Затрещало, рассвирепело – и брызнуло. Бальтазар сморгнул и в следующее мгновение выдыхал в холод сгустком пара, вытирая со щеки чужую кровь. Следом раздались крики, поднялась возня, зацокали по мрамору тонкие женские каблучки.

«Люди», без лишней выразительности подумал швед, доставая волшебную палочку из вшитого в подкладку камзола кармашка. «Никакого уважения к организованному терроризму».

Палачи были в сборе, казнь уже началась.

Бальтазар поступил варварски, когда вывел из строя первого простым ударом сжатого кулака по испуганной физиономии. В последней швед не находил ничего удивительного: по большинству своему особи, починяющие террор, были именно такими – затравленными жертвами собственных страхов. С этого образца можно было написать заметку в учебнике для будущих хит-визардов. Чародей услышал, как хрустит под твердым каблуком тонкое древко палочки одного из их сегодняшних рождественских палачей, прежде чем среагировать, выставляя щит, не давая себя зацепить одним из боевых заклятий.

Взгляд следующего палача был осознаннее. Впрочем, несмотря на добровольный визит, довольным своей приобретенной кампанией он не казался. Харт не был в том положении, чтобы его винить за это. Надзиратель даже мог бы продолжить относиться к происходящему легкомысленнее, если бы не почувствовал в следующее мгновение, как режущее заклятие вспарывает шерстяную ткань праздничного камзола. Мужчина знал наверняка, что пострадала плоть, но не считал нужным обращать на это внимания; шоковое состояние могло пойти ему на пользу.

Как человек, который искал этих крыс последние несколько недель, и топил их норы, Бальтазар осознавал, что те, кто оказался заперт в Министерстве, нужны будут ему живыми. Чародей размышлял о том, что наверняка найдутся иные желающие, чтобы развлечься, когда слушал, как хрустят первые кости его партнера по дуэли, и как тот захлебывается криком. Харт был уверен, что они найдут способ привести того в чувство, когда придет время для первого допроса.

Опять что-то закряхтело, зазвенело, лопнуло. Отчасти Бальтазар считал, что происходящее завораживало. Последствия ледяной бомбы нарядили зал лучше Люциуса Малфоя. Эффектнее. Швед решил, что тому, пожалуй, должно было быть обидно.

Бились вдребезги декорации, ломались люди. Воздух пах паникой, безумием и свежей выпечкой. Бальтазар вдруг вспомнил, как всегда ярко выделялся запах свежих булочек с корицей на стокгольмском морозе. В отношении того, что происходило вокруг, Харт предпочитал не удивляться – Великобритания никогда не видела настоящего Рождества.

Он увлекся, когда пропустил его – момент, за которым раздался оглушающий скрежет. Швед рефлекторно взглянул вверх, к потолку, лишь чтобы заметить, как на него мчится острая ледяная глыба. Бальтазар успел посчитать это досадным способом умереть, прежде чем боевое заклинание трамбовало его в холодную каменную стену. На рукав шерстяного камзола быстро прилип иней. Затылок пронзило болью из-за резкого столкновения, а ниже поясницы обещал расцвести красочного вида синяк.

Швед приподнялся, упираясь ладонями, в нескольких метрах от глыбы, когда та все же соскользнула на пол, плюясь мелкими осколками. Харт, впрочем, уже мало обратил на это внимания.

В тот момент у Бальтазара перед глазами плясали разноцветные круги, а на языке чувствовался металлический привкус крови. Всё произошло достаточно быстро, чтобы он смог опознать то ли спасителя, то ли нападавшего.

– Предположим, что Вы хотели быть нежнее, – отметил чародей, разглядывая снизу вверх молодую волшебницу, прежде чем, собравшись после столкновения со стеной, начать подниматься на ноги.

Бальтазар не ожидал, что ведьма рассыплется в извинениях, но всё же не мог не подметить предельную честность, с которой молодая женщина подошла к его замечанию. Было приятно знать, что находились люди, не испытывавшие иллюзий в этот вечер. Шведу не нравился происходящий вокруг балаган, а также наглость повстанцев. В последнее время им отчего-то не сиделось дома. «Синдром нехватки внимания», – решил надзиратель не без ноток меланхолии.

Мужчина отвлекся от философских рассуждений, когда, поднявшись на ноги, почувствовал хватку молодой женщины на своём плече. Отчего-то его это удивило – её забота после ледяного тона и не самого дружелюбного взгляда, которым она его наградила прежде.

– Ещё назовите это карой, – отозвался швед на её замечание о падающем потолке. Не сказать, впрочем, что его сильно интересовал её ответ. На своём веку Бальтазар слышал в свой адрес немало обвинений в бесчеловечности.

– Падающие небеса, – с большим скептицизмом поделился пришедшей на ум метафорой мужчина. Пожалуй, Харт был готов согласиться, что он неслабо приложился головой. Стоило отметить по силе заклинания, что потенциал у ведьмы был впечатляющий.

Ему довелось рассмотреть её внимательнее, когда перед глазами перестали расцветать мыльные пузыри, а ведьма пожелала привлечь внимание заботливым фокусом. Бальтазар отвел её кисть с выставленными пальцами в сторону вежливо, считая вопрос исчерпанным, прежде чем поинтересоваться, ловя взгляд молодой женщины непонимающе:

– Вы заботитесь обо мне или о них?
Затылок всё ещё неприятно ныл, но в планах Бальтазара не числилось рассиживаться в разгар передряги. Отчего-то ему это не понравилось – мысль, что она может сочувствовать этим людям.

– Я в порядке, – подтвердил Харт, давая понять тоном, что разговор о его самочувствии было бы неплохо закончить. Бальтазар мог бы также заметить, что в порядке он был отчасти не её стараниями, однако был надзиратель, несомненно, многим, но отнюдь не неблагодарным кретином.

– Хотели Вы этого или нет, Вы спасли мне жизнь, – поставил её перед фактом чародей. Отчего-то ему показалось, что для неё это также могло сойти за оскорбление, но для суждений о ней ему не хватало информации. Вместо этого Бальтазар честно заметил следом:

– Не люблю быть должным, но спасибо, мисс...

Харт считал, что они могли начать с информации о её имени. Он не желал быть должником у незнакомки.

– Из какого Вы отдела? – между делом поинтересовался Бальтазар. В последнее время в Министерстве Магии было много новых лиц, не все из которых надзиратель утруждал себя запоминать. Он, впрочем, никогда не забывал, какой ценной была информация как в его деле, так и в их время в целом.

Швед огляделся, следом призывая палочку с короткого расстояния простым беспалочковым заклятием, и всё же отступил на небольшой шаг от ведьмы. Он не желал показаться невежливым, но считал, что больше не нуждался в её поддержке, поэтому они могли держать дистанцию.

– Этим людям хватило безрассудства и жестокости взорвать больницу, – напомнил ей Бальтазар, давая понять, что сдаваться столь просто не было в его характере.

– Впрочем, поумерить пыл я могу Вам, пожалуй, пообещать: в любом случае они нужны мне живыми, – жестче подытожил Харт.

Бальтазар не мог не признать её правоту, когда бросил взгляд вокруг: из-за ледяной бомбы окружающее пространство держалось на честном слове.

– Допустим, меня Вы уговорили, – признал Харт, прежде чем поинтересоваться, – а как Вы будете воспитывать их?

Чародей не потрудился предоставить описание местоимению конкретнее, когда подразумевал остальное окружение. Палочки выхватили многие, собираясь постоять за себя, не говоря об отряде хит-визардов, которые частично оказались в практически интимной изоляции с повстанцами. Он невольно подумал, что она слишком молода для того, чтобы не быть идеалисткой.

Бальтазар действительно не бросился в бой снова на ту минуту, но палочки не опустил. Он принял следом во внимание её имя, когда мисс Блетчли представилась, а после не смог сдержаться:

– Теперь понятно, откуда в Вас это, – беззлобно заметил Бальтазар, когда Блетчли заговорила о месте работы. В конце предложения шведа могло значиться всё, что угодно: «пацифизм», «идеализм», «любовь к обездоленным» или наличие точки зрения в целом. Как таковая, она частенько была у людей не в чести.

– Полагаю, мне представляться не имеет смысла, – сделал вывод швед, отчего-то не сомневаясь, что она прекрасно знала, с кем разговаривает. Об этом красноречивее всего говорило её поведение. Фрида Блетчли обладала не в пример благородным видением чрезвычайно неблагородного мира.

– О моей работе Вы, должно быть, наслышаны, – подытожил Бальтазар. Чародей не красовался. Всего лишь констатировал сухой, некрасивый факт о том, что Надзирательная полиция давно обросла множеством историй, некоторыми из которых было пугать детей. Впрочем, швед не мог, не лукавя, сказать, что те не были основаны хотя бы отчасти на реальных событиях. Иногда он считал это полезным: страх, превращающийся в благоговение или отвращение, который маги испытывали при упоминании надзирателей всуе.

Бальтазар видел, что Фриде не нравилась тема их разговора, но не собирался давать поблажек. Ей было лучше не лезть в эту игру, если она причисляла себя к слабонервным.

– Речь идет конкретно обо мне, или Вы имеете в виду моих людей? – живо поинтересовался Харт.

– Лестная характеристика, – легко признал Бальтазар.

– Признаться, я просто хотел с ними поговорить по душам, – чистосердечно сознался надзиратель. – С мертвыми тяжелее находить общий язык.

– Вам это не по душе, мисс Блетчли?

– Моей «банды» здесь немного, – с долей сожаления заметил Бальтазар, оглядывая присутствующих. Похоже, что повстанцев и гостей Люциуса Малфоя раскололо на своевольные группы, когда ледяная бомба взорвалась. Пока что прорваться к остальным вряд ли представлялось возможным, если они не хотели похоронить себя в ледяном склепе.

Бальтазар помнил, что Блетчли говорила о насилии, но всё же поделился наблюдениями:

– Не думаю, что будет верным в данной ситуации покорно сложить оружие, – Харт не желал драматизировать, но считал, что повстанцы сами начали если не войну, то уж точно – это побоище.

Шведу пришлось приложить усилие, чтобы сдержаться от насмешливого взгляда, когда Фрида поинтересовалась о том, что он прежде обозначил абстрактным «это». Его забавляло это, её упрямство. Он бы поинтересовался насчет её возраста, чтобы знать, насколько был вероятен шанс списать её благородные порывы на затянувшийся переходный возраст, когда душа требовала справедливости на каждом шагу, но швед отдавал отчет, что дам об этом спрашивать не стоит. Вопреки некоторым байкам, он был воспитанным мальчиком.

– Ваше любопытство, – не задумываясь, ответил чародей, почти не глядя на ведьму.
Бальтазар бросил на неё странный, непонятный по эмоциональной подоплеке взгляд в ответ, когда она поинтересовалась насчет лести. Он помолчал немного, прежде чем заметить:

– Мне безразлично, что обо мне думают, – отозвался Харт. – Я просто предпочитаю хорошо делать свою работу.

Бальтазар не отреагировал на её пояснение о том, что имелась в виду Надзирательная полиция, как институт, и считал, что комментариев это не требует.

Его в очередной раз обрадовала её храбрость, когда Фрида выказала надежду. Харт позволил себе улыбнуться в ответ, заглядывая ведьме в глаза, но в его случае улыбались не только губы. Впрочем, улыбаясь, он был похож скорее на крокодила, чем на доброжелателя.

– О, это исключительно в Ваших руках, мисс Блетчли, – с подчеркнутым уважением к чужому мнению отметил Бальтазар, прежде чем пояснить необходимое условие. Всего одно – и настолько простое, насколько для некоторых оно оказывалось чересчур сложным:

– Не давайте для этого повода.

Сейчас надзиратель предпочел забыть, что в их беседе ведьма была достаточно близка, чтобы этот повод дать.