Той ночью Торфинн спал сладко, измотанный минувшим вечером. Всё началось со строптивых грязнокровок – и завершилось Фридой, которая продолжала показывать свой характер. Обычно Роули выказывал большее понимание причудам Блетчли, однако терпение не стало его благодетелью в этот раз. Не в первый раз. Этот брак порой приносил больше хлопот, чем Торфинн на то рассчитывал.

Его не мучила совесть за то, что он выместил на ней свою злость. Его не беспокоили кошмары после того, что он сделал с той семьёй магглорожденных волшебников, которые вздумали сопротивляться. Ложась спать, Торфинн ощущал на языке металлический привкус чужой крови – в основном Фриды, но также грязнокровок и своей. Тем вечером было пролито много крови, и это обычно заставляло возбуждённо участиться пульс Роули.

Он не слышал, когда Блетчли перестала баловать его своим присутствием, и продолжил нежиться в постели, пока не почувствовал её губы на своих. Поцелуй был необыкновенно лёгок для того, чтобы потревожить его сон всерьез, однако Торфинн отреагировал быстро, распахивая глаза. Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать смысл сказанного Фридой. Роули молчал, глядя на ведьму пристально, прежде чем приподняться на локтях, разглядывая содержимое стоящего рядом подноса. Фрида не шутила.

Торфинн не был уверен в том, что смущало его больше – лимонный пирог или то, что она предлагала ему свое прощение, которого он, как ему казалось, не искал. Ему не нравилось зарождающееся на этот счёт сомнение.

– Готовить положено прислуге, – отозвался колдун, внимательно разглядывая Блетчли. Саломея, в отличие от Фриды, никогда не подходила к плите, сколько Торфинн себя помнил. В тот момент Роули, исходя из своеобразных соображений, считал поступок Блетчли трогательной глупостью.

Торфинн поднялся на кровати и воспользовался моментом, ловя Фриду за подбородок. Его прикосновение было на удивление лёгким и почти нежным, особенно в сравнении с тем, как Роули вел себя с ней накануне. Его внимание привлекла ранка на губе Блетчли, которой он не придавал значения ночью, движимый эгоистичными побуждениями.

Он ничего не сказал, когда отпустил Фриду и поднялся на ноги. Торфинн снова бросил на поднос с пирогом взгляд, которые некоторые могли посчитать нервным со стороны. Роули был близок к тому, чтобы им руководил примитивный инстинкт "бей или беги", потому  что ему казалось, что он не знал, чего добивалась Фрида своим поступком. Торфинн никогда не видел в жестах доброй воли что-либо доброе, как и считал её предложение о прощении опрометчивым. Роули, несомненно, нашел бы способ загладить свою вину, которую виной чаще всего не считал, однако видел нечто противоестественное в том, что Фрида сделала первый шаг в примирении.

Вопреки инстинктам, Торфинн сделал несколько шагов и протянул руку к вилке, лежащей на подносе. Он не позаботился, чтобы надрезать пирог, когда варварски впился зубцами в тесто, вырвал из выпечки кусок и отправил тот в рот. Ощущение было странное – в основном из-за того, что он знал, кто это приготовил.

– Вкусно, – пробормотал Торфинн, вынеся свой вердикт после недолгого молчания.

Он взглянул на Фриду снова странным, не до конца понятным взглядом, прежде чем вдруг объявить:

– Я позавтракаю в Министерстве.

Роули не утрудился объяснить, что это предполагало то, что он сможет взять пирог с собой. По крайней мере, именно это собирался сделать колдун.

Торфинн вдруг усмехнулся, поймав взгляд Фриды:

– Мы сможем поговорить о том, как я заслужу твое прощение, вечером.

Они разошлись полюбовно в вопросе примирения, и с того вечера Торфинн держал себя в руках. Он предпочитал считать инцидент с лимонным пирогом причудой Фриды и не видел поводов для того, чтобы Блетчли захотела возиться на кухне снова. Роули испытывал неясные чувства и желания, когда представлял, что Блетчли вздумает готовить ему завтраки чаще.

Колдун не ожидал подвоха, когда перед ним спозаранку явился домовик. Тот привычно уведомил Торфинна, что завтрак был приготовлен – однако что-то в его виде не давало мужчине покоя. Колдун не знал, чего ожидать, но ему хватило одного взгляда на прислугу, чтобы тот затрепетал ушками и добавил, что миссис Роули ожидает его на кухне. Потому что миссис Роули снова пренебрегла помощью эльфов и готовила сама. Торфинн остановил его до того, как несчастный стал бы молить о пощаде, и направился вон из спальни, не особенно заботясь о внешнем виде. Роули был в замешательстве, пытаясь припомнить, когда он себя плохо вел за последнюю неделю. Лимонный пирог, как ни крути, ему достался именно за нехорошее поведение.

Торфинн считал, что Фрида перешла границы, потому что им не полагалось быть на кухне, не то что завтракать в подобных условиях. Роули замешкался, прежде чем перешагнуть порог помещения, однако ведьма решила всё за него, поймав за руку. Торфинн отвлекся на поцелуй, но в остальном выглядел напряжённо.

Блинчики на завтрак не беспокоили Роули, зато беспокоило всё остальное. Он считал, что узнай о выходках Фриды мать, Торфинна бы уже заверили, что его благоверная тронулась умом.

Роули необыкновенно мягко коснулся пальцами женского лица, надеясь, что это остановит ведьму и её суету на мгновение, и заглянул Фриде в глаза. Ему было необходимо знать ответ на один простой вопрос, прежде чем он примет её трогательное предложение.

– Зачем ты это делаешь? – аккуратно поинтересовался Торфинн. В его голосе слышалось искреннее недоумение, а также отголосок подозрения.

– За что ты забрала мою кухню в этот раз? – Роули изогнул губы в неожиданной улыбке и немного склонил голову, продолжая разглядывать красивое лицо ведьмы.