Маниакально-депрессивный психоз был прелюбопытнейшей штукой. Эстер порой недоумевала, как после стольких лет работы ей еще не надоела врачебная практика, более того, она продолжала получать от нее удовольствие как в самые первые годы. Большинство психиатров, сталкиваясь с банальной депрессией, через пять лет жалели о своем дипломе и чаще всего шли преподавать. К счастью, у нее была возможность работать исключительно для себя, не заботясь о сумме вознаграждения (что, к слову, никак не сказывалось на скидках и льготах), а потому ей доставались самые интересные случаи.
Состояние мании она обожала. В особенности, у женщин. У них болезнь проявлялась типичнейшим образом, когда в первые две недели они буквально излучали энергию, мало спали и старались нести добро (хотя в основном это было больше похоже на хаос) в мир. Но существовал особый тип женщин, слишком скованных, слишком обремененных моралью и устоями в период «затишья», из которых острая стадия болезни вытаскивала на свет тех чертей, которые были глубоко спрятаны в каждой с виду скромной женщине.
Когда Аксель прислал смс-ку с интригующим «Ты мне срочно нужна!», Эстер получала искреннее удовольствие от попыток клиентки ее самым непристойным способом банально склеить. У венгерки не было предубеждений против бисексуальности. И хотя врачебная этика предписывала не заводить отношений с клиентами (проклятый Гиппократ предусмотрел и это), стоило отметить, что женщина с приятным именем Хизер, навевавшая мысли о чудном фильме с Вайноной Райдер, была чертовски хороша собой.
Впрочем, Рац по некоторым причинам, и нет, не из-за пресловутого наставления Гиппократа, получала исключительно эстетическое удовольствие. Которое норвежец так бестактно умудрился испортить.
Глубоко вздохнув, женщина бросила взгляд на часы, отмечая, что время сеанса так удачно подходит к концу, сделала пару пометок в блокноте и вежливо улыбнулась манерно курящей и стреляющей глазками клиентке.
Она вышла из клиники, как только смогла спровадить женщину, назначив следующую дату приема. Остальных пациентов пришлось перенести на завтра, иначе бы она не добралась до Акселя и к вечеру. Простая логика позволила сделать вывод, что если бы он был на грани жизни и смерти, вряд ли он стал бы кидать смс-ки, значит дело могло чуть-чуть потерпеть. Но совсем капельку, поскольку помимо альтруизма и помощи ближнему, она руководствовалась еще и банальным любопытством. Мало ли, что у него там случилось.
Оказавшись перед дверью его квартиры, Эстер коротко нажала на дверной звонок, дожидаясь, пока ей откроют. Дверь распахнулась сразу, и почти сразу за спиной у мужчины нарисовалась бледная детская мордашка, с любопытством высовывающаяся из-за угла.
Венгерка смотрела на нее с долю секунды, осознавая, что действительно видит в этой квартире ребенка.
- Привет, Акс, и пока, - быстро попрощалась женщина, делая шаг назад и твердо намереваясь уйти.
Она была достаточно равнодушна к детям и их наличию на одной планете вместе с ней, если они находились примерно в километре от нее. Желательно, рядом с родителями, не спускающими с них глаз.

С работой у Шарлотты сложилось довольно быстро. Она не уложилась в обещанные два дня, но по прошествию упомянутой пары суток Рёд даже втянулся: Астрид была не в меру взрослым, по разговорам, ребёнком, капризничающим лишь с точки зрения выгоды, но никак не из-за девчачьего характера. Племянница знала, что стоило брать от матери, и не мелочилась. Вполне довольный, Аксель сдал ребёнка в руки сестре – чтобы через несколько дней получить уведомление, что с нянями у Астрид не складывается (совсем не складывается) и Като снова нужна была его помощь.
Рёд и без того начал чувствовать, что на работе ему платят скорее за тактическое отсутствие, нежели присутствие, однако стоило ему подсобить Чарли, с помощью знакомых, с вариантами кандидаток для племянницы, как очень быстро Аксель убедился в том, что дохлый это был номер. Уйдя из редакции в пятницу намного раньше, чем обычно, приблизительно так Рёд снова остался с белобрысым пятилетним чудовищем наедине на ближайшие выходные. Из-за испытательного срока Шарлотте приходилось впахивать едва ли не круглосуточно, а уж семь дней в неделю – и подавно, но, по собственному опыту, Аксель знал, что вскоре это закончится и наступит мир и благодать.
Норвежец успокаивал себя тем, что в первый раз всё прошло чинно и гладко. Всё могло, разумеется, случиться, а из-за познания в сравнении опыт был бы болезненнее в разы, однако Рёд отбросил пессимистичный настрой, когда они с Астрид привычно выбирались в парк.
Закон подлости, как известно, действовал, как закон всемирного тяготения: всегда, везде и со всеми. Поэтому проблемы начались почти сразу. По крайней мере, со времени ухода Шарлотты сутки пройти не успели.
Аксель никогда не задумывался о существовании у себя отцовских инстинктов, но склонялся скорее к их отсутствию в арсенале условных рефлексов. Спасла природная смекалка, и Рёд насторожился тогда, когда заметил, что Астрид стала вести себя резче, сварливее, и начала выказывать больше недовольства. Проанализировав свои действия, Аксель оценил их как обыденные и приемлемые, не найдя причины подобному поведению племянницы.
Когда мужская ладонь накрыла детский лоб, Рёд малодушно пожалел о заботливом жесте, ибо Ас пылала, как растопленная печь.
Аксель, не стесняясь, запаниковал. Он не имел понятия что делать с больными детьми, особенно когда недомогание, казалось, взялось из ниоткуда. Целебные методы, которые практиковал норвежец на себе, были недоступны племяннице в связи с законодательством, подтверждающим её несовершеннолетие.
Вздохнув поглубже, Рёд не нашёл варианта лучше, как набрать знакомому врачу, и плевать, что Рац была психиатром. На безрыбье и рак рыба, но в квалификации подруги сомневаться не приходилось совершенно.
Он начал двухсотый заход по периметру квартиры, когда в дверь, наконец, позвонили. Аксель не собирался заставлять ждать как себя, так и Эстер, поэтому дверь открыл проворно, оказавшись у выхода в мгновение секунды.
Рёд не успел поздороваться, когда Рац уже попрощалась. Опешив, норвежец моргнул на чужую реакцию, после чего, недолго думая, подцепил венгерку за шкирку, втаскивая в квартиру и закрывая дверь.
– Я рад, что у тебя не нашлось неотложных дел, – отрапортовал редактор, подталкивая Эстер в просторный холл.
– У неё температура, и я понятия не имею что с этим делать, – в сердцах резюмировал Аксель, только после этого замечая состояние Рац и то, как она смотрит на ребёнка.
Понадобилось ещё некоторое время, чтобы норвежец осознал, что забыл их представить. И, кажется, вовсе не упоминал о наличии сестры, которая мирно жила в Норвегии, пока не решила попытать счастье в Нью-Йорке.
Рёд вздохнул, беря себя в руки. Взглянул на Эстер несколько виновато, рассеянно запуская пальцы в волосы на затылке:
– Эс, это Астрид. Моя племянница. Ас, это Эстер. Вы подружитесь, – подытожив, Аксель не был уверен кого именно убеждал последней фразой.

Далеко уйти ей не удалось. Аксель бесцеремонно втащил ее вглубь квартиры, закрывая дверь и не оставляя ей пути для позорного бегства. Сказать, что она не очень любила его в этот момент, означало соврать – попытка испепелить его взглядом выдавала в ней весь спектр негативных эмоций, испытываемых к нему. Он даже не оставил ей шанса некрасиво отмазаться каким-нибудь чрезвычайно важным делом, озвучивая верный вывод – неотложных дел у нее действительно не было, раз она все-таки приехала.
Эстер не отводила взгляда от девочки. Светлые волосы и огромные голубые глаза, создававшие общее сходство с Рёдом, не заметить было сложно. Как и разницу в возрасте, уменьшавшую шансы на то, что это его сестра. Если у редактора был внебрачный тщательно скрываемый ребенок, венгерка не ручалась за то, что у нее не начнется легкая истерика. О подобных вещах стоило предупреждать заранее, а еще лучше – ходить с огромной табличкой, предупреждающей о наличии детей, чтобы не вызывать лишнего желания познакомиться.
Она чуть было не ляпнула «я тоже!» на его фразу о том, что он не знает, что делать. Пребывая в состоянии шока, она, в общем-то, на долю секунды действительно подзабыла о том, что пусть и не терапевт, но столько лет получала общее медицинское, что уж ребенка от банальной простуды вылечить сможет. Однако сам факт того, что ее пациенткой грозила стать девочка неопределенного возраста, но явно меньше того, когда человека признают дееспособным, вызывал у нее легкую растерянность.
Эстер проигнорировала его виноватый взгляд, решив, что разберется с тем, какого черта он никогда не упоминал о своей сестре, хотя бы о ее наличии, позже. Она почувствовала странное облегчение от того, что ребенок все же не его, но не удержалась от взгляда полного скепсиса на заявление о том, что они подружатся.
- И будем дружить против тебя, да, - с нескрываемым сарказмом, понизив голос, подтвердила Рац, - может лучше в больницу? Здесь недалеко чудесная детская клиника.
И там наверняка работали люди, у которых вид малышни вызывал умиление, а не желание сбежать. Однако, договорив, венгерка поняла, что даже при ее отношении к ним, отправлять ее в больницу, где ее продержат кучу времени, впихивая не самые необходимые лекарства и невкусную еду, будет слишком жестоко. Все-таки больницы она не любила слишком сильно для человека, закончившего медицинский университет.
Закатив глаза, Эстер разулась, проходя по коридору. На середине обернулась к другу:
- С тебя бутылка хорошего виски мне на реабилитацию, - после чего вновь повернулась к девочке, вымученно улыбнувшись, - пойдем, посмотрим, что с тобой?
Блондинка прощебетала что-то, видимо, на норвежском и направилась в комнату.
- Отлично, она еще и не говорит по-английски, да? Рассказывай, что помимо температуры?

Аксель тихо фыркнул в ответ на чужой сарказм, но смирился, что заслужил. Говоря откровенно, о предпочтениях Эстер касательно детей Рёд понятия не имел – но отчего-то предполагал, что самый оптимальный ответ для Рац звучал как "жаренными, пожалуйста". И редактор прекрасно её понимал. Бы. Если бы Шарлотта не решила почтить его своим присутствием, зазнакомив дядю с племянницей поближе. Ребёнок Рёда по-прежнему напрягал (в значении "пугал до чёртиков"), но всё-так Астрид была кровь от крови, и деться от столь крепких родственных связей было некуда. Инстинкты призывали хоть неловко и нелепо, но оберегать от невзгод.
Вселенной и её законам, однако, можно было бы нагнетать обстановку постепенно. А то после радостных, беззаботных дней вышло сразу-таки с места в карьер.
Аксель не имел ничего против бутылки виски (после Венгрии он лишний раз признал целебные свойства этого напитка), поэтому сопротивляться не думал. Жертвенность Рац он оценил, когда подруга обратилась к девочке.
Из головы редактора напрочь вылетело то, что словарный запас племянницы на английском языке звучал не столь богато, как на норвежском.
– Ты можешь последовать за ней, – доверительно отозвался Рёд, как только Астрид царственно, несмотря на бледность и слабость, скрылась за углом.
– Она в Нью-Йорке всего пару недель, поэтому норвежский ей всё ещё ближе, чем английский, – подтвердил догадку подруги Аксель, чувствуя определенный градус неловкости, который быстро вытеснился под напором нарастающего беспокойства за племянницу. Паника с приходом Рац, однако, несколько сошла на нет, значительно облегчая редактору этим жизнь.
Прежде чем удовлетворить профессиональное любопытство Эстер, Аксель сделал шаг к двери, заглядывая в комнату, где обосновалась Астрид. Переговоры велись на норвежском, хотя Ас зачастую понимала, что ей говорили по-английски, но на языке ещё ответить ничего толкового не могла. Так или иначе, мужчина убедился, что схватывали новые навыки дети на самом деле чертовски быстро.
Он отступил обратно к Рац, толкая дверь от себя, открывая проход шире, в качестве немого приглашения.
– Она говорит в основном про общее недомогание: головокружение, знобит из-за высокой температуры и тошнит, но пока в теории, – доложил Аксель. Мужчина давно не чувствовал себя настолько беспомощным, и ему это не сказать, что нравилось. Терпение, однако, в данной ситуации было, если повезет, залогом успеха: сейчас всё зависело от Эстер, если нет, то им правда стоит проследовать в ближайшую детскую клинику. Рёд удивился тому, что не сообразил вызвать врача на дом. То есть, он это и сделал, но вместо регистратуры отчего-то набрал Рац.
– Она, кстати, тебя понимает. Но, видимо, мне всё-таки придётся служить переводчиком, – не слишком радостно усмехнулся Аксель.
Пациентка восседала на широкой кровати редактора, обняв подушку, и смотрела на Эстер недовольно и подозрительно, как обычно маленькие дети смотрят на врачей. Интуиция, несмотря на то, что на Рац не было белого халата.
– Считай, что "Макаллан" уже твой, – едва понизив голос, напомнил женщине Рёд.

Эстер покорно дождалась, пока Аксель переговорит с племянницей, прежде чем впустить ее в спальню. Опыта общения с детьми у нее не было, но был огромный опыт общения с психически больными, предписывавший стараться не раздражать пациента лишними движениями, вызывая к себе потихоньку расположение. Общаться с клиентом, доверяющим тебе, всегда было всяко легче, чем с тем, который нашел в тебе источник раздражения. Что-то ей подсказывало, что в этом плане дети от сумасшедших ушли не так уж далеко. И вряд ли пылали любовью к работникам медицины.
Судя по описанным норвежцем признакам, у Астрид было обычное пищевое отравление. И, если ее тошнило пока лишь в теории, значит, позвал он Рац очень вовремя. Большинство госпитализаций обычно происходили из-за идиотской уверенности людей в том, что все само пройдет. Порой было достаточно просто вовремя принять меры.
Венгерка вошла в комнату, чувствуя напряжение девочки из-за ее присутствия. Начало дружбы складывалось восхитительно – пока они взаимно друг другу не нравились, а скорее даже побаивались. И если страхи женщины были необоснованны в понимании нормального человека, ибо кто будет бояться ангелоподобную малышку, то вот мелкая нервничала вполне обосновано. Она была крайне смышленой, видимо сразу догадавшись, что, если ей плохо, заботливый дядя позовет врача, а не подругу чай пить. Тут, правда, было два в одном – и врач, и подруга. Вот только чаевничать Эс не любила.
Ей потребовалась вся ее смелость и выдержка, чтобы не просто приблизиться к кровати, но и забраться на нее с ногами, благо кровать была большая и подходящая для подобных маневров, усаживаясь по-турецки ровно напротив блондинки, вжавшейся в изголовье и не выпускающей подушку из рук. Ни один приличный врач себя таким образом не вел, но Рёд очень вовремя напомнил о вознаграждении.
- Тащи градусник и ставь чайник. Будем чай пить, - распорядилась Эстер, обращаясь к мужчине, и повернулась снова к Астрид, деловито интересуясь, - ты чай с сахаром пьешь?
Получив неуверенный одобрительный кивок, венгерка сообщила, что так и думала, и что она тоже пьет с сахаром.
- А кофе?
А кофе, оказалось, она вовсе не пьет, потому что мама и дядя пока не разрешают. Махнув рукой, Эстер заговорщицким шепотом пообещала, что непременно сварит ей самый вкусный кофе, а маме и уж тем более Акселю, они точно-точно не скажут.
Английский у девочки ограничивался буквально парой фраз, но врачу пока было достаточно простых «да» и «нет» и того, что мелкая ее понимала. Вон даже показывала на пальцах, сколько ей лет, в ответ на вопрос. Попытки Акселя переводить, венгерка прервала, шикнув. Пока они справлялись достаточно неплохо.
Женщина чувствовала, что не зря столько лет практиковала психиатрию – методы нахождения общего языка с пациентами и детьми был на удивление совершенно одинаков, что было бы смешно, если бы не было так грустно. И выводы она делала все же не в пользу детей.
Она, уже с помощью норвежца, попросила Астрид чуть-чуть задрать футболку и показать живот, проверяя на наличие аллергических реакций. Не обнаружив их, стряхнула градусник и отдала мелкой, сообщив, что они идут на кухню делать чай, а когда вернутся, посмотрят, какая у нее температура.
Встав с кровати, Эстер потащила за собой Рёда на кухню.
- Две бутылки, - подвела итог своему общению с племянницей друга психиатр, - вспоминай, что она ела сегодня утром и вчера вечером.
- И ты не говорил, что у тебя есть сестра, - открыв шкафчик в поисках чая, женщина пробежалась глазами и, заприметив нужную коробочку, выцепила ее с полки.

Аксель отдался в распоряжение воле судьбы, в данном случае – указаниям Рац. За тем, как они находят общий язык с Астрид, норвежец следил с любопытством и изрядной долей настороженности, потому что знал он обеих, и вполне обоснованно, как считал, ждал маленького апокалипсиса в любой момент. Убийств за прошедшие недели ему пока хватало, поэтому новых трупов Рёд не жаждал.
Он вытащил градусник из одной из тумбочек, передавая его Эстер, коротким визитом на кухню выполняя и просьбу о поставленном чайнике. После чего снова вернулся в спальню, посмотреть за тем, как идёт процесс. Аксель не очень жаловал врачей сам (особенно после Венгрии, хотя как посмотреть), но Эстер была Эстер, а не подозрительной тётей с непонятными намерениями и, что важнее, опытом и знаниями.
Давая племяннице окопаться в одеяло вместе с градусником, Рёд покорно последовал за Рац на кухню, давая ей распоряжаться на местности.
– Хорошо. Но тогда тебе придется делиться, – подытожил Аксель. Дискомфорт ощущался слишком явно: дети, так или иначе, не вязались с его жизненным расписанием, а трата нервных клеток по этому поводу выглядела нелепо. От тревоги у норвежца, однако, избавиться не получалось от слова совсем. Смирившись с бессознательным, Аксель в какой-то момент пустил свою эмоциональность на самотёк. Тем более, что в присутствии Рац будущее выглядело хоть чуть-чуть, но светлее.
Над вопросом психиатра Рёд задумался.
– Отравление? – полюбопытствовал мужчина, опираясь на полученную информацию. В остальном, ели они немного, ибо Астрид не сидела на месте, поэтому всему съестному приходилось соответствовать активному ритму жизни.
– Мы завтракали тостами и обедали вишнёвым мороженым, – после паузы признался редактор. – Не уверен насчёт вчерашнего вечера, она была дома, с Шарлоттой.
Он спокойно кивнул на чужую претензию.
– Потому что до этого все мои родственники спокойно почивали в Норвегии и не стремились покинуть её на более долгий срок, чем Рождественские каникулы, – иронично уведомил подругу мужчина, доставая чашки. У Астрид была привилегированная, большая и с Тин-Тином, в отличие от остального минималистичного, скучного набора.
– У нас большая разница. Шестнадцать лет. Мы никогда не общались достаточно близко, чтобы уделять друг другу много внимания.
– Я узнал, что она здесь, только когда вернулся из Будапешта, – прояснив, как надеялся редактор, ситуацию, Рёд, не глядя, открыл крышку заварочного чайника, открывая путь для дальнейших действий Рац, отыскавшей заварку.
– Зато по тому, как я справляюсь, сразу видно, что внебрачных детей у меня нет, – с причудливой смесью сарказма и удовлетворения заметил Аксель. Этому он был рад на самом деле.

Недолго поразмыслив, Рац пришла к выводу, что поделиться выпивкой будет разумно. Судя по общему состоянию норвежца, от наличия пятилетнего чудовища в его исключительно холостяцкой квартире он в восторге не был. И она понимала его как никто. С другой стороны, его неприкрытая и совершенно искренняя забота о мелкой, пусть и в какой-то степени неумелая и неловкая, когда любое отклонение от нормы воспринимается почти как приближение смерти, ее забавляла. Человек, хладнокровно перерезавший горло маньяку в Будапеште (и не будем забывать, что перед этим он снял с него кожу), в панике вился над племянницей из-за банального и совсем не смертельного отравления.
Она бы сказала, что это выглядело мило, если бы не предпочитала избегать слов, навевавших мысли о сахарной вате.
- Думаю, да, - подтвердила догадку друга Эстер и, выслушав «меню» этих двоих, не удержалась от того, чтобы весело фыркнуть, - вот это я понимаю: сбалансированное питание, ничего не скажешь. Ужинать будете шоколадкой, или что она там еще любит?
Тосты отметались сразу, так что зло крылось либо в недобросовестном мороженщике, либо во вчерашнем ужине, установить состав которого сейчас не представлялось возможным. Если Астрид отравилась действительно лакомством, то венгерка ей искренне сочувствовала – это было вдвойне обидно и мало кому приходило в голову, что от таких сладостей тоже могли быть проблемы.
- Уверен, что сегодня не было больше ничего другого? Фастфуда, например, или каких-нибудь кулинарных изысков, к которым она не привыкла?
Реакция организма на новые блюда, в особенности экзотические, могла быть совершенно непредсказуемой, потому стоило предусмотреть все варианты.
На самом деле, Эстер больше уточняла. Сбор анамнеза предполагал и множество уточняющих, наводящих и раздражающих вопросов, однако, как показывала практика, больные часто «забывали» предупредить о чем-то врача, считая, что эта информация не так уж важна. Впрочем, в Акселе она видела сейчас если не добросовестного пациента, то ответственного родственника уж точно.
Пока она заваривала чай, Аксель объяснял, почему до этого он ни разу не упоминал о наличии у него сестры. Обычно существование таких близких родственников скрывать было достаточно проблематично даже намерено, а, судя по всему, он не скрывал, просто не приходилось к слову. Все же кровные узы были важной штукой, однако большую роль играло то, насколько люди были близки.
Шестнадцать лет были достаточной разницей, чтобы не ставить старшего брата в известность о своем переезде в другой город.
- Излишняя самостоятельность – это у вас семейное, да? – с дружелюбной насмешкой поинтересовалась венгерка, притягивая к себе большую пузатую чашку, - ты потихоньку переквалифицируешься из журналиста в няню?
Последняя фраза друга окончательно развеселила Рац, мимоходом в очередной раз подумавшую, что у Акселя определенно была способность читать ее мысли.
- К счастью. Иначе я обходила бы тебя за километр, как только узнала бы о их существовании.
Заварив чай, женщина бросила взгляд на часы на руке. По ее подсчетам, если друг написал ей, как только мелкой стало плохо, скоро отравление должно было перейти в более активную и неприятную фазу. Скептически оглядев горе-дядю, она пришла к выводу, что к подобным жизненным сюрпризам его все же стоит морально подготовить, а то чего доброго потом придется ему расшатанные нервы лечить.
- По моим подсчетам, скоро ее должно начать тошнить. Совсем тошнить, а не в теории, - спокойно и отчасти даже вполне довольно предупредила венгерка, разливая заварку по чашкам. В подтверждение ее слов, в коридоре раздался топот маленьких ножек, по всей видимости, направляющихся в сторону туалета.
- Не дергайся! – ей потребовалось повысить голос на пол тона и схватить Рёда за руку, чтобы он не бежал в панике за племянницей. – Все идет по плану – теперь в организме нет источника токсикации. Или почти нет. В любом случае, ей полегчает.

Аксель в раздумьях возвел глаза к потолку на мгновение, после чего снова взглянул на Эстер:
– Вряд ли после случившегося шоколадка пойдёт ей на пользу, – поморщился норвежец, однако после несколько повеселел: – Но ты можешь попробовать ей разрешить, а мы посмотрим, что из этого выйдет.
Если честно, в любви Астрид к шоколаду Рёд не был уверен, однако подозревал, что племянница вряд ли будет сильно возражать.
– Я был бы рад, если сегодня было что-то ещё. Но Астрид – это вечный двигатель. Либо её не усадишь за стол, в кафе или дома, а весь "сухпаек" из пекарни она скормила уткам, – с чувством констатировал редактор, бросая взгляд на дверь при упоминании несносного белобрысого ребёнка. Аксель лишний раз пришёл к выводу, что тепло, которое он испытывал к девочке, не имело под собой как рационального, так и, тем более, логического обоснования.
Касаясь рациона, ничего необычного или подозрительного Рёд вспомнить не мог. Мужчина, впрочем, старался, отчего-то обвиняя в погрешности Чарли в последнюю очередь. Несмотря на разницу в возрасте, Аксель не собирался возражать, что опыт в воспитании детей был у сестрицы гораздо больше, чем у него.
Он пообещал, что если вспомнит, то поставит Рац в известность.
Редактор усмехнулся на обвинение в излишней самостоятельности, бросая лукавый взгляд на венгерку:
– Не понимаю, о чём ты говоришь, – после чего миролюбиво фыркнул, внутренне-таки поёжившись от подобной перспективы.
– Надеюсь, что нет. Иначе в итоге меня посадят, – пробормотал норвежец. Учитывая события в Будапеште, стоило добавить "всё-таки" в конце знаменательного предложения, однако Аксель воздержался.
Венгрия же по-прежнему вызывала в нём будоражащие, с ноткой безумия мысли. В Нью-Йорке он не позволял себе настолько потерять контроль. Наследие Батори, творившей изуверства на европейских землях, сделало, пожалуй, своё дело. Атмосфера была неповторима, но Манхэттен заставлял вернуться с небес на землю.
Рёд улыбнулся шире на заверение подруги, заглянул женщине в светлые глаза:
– Не думаю, что тебе грозило бы навязанное общение. Отцовство, впрочем, звучит как удручающее хобби,– доверительно подытожил Аксель, когда женщина перехватила его за руку, уведомив о том, что грозило Астрид. Рёд на самом деле дернулся, обеспокоенный, сможет ли пятилетняя девочка справиться с ситуацией самостоятельно, но, взяв себя в руки, доверяться не стал. Всё-таки врачебное поприще было уделом Рац, и показывать характер не было как место, так и время.
– Нельзя было предупредить о плане заранее? – Аксель недовольно выгнул бровь, глядя на подругу. – Объяснишь, что твориться в её организме? – от любопытства редактор деться никуда не мог и не хотел.
То, что мелкой полегчает, в общем-то радовало.
– Я свихнусь, если её мать не заберет её в ближайшее время, – обреченно пробормотал под нос норвежец, глядя на кусочек коридора, видневшийся из приоткрытой двери, и тяжело вздохнув.
Он достаточно мягко стряхнул её руку, после чего, выждав положенное время, вышел в коридор.
Астрид обнаружилась сидящей на полу в ванной, однако, несмотря на слабость, выглядела она абсурдно удовлетворенной. Рёд передал племяннице большое махровое полотенце, в которое та уткнулась носом, и, подхватив на руки, отнес в кровать, зная, что в Рац самостоятельности было отнюдь не меньше, чем в норвежской семье.

- Я уже и так пообещала ей кофе, одного удовольствия за раз вполне достаточно, - усмехнулась венгерка. Ближайшие дня два мелкой светила не самая разнообразная на вкусовые ощущения еда, от которой она рано или поздно начнет капризничать и сводить с ума либо мать, либо заботливого дядюшку. Несмотря на то, что девочка вела себя достаточно хорошо для ребенка, испытывающего на себе все прелести отравления, в ангельское поведение в дальнейшем Эс не верила. Все-таки Астрид была ребенком, а детям было свойственно кричать, пищать, капризничать и доводить неподготовленные умы.
Себя Рац относилась как раз к неподготовленным, потому как для длительного общения с чудовищами метр с кепкой ростом, ее нервов и терпения явно было недостаточно.
Насчет отцовства она была с ним согласна на сто процентов. В мире было много развлечений поинтереснее, чем воспитание детей, а если уж хотелось острых ощущений, так в двадцать первом веке это было вообще не проблемой – прыгай с парашютом, взбирайся на Эверест, плавай с акулами. В общем, современное общество предлагало все, что только возможно, чтобы люди не заводили детей от скуки и желания чего-то нового.
- Меня бы напрягал сам факт наличия у тебя малолетнего изверга, которого периодически приходится выгуливать в ближайших парках и умиляться любой ерунде, которую он сделает или нарисует. А вдруг мы бы случайно встретились, когда ты покупал бы ему сотую порцию мороженого? Я бы точно сделала вид, что мы не знакомы, - честно и с самым искренним видом человека, который действительно не любит детей, сообщила Эстер.
Отчего ее понесло разглагольствовать, она не поняла, но, видимо, это было реакцией на стресс. Хотя, говоря откровенно, пока мелкая вела себя прилично, не раздражая и не вызывая желания немножко убить. Что напрягало еще больше – не бывало идеально тихих детей. Ребенок, молчащий больше пяти-семи минут, явно замышляет какую-то гадость. Или уже делает эту гадость, вот именно в этот момент.
- Я предупредила. Раньше, чем она оказалась в ванной, это не считается за «заранее»? – невинно взмахнув ресницами, поинтересовалась женщина, улыбаясь уголками губ. Все-таки отцовские чувства в Акселе проявлялись крайне забавным образом. В таком волнении она не видела его даже в Будапеште, когда вот уж действительно был повод волноваться. Но нет, там он был собран и сдержан, несмотря на то, что перспективы у них были не сильно радужные. Здесь же он переживал так, словно Астрид находилась при смерти.
Рац закатила глаза, почти физически ощущая, что ему неймется пойти и проверить, как там племянница. Вообще-то, ее спокойствие должно было действовать на него умиротворяюще.
Когда он все же ушел к девочке, венгерка спокойно закончила с чаем, положив в чашку Ас сначала одну ложку сахара, а потом, подумав, добавила еще одну. Раздобыв в одном из шкафчиков небольшой поднос, она поставила на него все три чашки и двинула в спальню, откуда уже раздавались голоса.
Астрид лежала в кровати все еще бледная, но уже заметно оживившаяся. Поставив поднос на тумбочку рядом с кроватью, женщина взяла градусник, лежащий на краю. Температура в 38,4 была не слишком подходящей для активной деятельности, но скоро должна была пойти на спад.
- Кофе полагается только здоровым, поэтому пока не выздоровеешь – только чай. А потом будем пить кофе, договорились? – получив одобрительный кивок, женщина забралась обратно на кровать, обращаясь уже к другу, - я выпишу необходимые лекарства и напишу, что ей можно есть.
Пообещав оставить инструкции, женщина вновь повернулась к девочке, вспомнив о вопросе норвежца о том, что происходит в ее организме:
- Рассказать, что с тобой происходит? Аксель, переводи.
Скомандовав ей помогать, предполагая, что мелкая, возможно, поймет не все, Эстер следующие десять минут рассказывала о вредных микробах, обитающих на грязных руках и норовящих вот-вот оказаться в организме, чтобы там размножиться (в переводе для Астрид – захватить власть) и устроить переворот.
Блондинка отчего-то крайне задорно смеялась, насколько ей позволяло общее состояние, и, кажется, все-таки не улавливала главный посыл о том, что грязными руками есть нельзя.
закрыто.