Фрида плохо отдает себе отчет в том, как возвращается домой. Теряется в общем хаосе и суматохе, когда у них что-то идет не по плану. У них всех, включая Пожирателей и авроров, и в какой-то момент все сливается в одно пятно. Она отбивается от заклинаний как только может, но по возможности не атакует. Избегает этого всегда, когда есть, как ей кажется, такая возможность. Она знает, что Долохов давно заметил это.

Ведьма отбивается, но не всегда удачно. Потому что не хочет причинять вред аврорам, в то время как они сражаются будто бы не на жизнь, а на смерть. С поистине гриффиндорским рвением. Впрочем, не опускаясь до непростительных, желая отправить не на тот свет, а в Азкабан. Она считает это злой иронией, когда поделив мир на черное и белое, они считают всех, скрывающихся за маской, врагами. Ирландка не может их за это осуждать после всего, что насмотрелась за этот год.

Она оказывается перед дверьми квартиры, чувствуя, как все плывет перед глазами. Она устала, хочет спать и, кажется, не раз приложилась об стену затылком и спиной. Ей требуется пару раз моргнуть и сфокусировать взгляд, чтобы в конце концов попасть в замочную скважину ключом, и после этого почти ввалиться в квартиру.

Блетчли скидывает сапоги, бросает мантию и ничего не хочет также сильно, как оказаться под одеялом и заснуть. Ей стоит нечеловеческих усилий вместо этого взять пижаму и отправиться прежде в ванну. Она не знает, сколько времени проводит там, но полагает, что немало, когда внезапно распахивает глаза, осознав, что все-таки заснула. Она одевается быстро, решив, что больше не может, да и не видит смысла противиться сну.

Ирландка сталкивается с ним, стоит ей только выйти из ванной, и смотрит сонно и отчасти удивленно, пока наконец недоумение не сменяется осознанием собственной беспечности. У нее, вопреки его словам, нет сил на то, чтобы терзаться муками совести. Нет сил ни на них, ни какие-то иные эмоции, и единственное о чем она может думать – что рада, что он пришел. По любой из причин, пусть даже из-за той, которая могла причинить ему боль. Малодушно и эгоистично, но главное, что сейчас он здесь.

Фрида не сопротивляется, когда он поднимает ее на руки, и не знает в самом деле, что с ней происходит. Она осознает особенно ярко то, как по нему скучает, каждый раз, каждую их встречу, но сейчас и вовсе готова просить его вернуться обратно.

- Я устала, - она не знает, чем еще оправдать свою забывчивость, и действительно устала. От сегодняшнего дня, от опустевшей квартиры, от всего, что составляет сейчас ее существование в целом. Сегодня устала особенно сильно.

Ведьма тянет его за собой, стоит ей оказаться на кровати, и игнорирует то, что он в одежде, что пришел не по расписанию, что его сторона занята теперь Бегемотом, и еще, непременно, какие-нибудь мелочи. Тянет за собой, подсаживаясь ближе, обвивая рукой за шею и прижимаясь губами к виску.

- Прости.

Она знает, что не имеет право на такие осечки, потому что слишком любит его, и потому что он слишком любит ее. Больше, чем она сама бы ему пожелала и больше, чем укладывается у нее в голове.

Фрида не задумывается, как это выглядит со стороны, но не находит в себе сил скрывать, как ей его не хватает, когда просит негромко:

- Останься сегодня со мной.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида сдерживается с трудом от того, чтобы не захныкать как пятилетняя девочка, когда он прижимает ее к себе. Потому что, в самом деле, она не имеет ни малейшего понятия, как справляется без него эти две недели, тогда как он – единственное, что держит ее на плаву во всем этом безумии. Она закрывает глаза и не хочет его отпускать, пользуясь моментом, пока он все-таки рядом.

Ведьма не имеет ничего против, когда он стаскивает с нее кофту, и чувствует, как ее пьянит его близость. Жмется к нему ближе и считает это сумасшествием, когда, обнимая, бесцельно и бездумно пробегает подушечками пальцев по спине, чувствуя под ними позвонки, по плечам, поднимаясь выше к шее, задевая ключицы, по щеке и скулам, чтобы потом запустить пальцы в короткие волосы, когда он прижимается к ее плечу.

Она борется со сном, заставляя себя держать глаза открытыми, потому что видеть его дважды в неделю для нее катастрофически мало. Знает, что не продержится так долго и в конце концов уснет, но не собирается сдаваться так быстро.

- Я рада, что ты нарушил расписание, - она сонно щурится и отзывается совершенно серьезно.

На самом деле, ее все же мучает совесть за то, что ему пришлось примчаться к ней, тем более, судя по всему, через камин, на настройку которого он потратил немало времени. Она не хочет, чтобы он волновался за нее лишний раз, потому что не за тем настаивала на том, чтобы он съехал. Она знает, что мучительные, разъедающие переживания способны омрачить радость от общения с сыном, и это последнее, чего она для него хочет.

Ведьма тянет его к себе и касается его губ своими мягче обычного. Не знает откуда в ней это, но ничего не может, да и не хочет поделать с внезапным к нему приступом нежности в провальной попытке выразить всю свою к нему любовь. В этот момент и в целом. Ей кажется все это недостаточным, недостаточным для того, что она к нему испытывает. Слишком мелким и плоским.

Она устраивается у него под боком удобнее и касается ладошкой теплой кожи, чувствуя под пальцами, уже привычно,  биение сердца. Она знает, что идет на поводу у своих страхов, и что тешит их, когда раз за разом успокаивает себя мерным стуком под рукой, но принимает собственные слабости с должным смирением. Ей не стыдно перед собой быть слабой в том, что касается его, потому что он, живой и невредимый, – единственное, что имеет значение.

- Нам было лет тринадцать, не больше, когда отец Регулуса привез ему и его брату по паре сквозных зеркал. Они с виду ничем не примечательные, небольшие и прямоугольные, если не знать их назначения, можно вполне использовать как обычные.

Фрида вспоминает о них внезапно. Не знает, почему никогда не думала об этом раньше, но сейчас чувствует в них необходимость, потому что знает, что сегодняшний вечер – только начало. Знает себя, свою забывчивость, знает, в каком состоянии порой возвращается с заданий, и знает, как он переживает.

- Одно зеркало Рег отдал мне. Достаточно было произнести имя владельца, и оно тотчас же показывало тебе его. Знаешь, что-то вроде телефона у магглов, но еще и с возможностью видеть друг друга. После школы он иногда забирал его у меня, отдавал Нарциссе, своей кузине. Я не была против, но не понимала зачем. Барти потом рассказал, что он делал это во время особо опасных на его взгляд вылазок, чтобы было к кому обратиться в случае чего. Ко мне не мог, не хотел, чтобы я знала, где они пропадают.

Блетчли никогда позже не обижалась за это на друзей. Знала, что в этом было рациональное зерно, и знала, что так они заботились о ней.

- Говорят, даже мертвые могут ответить, если у них в этот момент с собой зеркало.

Она не слишком в это верит, впрочем никогда и не задумывается, как в самом деле это может работать. Ведьма знает, что у Регулуса его с собой не было точно, потому что звала его не раз. Полагает, что второе у Кикимера, но никогда и не думала просить отдать ей. Она забрала из его комнаты только то, что было ей ценно, оставив все прочее скорбящему домовику, но сейчас позволила себе допустить мысль о том, что ей эта вещь куда нужнее.

- Регулус оставил его дома в тот день. Я думаю, что Кикимер припрятал его, как и остальные вещи. Все, что смог унести к себе.

- Я попрошу отдать его мне, не думаю, что он мне откажет. Одно будет у тебя, второе у меня, я думаю, нам обоим так будет спокойнее.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]