Бальтазар видел, что она нервничала, и не считал это зазорным. Он не искал кандидатов, которые не могли связать двух слов из-за нервной дрожи, но испытывал большее подозрение к тем, кто оставался спокоен, неуязвим и уверен в собственной исключительности. Чаще всего это было не к добру.

Лёгкая улыбка тронула губы мужчины, когда он услышал ответ Фриды.

– Смелое утверждение.

Бальтазар взглянул на девчонку внимательнее. Изображение на стекле перед ним пошевелилось, и поверхность отобразила биографические данные. Блетчли. Трое родственников были резидентами Оффшора. Выше среднестатистического. Особенно учитывая, что Энтони Блетчли сумел пройти Процесс вместе с женой – они были погодками. Оба достойные, образцовые представители трёх процентов, недавно воссоединившиеся со своим сыном.

Бальтазар не торопился задавать следующий вопрос, когда Фрида воспользовалась возможностью и задала свой. Мужчине импонировала её прямолинейность.

– Я люблю быть в эпицентре событий, – легко признал Бальтазар. К тому же, ей неоткуда было знать о том, как обычно проходил Процесс и какую роль в нем играл его лидер.

– Моё присутствие здесь тебя смущает? – вдруг спросил Харт. Он не мог позволить ей расслабиться. Процесс не был тем местом, где кандидатам стоило чувствовать себя комфортно. Они должны были быть готовы бороться за своё будущее, как боролся каждый из тех, кто на сегодняшний день числился среди трёх процентов.

Бальтазар снова бросил взгляд на экран. Многие наблюдатели имели одинаковые, заготовленные вопросы – это было частью честного, тщательно выверенного отбора, – но мужчина не торопился начинать со своего списка.

– Я часто встречаю твоего отца. Он вместе с твоими матерью и братом живут в одном из соседних домов, – признал Бальтазар, переведя взгляд перед собой. Он разглядывал в равной степени и Фриду, и её показатели, пляшущие по стеклу.

– Как ты распорядишься своими мозгами и сердцем, если ты не сможешь присоединиться к своей семье в Оффшоре?

Бальтазар улыбнулся, когда Фрида оценила вес его мнения, потому что он был лидером Процесса.

– Одобрение или отказ ты получишь не от меня. Это решит система на основе множества факторов, – отозвался мужчина, объясняя суть Процесса.

– Мы не можем позволить наблюдателям принимать решение на основе их симпатий или суждений, иначе отбор будет необъективным.

Бальтазар, несомненно, лукавил. Система не могла предсказать все варианты развития событий или рассчитать всю ценность вклада того или иного кандидата. Наблюдатели стремились рассмотреть истинную суть каждого, кто стремился стать ребенком Оффора. Истинная сущность, как водилось, раскрывалась в условиях, в которых кандидатам было не позавидовать. Дети, жившие всю свою жизнь в нищете и голоде, получали последний урок, который отделял зерна от плевел – достойных от тех, кому было суждено заселять Оффшор своими потомками.

Бальтазар считал её ответ милым. Трогательным. Фрида была привязана к своей семье, будь та частью Оффшора или Материка. Мужчина снова бросил взгляд на стеклянную панель перед собой.

– Твой брат, Александр, завершил Процесс год назад.

– Тебе стало сложнее выживать на Материке, когда он не вернулся домой, не так ли?

Бальтазар не боялся называть вещи своими именами. Жизнь на Материке было сложно назвать чем-то, кроме непрекращающейся попытки выжить.

– Что станет с твоей бабушкой, если ты попадешь в три процента избранных? Кто позаботится о ней?

Харт наблюдал за девчонкой внимательно, в том числе наблюдая за её показателями на мониторе. Его в самом деле интересовал её ответ. Как Фрида верно заметила, то у неё были и мозги, и сердце.

Бальтазар не изменился в лице, когда она позволила себе спросить о семье.

– У тебя нет доступа к этой информации. Тебе придется стать частью Оффшора, чтобы узнать больше о своих родителях.