Она обнаружила подделку не сразу. Заподозрить в обаятельном и обходительном джентельмене, главном редакторе Esquire, подлеца и вора, посмевшего украсть картину, которую она любезно одолжила для фотосессии, было совершенно невозможно. Однако, истина была такова, что в галерею вернулась очень качественная, но все же подделка, проверить которую ей даже не пришло в голову, одной из самых дорогих картин Энди Уорхола «Мужчины в ее жизни».
Ко всему прочему, помимо баснословной стоимости, картина была дорога совсем не сентиментальной Эстер как память – уже несколько лет как покойный супруг, выкупил ее с аукциона, когда ей только-только в голову пришло открыть собственную галерею. Произошло это скорее от безделья и желания совместить приятное с полезным – к предметам искусства она всегда питала трепетную любовь, а открытие галереи было отличным способом заставить мужа еще немножко потратиться на ее капризы, прежде чем отойти в мир иной.
Несмотря на сугубо деловой подход к их отношениям и большую страсть к украшениям, чем к человеку, с которым приходилось делить постель, Эстер всегда относилась к нему достаточно тепло и уважительно, чтобы, отдавая дань совместно прожитым года, беречь его подарок как зеницу ока. Впрочем, ее к нему отношение не уберегло его от неминуемой смерти – здраво рассудив, женщина пришла к выводу, что развод дело хлопотное и затратное, да и всегда был риск потерять все, что она успела с него стрясти за эти годы. К тому же, она не хотела разбивать ему сердце.
Теперь же сердце чуть не разбили ей. И кто? Щеголь из модного журнальчика, решивший, что в его силах обдурить ее и выставить картину на торги на черном рынке. Судя по всему, он считал, что весь мир состоит из идиотов. Не то чтобы он был не прав, но к его несчастью, не в этом случае. Когда ей, как одной из самых активных участниц торгов, пришло предложение выкупить ее же картину, Рац без лишних раздумий пообещала убить наглеца. Смотрите, какие шустрые нашлись.
Опять же, к его несчастью, она не была не только идиоткой, но и не входила в число тех, кто бросается словами на ветер. Правда, пораскинув мозгами по пути домой, она пришла к выводу, что убийство – слишком мягкое наказание за подобное хамство. Конечно, были крайне медленные и болезненные способы убийства, которые непременно доставили бы ей удовольствие, тем более, что крови она не боялась с детства, а с анатомией всегда дружила, однако у нее была идея получше.
Самоуверенный донельзя Аксель из просто обаятельного бабника, коим непременно был, судя по тому, как грамотно отвешивал комплименты при их первой встрече, он внезапно превратился почти в любимого врага, покусившись на святое. Оставалось только надеяться, что она на его счет не ошиблась, и он не окажется обычным неудачником, попытавшимся оторвать кусок, который ему явно был не по зубам. Но если ее предположения были верны, то все становилось куда интереснее – в таком случае, куда большее удовольствие доставит его припугнуть. Показать, на что она способна и заставить покрываться мурашками при одной мысли о том, чтобы еще раз обвести ее вокруг пальца.
Узнать нужный адрес было не так сложно. В масштабе всего Нью-Йорка, они с Акселем были почти даже соседями, уживающимися на одном острове и разделенными Центральным парком.
Она объявилась возле его дома, в пятницу вечером, в надежде, что все добропорядочные соседи нашли себе развлечение на выходные и уехали куда-нибудь загород, пока еще позволяли теплые деньки. Правда гарантии, что господин редактор не удумает куда-нибудь уехать, у нее не было, поэтому под конец рабочего дня ей пришлось проследить за тем, чтобы он вошел в квартиру. Оставалось все сделать только очень быстро, чтобы он не успел выйти.
Расплатившись с таксистом, Эстер вышла из машины, заходя в дом и доставая небольшой, удобно лежащий в руке ножичек. Недооценивать его было глупо – в умелых  руках он мог стать оружием пострашнее огнестрельного. Тем более, что к огнестрельному оружию, она всегда питала отвращение. То ли дело холодная сталь.
Она вежливо позвонила в дверь, памятуя о правилах приличия и пряча оружие под рукав белого пиджака.
Дверь открылась почти сразу – он либо еще не успел отойти, либо уже собирался уходить вновь. Многообещающе улыбнувшись вместо приветствия, Рац шагнула внутрь квартиры, не забыв ее прикрыть, схватила хозяина за грудки, сминая тонкую ткань рубашки, и толкнула со всей силы к ближайшей стене, вжимая в нее.
- На первый взгляд ты кажешься умнее, - дружелюбно произнесла женщина, проводя кончиком ножа по шее мужчины, - не дергайся, иначе у меня случайно дернется рука, а я не хочу заляпать костюм.
Костюм действительно было жалко, хотя она подозревала, что на идеально белой ткани, красные капли крови будут смотреться…красиво.
- Тебе бы стоило тщательнее выбирать жертву, прежде чем красть у нее что-то ценное, - почти интимным шепотом посоветовала ему на ухо Эстер, после чего, чуть отстраняясь, спросила, - где она?

---
Аксель никогда не стремился к тому, чтобы переоценивать окружение. Для человека, который не терпел глупость, мысль о том, чтобы причинить её самому, слишком больно ударяла по самолюбию. Однако статистика говорила сама за себя: большинство людей вокруг были идиотами, и под юрисдикцию редактора подобные обстоятельства не попадали, чтобы как-то на них влиять. Приходилось выживать. Всеми правдами, но с неправдами, разумеется, было иметь дело всегда интереснее. Благотворительность никогда Акселя не интересовала.
По части искусства Рёд был всеяден; импрессионизм, символизм, абстракционизм – мужчина, по долгу работы, считал своей обязанностью если разбираться в чем-то, то разбираться хорошо. Таким образом, на чёрный рынок его привели начитанность – и полезные знакомства. Об увлечении, отличавшемся от стандартного хобби вроде игры в гольф, Рёд никогда не жалел. Тем более, что оно позволяло жить на гораздо более широкую ногу, нежели стабильный и всё же неплохой доход, который ему приносило журналистское дело.
У поп-арта была своя изюминка. Аксель с удовольствием считал так сам, но не терпел, когда шарманку заводили фотографы. Рёд любил, когда ему приходился по вкусу результат, но зачастую приходил к выводу, что он никогда не стоил затраченных усилий. Как и в этот раз.
Энди Уорхол и его "Мужчины в её жизни". Красавица Элизабет Тейлор с волосами цвета вороного крыла. Шестьдесят второй. Год парада планет, суверенитета Западного Самоа и полного эмбарго на торговлю с Кубой. Глядя на репродукцию, демонстрируемую возбужденным фотографом, Рёд задумчиво закурил, не выходя из студии. Он знал за сколько ушла с молотка картина в 2010-ом – и теперь, спустя несколько лет, нашлась в одной из нью-йоркских галерей, извлеченная из тьмы одной из личных коллекций. Стоящий подле него переминающийся сотрудник был, помимо живого возбуждения, красный от злости: галерея, из которой ради съёмки запрашивалась картина, отказывалась выдавать её на руки, несмотря на предоставляемую документацию и хорошую репутацию журнала.
Аксель расслабленно стряхнул пепел в чужую кружку с коричневым ободком из подсохшего кофе на дне и перехватил помятый договор. Взглянул на вбитый в угол мелким шрифтом адрес галереи – и ободряюще похлопал фотографа по плечу, выдыхая дым не избавляясь от сигареты во рту. Рёд решил, что эту партию он сыграет. Уорхол был в студии на следующее утро.
Аксель сыграл свою роль хорошо.
Он действовал через посредника и никогда не следил за торгами. Его уведомляли, когда проверить счёт в банке на предмет денежного перевода, совершившего прежде кругосветное путешествие. Рёд умел отбирать толковых людей и редко, почти никогда, не ошибался. К сожалению, в этот раз "почти" сыграло решающую роль.
Когда вместо того, чтобы отправиться на один из коктейлей, у которого были все шансы обернуться удачным способом обзавестись полезными связями, Аксель столкнулся в дверях с галеристкой, мужчина не мог сказать, что обрадовался. Высказать своё приветствие норвежцу не дали: несмотря на хрупкость, у дамочки оказалась крепкая хватка. Почувствовав лопатками стену, редактор поморщился. Бросил опасливый взгляд на сжатый в женской руке нож. Или, вернее сказать, ножичек, но отчего-то у Акселя не было сомнений в том, что в руках мисс Эстер Рац он представлял собой опасное оружие.
Выслушивая проникновенную тираду, Рёд заглянул женщине в глаза, мимоходом демонстрируя пустые ладони в примиряющем жесте. Эстетика, присущая Эстер, мужчину восхищала. Вопреки догадкам галеристки, бабником норвежец не был, но на следящих за собой женщин смотреть всегда было приятнее. Рац приблизилась достаточно, чтобы он чувствовал её парфюм.
Ему хватило несколько секунд, чтобы оценить ситуацию, и ещё пару мгновений чтобы насладиться. Он постепенно переставал жалеть, что его планы нарушили – но, всё-таки, не до конца. Из принципа.
– Как быстро мы перешли на ты, – с неподдельным интересом подметил Рёд – и после не поскупился на то, что обычно не совершают джентльмены. Угроз по поводу её дернувшейся руки Аксель не боялся. Как ни странно, обладая при этом отличным чувством самосохранения.
Он обхватил её ладонь, беря под контроль действия. Эстер хоть и была проворной, но в данном случае на стороне норвежца была банальная грубая мужская сила. Прижатое к горлу лезвие прижалось к шее крепче, оставляя надрез, но скорее досадный, чем болезненный. По крайней мере, такой расклад редактору нравится больше, чем перерезанная сонная артерия.
Аксель дернулся, отрываясь от стены и прижимая теперь к ней гостью. Заботиться о чужом здоровье мужчина не торопился, не сдерживая силу удара, с которым психиатр отныне прижималась затылком к гладкой поверхности.
– Что касается моих советов, то тебе стоит подумать о том, чтобы начать носить каблуки пониже. Сильная нагрузка на позвоночник, – он чуть склонил голову, разглядывая женское лицо. У Рац были изящные, балансирующие в очаровании между невинностью и дерзостью черты лица. По мнению Рёда, впрочем, с Люцифером эта девочка нашла бы общий язык раньше, чем с Господом.
– Врываясь в чужую квартиру, лучше начинать с "доброго вечера". Возможно, мы бы и поладили, – дружелюбно заметил Аксель, обхватывая чужое запястье и крепко прикладывая им об стену, так, что нож вылетел из женской ладони, бряцая о пол. Заглянул в яркие женские глаза, изображая сочувствующий взгляд:
– Ты испортила мне ужин, дорогая, долгой прелюдией. В мой монастырь со своим уставом лучше не приходить, – жёстче закончил Рёд, наклоняясь ближе, почти касаясь губами её уха и переходя на шепот, похожий на тот, каким она дразнила его:
– И не думаю, что могу тебе чем-то помочь. "Она" – не самая конкретная формулировка.

---
Эстер банальную грубую мужскую силу всегда уважала без лицемерной уверенности, что с ней должны обходиться нежнее только лишь потому, что она женщина. В особенности, учитывая, что далеко не каждая женщина ворвется в чужой дом с ножичком в руках, лелея надежду раз и навсегда отбить желание с ней связываться. Так что достаточно болезненный во всех смыслах удар лопатками и затылком об стенку, она приняла с шипением, но скорее от боли, чем недовольства, и с азартным блеском в глазах, с удовольствием отмечая, что джентельменом Аксель был лишь до поры до времени.
Приятно было не ошибиться на его счет. Она всегда предпочитала иметь дело с решительными мужчинами, пусть даже это, в данном случае, грозило обернуться не самыми привлекательными синяками и ссадинами. Однако такие мелочи ее волновали мало, когда взамен предлагалось развлечение подобное этому. И пусть сейчас она находилась не в самой выигрышной позиции, это не мешало ей получать искреннее удовольствие от происходящего.
На выпавший из рук нож, когда Аксель приложил ее ладонью к стене аккурат костяшками пальцев, она даже не взглянула, не отрывая озорного взгляда от мужчины. Впрочем, мысленно все же сожалея, что осталась без оружия, однако редактор был слишком наивен, если полагал, что после этого обойдется одним лишь порезом. Откровенно говоря, на выступившую у него на шее небольшую каплю крови, она смотрела почти восхищенно: мужчина был просто феерически везуч, дернись у нее от неожиданности рука сильнее, не светило бы ему делиться столь проникновенными советами. И вот это была бы действительно случайность, причем достаточно досадная.
- А с чего лучше начинать, обкрадывая невинных женщин? Это у тебя хобби такое, или я единственная, кто удостоился такой чести?
Эстер лукавила, называя себя невинной, после того, как прижала его к стене, подставив к его шее симпатичный ножичек. Ни от кого другого она подобного эпитета к себе не потерпела бы, поспешив развеять заблуждения несчастного, но самой себе могла позволить бросить искренний, открытый взгляд практически беспомощной женщины, с которой так нехорошо поступили. Если бы у Рёда был хоть намек на совесть, ему бы непременно стало не по себе, но на подобные его слабости она даже не хотела рассчитывать.
Впрочем, он тоже лукавил: по ее мнению, они и так неплохо поладили, буквально с порога, и он соврал бы, если б сказал, что это не так. Судя по тому, как он воспользовался ее же оружием, сократив расстояние так, что она кожей чувствовала теплое дыхание, он вовсе был не прочь поиграть.
Не пытаясь отстраниться или вырваться, Рац усмехнулась, на его заявление. Мальчик усиленно делал вид, что совсем не понимал о чем речь.
- Хочешь конкретики? – почти ласково уточнила женщина, свободной рукой легонько касаясь надреза, - мне нужна моя картина, и, так уж сложилось, тебе придется мне помочь.
Она со всей силы наступила тонкой, острой шпилькой на ногу мужчине и почувствовала непередаваемое моральное удовольствие, увидев его скривившееся лицо. Значение каблуков он все-таки опрометчиво недооценивал. Воспользовавшись замешательством Акселя, вызванным болью, она толкнула его от себя и повторила его же сочувствующий взгляд:
- По-моему, каблуки в самый раз. Как думаешь?
Развернувшись, Эстер подхватила валяющийся на полу нож и прошла вглубь квартиры.
- Так где она? Насколько я знаю, ты ее еще не продал.

---
Акселю нравилось то, что он видел: хищный азарт в женских глазах. Никакого испуга, только непоколебимое упрямство. По крайней мере, Рёд убедился в том, что пожаловал к нему не обиженный мститель-самоучка. Приятно было иметь дело с профессионалами.
Продолжая крепко сжимать женские запястья, не давая дёрнуться, Аксель неподдельно задумался, растягивая гласные:
– Тяжело пускать на поток подобное хобби в наше время, – резюмировал Рёд не без тоски в голосе, – у людей чудовищно портится вкус. Просвещенных всё меньше и меньше, – отбирать же картины у тех, кому не было до них дело, норвежцу совершенно не нравилось. Это можно было бы назвать тщеславием, но когда сознательно отбираешь конфетку у ребенка, то хочется видеть результат своих поступков.
Ребёнком, впрочем, мисс Рац было назвать невозможно; маленьким девочками такие острые шпильки пока что не светили. И если кто-либо и догадался стащить их из маминого гардероба, то пользовать в подобном ключе – вряд ли. Фантазия у гостьи была развита хорошо и явно не себе в убыток. Он успел покрутить на языке её имя, осознавая, что где-то его уже слышал – и вспомнил: несколько лет назад пресса освещала смерть её мужа, влиятельной персоны на Манхэттене. Упускать возможности явно не входило в привычки женщины.
Редактор зашипел, когда острый каблук впился в ступню. Руки разжались само собой из-за боли, распространившейся по нервным окончанием и заставившей мужчину слегка согнуться. Нога ныла даже тогда, когда женщина подобрала с пола холодное орудие и попыталась двинуться вглубь квартира, но Аксель почувствовал прилив адреналина. Шея всё ещё саднила.
До тех пор, как Рац ушла достаточно далеко, Рёд подставил ей подножку, роняя на мягкий меховой ковёр. Полюбовался зрелищем.
– Думаю, что они тебе всё-таки мешают. В особенности – совладать с гравитацией, – сочувствующе заметил Аксель. Немного прихрамывая, преодолел полтора шага, после прижимая мыском запястье с пресловутым ножичком. Оценивающе заглянул женщине в глаза:
– Вижу, ты не теряла времени, пока другие девочки играли в барби, – присев на корточки, норвежец бросил взгляд на оружие, рассматривая и не спеша извлекать из женских пальцев. – Позволь, я заберу. Он не идёт к твоему костюму, – наконец, подвел итог Аксель и отобрал родственника даги.
Без обиняков уселся сверху, прижимая острое лезвие плашмя к женским ключицам, поближе к сонной артерии.
Он сделал вид, что припомнил.
– Ах, ты про Энди, – отозвался Рёд с нотками ностальгии, – Я вообще ничего не продаю, милая, – снисходительно улыбнулся редактор. – И ничем не могу помочь, – он проклял кретина, который, похоже, решил сбыть картину изначальной владелице.
– Подозреваю, что продавец уже назначил тебе цену. Если она тебе нужна – плати. Неужели ты сентиментальна? – с неподдельным интересом взглянул на женщину Рёд. – Это мешает бизнесу. Думаю, тебе ли не знать.

---
Эстер успела выставить руки вперед, падая на ладони и ощущая под пальцами мягкий мех ковра. О, так мы любим играть не по правилам. Впрочем, стоило быть честной – приемы на грани фола первой позволила себе она, ударив каблуком. В голове пронеслось ласковое «ублюдок», и женщина перевернулась на спину, приподнимаясь на локтях. Резких и опрометчивых движений она делать не стала, с интересом наблюдая за дальнейшими действиями мужчины. Предположим, он молодец и смог уложить ее на лопатки в самом прямом смысле, а что дальше?
На замечание о барби она насмешливо фыркнула – проницателен он был как никогда, но, пожалуй, ему лучше бы не знать, чем интересовалась она, пока остальные девочки играли в «дочки-матери» и прочие детские дурацкие игры. У Эстер они вызывали лишь презрение – имитация не самой веселой и интересной части взрослой жизни. Зачем, если вся эта готовка и возня с детьми большинство из этих девочек ждала и так. Себе же она всегда желала лучшей участи.
Она отдала оружие без лишнего сопротивления, хоть и с легким сожалением. Отказать себе в любопытстве узнать, сможет ли редактор воспользоваться им или нет, она не могла. Мало было просто отобрать нож, для этого достаточно было проворства и силы. Теперь им еще надо было воспользоваться.
Когда он оказался на ней, Рац не сдержала насмешливый взгляд и лукавую улыбку. Любите быть сверху, мистер Рёд? Как жаль, что наши вкусы в этом вопросе совпадают. Однако, следовало признать, холодное острое лезвие придавало особой пикантности моменту.
- Не придирайся к словам, иначе я решу, что ты непроходимый зануда или просто идиот. А это же не так, правда?
Игнорируя прижатый к ключицам нож, Эстер небрежным движением откинула волосы с лица и устроилась поудобнее на локтях, что было довольно непросто, учитывая, что редактор, не стесняясь, прижимал ее к полу. Оказаться с перерезанной сонной артерией она не боялась – инстинкт самосохранения не был ее сильной стороной, к тому же, отчего-то ей казалось, что Аксель не прочь повеселиться. А трупы обычно не самые веселые ребята.
- Причем здесь сентиментальность, милый? – вполне искренне удивилась женщина. О том, что эту картину подарил ей покойный супруг, ему знать было неоткуда, равно как и о ее отношении к ней, значит бил он наугад. – Я не люблю, когда трогают мои вещи, так что вот тебе еще один бесплатный совет – верни картину и поищи другую жертву.
Договорив, Эстер резко обхватила ладонью лезвие ножа и, чуть скривившись от боли, вырвала из рук мужчины, отбрасывая в сторону. Порез кровоточил, но ей было не до него. Скользнув пальцами за шею Рёда, она потянула его на себя, впиваясь острыми коготками, и тут же толкнула в бок, опрокидывая на спину и оказываясь сверху.
Надавив коленкой на живот, женщина вжала его в пол, а ладонями уперлась по бокам от головы Акселя, нависая над ним. Опустившись так, чтобы почти касаться его губ, Рац улыбнулась:
- Давай поступим по-другому: твоя жизнь в обмен на мою картину. По-моему, все более, чем честно, не считаешь?

---
Аксель насмешливо взглянул на женщину в ответ на чужое удивление относительно предположения о сентиментальности:
– Я всего лишь поинтересовался, – улыбнулся норвежец. Прижал лезвие к нежной коже плотнее, предупреждая ерзания и едва удерживаясь, чтобы проверить, как на оттенок под стать белоснежному костюму просочится алая теплая струйка. – Я люблю истории, милая. Это – моя профессия. Ты пришла ко мне под ночь с ножом и просто обязана иметь что-то за душой. Убить за Уорхола, Рац – это, к примеру, сентиментальность, – Аксель азартно обнажил передний раз зубов, улыбаясь шире. В безумии, мелькавшем в глазах галеристки, было что-то располагающее. Рёд старался избегать предвзятого мнения к людям, которых к концу вечера, возможно, не будет в живых.
Он проводил отброшенный женщиной нож с помесью уважения и восхищения. Почувствовал, как коготки впились в шею, а женская ладонь оставила влажный липкий кровяной след. Всё заходило дальше, чем он предполагал, но останавливаться не было желания. "Она чокнутая", – поймал себя на удовлетворенной мысли Аксель, оказываясь на лопатках. Твердое колено вдавило его в пол, однако редактор не сильно сопротивлялся. Таким женщинам ему не претило разрешать быть сверху.
Кажется, в жизни у них с Рац были похожие интересы. Алые разводы начинали оставаться повсюду; из пореза на шее давно стекла первая струйка, пачкая воротник рубашки.
Аксель, не смущаясь, устроился удобнее, не обращая внимания на близость чужих губ. Он улыбнулся шире, протискивая ладонь между телами и сжимая пальцы на тонкой женской шее, чувствуя, как бьется, отмеряя пульс, жилка. По сравнению с чужими габаритами, его рука была широкой, отмеченной вязью вен по тыльной стороне ладони, контрастируя с гладкой бархатной женской кожей. Рёд сдавил сильнее, но не слишком, не давая Рац отстраниться:
– О, это слишком серьезное обвинение, Эстер. Даже для женщины, находящейся сверху, – миролюбиво улыбнулся редактор. – Но их стоит подкреплять чем-то большим, чем самоуверенностью. Запомни на будущее.
Он ударил наотмашь раскрытой ладонью, разбивая красивые губы. Норвежец никогда не отличался особыми моральными ценностями, но не любил это демонстрировать. Люди не всегда понимали то, о чём говорили. В Рац же он причудливым образом чувствовал родственную душу. Искру безумия, присущую личностям чрезмерно рациональным, чтобы быть принятым окружающим их обществом.
Завороженный, Аксель мягко коснулся губами чужой пострадавшей нижней губы, не отпуская женскую шею, и после прикусывая, не заботясь о чужом ранении.

---
Почувствовав его руку, сжимающую шею, Эстер не сдержала озорной улыбки. Аксель был чрезвычайно занятным экземпляром – позволяя ей быть сверху, он не давал забыть, что в любой момент одним движением сможет изменить положение дел. И это было...будоражащее ощущение. Определенно, с таким типом мужчин ей сталкиваться еще не приходилось, а потому действовала она скорее по наитию, предполагая, что они во многом похожи.
Удар стал для нее неожиданностью. Не то чтобы она рассчитывала на его покорность – боже, упаси, - в таком случае ей здесь делать было нечего. Нет, он непременно должен был как-то ответить, но до того, если не считать подножку, он вел себя практически как джентельмен. Над манерами, конечно, стоило немножко поработать, но в целом, не позволял себе ничего такого, что можно было бы расценить как выход за рамки.
Она быстро облизнула губы, чувствуя металлический привкус крови, и даже не пытаясь скрыть промелькнувший в глазах восторг от ситуации. Отстраниться он бы ей не дал, продолжая удерживать ее за шею, но она и не собиралась спасаться бегством. Это было бы так глупо, когда все самое интересное только-только начиналось.
Аксель перешел границу первым, добавив в их стычку, нечто большее, чем просто борьбу за предмет искусства. Ценный, но в какой-то степени отступивший на второй план, по сравнению с желанием из принципа выйти победителем, причем любой ценой. Впрочем, и это было не главным – Эстер впервые встретила мужчину, разделявшего ее взгляды на многие аспекты жизни. Мужчину, которого смело назвала бы равной себе, не обремененного моральными ценностями, похожими больше на фарс, но отчего-то принятыми в обществе.
Мягкое прикосновение сыграло на контрасте, когда он прикусил губу, метко попав на разбитый участок. Женщина вновь почувствовала солоноватый привкус и зашипела от боли. Рёд был садист, причем садист изощренный и ценивший эстетику.
Она надавила коленкой на живот сильнее, одной рукой впиваясь ногтями в тонкую кожу запястья руки, который он держал ее за шею. Через пару секунд у него наверняка останутся симпатичные следы от ее коготков. Резко дернула головой, выпрямляясь, но не убирая ноги. Потянулась к рубашке, позволяя себе расстегнуть пару пуговиц, после чего вновь взглянуть ему в глаза.
- Ты уходишь от темы, Аксель. Не скажу, что мне не нравится, как ты это делаешь, - усмехнувшись, признала Рац, вновь касаясь надреза на шее, но уже куда сильнее, намеренно вызывая как минимум саднящие ощущения, - но я не уйду отсюда без того, что принадлежит мне.
Закончив тираду, женщина сжала руку с большим серебряным кольцом на пальце в кулак и быстрым движением ударила редактора, попав ровнехонько в скулу. Удар у нее всегда был поставлен хорошо, а кольцо должно было только усилить эффект. Не особо церемонясь и не давая, ему опомниться, Эстер для большей убедительности схватила его за волосы чуть выше лба и, приподняв голову, со всей силы приложила затылком об пол.
- Ты прав, милый, простой самоуверенности действительно недостаточно. Так лучше?
Невинно взмахнув ресничками, женщина ловким движением расстегнула оставшиеся пуговицы, убирая коленку, оказываясь на нем уже сидя, и почти ласково проводя рукой по голому торсу.

---
У Рац были острые, болезненно-приятные коготки, впивающиеся в его запястье. Рёда, впрочем, это нисколько не смущало, заставляя лишь сжимать пальцы на чужой шее крепче. Они перешли к занятному эксперименту, дотошно изучая друг друга через причиняемую боль. Аксель считал, что это помогало раскрыться. Как человек, проводивший львиную долю времени в мире словесной лжи, норвежец гораздо больше ценил действия, чем пустую, бессмысленную болтовню.
Эстер не собиралась останавливаться на достигнутом – и это радовало; в меру короткие ноготки, казалось, раздирали кожу в клочья, оставляя красные, налитые кровью отпечатки и саднящие ощущения. Он разжал зубы, чувствуя привкус чужой крови на своих губах. Аксель умел держать себя в руках, но что-то в Рац подталкивало его к безумствам. Он не обратил внимания на расстегиваемую рубашку, усмехнувшись на женский ультиматум.
– Тебе пора смириться с тем, что владение и собственность – разные вещи. Пункт о всеобщности, почитай Гегеля, – отрезал Рёд, прежде чем Эстер перешла к наглядной демонстрации серьезности своих намерений.
Удар был точный, хорошо поставленный. Крепко сжатый кулак с твердыми, острыми костяшками рассек кольцом скулу, заставляя дернуться по прихоти условных рефлексов. Поврежденное место отдалось жжением, когда затылок встретился с полом, отдаваясь гудением в голове. Аксель зашипел. Подход Рац вызывал восторг несмотря на количество обещающихся на утро синяков. Норвежцу нравилось, что никто из них не кричал о пощаде, моля не бить по лицу – пошло и скучно.
Оставив вопрос венгерки без ответа, Рёд опрокинул её на лопатки снова, поднимаясь с пола и поднимая вслед за собой. Запустив руку в волосы, сжал локоны в кулаке, отбрасывая женщину в стене с зеркалом в полный рост; подвернулось под руку. Раздался звук бьющегося стекла, прежде чем осколки посыпались на пол, а Аксель прижал Рац к "покалеченной" поверхности. Сжав руку в кулак, Рёд коротко и чётко, без лишних движений и средней оттяжкой ударил женщину в солнечное сплетение. Контролировать силу удара, сводить его до ласкающего прикосновения он не видел смысла: судя по происходящему, Эстер играла в высшей лиге.
Норвежец не дал ей опомниться и отойти от удара, приникая губами к шее и расстегивая чужой белый пиджак, надетый на голое тело. Эстер начинала походить на совершенство, пусть Аксель не любил ярлыки. Однако ещё больше он не любил идиотов с бессмысленными комплексами.
– Так лучше, – добравшись губами до женской мочки, прошипел Рёд, слыша, как при новом, даже самом мелком шаге под подошвами хрустят осколки.

---
Эстер вновь оказалась на лопатках, но устроиться поудобнее ей не удалось – вставая, Аксель не слишком нежно потянул ее за собой, заставляя подняться на ноги. Возможно, он был прав, и ей действительно стоило носить каблуки пониже, поскольку ее шпильки для таких маневров предназначены не были. Хоть она и чувствовала себя на них достаточно уверенно, однако Кристиан Лабутен вряд ли предполагал, что кому-то придет в голову устраивать побоище в его творении.
У мужчины был нестандартный подход к способам избавиться от надоевшей мебели. Впрочем, хоть нестандартный, но по особенному изящный. Вот уж ее спиной зеркала, да еще и такие огромные, еще никогда не били. Осколки посыпались с грохотом, чудом не попадая за шиворот и не касаясь оголенных участков кожи.
Она хотела сказать ему, что зеркала бьются к несчастьям, но не успела – точный и довольной сильный удар под дых, выбивший воздух из легких, последовал почти сразу, как только Рёд прижал ее к уже голой стене. Рефлекторно согнуться от боли он ей не дал, касаясь губами шеи почти нежно, в сравнении с ударом, и расстегивая пуговицы пиджака.
Так определенно было лучше, здесь не согласиться она с ним не могла. Впрочем, у нее тоже были некоторые предложения по изменению его внешнего вида. Запустив руку в волосы, Эстер притянула его к себе, жадно целуя и не давая отстраниться. Второй рукой потянула вниз за ворот рубашки, стаскивая ее с мужчины и, убедившись, что отстраняться он не собирается, окончательно снимая второй рукой и откидывая в сторону.
Она ударила его в печень, на секунду оторвавшись от губ, двумя точными сильными ударами подряд левой рукой. Дыхание, восстановить которое у нее возможности еще не было, окончательно сбилось, становясь прерывистым и тяжелым, но времени на то, чтобы отдышаться не было. Просить о передышке было слишком скучно.
- Философия мало пригодна к жизни в сравнении со знанием Уголовного кодекса, - Рац, не давая ему опомниться, ударила острым мыском туфель под коленную чашечку и, надавив на плечи, опрокинула голой спиной на осколки.
Поставив одну ногу ему на грудь, женщина чуть надавила каблучком, вжимая в пол:
- Как насчет статьи двести двадцать третьей? Как же она звучит… - она сделала вид, что задумалась, но практически сразу же «вспомнила», - ах, да: хищение путем обмана. По-моему, наш случай.
Убрав ногу, Эстер вновь нацелилась на то, чтобы пройти вглубь квартиры. Все-таки она была из тех людей, кто в гостях чувствует себя практически как дома.

---
Женской инициативы Рёд не боялся. Наоборот: так мало оставалось тех, кто умел пользоваться ситуацией. Рац можно было причислить к вымирающему виду. Аксель помедлил, прежде чем ответить на женский поцелуй, наслаждаясь горячим сбитым дыханием и мягкими губами – и возвращая тот с чувством лишь тогда, когда женские пальчики вцепились в ворот рубашки, настойчиво стягивая ткань с плеч.
Он обхватил ладонью правое женское плечо, вдавливая в стену, когда Эстер избавила его от части гардероба, однако просчитался: левой рукой галеристка обращался не хуже. Точный, прицельный удар в печень отозвался резкой болью, а удар шпилькой под коленом – сдержать стон, сцепив зубы, приземляясь голой кожей на острые осколки. Норвежец почувствовал, как мелкие острые грани вонзаются в кожу под влиянием закона притяжения и в сочетании с не самым маленьким весом редактора, благодаря крепко сбитому телосложению.
Рёд позволил себе невнятное глухое мычание, аккуратно поводя плечом, заставляя несколько прилипших кусочков стекла с негромким звоном приземлиться обратно на пол, когда острый каблучок уперся ему в грудь. Аксель бросил на женщину тёмный от боли и желания взгляд, не лишенный интереса. Удивительно, как венгерке удавалось постоянно подогревать его любопытство. Он глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие, тем самым помогая ей усилить нажим из-за расширившейся на некоторое мгновение диафрагмы.
На Уголовный кодекс Аксель хмыкнул, а Эстер направилась вглубь квартиры. Ему нравилось, что она так и не попыталась застегнуть пиджак.
Поднявшись с пола, мельком поморщившись на необходимость давить коленом острую крошку, которая представляла собой остатки зеркала, Рёд за женщиной не спешил. Длинный холл позволял ему лишний раз отметить достоинства точеной фигуры. Спина саднила, доставляя, впрочем, больше морального удовлетворения, нежели беспокойства. Их стычка тонизировала. Рёд вытянул из мягкой пачки, лежащей на тумбочке, сигарету и не спеша прикурил, поймав фильтр губами. Только после этого, непринужденно мурлыкая под нос Шуберта, направился вслед за гостьей. Поднять с пола рубашку редактор не озаботился, небрежно отряхивая ладонь от осколков и крови о брюки.
Он толкнул её бедром к трюмо, заставляя деревянный угол "укусить", когда она перешагнула порог гостиной. Выгнул бровь и насмешливо взглянул на галеристку, подхватывая сигарету двумя пальцами и опуская руку вдоль туловища, выдыхая дым чуть выше женского ушка.
– Блажь, – дружелюбно подвел черту Аксель, – я не зелёный новичок, чтобы оскорблять как свой, так и твой интеллекты. Ты прекрасно это знаешь.
Рёд пристроил свободную ладонь у Эстер на спине, под пиджаком, неторопливо поднимаясь по выступающему позвоночнику. Протянул сигарету женщине и, избавившись от "ноши", подцепил указательным пальцем чужой подбородок, заглядывая в глаза.
– Хочу услышать историю. Зачем она тебе, – улыбнувшись, редактор лениво накрыл припухшие из-за удара губы своими, после, почти не отстраняясь, добавил, – и я подумаю над тем, что сделать с картиной. Помимо продажи.

---
Эстер без всякого сожаления отряхнула руки о белую ткань брюк. Все равно нести в химчистку – как она и предполагала, кровавые пятна смотрелись на белой ткани умопомрачительно. Но все же не настолько, чтобы в таком виде выходить к тем, кто подобной красоты оценить не мог. Ничего хуже костюму уже не грозило, если только не быть порванным, но, судя по тому, как Аксель ловко справился с пуговицами, определенный опыт в изящном раздевании женщин у него все же имелся.
Сложившаяся ситуация выходила забавной прелюдией, признать достоинства которой и отдать должное смог бы не каждый. Эстер никогда не была поклонницей тошнотворных нежностей и романтики, отдававшей чем-то сладким и липким вроде сахарной ваты в Диснейлэнде. Она всегда была одной из тех, кто умел находить удовольствие в суровой реальности, мало похожей на сказку.
К тому же ни в одной сказке принцессой не разбивали зеркала, а ей в голову не приходило бить предполагаемого принца в печень. Да и расстегнутым пиджакам уважающие себя принцессы предпочитали бальные платья. В общем, тоска смертная.
Тело ломило. Все-таки такое количество ударов не могло пройти безболезненно, однако она умела получать удовольствие и от боли. Промелькнувшая в голове мысль о том, что Рёд сейчас испытывает схожие чувства, начиная с боли, на первый взгляд кажущейся досадной, и заканчивая моральным удовлетворением, причудливо смешанным с влечением, неизменным спутником этой боли.
Он нагнал ее, когда она переступила порог. Толкнул не сильно, но достаточно, чтобы она, покачнувшись на каблуках, задела бедром трюмо, получая ощутимый удар об угол.
Эстер бы с удовольствием запретила таким мужчинам как он курить. Удар ниже пояса, завершающий штрих в образе идеального мужчины, встретить которого она и не надеялась. У нее всегда были чрезмерные амбиции и завышенные требования, которыми она, впрочем, с обществом не делилась, не желая это самое общество смущать. Двадцать первый век вовсе не искоренил ханжество, а лишь усугубил.
Она позволила себе на пару мгновений блаженно прикрыть глаза, чуть улыбаясь, когда почувствовала его пальцы, скользящие по позвоночнику. Скрывать, что ей нравятся его прикосновения, было глупо – зачем, если все было и так очевидно. Забрав у него сигарету, она успела затянуться и выдохнуть дым в сторону, прежде чем была поймана за подбородок.
Аксель хотел услышать историю. И ведь непременно правдивую, на меньшее он вряд ли был бы согласен. Еще и смел дразнить ее, обещая подумать, что ему сделать с ее картиной. Каков наглец. Рац чувствовала, что почти покорена.
Развернувшись к трюмо в пол оборота, женщина скинула с него все лишнее и села на деревянную поверхность, вновь затянувшись. Зацепившись за ремень брюк, она притянула его к себе так, что он оказался вплотную рядом с ней, и обхватила коленями его бедра.
- Эту картину подарил мне муж. И это была первая картина в моей коллекции, - что ж, он же хотел историю. Возможно, он думал, что она будет занимательнее, но ничего лучше, Эстер предложить не могла, - не путай с сентиментальностью, это скорее своеобразная благодарность за то, что он обеспечил мне безбедное будущее.
Вернув сигарету владельцу, женщина уперлась руками в трюмо и откинула голову назад, не сводя с мужчины насмешливого взгляда.
- Впрочем, есть еще одна причина: ненавижу, когда трогают мои игрушки. Собственнические чувства. Плевать на ценность этой вещи.
Предельную откровенность она любила. Бывали случаи, когда скрывать что-то не имело смысла, в особенности с человеком, с которым был так похож.
- Встречный вопрос: жажда наживы вполне понятна, но твое упрямство – нет. Боишься не достать новый товар? Вряд ли. Тогда к чему такие жертвы?
Договорив, Эстер скользнула рукой по спине Акселя, пытаясь на ощупь оценить масштабы урона, нанесенного падением.

---
Сочетание её амбиций, тяжелой руки и податливости, как сейчас, обескураживало. Аксель наслаждался ощущением выступающих позвонков, обтянутых бархатной кожей, под пальцами. Невольно тонко улыбнувшись в ответ на чужой изгиб губ, Рёд стянул за край рукава пиджак с женского плеча, смыкая зубы на чужом горячем теле, ближе к ключицам, продолжая вжимать венгерку в резное дерево скромно дребезжащего из-за периодически резких движений пары трюмо.
Его пьянил аромат её духов, как и поражающая откровенность. Несмотря на писательское прошлое и настоящее (а также, вероятно, будущее), Аксель не любил патетику, но по персонам такого рода, как Рац, он изголодался. Никакого фарса и жеманства. Человеческая природа – именно такая, какой она была на самом деле: беспощадная, жадная до чужих страданий. Жизнь была слишком коротка, чтобы тратить её на альтруизм.
Он выпустил её из подобия объятий, когда она захотела взобраться на наверх. Качнулся из-за чужой настойчивости, не сопротивляясь и делая шаг вперед, прижимаясь к женщине снова. Рёду нравилось, насколько у Рац отсутствовал стыд. Редактор стянул белый (но уже не слишком) женский пиджак до острых локтей, пока Эстер говорила. Перенял сигарету в одну из пауз, затягиваясь. Табак гармонично сочетался с её пряными, очень зрелыми духами, при этом не напоминая нотками и грань тех ароматов, к которым переходили женщины возраста уже преклонного. Парфюм был её во всех смыслах – Аксель знал в этом толк. Скажем, благодаря жизненному опыту. Богатому.
Рёд чуть склонил голову, бросая взгляд на женское лицо. Волосы цвета вороного крыла гармонировали с яркими, кристально голубыми глазами. Редкое, сногсшибающее сочетание. Норвежец усмехнулся на объяснение о собственничестве, но оставил при себе комментарии о подростковых замашках. У такой женщины, как Эстер, всё было гармонично. А если гармонии не было, значит, не было понятия причин, цепочки событий, которые привели к тому или иному результату. Сейчас философия, несмотря на предыдущие реплики, интересовала Акселя в меньшей степени.
Улыбка мужчины стала шире, когда Рац озвучила встречный вопрос.
– Жертвы, – задумчиво повторил норвежец. Он знал, что пепельниц рядом не было, а портить красное дерево было вульгарностью, неприкрытым варварством. Аксель затушил сигарету о выступающую костяшку большого пальца на ладони, после небрежно отбрасывая окурок в сторону, давая ему откатиться в угол столешницы, скрываясь в игре теней. Едва поморщившись, Рёд пожал плечом и открыто усмехнулся, окончательно сбрасывая чужой пиджак:
– Не назвал бы это "жертвами". Ты держишь галерею, Рац. Должна понимать, как порой ценны настоящие шедевры, – акцентируя на последнем словосочетании, Рёд спустился взглядом к чужим губам, снова проскальзывая пальцами в волосы. Крепко обхватив за бедра, притянул венгерку к себе ближе.
– Забирай её, – просто отозвался Аксель, расположившись лицом к лицу с галеристкой, почти впритирку. – Если она тебе дорога, – он прошелся ладонью по женскому бедру, думая о том, что сейчас он был далеко не на мели – и если ему стоило распрощаться с Уорхолом для того, чтобы заплатить цену за столкновение с Эстер в его квартире, то он был готов это сделать.
Он жадно поцеловал её снова, разбираясь в этот раз с одеждой гораздо настойчивее и проворнее, в отличие от тех моментов, которые в их сценарии были обозначены как "прелюдия".

---
Она проводила сигарету в мир иной удовлетворенным взглядом, в очередной раз отмечая их с Акселем сходство – пусть она и предпочитала все же обходиться без столь явных следов на теле, но отсутствие у него изнеженности, присущей многим мужчинам в последнее время, трясущимся над своим внешним видом сильнее, чем было положено любой женщине, прибавляло ему очков в ее глазах. Впрочем, после всего устроенного ими, неженкой его назвать у нее язык бы не повернулся.
Рёд был чертовски прав: настоящие шедевры были порой столь ценны и так редко попадались, что за них хотелось отдать многое, если не все.
Он окончательно избавил ее от пиджака, почти сразу же притягивая к себе. Удивительный случай, когда у нее не было претензий к чужой инициативе – прелесть любой прелюдии, какой бы прекрасной она не была и сколько бы удовольствия не доставляла, всегда была в своевременном переходе к главному действию. Им оставалось решить только один маленький вопрос – что делать с картиной.
Рац не стала благодарить его за готовность отдать творение Уорхола, но улыбнулась с озорным блеском в глазах, раздумывая, что теперь при взгляде на картину, ее будут посещать мысли далекие от ностальгии о покойном супруге. Пожалуй, она и правда была ей по-настоящему дорога. Теперь. Не каждый день ведь встречаешь родственную душу.
В следующую секунду она выбросила картину из мыслей, расстегивая не глядя ремень брюк, не желая отрываться от его губ. В спальне они оказались еще не скоро – у Акселя в квартире было чертовски много удобных поверхностей.
***
Утро оказалось ожидаемо болезненным. Все тело ломило после бурной ночи, а порезанная рука саднила. Эстер не жаловалась, но спросонья не сразу сообразила, в чем причина необычных ощущений. Признаться, она подобного давно не испытывала. Впрочем, причина обнаружилась мирно спящей рядом, а воспоминания о проведенной ночи стремительно вернулись, стоило ей только окончательно проснуться.
Аксель был все-таки идеальным примером того, что в тихом омуте черти кого-то уже расчленили и сожгли. Кто бы мог заподозрить в милейшем, воспитанном и интеллигентном главном редакторе известного журнала отпетого садиста, не постеснявшегося ударить женщину. Все-таки природные инстинкты не были подвластны никакому, даже самому правильному воспитанию.
Она встала с кровати, мимоходом набрасывая на себя одну из рубашек, небрежно брошенных в кресле, и вышла из комнаты. Для начала неплохо было найти одежду. Подхватив все найденное, женщина зашла в душ.
Когда Эстер вновь появилась на пороге спальни, Рёд все еще нежился в постели. Кинув в него для профилактики своей подушкой, женщина скинула рубашку, оставаясь в белье. Вся остальная ее одежда для прогулок до дома и даже до ближайшего такси была не пригодна.
- Твоя нежность с женщинами просто на грани фантастики. Надеюсь, ты выглядишь также красочно, как и я,  - шутливо бросила, поворачиваясь спиной, чтобы продемонстрировать особо заметные и большие синяки, после чего подхватила с пола небольшой пакет со своими вещами и скомандовала, - вставай, закроешь за мной дверь.
Убедившись, что мужчина встал и идет за ней, Рац вышла из комнаты, по пути обнаружив свои туфли. Остановившись, быстро обулась и прошагала в холл, осторожно наступая на осколки. Последствия их знакомства, конечно, были фееричны.
Накинув пальто поверх белья, Эстер коротко поцеловала Рёда, на прощание несильно прикусывая чужую нижнюю губу, и уже в дверях на всякий случай напомнила:
- Побудь хорошим мальчиком, пришли Энди в галерею.

---
Сон был сладок, несмотря на то, что затекшие ноющие мышцы сковывали движения. Аксель любил это ощущение: качественной физической нагрузки. В этот раз, впрочем, к нему прилагался к комплект из саднящих ранений и живописных кровоподтеков, украшающих тело мужчины от торса и выше. Разлеплял глаза Рёд с большой неохотой: ему было неплохо и во вчерашнем дне. И, если честно, очень неплохо.
Прилетевшую подушку он поймал с ощущением, что ему испоганили жизнь: с поведением Эстер в постели соперничать кому-либо отныне было сложно. Рёд никогда не был зациклен на сексе, но сейчас от живописных и несколько навязчивых сцен минувшей ночи избавиться было сложно. Внешний вид Рац, заключавшийся в нижнем белье и чудом выживших чулках, редактору никак не помогал. Едва продравшему глаза к тому же. Впрочем, свой одобрительный хмык норвежец всё-таки вставить успел.
Несмотря на то, что венгерка командовала властно и уверенно, никакого желания соперничать Аксель не почувствовал. Удивительное принятие равенства после того, чем завершилась их душещипательная встреча на пороге квартиры.
– Трогательная забота о моей безопасности, дорогая, – сонно протянул Рёд, потягиваясь. Он был одним из тех редких людей, кто не менялся как до, так и после первой чашки кофе. Утреннее настроение мужчины не зависело ни от каких показателей кроме него самого.
Пока Эстер преодолевала холл, Аксель успел взглянуть в остатки стекла, чья скупая часть осталась висеть на стене. Скользнул широкой ладонью по шее, поддевая коротким ногтем порез и глухо зашипев. Ножичек у Рац был что надо. Как жаль, что вчера им удалось это оценить лишь мельком. Как и венгерка, Рёд ценил хорошее холодное оружие. Впрочем, в его случае интерес вызывало всё, включая водородные бомбы.
Он нагнал её, но достаточно вальяжно, однако не слишком спеша, чтобы подоспеть к выходу вовремя. Цепко проследил за тем, как Эстер запахивает пальто на неглиже. Редактор бросил на женщину практически нежный взгляд: и откуда она такая взялась на его голову. Принимающая его правила игры для того, чтобы они сошлись с её, уже установленными. Классического покроя приталенное пальто выглядело скучно, и мысль о том, что "секрет" о нём знал только Рёд, норвежца раззадоривала. Следуя за Эстер, мужчина обошел покрывавшие пол мелкие осколки: делу время, а потехе – час. После двух точных ударов в печень Аксель был уверен в красочном синяке, который обещал расцвести в зоне поражения через несколько часов.
Мужчина ждал закрыть за галеристкой дверь, чтобы отправиться в душ: смыть запекшуюся кровь и, возможно, достать пару-тройку от наследия зеркала из собственных рук и спины. Голова немного гудела, напоминая Рёду и его затылку о том, как его элегантно накануне приложили об пол.
Пока она целовала его, Аксель успел помочь в том, чтобы застегнуть одну из нижних пуговиц, встречая улыбкой появившиеся на его губе женские зубки, но быстро отстранившиеся.
На просьбу Рёд усмехнулся, солидарно салютуя. Для того, чтобы ощущения не приелись, можно было для интереса сыграть и хорошего мальчика. Тем более, что к Уорхолу редактор испытывал уважение, которое не отказался бы почтить.
– Тебе стоит посмотреть фотосессию, – буднично бросил вдогонку уходящей женщине Аксель и улыбнулся, обнажая зубы:
– Энди блистал во всей красе, – одобрительно подытожил мужчина.
Сожалений по поводу ухода Эстер норвежец не испытывал. Для того, чтобы распробовать хорошее вино, надо было почувствовать и послевкусие. Что-то подсказывало ему, что он не откажется заглянуть в галерею мисс Рац ещё пару раз. Или тройку.
Будущее никогда не любило, чтобы ему указывали.

[x]