Если поездка в Ливию и была потрепанным белым флагом за чужой упокой, Томаш точно мог сказать, что её завершение, когда немощный кукурузник оторвался от раскаленных песков Триполитании неподалеку от «чёрных гор» Эс-Сода, прошло за здравие. Стоило им взойти на борт по проржавевшему скрипящему трапу, как ещё до взлёта в скупом салоне обнаружилась непочатая бутылка виски и пьянство полилось рекой под эгидой жестокого убийства всех ливийских микробов качественным американским виски, и даже одному из членов экспедиции, явившегося именинников, перепало пару тостов. В остальном после всего увиденного послы из делегации доброй воли пили в блаженной тишине, пренебрегая закусками из гор вывезенных оливок и инжира. Закрыв глаза и приложившись затылком к нагревшемуся металлу, Томаш растворился в обволакивающем ощущении полёта – и пятого бокала виски.
Он скоро должен был быть дома и, по счастливой случайности, почти на целые сутки раньше того, что было запланировано. Оставалось надеяться, что Мара за прошедшие две недели не спалила его кухню и не свыклась с мыслью, что все одеяла в её доме принадлежат ей, так же, как и душ, из которого женщину приходилось вытаскивать то насильно, то хитростью, когда Томаш по утрам опаздывал на работу.
Учитывая, что вплоть до аэропорта Кеннеди весёлая компания летела в мире, дружбе и согласии и неразлучно, то домой, что логично, Прейслер добрался не слишком трезвый, вымотанный, но счастливый. Особенно после того, как приметил, что вереница пожарных машин у дома отсутствует. Учитывая то, что передвигался чех по траектории, больше напоминающей диаграмму пульса, хоть и будучи ближе к её отсутствию, а ключ к замочной скважине отбирал наощупь по памяти, то не было ничего удивительного в том, что то, что твориться в квартире, Томаш приметил только тогда, когда преодолел холл и сбросил саквояж на одно из кресел в гостиной.
Завидев Мару, Прейслер испугался, что слишком быстро протрезвеет, причём из-за чего конкретно определиться не успел: то ли потому, что Лейхтман была вооружена тряпкой и усердно оттирала с дорогой итальянской кожи пятна, похожие на разводы крови, то ли потому, что вся женщина в этой самой первой отрицательной или сто пятнадцатой положительной вымазана была с головы до пят, причём Томаш склонялся к тому, что это было не самое жестокое утрирование при подборе эпитета.
Помедлив, оглядывая соседку почти с интересом, Прейслер неторопливо приложил ладонь ко лбу, закрывая себе взор на ситуацию, и только спустя несколько секунд расставил пальцы, подглядывая. Несмотря на все надежды касательно того, что у него вместе с лихорадкой начались галлюцинации, в гостиной, к сожалению, ничего не изменилось, и Майя так и осталась стоять посреди лужи крови, не отнимая тряпку от дивана и вперившись в него аккуратно испытующим взглядом.
Встретив тот своим, Прейслер пару раз подумал, потом ещё один, в качестве подстраховки, и направил свои стопы в сторону спальни, с трудом поддерживая глаза открытыми, прежде выставив руку, давая соседке знак молчать:
– Я не хочу знать, – с расстановкой проговорил Томаш и, не оборачиваясь больше, скрылся за дверью спальни.
Ему нужно было проспаться, может быть виски был палёный.
Всё завтра. Всё будет завтра.
С завтра, впрочем, не срослось с того момента, как Томаш разлепил глаза ближе к вечеру, с немного гудящей головой, и перед взглядом поплыли картинки минувшего утра. Организм требовал опохмелиться, поэтому бурча под нос о том, что эта женщина совершенно точно ненормальная, Прейслер быстро влез в первые попавшиеся джинсы и водолазку и, взъерошенный, выполз за дверь спальни. От предыдущего бардака в квартире остались одни намёки, но то, что это было не видение, Томаш теперь знал точно: Мара хоть и старалась, но профессиональная домработница из неё вряд ли когда-нибудь бы вышла.
Виновницу торжественной встречи после командировки он поймал на пути к входной двери и, не особо спрашивая, подцепил под локоток, следуя на выход:
– Кажется, дорогая, у тебя есть, что мне рассказать, – не без мрачного веселья пробормотал Прейслер, выключая свет в квартире и закрывая дверь. – Поэтому ты идешь со мной.
Бар встретил их сбившейся в стадо на танцполе толпой, громкой музыкой и почти пустой барной стойкой, несмотря на обилие живых тел, однако учитывая напряжение минувших недель и нынешнего утра в особенности (это Томаш не считал год страданий его психики, начиная отсчет сразу после того, как Майя почтила присутствием его апартаменты и превратила его в истеричку), Прейслер, не долго думая, крепко прижал женщину к стене, оказавшись с собственным действием потерянным в беснующейся толпе. Мужчина был зол как чёрт, как бывал каждый раз, когда чего-то не понимал; и, кажется, пришло время, когда он, наконец, имел право на ответы.
– Что это, чёрт побери, было? – благодаря разной весовой категории, Томаш успешно вжал Мару в стену, испытующе заглядывая в глаза, теоретически предугадывая следующий вопрос: – ты прекрасно знаешь о чём я.

Домработница из Мораны была действительно так себе. Мелочи жизни вроде уборки, стирки и готовки ее волновали мало. За определенную сумму милая женщина пару раз в неделю избавляла богиню от необходимости портить маникюр и убивать время на смахивание пыли, которая, как известно, бралась из ниоткуда. Ну, а с едой прекрасно справлялся Велес, творя в хорошем настроении кулинарные шедевры, а в плохом – просто вкусный ужин. Мара придерживалась принципа, что каждый должен делать то, что умеет лучше всего, а готовил он действительно фантастически.
Так вот, к уборке богиня приучена не была, но это был тот случай, когда повесить более было не на кого. Заманчивым казался вариант вызвать домработницу, заставить убраться и после от нее аккуратненько и чистенько избавиться, но еще один труп Адриен ей не простит. У нее вообще были сомнения, что он простит ей Луччи. Потому пришлось закатать рукава и отправиться на поиски швабры, тряпок и моющих средств, о местоположении которых в этом доме она знала очень смутно. Скорее даже просто догадывалась, что где-то они быть должны и теоретически в ванной. Обнаружив все необходимое и стремясь отдалить неприятный момент, Мара вытащила из шкафчика бокал для виски, повертела в руках и отложила в сторонку, после чего подхватила за горлышко бутылку, стоящую на столе и направилась к месту преступления. Все-таки ей предстояло серьезное и ответственное дело, а значит, нужно было к этому морально подготовиться. Сделав большой глоток и, чуть поморщившись, тоскливо обвела взглядом ряд моющих средств, коих оказалось в достатке. Делать было нечего, поэтому женщина взялась за швабру, радуясь, что впереди у нее еще почти сутки до прилета Томаша. За сутки она уж точно приведет гостиную в божеский вид.
Однако у Томаша были свои планы. Ключ в замочной скважине загремыхал четко в тот момент, когда Мара пыталась оттереть белый кожаный диван. Возможно она делала что-то не так, потому что диван не оттирался, а только еще больше покрывался кровавыми разводами, заставляя уже осоловевшую богиню материться на всех доступных ей языках, а в особенности на русском, поистине богатом и могучем, поскольку не было более языка в мире с таким разнообразием. В общем, появился сосед до неприличия невовремя, а потому удостоился внимательного, сверлящего его взгляда. И, видимо, истолковал его правильно, отправившись спать. То было решением мудрым, потому что Майя не была настроена на светскую беседу и за себя сейчас не ручалась. Да и выглядела не слишком презентабельно.
Когда ближе к вечеру она закончила с уборкой и даже, по ее скромному мнению, справилась с ней на отлично и следов за собой не оставила, меньше всего ей хотелось натыкаться на Прейслера и что-либо объяснять. Все потом. А может он решит, что ему это приснилось. Может он и вовсе в своей Ливии что-нибудь курил и свалит все на это. В общем, шанс был, и Мара возлагала на этот шанс большие надежды, но из дома свинтить все равно хотела. К тому же, заслужила же она право пойти повеселиться после столь бурной ночи и дня. Поэтому быстро сходив в душ, чтобы наконец смыть с себя чужую кровь, грязь и прочие напоминания о прошедшей ночи, и переодевшись, богиня зажала в руках туфли на огромной шпильке и пробежала на цыпочках мимо спальни Томаша к выходу. Где буквально тут же была поймана и выволочена из квартиры. Кажется, на сегодняшний вечер спутником она была обеспечена точно.
Оказавшись в баре, Майя собралась было обосноваться у барной стойки и начать успешно забывать о произошедшем, но была довольно грубо вжата в стенку. Зашипев скорее от общего раздражения ситуацией, чем от боли, хотя стукнулась она ощутимо, богиня мрачно уставилась на мужчину, ожидая объяснений. Подобное поведение она не готова была спустить просто так даже человеку, в котором спит Велес. Прейслер хотел знать, что произошло. Видимо пятна крови стали последней каплей в чаше терпения. Майя еле сдержалась от желания закатить глаза: в последнее время всех отчего-то активно стало интересовать, что происходит с ней и вокруг нее, и это напрягало. Впрочем, он возможно имел право действительно знать, что происходит в его доме, но, к его сожалению, она говорить не собиралась. Фраза «дорогой, я несколько часов назад убила мафиози у нас в доме» звучала как-то не очень, это во-первых, ну, а во-вторых, богиня чувствовала как внутри начинает ворочаться злость, скорее даже не на него, а как следствие перенапряжения, но готовая обрушиться на соседа, как только он даст для этого повод.
- Забудь. Тебя это не касается, - прозвучало резче, чем она планировала, но решив на этом не останавливаться, она еще и скрестила руки на груди, всем своим видом как бы спрашивая «ну что, есть еще вопросы?». Подсознательно понимала, что добром такая линия поведения не кончится, однако желание сорваться на ком-то и довести, затмевала здравый смысл. – Не будь занудой, ничего особенного не произошло.

Томаш не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Зато подступающую истерику – вполне себе очень. Вообще-то поколение Прейслеров по мужской линии отличалось буквально стальными нервами, но с тех пор, как Мара поселилась в его доме, чех начал сомневаться в том, что его потомство получит такие же хорошие генетические данные.
Время от времени Томаша обескураживала наглость этой женщины и он предпочитал не знать о некоторых аспектах её биографии в каждом среднестатистическом деле, но сегодня был настроен выдавить из сожительницы всё, что касалось живописной картины, которую мужчина застал в собственной картине по утру после возвращения из командировки. Фантазия у Прейслера была богатая и, будучи уверен, что ему будет, что вспомнить, мужчина хотел знать всё о том, о чём ему когда-нибудь без сомнений вспомнить придётся, и как бы не нашлись те, кто захотели бы несколько ускорить этот процесс в ближайшее время. Томаш мог быть изредка доверчив, но глуп он не был, и сильно сомневался, что Майя залила их квартиру в стиле Поллока брусничным соком; Лейхтман не настолько любила искусство.
Ответ прозвучал если не пощёчиной, то брошенной перчаткой. Томаш вынужденно прижался ближе, пропуская за спиной верзилу, ругаясь на плотную толпу и узкие коридоры, и встретил женский взгляд взбешенным своим:
– В моей квартире меня касается всё. Ты в любой момент можешь съехать, если тебя это не устраивает, – Прейслер чеканил каждое слово, разглядывая манящую радужку женских глаз, которую почти полностью спрятал расширившийся зрачок, за исключением тонкого ободка на самом краю. Томаш нахмурился, подозрительно разглядывая причудливый рисунок и состояние женщины в целом, беспардонно проверяя чужое состояние: – Ты в порядке? Травку, случаем, не курила?
И тут же переключаясь на деловой тон, который очень быстро скатился в шипение с лёгкими истерическими нотками, смешивающимися с искренним возмущением:
– И в твоём «ничего особенного» для меня ничего особенного нет. Поэтому либо ты рассказываешь мне всё сейчас, и мы продолжаем жить душа в душу… – Томаш выдержал паузу, снова заглядывая женщине глаза. Если разобраться, у него не было никаких прав обвинять её в чём-либо, но его вело что-то, какая-то взявшаяся из ниоткуда уверенность, чутье, говорившее, что с его соседкой что-то не так, и это никак не связано с головой. В каком-то смысле: – Либо я продолжаю занудствовать и звоню в полицию. Уверен, что тела под кроватью они не найдут, зато найдут то, чем поразвлечься.
Прейслер говорил слишком близко к губам Майи, из-за чего поймал себя на мысли, что они выглядят со стороны как воркующая влюбленная парочка. Томашу в общем и целом было всё равно до того момента, как публика решит, что он решил её прилюдно препарировать. А очень хотелось.

Томаш нарывался. Мара не хотела причинять ему вреда, но он буквально кричал, что мечтает хорошенько огрести. Она, конечно, любила смелых и  безрассудных, а к нему относилась с особой теплотой, но он перегибал палку. Мара просто терпеть не могла, когда ее пытались загнать в тупик как в переносном смысле, так и в самом прямом, вжимая в стенку и не давая возможности улизнуть. Возможно, в иной ситуации это ей и могло понравиться, но не когда над ней нависал разбешенный мужчина, всем своим видом демонстрирующий, что еще чуть-чуть, и он готов ее ударить. Краем сознания ей было даже интересно, как далеко может зайти Прейслер, если его хорошенько довести. За год совместной жизни, ей так и не удалось его настолько разозлить, поэтому сейчас тихая ярость смешивалась с искренним любопытством.
Предложение съехать богиня проигнорировала от слова совсем. К счастью, она обладала уникальной способностью слышать только то, что хотела слышать, к тому же имела какую-то свою собственную систему оценивания того, что достойно ее драгоценного внимания, а что нет. Зато на замечание про травку, Морана расхохоталась.
- Травка? Травка меня уже давно не берет, я бы предпочла что-нибудь посильнее, но к счастью мне и без наркотиков весело.
Услышав истерику в голосе мужчины, она закатила глаза. Вот удивительное дело, год назад был вполне себе спокойным и уравновешенным, а сейчас истерил по малейшему поводу. Подумаешь, увидел пятна крови на диване, неужели это причина закатывать такую истерику. Да еще и с угрозами. Услышав его второе «либо», Мара почувствовала, что это стало последней каплей уже в чаше ее терпения.
Дай сил, Велес, не убить этого ненормального.
Ухватившись ладонями за его плечи, женщина, вложив в это всю силу, резко толкнула его сначала вперед, а потом, чуть развернув, впечатала спиной в стену, уже сама нависая над ним. Так она чувствовала себя куда комфортнее, хотя и понимала, что счастье будет недолгим. В конце концов, он был выше, больше и сильнее.
- А теперь ты послушай меня. На твоем месте я не стала бы угрожать полицией человеку, который пол утра отмывал кровь с дивана, иначе может случиться так, что одно тело они все-таки под кроватью найдут, - прошептала, наклонившись совсем близко к уху и по-прежнему придерживая ладонями за плечи. – Поэтому давай договоримся, милый, ты забываешь то, что видел с утра, и мы продолжаем жить душа в душу.
Убрав руки и отстранившись, Мара вполне дружелюбно улыбнулась. По ее мнению разговор был исчерпан, и более ей добавить было нечего, а потому можно было и выпить. Отойдя к барной стойке, располагавшейся в непосредственной близи от стенки, у которой они выясняли отношения, богиня села на свободный стул.
- Два виски.

Томаш чувствовал, как накалилась обстановка, но, несмотря на здравый смысл, который обычно помогал Прейслеру выживать в бренном мире, сегодня вариант идти на попятную мужчина не рассматривал. Создавалось ощущение, что благодаря интуиции всё естество Томаша свернулось к крепко смотанный клубок жгута, ожидая чего-то. Предвкушение, отдающее горечью грядущих изменений. Что-то должно было произойти, и Прейслер знал это. Только не придавал этому значения.
Блеск заинтересованности в глазах Мары подлил лишнего масла в и без того пылающий огонь. Накручивая себя, Томаш заводился ещё больше, с трудом удерживая внутри клокочущее возмущение. Она что, считала его за подопытного кролика? За того, на ком можно ставить эксперименты или на кого играть в тотализаторе? Краем сознания Прейслер понимал, что для двух прохожих у них с Лейхтман сложились неплохие отношения при том, что тараканы были о обоих совершенно разные, а тараканы Мары – ещё и шумные, но в этот раз все прежние заслуги друг перед другом успешно откочевали на задний план. Томаш представил, как женские острые коготки прошлись по его самолюбию, оставляя симпатично располосованную плоть. Представил – и прочувствовал.
Хоть Прейслер и не слишком отдавал себя отчета в том, что вёл себя как истеричка, но если бы нашлись желающие спросить его о том, жалеет ли он о своём поведении, впервые в жизни Томаш был бы готов ответить, что нет. Сегодня определенно не жалеет; этим вечером у него был пир, заслуженное застолье после месяцев ангельского терпения и понимания того, чего Мара, как порой казалось Томашу, сама не понимает.
Как женщина припечатала его к стене, Прейслер проглядел и в результате поймал себя на том, что просто осоловело хлопает глазами, глядя на Лейхтман, с которой они поменялись местами. Майя, если можно было так выразиться, приняла стойку, почувствовав, кто сейчас сверху. Хватка у Мары была достойная её нынешнего положения.
Томаш прикрыл глаза, вслушиваясь во вкрадчивый монолог – реванш за первый акт представления, которое он сам и начал; только Томаш забывать не хотел. Майя не желала играть по его правилам настолько же, насколько Прейслер не желал играть по её. И если она думала, что после пары лет в одних из самых горячих точек мира, фактически в дали от цивилизации, Томаш испугается какой-то нелепой угрозы касательно того, что его найдут разделанным под собственной кроватью, то Лейхтман стоило бы признать, что она с выводами крепко ошиблась.
– Кто ты, чёрт побери, такая? – не испуганно – почти восхищенно, застрявшим между любопытством и удивлением, выдохнул Томаш до того, как Мара отстранилась, и пока та заказывала виски на двоих, дал себе паузу в несколько ударов сердца. Да, вот его вопрос, как краеугольный камень. То, на что Прейслер подсознательно искал ответ в течение минувшего года, но так и не нашел.
Настигнув женщину в несколько шагов, Томаш, несмотря на своё воспитание, уже собирался занести руку для того, чтобы залепить сожительнице пощечину для трезвости ума за сказанное. Однако стоило Прейслеру занести ладонь для удара, мужчина почувствовал, как в голову резко ударила боль, заставляя руку вместо пощечины потянуться к воротнику водолазки, и как следом подпрыгивает температура, вызывая головокружение и тошноту. Почти незаметно оступился, делая крошечный шаг назад и ловя ладонью крепкое дерево столешницы.
Волна накатила в одночасье, забирая у Томаша всё, чем он до этого был.
Волна накатила – и больше не схлынула.
В первые секунды его ослепило; яркий свет, громкая, незнакомая музыка, множащаяся на сонм диких, но интересных запахов. Первое прикосновение – кто-то случайно скользнул ладонью по оголившейся пояснице – острое, словно кто-то полоснул ножом по месту, где кожа соприкоснулась с кожей.
Велес глубоко вздохнул. Как утопающий, которого внезапно выбросило на необитаемый остров. Учитывая, что пробуждений в человеческом теле скотий бог испытал немало, то дискомфорт чувствовался сразу; что-то было не так, если не всё было не так, потому что Велес не мог, как обычно это происходило, понять спал он до этого или не спал. И это, мягко говоря, настораживало. Методом нехитрой логики это могло значить лишь одно: что-то пошло не так, и в первые часы своей новой жизни божок уже умудрился вляпаться в неприятности. Было бы время возвести очи к небу, Велес непременно бы припомнил карму и силы более высшие, чем он сам.
Времени, однако, не было, ибо с нахлынувшими осязанием, обонянием и прочей чепухой к богу вернулся детектор находящихся рядом сородичей, к удивлению Велеса взваливший на только очнувшегося мага ворох информации, немного изменившейся за прошедшие века, но по-прежнему имеющей подозрительный почерк совершаемых деяний.
Слишком знакомый. Алый, как чужая кровь, и тёплый, как сама богиня.
Только после этого Велес осознал, что беззаботно пялиться какую-то сидящую пред его очами брюнетку, поглядывающую на него, мягко говоря, как на человека со странностями. Мужчина тряхнул головой и, чуть нахмурившись, неторопливо воздел вверх левую бровь:
– Я знаю этот взгляд, – не спеша выговорил Велес, впервые слыша собственный голос и вполне оставшись довольным результатом, но не обращая на подобные выводы какого-либо внимания; сейчас его занимала только сидящая перед ним особа, имеющая схожие характеристики с одной его… знакомой.
Очень хорошей знакомой.
Мужчина, бывший некогда Томашем Прейслером, уперся одной ладонью в барную стойку и поддался чуть ближе, на расстояние на грани приличного, выискивая в чужой радужке ответы – и не слишком уверившись в реальности происходящего выдыхая аккуратно:
– Морана?

Морана чувствовала, что устала. Вполне себе по-человечески устала за вчерашний и сегодняшний день и более всего хотела, чтобы ее оставили в покое. Впереди была еще прорва нелегких дел, а внезапная истерика Томаша только подливала масла в огонь. Поэтому лучшее, что мог сейчас сделать сосед – замолчать, подсесть к ней на соседний стул и сделать вид, что все по-прежнему в порядке вещей и ничего особенного не произошло. Подумаешь, разводы крови. Право слово, как маленький.
То, что что-то происходит, она первее почувствовала, чем увидела. Знакомая энергетика, с головой накрывшая богиню, заставила ее обернуться и тут же встретиться взглядом с Томашем. Впрочем, от Томаша там осталось только тело, а на дне зрачков вспыхнули ужасно знакомые озорные искорки. Морана не шевелилась, опасаясь до конца поверить, что наконец-то это произошло. Год ее стараний, чтобы он проснулся вот так в баре, посреди ссоры. Или все же не проснулся? Она видела много пробуждений, свежи были воспоминания и о своем, а потому точно могла сказать, что Велесу полагалось спать еще очень долго. У Томаша не было ни снов, ни воспоминаний, ни беспокойства, вызванного чем-то необъяснимым. Если не считать за необъяснимое ее – девушку, вломившуюся в его жизнь. Ничего такого, что намекнуло бы, что пробуждение не за горами. А потому сейчас Майя будто бы даже дыхание затаила, когда он делал шаг в ее сторону, боясь что либо предположить, но отбросила все сомнения, когда услышала свое имя. Не ведомое Прейслеру, хоть он и звал ее Марой, не догадываясь о полном варианте.
- Велес?!
Почти выкрикнутое имя, смешавшееся с общим хаосом звуков, а от того не привлекающее к себе внимание. Выкрикнутое с положенной ему долей недоверия, радости и здорового возмущения. Выкрикнутое и тут же сопровожденное крепкими объятиями, когда Мара не будучи одной из самых скромных богинь, резво спрыгнула со стула и повисла на шее у мужчины, доказывая мирозданию и всей сути бытия, вздумавшим их развести, что он – ее. И что теперь, когда он снова к ней вернулся, она его точно никуда не отпустит.
С Велесом было спокойно и радостно, а проблемы сами собой сокращались и сжимались до размеров незначительных. Если бы он проснулся на день раньше, проблем бы не было бы совсем, он бы помог найти способ избавиться от следов так, чтобы не говорить ничего Йену. Если бы он проснулся на день раньше, сейчас все было бы намного проще. Правда, если бы он услышал ее зов еще несколько месяцев назад, она бы вообще не попала в такую ситуацию. Если бы он ее услышал. Но он спал, дрых без задних ног.
Недоверие, сменившееся радостью, и усталость, накатившая волной, смешались в одну кучу, вызвав бессильную злобу и раздражение, как своеобразную реакцию. Где, спрашивается, он был, когда ей нужна была его помощь? Какого черта он не слышал ее, не узнавал, не чувствовал? Как мог он прожить рядом с ней целый год и никак себя за это время не проявить?
Отстранившись от Велеса, Морана выставила вперед указательный палец, тыча им мужчине в грудь, и обиженно надула щеки.
- Чернобог бы тебя побрал, ты так долго спал, что я думала, с ума сойду, пока смогу до тебя достучаться. Ты спал, спал, когда был мне ужасно нужен! Ты оставил меня одну, позволил себе заснуть, а потом еще и так долго не просыпаться. Ты бросил меня. Велес, ты чертов эгоист! – все-таки Прейслер на нее плохо влиял, и богиня слышала в своем же голосе знакомые истеричные нотки, которые так не выносила в мужчине, но остановиться не могла.