Персефона на полном серьезе раздумывала, стоит ли объяснять супругу, куда он может засунуть своих кошечек и собачек вместе с розочками и сердечками. Наглости и самоуверенности покровителю загробного было не занимать, а это раздражало еще больше. Провинившись, а она была уверена в том, что грешок за суженным непременно есть, он предпочитал всячески уходить от темы и свою вину не признавал от слова совсем. Конечно, легче было обвинить ее в паранойе.
В том, что паранойя по поводу его супружеской верности у нее действительно была, богиня даже не отрицала. То была целиком и полностью его вина, о чем она не уставала с большим удовольствием ему твердить вот уже несколько тысяч лет. Аид, естественно, все отрицал, намекая прямо в лоб, что и до него она невинной овечкой не была. В ответ она всегда предлагала послушать мнение Деметры на это счет, но подобная перспектива его отчего-то не радовала. Не сказать, что Персик сама была в восторге от общения с матерью, но то, что та искренне ненавидела своего зятя, было очень на руку в спорах с ним.
- Не частным сыском? Вот ведь жалость. А постараться для любимой супруги? Уверена, милый, у тебя все получится.
Вскочив с кресла, на котором сидела, Кора пнула ногой в сторону Аида валящуюся подушку нежно-персикового цвета. Следовало всерьез подумать над тем, чтобы перекрасить стены в черный и убрать любые намеки на что-то розовое в пределах ее комнаты.
- Не ошибаешься, - буркнула богиня, проследив взглядом за пальцем супруга, тыкающим в одну из сумок, и тут же добавила, - не смей трогать. Я с тобой никуда не поеду.
И без тебя никуда не поеду. И свали из моей комнаты. И очки мог бы снять вообще-то. Озвучивать этого, правда, она не стала, но считала, что это все явно читается у нее на лице. Особенно, про очки. Айта снова делал вид, будто являлся хозяином положения, не удосуживаясь даже снять очки, разговаривая с ней. И ее это ох, как бесило.
- Из-за тебя Афродита меня заколебала. Перси, милая, все мужчины изменяют, смирись, - передразнив сахарный голосок главной блондинки Олимпа, девушка скривилась. –  ЗА-ДОЛ-БА-ЛО!
Схватив с тумбочки первый подвернувшийся под руку хрустальный бокал с остатками дионисового вина, богиня кинула его в сторону супруга. Бокал красиво пролетел над правым плечом и врезался в стенку, разбившись на множество мелких осколков и оставив на стене кроваво-красные следы капель. Бог подземного царства при этом никоим образом не пострадал. Топнув ножкой от досады, не уточняя, то ли от всей ситуации, то ли от мимо пролетевшего бокала, богиня отвернулась в поисках того, что еще можно кинуть и тут же замерла.
- А ну тихо, - внезапно скомандовала Персефона и подскочила к двери, чуть приоткрывая ее и прислушиваясь. Из холла внизу доносился голос, подозрительно напоминавший голос матери, хотя слов разобрать она еще не могла. В любом случае это было хуже некуда и выражаясь языком современным и более емким, ситуация складывалась дерьмовая. Богиня, конечно, была девушкой независимой и очень хотела показать супругу характер, чтоб знал, с кем дело имеет, если конечно за тысячелетия так и не понял, но вот оставаться и далее жить на Олимпе не собиралась определенно. И дело было даже не в указе Зевса, повелевшего когда-то там первого сентября перевозить чемоданы обратно к мужу, а в том, что жизнь на Олимпе была тоской смертной, да и супруга оставлять она не желала, хотя не призналась бы в этом даже под пытками. Особенно ему. И так самомнение выше небоскребов. Так вот, одно дело был сказать матери, что взяла себе санкционированный отгул на пару деньков, потому что «так не хочется уезжать, мама. Конечно, Аид в курсе», а другое дело, когда Аид, будучи совсем не в курсе, является туда, куда по доброй воле уже пару тысяч лет не захаживал, а она еще и нос воротит и идти отказывается. Деметра же просто тронется от счастья, решив, что дочь наконец-то решила освободиться от тирании этого ужасного, мрачного, невоспитанного и далее по тексту.
- Там мама.
Прозвучало почти как приговор, но быстро захлопнув дверь, Кора повернула ключ. На первое время должно было помочь.

---
Айте всё это начинало докучать. И розовые подушечки, и рюшечки, и поведение жены, на которую жизнь подолимпная явно влияла плохо. Очень плохо. Аид внимательно взглянул на суженную, когда та завершила свой пассаж об Афродите, сдерживаясь, чтобы не проверить температуру – и тут же откровенно поморщился на последовавший комментарий. Голос у Персефоны, что ни говори, был на самом деле поставлен с большой любовью к её голосовым связкам, порождающим прекрасное.

– Поедешь, – как маленькому ребёнку растолковал положение вещей Плутон, игнорируя пролетевший над плечом бокал. Сказывалась выдержка минувший тысячелетий. Летающая посуда в их доме в принципе была явлением обыденным, особенно когда Кора начинала страдать безделием и пытаться взять в толк, что его мимолетные интрижки действительно что-то значили. Аид не скрывал, что её ревность доставляла ему удовольствие, но, в самом деле, всему нужно было знать предел: упираться после того, как он перешагнул через собственную гордость и застрял в этом проклятом месте, обители собственного брата, граничило с извращением и хамством.

– И не трать свои нервы на Афродиту. Дурой была – дурой осталась, – миролюбиво подытожил Айта. Говоря откровенно, эта дамочка его вообще изрядно настораживала, и лишний раз у Плутона встречаться с ней желания не было. Жене, имеющей сомнительную честь общаться с ней на протяжении всего полугода, хранитель подземного царства мог лишь только соболезновать.

Он хотел возмутиться на тему того, что она вообще, чёрт побери, от него хотела, но вовремя заткнулся.

– Могла бы уйти от темы изящнее, – хмыкнул Айта, приближаясь к жене, прислушиваясь к происходящему за дверью. Сложив руки на груди, выглядел Великий и Ужасный крайне недовольно: их разборки прервали, а это значит, что они застревали на Олимп на чуть дольше, чем требовалось. Если только терпение Аида не кончится и он просто не выволочет её за дверь.

– И прекрати командовать, – примирительно отозвался Дит – однако стоило ему услышать комментарий Персефоны, как Аид изрядно помрачнел. Пришли-пришла-пришло. Мало того, что у них и так отношения оставались на невыясненной ноте, так ещё и Деметры для полного счастья не хватало.

– Просто прекрасно, – со всей меланхолией (напополам с сарказмом) отозвался сын Кроноса.

Айта поразмыслил, прикидывая, что будет дешевле: помириться с Корой так, что она захочет отсюда уйти, или лишний раз повидаться с тещей, которая и без того не была его самой горячей фанаткой. Иногда хранителя загробного подбивало рассказать матушке супруги в подробностях какова на самом деле её "кровиночка", но боялся, что тогда Деметра из их с Персефоной обители не уедет. Вообще. Потому что окажется, что её супруг, видите ли, её испортил!

– Хорошо, – раздраженно процедил Плутон и покосился на Кору, – да, я переспал с той блондинкой. Я не помню, как дальше по тексту, но, кажется, я раскаиваюсь – и теперь мы можем идти? – с очевидной надеждой и толикой отчаяния в голосе закончил Аид, слыша, как за дверью голос Деметры раздавался всё ближе.[NIC]Hades[/NIC][STA]муж истерички[/STA][AVA]http://se.uploads.ru/3gP4z.png[/AVA][SGN]
MY FAVORITE PART OF THE GAME: SUDDEN DEATH.
пришел, увидел, закурил. ©[/SGN]

---
Аиду легко было говорить «не трать свои нервы». Сам удовольствия общаться с местной первой красавицей он был лишен, стараясь вообще держаться подальше от праздных олимпийцев, считая их достаточно скучными, чтобы тратить на них время. Были исключения в виде неразлучного дуэта самых читерских божков – Гермеса и Ники, с одним из которых они с незапамятных времен сотрудничали, вторая шла в комплекте, а вместе они были призваны посеять хаос везде, где появлялись, не иначе. С ними даже Цербер не рисковал связываться, а детского восторга Ники, с которым она бросалась к нему каждый раз, когда видела, он вообще побаивался, чем изрядно веселил Персефону.
Так вот Великому и Ужасному, как уже говорилось, не приходилось общаться с Афродитой, с Афиной (которая хоть и была по умнее, но репутацию себе, после того злополучного яблока и провокации Эриды, в глазах богини подпортила основательно) и, Танатос бы ее побрал, с Герой. С последней разговаривать было невозможно вообще – внезапно обнаружив в Коре родственную душу и отчего-то решив, что их брак тоже держится на волоске, она очень уж полюбила раздавать жизненные советы по спасению брака покровительственным тоном. За своим бы браком последила – о твердом намерении Зевса развестись знала каждая божественная тварь.
Муж был лишен дурацких советов и сочувственных фраз а-ля «Аидушка, милый, все женщины истерички». И откровенно говоря, богиня завидовала ему самой черной завистью.
Персефона с мстительным удовольствием отметила, как изменилось лицо суженого при упоминании мамы. Если и было в этом мире что-то, что могло вызвать страх в самом Плутоне, то это был далеко не Кронос со своим восстанием, которого отчего-то боялись все эти олимпийцы со своими внебрачными детками. Нет, даже псих Кронос мерк по сравнению с Деметрой, обладавшей уникальным талантом выносить подчистую мозг. Наведываясь в загробный, она наводила там порядок, проверяла не обижает ли этот тиран ее любимую дочку и уезжала с чувством выполненного долга, зная, что оставила обоих супругов с нервно дергающимися глазами.
Пока Аид размышлял, что уничтожит больше нервных клеток – признание в измене или общение с тещей, богиня тоже пыталась быстро прикинуть, стоит ли игра свеч. Позволить матери продуктивно пообщаться с повелителем загробного, тем самым отомстив за любимую доченьку, но при этом самой же, возможно, оказаться под ударом тяжелой маминой заботы или же добровольно и быстро смыться с супругом в подземное и там уже вдоволь с ним поругаться.
Остановиться на каком-то из этих вариантов ей не удалось. Плутон с весьма недовольным видом таки признался в измене (да еще и с кем, с той блондинкой!) и даже, вот это нонсенс, сообщил, что раскаивается. Видимо, слишком сильно не хотел встречаться вновь с тещей.
Кора выразила свое отношение к его признанию, пролетевшей за его спиной вазой с цветами, разбившейся с оглушительным звоном ровнехонько на том же месте, где уже красовалось красное винное пятно. Будучи женщиной до мозга костей и обладая типично женской логикой, богиня, так усиленно добивавшаяся от него признания, этому признанию не обрадовалась.
- Ты неубедителен в своем раскаянии, так что не можем, - прошипела недовольно девушка, забывая напрочь о приближающейся опасности и складывая руки на груди, - точнее ты можешь проваливать на все четыре стороны и спать с кем угодно, а я остаюсь здесь.
Она собиралась демонстративно открыть дверь, чтобы выпроводить его обратно в загробное, когда раздался настойчивый стук.
«Перси, милая, у тебя все в порядке?»
Кора лениво подумала, что было бы неплохо начать убивать, если ее еще раз назовут милой. Впрочем, следующая мысль была уже на грани с паникой – видеть здесь Аида Деметра не должна была совершенно точно. К тому же, говоря уж совсем откровенно, жест супруга, добровольно пришедшего за ней на Олимп, она оценила, а потому задерживаться здесь сама также не собиралась.
Убедив матушку в том, что она всего лишь переодевается и просто не может выбрать подходящее платье, она пообещала спуститься вниз через десять минут и даже изобразила радость, услышав, что «Афродита уже здесь, вы так сдружились в последнее время». Убедившись, что мать ушла, девушка закатила глаза.
- Ладно, твоя взяла, - обреченно сообщила, отправляясь в гардеробную и выкатила оттуда внушительных размеров чемодан. Когда уезжаешь на полгода, одной лишь сумкой обойтись тяжело, - сейчас они все вместе пойдут вниз и начнут сплетничать. Нам надо как-то проскочить мимо них, чтобы нас не заметили, иначе застрянем здесь до тех пор, пока им не надоест капать на мозг.
Открыв дверцы шкафа, богиня не глядя на мужа добавила, понимая всю абсурдность фразы:
- Не смотри так на меня, я здесь как в Аду. Все розовое, милое, сладкое. Меня уже тошнит.
Решив, что лучше помять одежду, чем остаться здесь и аккуратно все складывать, Персефона открыла чемодан и скинула туда половину платьев, туфель, кофт и прочих вещей, без которых она, естественно, ну никак обойтись не могла.
- Чтоб Зевс провалился со своим идиотским правилом, - раздраженно проворчала богиня, пытаясь закрыть чемодан и, потерпев поражение, обиженно надула щеки, - он не закрывается!

---
Аид взглянул на женушку возмущенно: нет, вы только посмотрите, он ей душу изливает, а она ещё вазы метать продолжает! "Ведьма", – решительно подытожил для себя Айта, после чего, зачарованно задержав взгляд на осколках, фыркнул. Лучше, конечно же, эти вазы, чем те, которые у них в Подземном. Если комнатку жены украшала Деметра, то бог загробного узнавал заботливую руку тёщи. От умиления аж сводило зубы. И как только Персефона выдерживала здесь по полгода. Он бы назвал супругу героиней, но никогда бы в этом не сознался. По крайней мере, пока они не восполнят план минимум и не разгромят половину загробного.
Осталось только придумать, как улизнуть, при этом не привлекая к себе внимания. Аида было тяжело причислить к стану трусов, но всё-таки общение с Деметрой было хобби очень своеобразным. После тысячелетий в загробном тонкости характера своей матушки переставала ценить даже Кора – что, разумеется, давало Деметре в руки дополнительное оружие по поводу того, что муж дочурки очень плохо на последнюю влияет. По мнению Айты, которое канонично расходилось с тем, что принадлежало теще, он открыл Персефоне глаза на настоящий, не обезображенный оттенками розового и персикового мир. И был таков. И ведь еще гордился.
Но, как говорится, муж и жена – одна Сатана. Пара в виде Аида и Коры подтверждала это с завидным упорством и, что самое забавное, вопреки собственным желаниям демонстрировать привязанность.
– Раскаяние оно и на Олимпе раскаяние. Перестань вредничать, – раздраженно прошипел Дит, стараясь не повышать голос, дабы не провоцировать неизбежное. Убедительности Персефоны, с которым та щебетала о тяжелом выборе платья, Аид мог только позавидовать: всё-таки порой наивность олимпийских родственников могла чертовски играть на руку.
– Нет, не остаешься, – оставлять Кору на Олимпе Айта не собирался даже под угрозой бесед с тещей. Собственные труды, направленные на перевоспитание жены, он не мог так просто дать свести на нет из-за её бессмысленных капризов. Ишь чего удумала.
Аид едва сдержался, чтобы не передразнить сахарный голосок. У них всё явно было бы лучше, если матушка супруги минула дверь дочурки, не озаботившись тем, чтобы справиться её состоянием в сотый раз на дню. Когда шаги Деметры удалились, Дит сложил руки на груди, выразительно, не без доли скептицизма бросив взгляд на Кору. От комментариев сдержаться было тяжело, но жена его опередила.
Если бы Айта умел мурлыкать, то, непременно, замурлыкал бы.
На звучание таких слов, как "Ад" и "розовое", в одном предложении Аид смолчал с большим трудом. По поводу богохульства он поговорит с Корой тогда, как только они окажутся на безопасном расстоянии от Олимпа.
Хранитель загробного подпер плечом стену, благосклонно наблюдая за Персефоной:
– Меньше слов, больше дела, – дружелюбно подытожил Айта, курируя чужие сборы.
Праздное настроение, впрочем, продлилось у Аида не долго, заставляя бога возвести "очи горе".
– Насколько я знаю, ты вещи только привозишь. Но никак не увозишь, – фыркнул Дит, после пренебрежительно махнув рукой: – У тебя есть несколько секунд, чтобы решить, какое из платьев ты подаришь Олимпу.
– Иначе это сделаю я сам. Потому что в ином случае обратно нагрянет Деметра переспросить как дела у её дочурки снова и, возможно, не пожелает остаться за дверью, – расплылся в милой улыбке мужчина. Учитывая, что улыбался Айта в достаточно специфических ситуациях, поэтому можно было сказать одно: свалить с Олимпа ему хотелось как можно скорее.
– Или мы сделаем иначе, – пробормотал грек, подцепляя чужое запястье и дергая жену к выходу, – я отправлю за твоим чемоданом эту парочку ненормальных, а сейчас мы идём гулять.
– Просто идём гулять, – как мантру повторил Айта, набираясь храбрости и открывая дверь. – А с чемоданом ты на самом деле останешься здесь.
Их встретило умиротворение коридоров, наполненных слепящим солнечным светом. Осталось держать себя в руках, потому что от представившейся картины убивать хотелось в несколько раз сильнее.
– Надеюсь, ты обойдешься без прощания с мамой?