Бальтазар начинает сомневаться, что у него когда-либо были силы её переспорить, а не она просто-напросто ему позволяла это. Он считает её упрямой малолеткой, которая отчего-то не хочет пользоваться преимуществом, когда он предлагает ей постоять в стороне от его дел. Швед не хочет, чтобы её касалась эта грязь, потому что он, без умысла обидеть её, считает, что вправду неплохо справляется сам. Если бы не смог, то вряд ли бы дожил до своих лет. Потому что знания, которые в сыновей с детства вкладывает отец, стоят дорого, и цена не меняется с течением лет; Бальтазар вскользь думает, что, несмотря на неизменную дисциплину, не может жаловаться, что у него "отобрали детство".
Он не собирается смотреть в зеркало, потому что за последние часы насмотрелся. По большинству из-за того, что смывал кровь и обрабатывал ссадины, потому что Кристоф не был обязан дежурить у его постели. Швед был благодарен другу за терпение и порой считал, что он больше похож на штатного врача, нежели на заместителя одновременно двух управляющих голов компании.
Чародей взбудоражен, потому что она не права, и дело, определенно, не в гордости. Он отчасти озадачен, потому что не понимает, почему она не воспринимает это так, как воспринимает он – как заботу о ней, которую может себе позволить. Потому что всё это – проходящее. И потому что бывает хуже. После того, что она ему говорит, он абсурдно не знает радоваться тому, что она не знает о более серьезных инцидентах, или нет.
Он заставляет себя сделать вдох поглубже, чтобы не сорваться на неё снова. Бальтазар, так или иначе, смотрит тяжело, и в этот раз, возможно, действительно берет свою гордость под уздцы; он тянет, не задумываясь о приличиях, если они в целом существуют между ним и Фридой, джемпер вверх, оголяя торс – и после снимает предмет одежды целиком, сжимая его в пальцах одной руки, опуская обе вдоль туловища. Он знает, что ей не нравится то, что она видит, но не без раздражения считает, что она напросилась на это сама.
– Мы были не в тех отношениях, когда ты переехала, чтобы рассказывать тебе об этом, – он равнодушно принимается натягивать джемпер снова, продевая ладони в манжеты и следом надевая хлопок через голову, когда убеждается, что ей хватило открывшегося зрелища.
– Возможно, стоило сказать тебе после. Но меня больше интересовало рождение нашей дочери.
Он расправляет ткань парой небрежных движений, когда смотрит на неё снова, и не без горечи думает, что это, без прикрас, его ошибка – что он позволил себе надеяться, что его и Ларса оставят в покое.
Бальтазар не предполагает, что это будет легко, но считает, что она бьет больно, выбирая форму для отказа. Он уважает её выбор, но заранее знает, что не собирается её больше никуда отпускать.
Он делает шаг к ней навстречу, снова оказываясь близко, и чувствует себя, признаться, на редкость паршиво. Только, как и она, он не собирается сдаваться так просто.
– Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? – Бальтазар понижает голос и звучит глуше из-за сдерживаемых ноток отчаяния, потому что устает с ней бороться. Потому что он сыт по горло прошедшими полутора неделями порознь – и не собирается позволяет ещё и ей творить глупости, – да, я переспал с Эльзой, но ты не имеешь право ставить мне в укор недоверие.
Он запинается на её заботе и так и не произносит её вслух, но обещает себе вернуться к этому позже.
– Ты считаешь недоверием то, что было между нами последние месяцы? Или то, что я не хотел, чтобы ты беспокоилась попусту? Потому что бывало гораздо хуже, Фрида. И, возможно, будет, но я не хотел, чтобы ты жила ожиданием худшего каждый раз, когда я возвращаюсь с работы. И твоя исключительно острая реакция сейчас лишь доказывает, что я был прав.
Он прерывается лишь на вынужденный незаметный вдох, наполняя истощенные легкие воздухом, прежде чем продолжить:
– Ты знаешь, что это начала Эльза, – бросает Бальтазар, не скрывая ни единой эмоции, – как и знаешь, что я не давал ей повода, потому что я уже терял вас, Фрида. И не хочу терять снова.
Швед на мгновение прикрывает глаза, когда снова ловит его взгляд. Он знает, что отчасти звучит абсурдно.
– Я знаю, что ты не обязана прощать меня. Я избавился от неё так, как посчитал нужным. И поступил с тобой, как сволочь, – ровнее признает мужчина, когда позволяет себе невесомо очертить подушечкой большого пальца женскую скулу, убирая руку до того, как ведьма желает его оттолкнуть.
Бальтазар не отводит глаз от её, когда упрямо подытоживает:
– Я люблю тебя; люблю нашу семью. Меня больше никто не интересует. [ava]http://s2.uploads.ru/ijtze.png[/ava]