки. Особый интерес он испытывал к вещам Торфинна, потому что у того на столе всегда было что-то интересное. Ей оставалось только следить, чтобы он не пробирался в рабочий кабинет.
Она оставила его под присмотром Бубенчика в гостиной, пообещав, что скоро вернется. Выдала карандаши и чистые листы бумаги и ушла в комнату переодеться. Басти не желал ни секунды проводить спокойно, а бегать с ним в саду под солнцем, пусть уже и садящимся, было слишком жарко.
Фрида услышала гневные крики Торфинна и почувствовала испуг за сына. В последнее время тот, кажется, стал раздражать его еще сильнее. Она выбежала из комнаты, сбежав через ступеньку по лестнице, и оказалась в гостиной точно в момент, когда тот схватил малыша за шкирку, и он расплакался. Ведьма не отдавала себе отчет в действиях, когда выхватила палочку, направив ее на мужа и ловя его злой взгляд.
- Попробовал бы для разнообразия заняться его воспитанием сам, - Фрида говорила, не опуская палочки и чувствуя легкое покалывание в руке готового сорваться заклинания, - отойди от него сейчас же, Торфинн. Еще раз до него дотронешься, и я разнесу к черту твой чудесный дом.
Блетчли не угрожала почем зря, но точно знала, что так и сделает. И что многое готова была от него терпеть, ради того, чтобы быть с сыном, но ни за чтобы не позволила мужа причинить ему вред. Несмотря на эти два года, когда казалось, ничем больше Торфинн ее ни напугать, ни удивить не может, чаша терпения заполнялась практически моментально, когда дело касалось Эрлинга.

Фрида, в отличие от него, никогда в жизни не использовала непростительные. Считала это упущением, но отчего-то точно знала, что ей не составит труда использовать на нем «Круцио». Механизм работы заклинания был не так уж сложен – стоило лишь искренне захотеть доставить другому боль. Она, слыша плач малыша, думала, что никогда не хотела этого так сильно, как сейчас.
Фрида медлила, потому что боялась за сына, пока он был рядом с ним. Знала, что попробуй она использовать заклинание, под горячую руку с легкостью может попасть он. Его могло задеть любым неосторожным движением, и она боялась, что причинит ему еще большую боль. Она видела, как Торфинн сжимает пальцы у него на плече и чувствовала, как у нее самой сводит от этого плечо, потому что ему было больно и страшно. Эрлинг был напуган внезапной агрессией со стороны отца, и еще к ней не настолько привычен, чтобы благоразумно обходить того стороной. Наоборот, он тянулся к нему, пытаясь заслужить его внимание. В такие моменты Фриде хотелось ударить мужа, заставить обратить внимание на сына. Никогда не испытывая недостатка в отцовской любви, она не могла ни понять, ни тем более принять поведение Роули.
- Это не мой дом. Ты все для этого сделал.
Она отчеканила это резко, понимая бессмысленность пустых препирательств, но не желая позволять ему считать себя правым. Этот дом был только его, и ей претило называть его своим. И он ошибался, думая, что ей некуда идти лишь потому, что она носит его фамилию. Она поймала себя на мысли, что могла бы уйти. Прямо сейчас, сегодня же, вместе с ребенком. Мысль достаточно опасная и будоражащая воображение надеждой на свободу от него. Нежеланием доставлять ему удовольствие чувствовать власть над ней, пусть он и так чувствовал ее эти два года. Даже, если у него была какая-то власть над ней, над Эрлингом у него ее не было. Он в большей степени был ее сыном, чем его.
Фрида испуганно сделала шаг вперед, когда Торфинн оттолкнул сына, теряя бдительность. Боясь, что он упадет и желая успокоить. Она почти не обратила внимания на то, как палочка вылетела у нее из рук, когда малыш добежал до нее. Присела, обнимая, но не желая брать на руки, не зная, что взбредет мужу следом в голову. Вытерла быстро дорожки слез, прежде чем бросить помутневший от ярости взгляд на мужа. Она терпела, пока он обращался плохо с ней, и ему следовало ценить это и не перегибать палку.
Она выпрямилась, заводя Себа за спину. Где-то поблизости должен был непременно быть Бубенчик, которому природное любопытство и волнение за нее и малыша не позволили бы держаться в стороне и не наблюдать, тем более, когда за ним не уследил именно он. Фрида впервые действительно надеялась, что домовичок где-то рядом, потому что их разговор с мужем уже выходил за рамки привычных семейных ссор.
- Ты думаешь, что в его возрасте был другим? Что отец никогда не кричал на тебя, а ты не держался за мамину юбку? – она позволила себе усмехнуться, прежде чем добавить, - ты до сих пор за нее держишься, Торфинн, а тебе уже давно больше года.
Она не отводила от него взгляда, зная, что нарывается. Если он хотел ее сломать, ему стоило стараться лучше. Он был к этому близок, правда, близок. Пока не трогал Эрлинга. Она вела себя куда спокойнее, куда тише, предпочитая не попадаться ему лишний раз на глаза и занимаясь сыном. Хотела отдельную спальню, но такого удовольствия он ей доставить не мог.
Фрида сделала шаг к нему, глядя в глаза, думая, что не боится. За себя не боится уж точно. Потом еще один и еще, пока не подошла почти вплотную, упираясь в выставленную вперед палочку. Торфинн был психом, опасным, непредсказуемым психом, и ее делал такой же, заставляя слетать с катушек и не задумываться над действиями.
- А что будешь делать ты? Ударишь или расщедришься на «круцио»?

Фрида поймала себя на мысли, что ей доставляет удовольствие слышать, как он срывается на крик. Что ей удалось его задеть, пусть даже несильно. Она действительно считала, что его мать принимала в его жизни слишком большое участие и то, что ей поначалу показалось похвальным – уважение и любовь к родителям, - успело ее достать за эти два года. Отчасти, она считала, его мать сыграла определенную роль в том, что Торфинн так и не сумел полюбить сына, так непохожего на всю их семью. Осуждение и недовольство его матери было видно невооруженным взглядом.
Она знала, что он может ее убить. Что способен на это и что, возможно, она когда-нибудь нарвется на непростительное. Еще она знала, что он до сих пор этого не сделал, и что, несмотря на то, что она его достала, и он был на подобное способен, не сделает. Это доставило бы неудобств куда больше, чем ее истерики. Начиная с того, что ее семья не спустила бы ему этого с рук, заканчивая тем, что он понятия не имел, что делать с ребенком.
Фрида вынуждена была приподнять подбородок, когда он оттянул ее за волосы, но вместо страха, взглянула на него с вызовом. Она чувствовала, что он довел ее, чувствовала ненависть и нежелание более находиться с ним рядом ни секунды. Девушка не стала комментировать его определение ее умственных способностей, лишь подумав, что он ее всегда недооценивал. Она может и была глупа, но зато он, при всех его выдающихся талантах, был слепо самоуверен, если считал, что она будет терпеть вечно.
Она считала, что с его проницательностью ему так и не удалось за два года понять, что она из себя представляет. Иначе он вел бы себя мудрее, не трогая Эрлинга и пальцем.
Фрида сделала шаг назад, когда он выпустил ее из хватки, и усмехнулась выброшенной на пол палочке. Торфинну доставляло удовольствие унижать мелочами, тогда как своим поведением он унижал лишь себя.
Она насмешливо вскинула брови, прежде чем нагнуться за палочкой и, подхватив, невозмутимо выпрямиться. Блетчли бы восприняла его угрозы всерьез, если бы не одно но: к вечеру она собиралась быть где-нибудь подальше от этого дома. Она не проронила ни слова и, развернувшись, подошла к малышу, подхватывая того на руки. Вышла из столовой и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
Фрида собирала его второпях, параллельно успокаивая. Эрлинг был напуган и расстроен, и ей приходилось прикладывать массу усилий, чтобы убедить его, что папа просто расстроился из-за бумаг. Ей казалось, что дети, несмотря на возраст, куда лучше чувствовали отношение к ним, пусть и не могли еще выразить этого словами. Она была уверена, что ему будет куда лучше расти вообще без отца,  чем с таким. И что может воспитатель из нее выходил скверный, но зато с ней Себу не придется всю жизнь стараться оправдывать чьих-то – его – ожиданий.
Блетчли переодела его, захватив с собой теплую ветровку, решив, что все остальное заберет или же купит потом, и вывела малыша на улицу через проход, которыми обычно пользовались домовики. Она знала, что Торфинн теперь будет ждать их только к ужину и вряд ли удивится, если не увидит раньше, поэтому у них было около двух-трех часов на то, чтобы где-нибудь затеряться.
Она остановилась на Дублине и его маггловской части. Ее мужу потребовалось бы время, чтобы найти их там.
***

Фрида знала, что рано или поздно Торфинн их найдет. Предпочитала, чтобы это случилось скорее поздно, и постаралась сделать все, чтобы усложнить ему поиски. Ей нужно было время, чтобы решить, что делать дальше. Самым верным и логичным было бы уехать из страны вовсе, но для этого тоже требовалось время. Она не желала напрягать никого из друзей и знакомых отца, понимая, что дочь старого друга да еще и с ребенком от ненормального Пожирателя Смерти та еще обуза. Она подумала, что могла бы отправиться к Фишеру, и что они бы с Ивонн точно решили, что делать, но не хотела вешать свои проблемы на других.
Существовала и другая проблема, сдерживающая ее от того, чтобы тотчас ломануться на другой континент. Аппарации на такие большие расстояния она не боялась, но Эрлинг был слишком мал и подвижен для подобных авантюр. Не говоря уже о том, что в самом процессе перемещения было мало приятного.
Она не пошла ни к кому из знакомых в Англии, потому что знала, что это облегчит Торфинну поиски. Вернуться домой было бы самоубийством, к тому же она не хотела выслушивать нотации Алекса. В том, что он поддержит друга, она не сомневалась и, пожалуй, в этом была отчасти ее вина. За эти два года она ни словом не обмолвилась о том, что происходит в их семье.
Маггловская часть казалась ей идеальной, чтобы укрыться на какое-то время. Она выбрала небольшую квартиру в не самом престижном районе, но проследила, чтобы в ней было все необходимое. Этого мира Фрида боялась куда меньше, чем теперь мира магического, и достаточно быстро научилась в нем ориентироваться. Никто не запрещал ей использовать магию в пределах квартиры, поэтому она не сказала бы, что ее жизнь слишком уж усложнилась.
Она сказала Эрлингу, что это их маленькое приключение. Он много болтал, чаще всего непонятно и отдельными словами, не умея еще строить их в полноценные предложения, и окружающие считали, что она просто читает ему слишком много сказок про магию и эльфов. Она не разрешала Бубенчику пока появляться на зов Басти, который в силу возраста не понимал, что можно делать, а что нельзя, и была рада, что так и не разрешила подчиняться приказам Торфинна.
Фрида знала, что это когда-нибудь произойдет. Что ее муж не был идиотом и что обязательно догадался бы прошерстить маггловские районы. Она наложила на квартиру защитное и антиаппарационное заклинания. Откровенно говоря, она не тешила себя большими иллюзиями – магический потенциал мужа она знала, и точно знала, что защитит их это ненадолго.
Она читала Эрлингу книжку, притянув малыша к себе поближе. Они долго гуляли, и теперь, устав, он хотел спать, но, как и положено детям, отказывался засыпать без развлекательной программы. Она читала на разный лад и разными голосами, замечая, что он уже не смеется и потихоньку начинает проваливаться в сон, когда раздался грохот от двери, ударившей об стену.
Фрида не знала от чего вздрогнула сильнее – от удара или его голоса. Поймав испуганный взгляд сына, непонимающе распахнувшего глаза, улыбнулась через силу и, быстро поцеловав в лоб, встала с кровати. Взяла обещание, что он останется здесь и не станет выходить в коридор, и, глубоко вздохнув, вышла в прихожую, держа в руках палочку.
Ей стало немного легче, когда она увидела, что щит еще держался. Немного, потому что держался он теперь на честном слове. Ей хватило смелости заглянуть ему в глаза, чтобы после отчасти испугаться. Она чувствовала, что довела его, заставив искать ее неделю, и что он не спустит этого ей с рук. Откровенно говоря, Фрида была растеряна и совершенно не представляла, что делать дальше.
- Я смотрю, ты с трудом это пережил, раз заявился за нами сюда. Отцовские чувства проснулись? – она оглядела быстрым взглядом дверной проем, осознавая, что щит слетит со следующим же ударом. Фрида подумала, что, в общем-то, ей нечего терять, и он все равно сломает заклинание, поэтому нет никакой разницы, что именно она ему скажет. – Я хочу развестись, Торфинн. Не волнуйся, уверена, что твоя мать найдет тебе новую жену, которой ты с удовольствием будешь портить жизнь.

Фрида чувствовала страх. Впервые за долгое время не только за сына, но и за себя. Она внезапно ясно осознала, что Торфинн ее не убьет, потому что это слишком просто. Слишком милосердно, а на милосердие он способен не был. Не с ней после того, сколько хлопот она ему доставила своими выходками. Она подумала, что всегда правильно не боялась смерти от его руки, потому что смерть была избавлением, а не наказанием. У Торфинна была слишком хорошая фантазия, чтобы дать умереть ей просто так. Удовольствие ему доставляла чужая боль, и если до этого он не переходил рамок, получая удовлетворение от пощечин, силу которых никогда не рассчитывал, то теперь ему нужна была куда более существенная компенсация.
Она видела в его глазах безумие, а его тон, ласковый, идущий вразрез с тем, что он из себя представлял, пугал ее больше угроз. Он говорил правду – ему в действительности не нужна была новая жена, пока он не доломал ее. Пока ему хоть отчасти, но было интересно. Ее пугал его нездоровый азарт, она давно считала, что ему стоит показаться врачу.
Фрида отступила на шаг назад, потом на еще один по мере того, как он приближался. Прошипела «никогда» на его желание вернуть ее домой, в общем-то, понимания бессмысленность этих слов. В том, что будет так, как хотел он, она не сомневалась, но желала доставлять ему удовольствия получить это легкой ценой.
Она думала, что готова к боли от заклинания, что знала, что он непременно испробует его на ней, но почувствовав ее, поняла, что быть готовой к подобному невозможно. Ее хватило ненадолго. Она не хотела кричать, потому что это хотел он, и потому что в комнате был Эрлинг, но в голове не осталось ни единой мысли, кроме дикой, ломающей боли.
Блетчли не восприняла смысл первой его фразы, но зацепилась за упоминание об отце. Она ненавидела в этот момент мужа со всей искренностью и яростью не за ту боль, которую он доставлял ей, а за ту, которой подвергал ее близких.
Она обнаружила себя на полу, когда он все-таки опустил палочку. Не знала точно, сколько это длилось, потеряв счет времени, но чувствовала пульсирующую боль в висках. Он разрешил ей подняться, ласково бросив, что они продолжат дома, и что она может сходить за сыном. Она чувствовала, как в глазах темнело, пока она шла в комнату. Она позволила себе мысль, не доставившую однако удовольствия, что если бы отец был на свободе, он стер бы Торфинна в порошок еще когда тот впервые поднял на нее руку.
Эрлинг был напуган ее криком. Вжавшись в спинку кровати, прижимал к себе подушку. Она с облегчением отметила, что у него не было привычки нарушать слово, данное ей, и он не вздумал бежать в коридор.
Бубенчик посреди комнаты появился внезапно. Деловито схватил их обоих за руки и с громким хлопком перенес их. Фрида готова была спорить, что аппарация, пусть в которой она и не принимала непосредственного участия, после «круцио» была не лучшей идеей, когда, почувствовав под ногами землю, облокотилась об стену.
Первым делом она заметила глаза малыша и характерное расстроенное личико с опущенными уголками губ, которое бывало, прежде чем дети начинали плакать. Первое время ее даже забавляла эта прелюдия к плачу, когда малыш оценивал ситуацию, как будто решая, стоит она слез или нет. Бубенчик уже порхал вокруг него, звеня бубенцами, зная, что Эрлинг обожает его колпак, но мальчик был слишком обескуражен произошедшим.
Фрида подхватила его на руки, несмотря на слабость, потому что не хотела, чтобы он плакал. Впервые почувствовала, какой он все-таки тяжелый, но не собиралась отпускать его ни на секунду. Она хотела спросить у Бубенчика, где они, пока не заметила наконец-то знакомую дверь. Домовичок, растерявшись, первым делом вспомнил о Бальтазаре Харте.
Откровенно говоря, она была рада, что он перенес ее к кому-то. Что делать одной, она не знала совершенно, и чувствовала необъяснимую радость от того, что из всех знакомых он выбрал именно его.
Она постучала в дверь трижды, не отпуская малыша с рук, но прислонившись плечом к стене. Когда Харт наконец-то открыл, она уже была уверена, что его нет дома.
- Мне нужна помощь,  - Фрида взглянула на шведа умоляюще прежде, чем заметила за его спиной девушку в тонком халате, вышедшую, судя по всему из спальни.
Она подумала, что ей и на секунду отчего-то не приходило в голову, что он мог быть не один.
- Прости, мы не вовремя, - девушка поспешно извинилась, делая шаг назад, и чувствуя, что подобные маневры с ребенком на руках сейчас были не лучшей идеей, и у нее на них не было банально сил, - мы зайдем, пожалуй, в следующий раз.

Фрида была благодарна ему, когда он обхватил ее за плечи, не давая упасть. Держать Эрлинга на руках было тяжело, но отпускать его она не хотела, чувствуя, как он крепко обнимает ее за шею. Ему на сегодня определенно было достаточно потрясений, к тому же она не была уверена, что он будет рад очередной новой обстановке и незнакомым людям.
Она собиралась уйти, потому что не хотела ему мешать. Думала, что более неловкого и неподходящего момента было придумать сложно, и радовалась, что домовичку хватило такта не переносить ее сразу к нему в квартиру. Несмотря ни на что, Бубенчик был воспитанный малый. Она видела, что пассия Бальтазара от нее не в восторге. Ни от того, что их прервали, ни от ее внешнего вида. Она решила, что выглядит, видимо, живописно, мимоходом отметив выражение лица девушки.
Фриде было наплевать, но ей нужно было о чем-то думать, цепляться взглядом, иначе она чувствовала, как перед глазами снова начинает мутнеть. Она никогда не думала, что у «круцио» настолько неприятные последствия. Впрочем, ей отчего-то казалось, что у ее мужа это заклинание получалось особенно хорошо.
Она оказалась в гостиной не без помощи Харта. Села на диван, но так и не отпустила от себя малыша, усадив на колени. Он держался за нее испуганно, не забывая округлившимися глазами разглядывать шведа. Она прижала его к себе, убрав со лба волосы и чмокнув в макушку, пока мужчина выпроваживал гостью и забирал у нее стакан воды.
Девушка была ему благодарна. Знала, в общем-то, что тот не оставит ее на пороге, как не оставил два года назад, но не могла не чувствовать свою вину за то, что оказывалась у него всякий раз, когда у нее были проблемы. Он не обязан был их решать, но так или иначе она впутывала его в них, начиная с семьдесят девятого года. Возможно, Бубенчик руководствовался именно этим, перенося их сюда, вспомнив, что после ареста отца, она пришла именно к нему.
Она забрала стакан воды, сделав глоток сама и поднеся его малышу. Тот вцепился в него ручками, и, осторожно придерживая за донышко, она помогла ему сделать пару глотков. Убедившись, что больше он не хочет, Фрида отставила стакан на журнальный столик и только после этого встретилась со шведом взглядом.
Говоря откровенно, она понятия не имела, как ему рассказать, что случилось. Она два года никому ни о чем не говорила, считая это унизительным и не собираясь жаловаться, поэтому сейчас не могла подобрать нужных слов.
Блетчли слабо улыбнулась, услышав комментарий о внешнем виде, и решила, что в ближайшее время смотреться в зеркало не желает точно.
- Торфинн, - она перевела взгляд, чувствуя, что ей тяжело и неприятно об этом говорить. Не потому, что она ему не доверяет, но потому, что это ей хотелось поскорее забыть, но она точно знала, что этот кошмар закончится еще не скоро, - мы поссорились неделю назад, и я ушла, забрав Себа. А сегодня он нас нашел в не самом лучшем из своих настроений.
Она подумала, что это было еще мягко сказано, и что по-прежнему не хочет жаловаться. Роули был бы счастлив, узнай, насколько в действительности достигали цели все его слова, когда он называл ее жалкой, и насколько сильно она таковой быть не желала. Поэтому и молчала, не говоря ни слова даже брату.
- Нас сюда Бубенчик перенес, не знал, куда еще. Похоже, ты ему нравишься, раз он решил доверить нас тебе.
Девушка тихо фыркнула, подумав, что честью это было, конечно, своеобразной и любой в здравом уме от такого счастья отказался бы, но о его доверии Бальтазару говорило все-таки много.
- Кстати, знакомься, это Эрлинг Себастьян Роули. Но все-таки больше Блетчли, чем Роули, - Фрида подумала, что по малышу это и так заметно, но не смогла из мстительного удовольствия не отметить. Перевела взгляд на сына, тепло улыбнувшись, и представила в ответ, - Басти, это Бальтазар Харт. Вы подружитесь.

Она знала, что ей придется ответить, но не могла избавиться от гнетущего чувства, что ей не нравится ее положение и, пожалуй, больше всего не нравится, что ее видит такой он. Разница в том, какой он ее по идее помнил, и какой выглядела она сейчас, должна была быть колоссальной и явно не в пользу нынешнего облика. Фрида Роули не имела ничего общего с Фридой Блетчли, соблазнившей его в библиотеке в семьдесят девятом. По крайней мере, на Фриде Блетчли никому и в голову бы не пришло испробовать непростительное.
- Как ты думаешь, насколько он был рад тому, что я забрала его сына? – девушка натянуто улыбнулась, после чего, вздохнув, помрачнела и добавила, - сегодня он выразил свое недовольство в «круцио».
Она знала, что ее раздражало больше всего – не его собственнические чувства и желание поставить ее на место. Ее выводило из себя его отношение к сыну, который сам по себе не был ему нужен, но и отпускать его он не желал. Как впрочем и ее, но она знала, что если бы он любил Эрлинга, хоть немного, так, как должен был любить родного сына, ей и в голову бы не пришло от него уйти. Она хотела, чтобы Торфинн его полюбил, как ее любил ее отец, но отчасти вообще сомневалась, что он способен на подобные чувства к кому-либо.
- В Дублине, в маггловском районе. Торфинну хватило недели, чтобы догадаться об этом.
Бальтазар был прав, называя его тогда на свадьбе смышленым парнем. Порой даже чересчур. Она действительно надеялась, что ему понадобится больше времени, тем более, что даже район, в который они перебрались, был совершенно для нее неподходящий. Снобизмом Блетчли не страдала, но признавала, что не вписывалась в обстановку вокруг никоим образом, после огромного, похожего на замок поместья Роули и Блетчли-холла.
Она помолчала с пару секунд, приходя к выводу, что Бубенчик не ошибся, и только здесь она сейчас и могла быть.
- Потому что мне больше некуда идти, - она ответила просто, не имея никакого другого ответа, и бросила виноватый взгляд. – У меня не было привычки жаловаться эти два года, поэтому я не уверена, что появляться дома – хорошая идея. Алекс дружен с Торфинном, и он уверен, что у нас все прекрасно.
Фрида чувствовала усталость. И что у нее сдают нервы, потому что ей не нравилось, как звучали ее слова. От них веяло безысходностью большей, чем ей казалось изначально. Она подумала, что в этом есть жестокая ирония – не иметь возможности вернуться домой из страха, что тебя не поймут и тебе не поверят. Эти два года ей чертовски не хватало отца, который поверил бы ей несмотря ни на что. Она закусила губу, чувствуя приближение истерики, но не желая ей поддаваться. Жалеть себя не входило в ее планы.
Она отвлеклась от собственных мыслей, когда Бальтазар подсел к ним на диван. Кивнула, поймав его взгляд, и посмотрела на малыша, настороженно смотрящего на мужчину. Осторожно, несколько поколебавшись, ослабила все-таки объятия, понимая, что не может держать его рядом с собой вечно. Она отпустила его, лишь аккуратно придерживая, чтобы он не свалился, и позволила осторожно исследовать мир. Эрлинг был пусть напуганным, но любознательным мальчиком, поэтому он начал с рук шведа, вскоре вцепившись ладошкой в большой палец, мужчины. Легонечко его приподняв, девушка помогла малышу переместиться на руки Харту, и заметно развеселилась от открывшейся картины.
- У тебя отлично получается, Баль, - она с удовольствием отметила, что Себ осваивался в новой обстановке куда быстрее, чем она предполагала. Видимо, сказывались гены и семейная наглость, но он достаточно удобно устроился на руках шведа, только сонно тер глазки. – Он почти спал, когда Роули пришел за нами.
- Слушай, прости, мы уйдем, как только мне станет лучше. Снимем квартиру где-нибудь подальше от Англии, Торфинну должно будет понадобиться куда больше недели, чтобы найти нас.