Эвелина не раздумывала долго, принимая предложение о стажировке. Оставаться в отчем доме было перспективой сомнительной для ее вполне сложившегося в школе уклада жизни. Нравоучения родителей, их вечные наставления, уверенность, что они знают, несомненно, лучше, как ей следует жить и что делать... В общем, Мара, говоря по простому, сбежала при первой же возможности, и не чувствовала ни минуты угрызений совести по этому поводу. Любить родителей легче всего было издалека. Туманный Альбион, расположенный в достаточном отдалении от Стокгольма казался вполне подходящим выбором. Она обещала им писать, зная, что забудет об этом обещании уже к вечеру. Знала она также, что они не постесняются напомнить ей, если будут жаждать общения. В семье Роули в подобных вещах царило удивительное взаимопонимание.

Эва не нуждалась в провожатых, чтобы найти дорогу к поместью дяди, а потому, прибыв несколько раньше оговорённого времени, позвала домовика, поручая разобраться с  чемоданами, и направилась по хорошо знакомому ей адресу. Она бы предпочла не обременять себя лишним общением с родственниками, однако поиск достойного жилья требовал времени, а Торфинн был так любезен предложить остановиться у него. И, конечно, его матери, которая отличалась своеобразным деспотичным нравом. Шведка насмотрелась на подобных женщин в Дурмстранге, если учитывать, что женщин там в принципе было не так уж много, а потому испытывала к ним трепет, смешанный с раздражением. Юной Роули достаточно было собственного деспотичного нрава, и она, со всей присущей ей самоуверенностью, полагала, что если кто-то и будет устанавливать правила в отдельно взятом замкнутом пространстве, то это должна быть она. Лезть в чужой монастырь со своим уставом она никогда не стеснялась.

Она объявилась на пороге дома в интригующий по своей сути момент. Скользнула цепким взглядом по гостям Торфинна, отмечая почти военную выправку, строгую форму с характерными знаками отличия, знакомую серьезность, присущую студентам Дурмстранга на тренировках. Улыбнулась приветливо, ловя взгляд одного из них и наблюдая за тем, как родственник выставляет их за дверь.

Девушка вскинула брови в дружелюбной насмешке, заслышав фамильярное, домашнее обращение. Она не возражала, помнила Торфинна из детских воспоминаний. Разве что в славные шестнадцать, когда она с родителями в последний раз гостила в этом доме, ее светлую головку занимали иные мысли, чем тесное и близкое общение с дальними родственниками. Поэтому сейчас она наблюдала за дядей с живым интересом. В особенности — за его впечатляющим радушием.

— Не думаю, что «прелестное» — действительно подходящее определение, — она усмехнулась, поясняя, — папа называет меня чудовищем.

Мара считала, что они могли не размениваться на любезности, тем более, что ее интересовало сейчас совсем иное. Например, зачем вообще приходили эти очаровательно серьезные мужчины, которые явно не приходят без повода.

— Не возражаешь, если я займу твою комнату, когда тебя заберут в Азкабан? — шведка поинтересовалась невинно, следом весело улыбнувшись, — или мне показалось и это вовсе не из…

Девушка запнулась, чуть хмурясь, не находя в памяти английской аналогии с их правоохранительной системой. Впрочем, это не имело серьезного значения.

— Ты меня понял, — она заявила уверенно, полагая, что комментарий про Азкабан внес необходимую ясность.


— Они пришли по твою душу?

Морана не имела в виду ничего всерьез, подначивая родственника. Сняла с плеч пальто, устав топтаться на пороге, передала домовику, разобравшемуся к тому моменту с вещами.

— Расскажешь?

Эвелина считала определение, родившееся внезапно, занятным и, пожалуй, наиболее подходящим в контексте ее характера. Сочетание обманчиво милого, отчасти невинного вида, с неприглядным порой характером, приносило определенные плоды, от которых она, пожалуй, ни за что не отказалась бы. Ее все устраивало, его — кажется, тоже.

Она кивнула, подтверждая, когда Торфинн подсказал ей правильное слово. В названиях, как и во всей структуре Министерства магии ей еще предстояло разобраться, учитывая, что она метила не куда-то, а в аппарат действующего Министра, но не сомневалась, что справится с этим и справится достаточно быстро. У нее в арсенале была отличная память, удивительное внимание к деталям и поразительная уверенность в себе. Ну, и приятным бонусом, родственник, работавший в одном из подразделений Министерства и очевидно разбиравшийся в том, как там все устроено. В общем, теряться она не собиралась.

Мара не сдержала любопытства во взгляде, стоило Соломону прояснить причину визита авроров. Она многое слышала о происходящем в Англии, в том числе от родителей, но испытывала сейчас особенно живой, подростковый интерес. Стокгольм был до скрежета зубов спокойным. Убийство, если до этого доходило, вызывало шумиху из-за того, насколько это было редкое событие. В тоне Роули не было ни удивления, ни особого впечатления, ни даже скорби. В том числе, относительно теракта в небольшой деревеньке у подножия их школы. Она была там однажды в детстве.

— Теракт? — девушка переспросила, считая слово интересным для обозначения происшествия. — Что же там произошло?

Морана взглянула на мужчину внимательнее, улыбаясь, впрочем, в ответ на его веселье. Она полагала философски, что они все были способны перейти черту, а потому, казалось, не удивилась бы, будь это так. Ее вообще было сложно удивить человеческими пороками.

— Не удивило, — она повела расслабленно плечом, следом все же добавляя, — но огорчило бы. Кто-то должен помочь мне вникнуть в то, что у вас происходит.

Она улыбнулась очаровательно, не теряясь и проходя за ним.

— На днях должна начаться моя стажировка в Министерстве. Надеюсь, она оправдает мои ожидания.

Не оправдать ожидания будущего руководства она не боялась, а вот то, что ей может оказаться скучно, было неприятной перспективой. Впрочем, она надеялась, что, учитывая общую остановку, скучать ей не придется.

— Мне показалось, что работать в вашем Министерстве будет интереснее, чем в Стокгольме. 


— Не представляю, чтобы в Швеции мог твориться такой бардак, как у вас, — она фыркнула, не стесняясь выражать свое мнение на счет того, во что превратилась благополучная, казалось бы, Англия. Ведьма, впрочем, не осуждала, а собиралась получать удовольствие. — Мне это нравится.

Эвелина считала Саломею заносчивой старой стервой и не медлила, когда поделилась с ней этой светлой мыслью. Саломее та, очевидно, не понравилась, и она разразилась гневной тирадой, щедро сдобренной проклятиями и оскорблениями, призванными, вероятно, пронять девчонку, однако шведка стояла на своем. Нрав был слишком бойкий, а язык острый, чтобы спустить с рук старой карге нелестные выпады в адрес ее родителей. Она могла сколько угодно считать свою, истинно английскую ветвь, главнее — девушке не было до этого никакого дела, однако ей стоило держать язык за зубами во всем, что касалось Магнуса и Астрид. Иначе, а младшая Роули готова была это обещать, ее жизнь грозила методично превратиться в ад.

Морана не стеснялась в выражениях и не стеснялась хлопать дверьми огромного поместья, удаляясь демонстративно к себе в комнату. Торфинна в тот момент дома еще не было, но того, что он узнает об этой ссоре, девушка не боялась. В конце концов, она не обязана была уважать его мать лишь за эти сомнительные родственные связи. Вот без них она бы точно обошлась. Впрочем, предположить, что Саломея так беззастенчиво нажалуется, она не могла тоже. Не хватало фантазии. Эва никогда не жаловалась, если не могла победить в драке.

Стук в дверь застал ее врасплох, когда она стояла перед туалетным столиком, расчесывая волосы. Девушка повернула голову, бросая короткий взгляд на мужчину, а после вновь на свое отражение в зеркале, обозначая демонстративно, что то интересует ее куда больше, чем претензии его полоумной матери.

Она повела плечом равнодушно:

— Бывает.

Перебросила волосы на одно плечо, чтобы удобнее было снять цепочку с шеи, но не успела сделать это сама. Почувствовала, как на мгновение сердце пропустило удар, наблюдая за ним внимательно в отражении, и еле заметно напряглась.

Она почувствовала как мгновенно вспыхнула внутри ярость от его попытки указывать, как ей подобает себя вести. И от угрозы, словно они выступали для нее благодетелями, приютив у себя.

— Тогда пусть твоя мать научится держать язык за зубами, а не бежит жаловаться к тебе.

Морана отозвалась холодно, оборачиваясь к Торфинну резко. Пробежалась взглядом по его лицу, кривя следом губы в усмешке.

— Ты всерьез угрожаешь мне тем, что выставишь меня отсюда? Я могу уйти хоть сейчас. 


— И ты, и твоя мать забываете, что я не пропаду без вашего покровительства.

Эвелина считала, что контролировала как минимум себя. Ей стоило это определенных трудов, но если бы действительно не сдерживалась, идя на поводу у собственного раздражения, Торфинну вряд ли это понравилось бы. Однако это вовсе не значило, что она должна была терпеть то, что ей говорила его мать, которую он так отчаянно теперь защищал. Похвально, вероятно, но ее вовсе не трогали их трепетные семейные отношения.

— Торфинн, ты же знаешь, что советы уместны лишь когда их просят? — она взглянула на него с вызовом, вздергивая подбородок. Играя по его правилам, раз уж он вздумал делать из нее дуру, манипулируя формулировками.

Она чувствовала его напряжение, потому что он находился слишком близко. В какой-то степени неприлично, учитывая ее вид, поздний час и ее спальню. Не оставляя между ними расстояния, вжимая в трюмо так, что она чувствовала его где-то на уровне бедер. Она держалась ровно, не пытаясь отклониться неосознанно назад и не «нападая». Ровно, с уверенностью, что имеет право требовать уважения.

— Если в местные обычаи входит смотреть в рот тебе и твоей матери, позволяющей себе выпады в сторону моей семьи, то я соберу вещи прямо сейчас. 


— Если же нет, то передай своей матери, чтобы больше никогда не трепала языком о моих родителях.

Роули взглянула на родственника внимательно, испытывая нездоровое, странное желание вывести его из себя. Она чувствовала, что ему стоило определенных трудов держать себя в руках. Ведьма скользнула предусмотрительно рукой за спину, на память нашаривая, на всякий случай палочку, убеждаясь, что она рядом.

— Не дерзить тебе, а то что? Что ты сделаешь, Торфинн?

Морана коснулась пальцами левой руки его плеча небрежно, чуть напирая, в примитивном сигнале, призывающем отодвинуться и уважать дистанцию между ними.

— Я не люблю, когда меня пытаются загнать в угол.

Эвелина не имела привычки благоговеть перед кем-либо. Попытки заставить ее бояться лишь раздражали и раззадоривали в ее уверенности, что если кто и может показывать зубы, если кто и обладает на то моральным правом, то это она. В ее голове не было сомнений на этот счет, она никогда не росла тепличным цветком, который оберегали родители от внешнего мира, никогда не пасовала в школе перед теми, кто был очевидно сильнее, и никогда не допускала мысли о том, чтобы подчиняться кому-то в его безумных правилах. Не собиралась она делать этого и сейчас, осознавая прекрасно, кто она есть. Что бы ни думал ее родственник на этот счет.

Она не стеснялась признавать, что провоцировала его намеренно, желая посмотреть, на что он может быть способен, кроме пустых угроз. Ею руководил азарт, а не здравый смысл, и она не ожидала, что он перейдет к действиям всерьез. В особенности, к настолько унизительным. Пощечина не была болезненной. Скорее призванной показать, где ее место в этом доме.

Морана сцепила зубы, ловя его взгляд колючим и злым своим. Щеки вспыхнули не только и не столько от удара, сколько в гневе от осознания произошедшего. Она не сводила с него глаз, позволяя высказаться, пока в голове билась набатом мысль, что он ответит за это. Что он не имеет права поднимать на нее руку безнаказанно. Она, черт возьми, не была какой-нибудь грязнокровкой или девчонкой, которую он подобрал с улицы и мог творить все, что ему вздумается.

Ведьма не дернулась, когда он качнулся в ее сторону, держась ровно и напряженно. Фамильное кольцо на пальце раскалялось постепенно, не обжигая ее всерьез, готовое в любое мгновение проучить обидчика, стоило только ей этого захотеть.

Она провела рукой по столешнице вновь, теряя терпение от того, что не может найти свою палочку. Торфинн продемонстрировал ей ее, когда она уже готова была обернуться, заставляя на мгновение потерять самообладание. Она выругалась некрасиво, вздергивая подбородок с вызовом.

— Этого ты хочешь? Чтобы я боялась тебя?

Роули перевела взгляд на палочку, испытывая практически физическую неприязнь к тому, что она находилась в его руках. Она с детства терпеть не могла, когда кто-то забирал ее вещи без спроса. В особенности, забирал палочку, с которой, вероятно, каждый маг чувствовал всегда особую связь.

Она взорвалась, выходя из себя, стремительно, выставляя вперед кольцо и не испытывая сомнений, когда отбросила Торфинна в стену мощной волной. Сделала несколько шагов вперед быстро, наклоняясь к нему и выдергивая из рук свою палочку. Наставила на него, держа ее твердо, и прошипела зло:

— Это ты должен меня бояться, Торфинн.

— Не смей больше поднимать на меня руку.

Эвелина испытывала легкий, волнующий восторг, наблюдая за родственником. За каплей крови, выступившей на месте пореза от осколка вазы, от отчасти беспомощного положения на полу. Не позволяла себе расслабиться, но наблюдала за ним почти завороженно, получая удовлетворение от его растерянности. То, что с ним редко позволяли обращаться подобным образом, было очевидно. Очевидно было и то, что он явно недооценивал ее, если считал, что ее может остановить унизительная пощечина. Вероятно, лишь раззадорить в желании заставить его поплатиться за необдуманные поступки.

Она не успела среагировать, пропуская момент, когда в руке мужчины оказалась палочка. Не успела испугаться, лишь вскрикнуть следом от неожиданности, когда хлыст обхватил крепко ноги, заставляя покачнуться, а после рухнуть на кровать, нелепо выставляя руки вперёд в попытке смягчить удар. Зашипела зло, почувствовав следующий удар, словно намеренно ещё более унизительный. Словно она была провинившейся девчонкой, которую можно было наказывать за проступки. Словно кому-то это было дозволено вовсе.

Морана развернулась ловко, не желая оставаться в дурацком, беспомощном положении перед ним, сжимая палочку в руке крепко. Ухо обожгло его тёплым дыханием, и она почувствовала, как по коже пробежали мурашки от его едва заметного прикосновения и обещания, прозвучавшего так, чтобы не оставить сомнений в его словах. Она отчего-то не сомневалась, что он на это способен. Ее это лишь распаляло, вызывая причудливое, нездоровое волнение.

Девушка затихла, не стремясь к резким движениям, позволяя ему высказаться. Взглянула на него снизу вверх сдержанно, позволяя ему на мгновение удостовериться, что она принимает его правила игры. Что он победил, что он сильнее и опытнее. И, несомненно, прав.

Она ударила пяткой резко, попадая куда-то в солнечное сплетение, вкладывая в это движение всю силу, на которую была способна в этом дурацком по своей сути положении. Пользуясь тем, что он, упиваясь своим превосходством, не торопился отстраняться совсем. Роули не волновало сейчас ни то, как она выглядела, ни задравшаяся неприлично тонкая ночная сорочка, ни то, что драка была неподобающим методом решения  проблем. Она собиралась оставить последнее слово за собой, а на войне не было плохих методов.

Мара взмахнула палочкой резко следом, не медля, произнося режущее заклинание и ещё одно вдогонку, вспарывая кофту и кожу на груди. Поднялась с кровати, не теряя ни секунды и пользуясь его замешательством, не стремилась убегать, наоборот сокращая между ними расстояние в одно мгновение, пользуясь его же приемами, подходя ближе. Вцепилась левой рукой в шею, вгоняя ногти в кожу, приставила палочку к груди впритык, не обращая внимания, как ткань пропитывают выступившие капли крови.

— Если я захочу, я и с тобой справлюсь, Торфинн.

Эвелина не могла сказать, чего добивалась. Вывести его из себя, посмотреть, как он, такой самоуверенный и властный, смотрит растерянно с исцарапанной щекой, не ожидая отпора. Ее это забавляло, до пугающего веселило, позволяя ей не сдерживаться в проявлениях собственного безумия, оберегаемого и тщательного сдерживаемого. Скрываемого от посторонних. Он провоцировал сам, позволяя ей это, и должен был быть готов к тому, что ее реакция ему не понравится. Или понравится слишком сильно — она не ручалась за то, что возбуждало его в желании поставить ее на место.

Она не ожидала, что его месть будет варварской. Он, конечно, прекрасно понимал, какое значение имела волшебная палочка для любого. Понимал он и то, насколько грязно он играл, не просто отбирая у нее ее, но ломая. Оставляя беспомощной, без магии, без самой мощной и верной защиты, без рук, ног, еще одного органа чувств. Она чертовски любила свою палочку, чувствуя ее тонко, гордясь их чудным, мелодичным тандемом.

Морана жаждала его страданий. Задыхаясь, вцепившись в его запястье до кровавых отметин, стараясь отвести в сторону и с каждым мгновением по крупице сдаваясь, она проклинала его мысленно на чем свет стоит. Знала, что не оставит это просто так. Убьет его рано или поздно за то, как он посмел с ней обращаться. Она ловила воздух жадно, билась под его рукой, пытаясь оттолкнуть, не собиралась сдаваться так просто, но неотвратимо сдалась. Замерла, прикрывая глаза и забывая сделать последний вдох.

Она рухнула на пол обессиленная, не имея возможности при всем желании удержаться на ногах. Прокашлялась, восстанавливая дыхание, бросила злой, разъяренный взгляд на мужчину, ненавидя его сейчас. Коснулась пальцами горла, словно убеждаясь, что ей более ничего не мешает вздохнуть глубоко, брав воздуха в легкие. Ей нужно было время, чтобы отдышаться, но она не собиралась доставлять ему удовольствие собственным жалким видом.

Роули поднялась неспешно, не обращая внимания на то, сколько усилий ей пришлось приложить для этого. Выпрямилась упрямо, направляясь к трюмо, бросила взгляд на собственное отражение, разглядывая без неприязни, но не слишком довольно. Ей не нравился румянец, проступивший на лице, и взбудораженный вид. Держать себя в руках давалось с трудом, и она корила себя каждый раз, срываясь, но в этот раз отчего-то все было по другому: свободно, волнующе, безумно. Побыть немного той, кем она была на самом деле, всегда было приятно.

Она поймала взгляд Торфинна в отражении, разглядывая внимательно, скользнула взглядом по царапине на щеке, опустила вниз, подмечая порез. Скривила губы в злой усмешке.

— Пошел вон из моей комнаты.

Эвелина не могла оставить все так, как есть. Торфинн перешел черту, запуская необратимый процесс, игру, правила которой никто из них не мог знать точно. Вероятно, потому что их не было вовсе, и в лучше случае они писались на ходу. Ему стоило держать язык за зубами, если он хотел, чтобы тот оставался с ним в целости и сохранности еще долгие годы. Она раздумывала об этом несколько приятных мгновений — как скормила бы его псу в доме родителей, чтобы родственник больше никогда не лез не в свое дело.

Ее задело это не меньше, чем пощечина и сломанная палочка. То, как он отзывался о ней, какая она, о том, какой хотели видеть ее другие. О негласной сделке, которой ей приходилось придерживаться, навязанной против ее воли, чтобы ее любили. Ее никогда всерьез не волновали школьные правила. Сдерживало ее то, что дома правила были ничуть не лучше, и ей приходилось с ними мириться, если она хотела получить одобрение отца.

Роули отправилась в Косой переулок с самого утра, воспользовавшись помощью домовика. Вряд ли кто-то мог сравниться мастерством с Григоровичем, но о местном изготовителе волшебных палочек она была наслышана. Что ж, вероятно стоило проверить настолько ли он был хорош, как рисовала его общественность. Это было лучше, чем пересекать огромное расстояние, чтобы получить новую, подходящую ей палочку.

Палочка сама прыгнула ей в руки из нескольких предложенных стариком. Приятно холодила тонкую кожу, лежала в руке ладно. Была очевидно своенравной, но обещала вместе с тем, что они подружатся. Ее волновало лишь то, чтобы они сошлись в тех темных, необузданных, мрачных желаниях, таившихся в глубине девичьей души.

Морана вернулась домой в приподнятом настроении. Не избегала Торфинна, держалась с достоинством, даже словно приветливо. Она встала из-за стола после ужина, сбегая в комнату торопливо, запираясь и не выходя более до самой глубокой ночи. У нее было время, чтобы все обдумать. В том числе, чем может обернуться ее выходка. Она не скрывала от себя, что была движима жаждой возмездия, а не здравым смыслом.

Ведьма дождалась, пока поместье погрузится в глубокий сон, выскальзывая из комнаты тихо, пробегая на носочках до комнаты Торфинна. Приоткрыла дверь осторожно, заходя внутрь и подходя к кровати. Он спал крепко, она слышала это в его размеренном, спокойном дыхании.

Мара включила ночник и взмахнула палочкой, не раздумывая долго, накидывая на горло родственника невидимую петлю, обнимающую его практически ласково. Не щадила, вкладывая в заклинание всю имеющуюся силу. Он начал задыхаться через мгновение.

Она наблюдала за тем, как краснеет его лицо и вздуваются от напряжения вены. Чувствовала торжество, поднимавшееся в душе. Он должен был получить по заслугам, понять, что не мог обращаться с ней так, как ему вздумается. Она всего лишь возвращала ему то, что сделал он с ней вчера.

Эва отпустила его неохотно, с ноткой детского каприза ребенка, не насладившегося игрушкой в полной мере. Отпустила лишь потому что осознавала и отчасти боялась того, что если не отпустит сейчас, доведет начатое до конца. Улыбнулась неожиданно мягко, даже тепло.

— Я сделала это лишь для того, чтобы ты понял — это я превращу твою жизнь в ад. Стоит мне только захотеть.

Она проговорила обманчиво мягко, не оправдываясь, но желая втолковать ему как маленькому ребенку.

— Чтобы ты ни делал, Соломон, я найду способ навредить тебе больше.

Морана торжествовала, глядя на беспомощное, задыхающееся лицо Торфинна. Раскрасневшееся, обезображенное судорожными попытками вдохнуть, вдохнуть глубже, наполняя опустевшие легкие. Ей нравилось это — ощущать власть над ним в это мгновение, пусть редкое и недолгое, но она знала наверняка, что он вряд ли когда-нибудь сможет его забыть. Все очевидно шло не так, как он привык, и ее это подстегивало лишь больше в желании продемонстрировать собственное превосходство. Она потеряла бдительность так нелепо, упиваясь происходящим, что не заметила как в руку мужчине скользнула волшебная палочка.

Мир погрузился во мрак стремительно, заставив ее пораженно ахнуть. Напрячься, замереть, на мгновение переставая дышать, лишь вглядываться в темноту, стараясь разглядеть хоть что-то. Бессмысленно, бесполезно, потому что свет погас, словно его никогда и не было, не существовало в ее мире вовсе.

Она слышала его шаги, слышала, как он скользнул за спину. Почувствовала прохладное прикосновение к коже. Ей стоило всех ее сил держать себя в руках, не срываясь на истерику. Стараться не доставлять ему удовольствие, демонстрируя страх и слабость. Она боялась, но боялась сейчас не его.

Ужас, словно помноженный в сотни раз, охватывал ее постепенно, заставляя напрячься все мышцы. Сжаться, пытаясь исчезнуть, спрятаться от чего-то пугающего, надвигающегося на нее из темноты, окутывающего все естество. Чего-то так тесно связанного с ним, стоящим у нее за спиной. Он был автором этого кошмара, неосознанного и неосязаемого. Она чувствовала как по коже, под его рукой пробегает мелкая дрожь. Она редко была настолько беспомощна и сейчас ее сводило это с ума.

Вдох, судорожный, лихорадочный в попытке прийти в себя. Зажмуриться, открыть глаза вновь, чтобы убедиться, что ничего не изменилось. Повторить еще раз, не желая верить в происходящее, боясь того, что будет дальше. Зашипеть от боли, вынужденно откидывая голову назад.

— Ублюдок, — говорить, к счастью, она еще могла, не стесняясь в выражениях.

Ей, вероятно, действительно стоило его убить. Дать задохнуться вместо того, чтобы великодушно даровать жизнь, которую он не ценил.

Эвелина сорвалась внезапно. Ужасу, окутавшему ее, был необходим выход, и она забилась со всех сил, пытаясь вырваться. Она все еще держала в руках палочку, но сейчас, с отчасти помутившимся рассудком, не находила ей применения, брыкаясь в самом естественном желании убежать и спрятаться. Как можно дальше от него. Она ударила его локтем, попадая в бок, наступила пяткой на ногу, дернулась вперед. Вырвалась в темноту и замерла, тяжело дыша, от вновь охватившего страха перед неизвестностью.

— Что ты сделал? — она хотела, чтобы ее голос звучал требовательно, но дрожь в нем выдавала ее с потрохами. — Однажды я действительно убью тебя Торфинн, даже не сомневайся.

Ведьма сделала шаг назад неосознанно, панически, налетая следом на что-то. С трудом удержалась на ногах, чертыхнувшись, выкрикивая следом в злой, яростной истерике:

— Будь ты проклят, Соломон! Верни мне сейчас же зрение!

Морана медлила. Вместо того, чтобы бить на голос, действуя резко и быстро, взяв себя в руки, она медлила напуганная, не уверенная в том, что это даст результат. Не уверенная, что попадет туда, куда нужно, осознавая, что у нее не будет еще одной попытки вырваться, и по-дурацки, нелепо не делая ничего вовсе в страхе ошибиться.

Она вскрикнула от боли и неожиданности его прикосновения, когда он заломил руку ей за спину, выворачивая в суставе. Ведьма сжимала палочку в руке крепко, судорожно, цепляясь за нее как за последнее спасение. Не желая выпускать из рук, зная, что после этого будет обречена. Теплое древко в руке давало иллюзию защищенности, уверенности. Однажды он уже лишил ее палочки, и она чертовски не хотела, чтобы это повторилось вновь.

— Тебя возбуждает, когда тебя боятся, Торфинн?

Эвелина говорила наугад, но была уверена в том, что не ошибается. В его прикосновениях к коже и таком близком, чуть потяжелевшем дыхании она улавливала отчетливо то, о чем говорила. То, что нравилось ей самой. Они были похожи больше, чем могло показаться на первый взгляд.

Она выронила все же палочку, зашипев недовольно и вполне конкретно обозначив, как далеко ему стоит катиться. Ей давалось это с трудом — справляться со страхом, сковывающим тело, и она цеплялась за ненависть к родственнику за спасительный круг, чтобы не погрязнуть в этом мраке. Так было удобнее и привычнее и не было места иррациональному, неразумному ужасу, отошедшему сейчас чуть в сторону, но все еще сидевшему на подкорке. Она чувствовала его, но сопротивлялась из-за всех сил.

Морана не удержалась на ногах, когда Роули толкнул ее вперед. Выставила руки отчасти беспомощно в попытке сгладить приземление, а после почувствовала под ладонями мягкую поверхность кровати. Дернулась, пытаясь перевернуться и тут же подняться, но больно ударилась коленкой, ощущая следом, как он прижимает ее к кровати.

Она почувствовала, как по коже пробежали мурашки, теперь — от его неожиданного, странного прикосновения губами к коже. От теплого, взбудораженного шепота у самого уха. От того, как бесстыдно, бесцеремонного скользнули его пальцы под подол ее платья, заставляя выдохнуть в растерянности судорожно, сбивчиво. Без зрения ощущения усиливались многократно, и его близость сейчас воспринималась абсурдно иначе.

Ее сбивало это с толку — смесь эмоций, затуманивавших сознание. Страх, ярость, волнение. Она пыталась задергаться, стараясь отпихнуть его от себя, но признавала затею бессмысленной. Он был сильнее и тяжелее, и она билась под ним беспомощно, ощущая в полной мере собственную слабость. Ее это злило.

Мара затихла внезапно, поднимая руку неловко, касаясь его лица аккуратно, почти трепетно. Компенсируя отсутствие зрения невесомыми прикосновениями, пробегая подушечками пальцев по скуле, опускаясь ниже к губам. Подалась к мужчине, касаясь его губ своими словно неуверенно.

Она сжала острые зубки резко, прикусывая со всей силы его губу, чувствуя следом солоноватую кровь на языке. Сжала лишь сильнее, не отпуская, а рукой, обхватывавшей практически нежно, впилась ногтями в кожу на шее.

— А может, тебя возбуждает, когда с тобой обращаются так? — ведьма усмехнулась отчасти безумно, сплевывая его же кровь перед собой, туда, где предположительно должно было быть его лицо.

— Что чувствуешь ты, Торфинн?

Они закончили с разговорами быстро. Эвелина лишь напоследок огрызнулась в ответ на заявление, что она сумасшедшая, а более не считала нужным говорить что либо, выдыхая судорожно. Вне зависимости от того, как это видел Торфинн, она сама не ощущала себя жертвой обстоятельств и не собиралась ставить ему это в вину. Что угодно иное - ужас, который он заставил ее испытать, потерянное зрение, но не то, что происходило в этот момент. Впрочем, стоило признать, что отсутствие зрения, обострявшее иные органы чувств, удивительно играло им обоим на руку.

Она коснулась его лица вновь уже после. Мягче, аккуратнее, не стремясь больше сделать больно, в отличие от того, как впивалась в его кожу ногтями ранее. Устало, приходя в себя и стараясь восстановить сбившееся тяжелое дыхание. Он, несомненно, был совершенно сумасшедшим, пусть и пытался обвинить в этом ее. Она знала, что это не так. Что, в отличие от него, хотя бы пыталась делать вид, что следует принятым нормам и правилам. Ведьма не знала, как он привык обращаться с другими, но полагала, что нормы он признавал лишь тогда, когда они соответствовали его интересам.

Эва одернула платье, садясь следом на кровати резко. Почти привыкла к темноте, окружавшей ее, и прислушивалась к ней чутко, внимательно, стараясь ориентироваться на звуки вокруг. Осознание произошедшего давалось с трудом. Злило, потому что слишком явно все вышло из под ее контроля, но вместе с тем заставляло сердце биться быстрее в причудливом приятном волнении. Она готова была почти ненавидеть мужчину, но не за факт того, что он сделал, а за то, насколько сбивал ее с толку, приводя в незнакомое ранее смятение. Чувствовать растерянность она не любила, как и не любила любое проявление непонятных ей самой эмоций.

⁃ Если ты лишил меня зрения ради этого, то теперь будь добр верни его обратно.

Морана отозвалась прохладно, поворачивая голову в сторону, где предположительно должен был быть мужчина. Она держалась теперь вопреки здравому смыслу увереннее, вздёрнув горделиво подбородок и требуя своё властно.

⁃ Поэтому у тебя нет подружки, Торфинн? Мысль о покорной жене не будоражит твое воображение?

Ведьма протянула насмешливо, упираясь ладонями в матрас позади себя и чуть откидываясь на них.

⁃ Возбуждает власть и чужой страх? - она понизила чуть голос, интересуясь доверительным тоном, прежде чем фыркнуть следом, - даже не мечтай, Торфинн. У тебя никогда не будет власти надо мной.

Эвелина не чувствовала себя жертвой. Ни его произвола, ни уж тем более обстоятельств. Не позволяла подобных определений в свой адрес ни другим, ни самой себе, считая это унизительным. Она никогда не была жертвой, попросту не могла ею быть. В особенности, когда знала прекрасно, что сама спровоцировала все произошедшее. Нарывалась сама, получая удовольствие от его взбешенного вида и ярости. Ей это нравилось - нравилась приятная мысль, возможно - иллюзия, что она могла контролировать его. Что, на самом деле, это у нее была власть над ним.

Торфинн был таким же сумасшедшим как она, и это было чертовски ей на руку.

Морана держалась горделиво, не искала с ним общения, поглощенная более рабочими вопросами. Они доставляли ей искреннее удовольствие, и она была достаточно активна, чтобы по прошествию нескольких недель лишь совсем ленивый и, вероятно, глухой не знал о том что в аппарате Министра появился новый стажер. Помимо впечатляющей активности она, впрочем, обладала цепким взглядом на махинации сомнительного рода, чтобы подмечать не без восторга, что Министерство - как институт - было пропитано всем тем, что в приличном обществе принято было осуждать. Интригами и коррупцией. Вероятно, даже в доблестный Аврорат не мог похвастаться кристальной честностью. Впрочем, к их святому образу она вовсе относилась скептически.

Один из судей Визенгамота, Альфред Фергюсон, держался надменно, не стеснялся смотреть с отеческим снисхождением и имел наглость разговаривать с ней как с неразумной девочкой. Вместе с тем имел и редкую глупость не убирать со стола сомнительные документы и вести беседы в присутствии чужих ушей, недооценивая интеллект их обладателя. В данном случае - обладательницы. Направляясь в кабинет Торфинна, она не знала, что в ней превалировало - желание поставить зарвавшегося старика на место или же попросту заполучить информацию удивительно пригодную для совершенно простого метода решения сложных проблем - шантажа.

Мара прошла в кабинет не стесняясь и не обременяя себя стуком. По-хозяйски бесцеремонно, решив как-то для самой себя, что родственник не будет против. Или будет. Признаться, ее устроили бы оба варианта.

⁃ Обязан помочь мне.

Она повела легко плечом, отвечая ему в тон, и огляделась. Прошла к одному из стеллажей, разглядывая интересом.

⁃ Знаком с Альфредом Фергюсоном? Неприятный тип.

Ведьма не сомневалась, впрочем, что знаком. Она отвлеклась от содержимого стеллажа, проходя ближе к столу Торфинна, но останавливаясь у небольшого диванчика вместо стульев, положенных гостям. Устроилась с удобством, откидываясь на спинку.

⁃ Мне нужны кое-какие документы из его кабинета.

⁃ Тем более, уверена, тебе он тоже не нравится.

Морана сдержалась от комментария, что еще пара лет и отсутствие зубов перестанет быть фигуральным выражением. Фергюсон по ее меркам был стар, мерзок и должен был уже отправиться в лучшем случае на покой, вдохновленно выбирать место на кладбище. Однако отчего-то делать этого не спешил, проворачивая под шумок дела, законность которых должна была заинтересовать его коллег.

- Мне доставит это удовольствие, - она усмехнулась, прикидывая готова ли замараться, чтобы подытожить уверенно, - к тому же не могу сказать, что мои руки так уж кристально чисты.

Потому что на войне хороши были все методы, и она не гнушалась, в общем-то, никаких, если те могли привести ее к желанной цели. Дурмстранг был своеобразным местом, но одиннадцать лет в стенах замка не могли пройти для нее даром. То, что не удавалось получить честным путем, всегда могло достаться как-то иначе.

Эвелина наблюдала за мужчиной с нескрываемым интересом, вздернув насмешливо бровь вместо ответа на вопрос о шантаже. Ей нравилось, что он был в достаточной степени догадлив, чтобы определить безошибочно, что она хотела от этих бумаг.

- Он мне не нравится, - она считала это весомым аргументом, чтобы поставить его на место. – И плохо обращается со мной.

- Думаю, ему стоит поумерить свою спесь и высокомерие.

Ведьма не возражала против чего-то еще более весомого, чем документы, но полагала, что Торфинн, задавая вопрос, просто не знал, о каких документах шла речь. Она же видела собственными глазами проект ходатайства о пересмотре дела одного из преступников, томившихся в Азкабане. Ей нужно было немного времени и помощь домовика, чтобы разузнать о сомнительных встречах с родственниками мужчины. Явно приходивших не для того, чтобы обсудить последнюю театральную постановку минувших выходных.

- Он хочет вытащить кое-кого из тюрьмы. Вряд ли по доброте душевной, и вряд ли этот человек не виновен.

- Уверена, его услуги стоят дорого.

Эва улыбнулась, подытоживая, и сообщила следом, не меняя тона:

- Я бы не отказалась от кофе.

Морана взглянула на Торфинна насмешливо, считая, что в его вопросе было недоверие к ее словам, к тому, что ей тоже было что скрывать в приличном обществе. Делиться откровениями школьной жизни она не торопилась. В ней было всякое, пусть, несомненно, не шло ни в какое сравнение с тем, как она могла развернуться сейчас. Все самое интересное было впереди, и ее это устраивало.

⁃ О, ты что не слышал о ритуалах на крови младенцев, которые проводят в Дурмстранге? И что мы их едим на завтрак для усиления магического потенциала?

⁃ Лично я предпочитаю, конечно, принимать кровавые ванны. На вкус они мне не очень.

Ведьма отозвалась с живым энтузиазмом, воскрешая в памяти самый абсурдный слух, который только слышала о Дурмстранге. Абсурдный и вместе с тем вызывающий нездоровый восторг от образа школы в глазах обывателей. Ей такое было по вкусу.

⁃ Некромантия, - она наблюдала за мужчиной с интересом, не считая, впрочем, это самым страшным, но несомненно в определенной степени впечатляющим. - Я могу потревожить покой даже мертвого.

⁃ Возьми себе это на заметку и не говори потом, что я тебя не предупредила.

Она усмехнулась следом, заметив его реакцию на ее определение страшного греха Фергюсона - плохое обращение с ней. Его, несомненно, интриговало насколько плохо, потому что очевидно он сам был из тех, кто «хорошо» по принятым меркам обращаться не может. Впрочем, его ждало разочарование, если он жаждал нелицеприятных подробностей.

⁃ До тебя ему далеко, Торфинн, можешь расслабиться.

Мара не возражала и против виски, забирая бокал из рук Соломона. Кофе она действительно могла выпить и внизу, так что стоило правильно расставлять приоритеты. Больше, конечно, ее интересовало, что еще он может предложить ей помимо выпивки. С этим она, в общем-то, всегда могла справиться и сама.

Обещание, что она получит документы, ей нравилось.

⁃ Еще не знаю. Мне ничего не нужно от него сейчас, не считая того, чтобы он поумерил свое высокомерие. Его деньги меня не интересуют, возможно - протекция. Но я бы предпочла найти кого-то другого, чьей властью могла бы воспользоваться.

⁃ У Альфреда кишка тонка играть всерьез.

Она не стеснялась признаваться, что дальнейшего плана у нее не было. Ведьма всегда исходила из имеющегося и предпочитала решать проблемы по мере их поступления. Ей хотелось заполучить в руки то, что она сможет использовать против обидчика, а уж как этим распорядиться она несомненно еще придумает. Или же придумает он.

⁃ Не стесняйся, Сол, если есть идеи, и ты хочешь отомстить за свои обиды. Я готова рассмотреть варианты.