Бальтазар понимал, о чем она говорила, но, кажется, не мог объяснить Фриде на чем держался этот мир. Он понимал её желание видеть происходящее в лучшем свете, но не мог поддержать её в той мере, в которой она поддержки требовала.

– Правила игры был должен изменить Гарри Поттер, – спокойно отозвался швед. Обычно его сложно было назвать фаталистом, но выстроенная система не оставляла простора для фантазии. Бальтазар желал Великобритании лучшего, но, оценивая риски, считал, что мало чем мог ей помочь. Особенно в контексте того, что ведьма рядом с ним явно была недовольна нынешним режимом в целом; Надзирательная полиция была её венцом, чтобы разделять претензии к ней и системе.

–О, благодарю за комплимент, – отозвался Харт, когда Фрида, в целом метко, отметила Надзирательную полицию "сборищем моральных уродов". В целом поспорить было сложно, но Бальтазар считал, что ведьма разошлась. Его в этот момент приводило в нездоровый восторг, насколько ему доверяла.

Швед, впрочем, по-прежнему признавал за Блетчли её возможность выговориться, но чародей начинал медленно терять терпение.

– Если бы Торфинн тебя поймал, пришлось бы изящно врать уже мне, – с нотками усталости в отношении их разговора отозвался Харт в ответ на чужое любопытство.

– Чистокровным дочерям Пожирателей Смерти не полагается общаться в таких кругах. Надеюсь, никто не мог предположить подобный исход, чтобы попытаться тебя узнать в будущем.

Бальтазар помнил, что на ней был капюшон и мантия, закрывающие личность ведьмы от посторонних глаз, но также знал, что во время пыточного она могла перестать беспокоиться о статусе секретности. То, насколько ей в минувший раз повезло остаться неузнанной, было не меньше, чем чудом.

Он не стал отвечать на вопрос о том, что её ждало бы, попади в руки надзирателей, потому что откровенно не желал говорить об этом.

– Сначала их ждёт допрос под веритасерумом, а после, полагаю, суд, – сдержанно пояснил швед. На самом деле, Бальтазар в этот момент не мог испытывать к Неугодным достаточное сочувствие, потому что помнил, что повстанцы сделали с ним в прошлый раз. Он не спорил, что за жизнь достаточно нагрешил, но всё-таки считал, что они перешли черту.

Он проследил за тем, чтобы она выпила зелье, несмотря на его мерзкий вкус и не принимая в этом вопросе поблажек.

– Надеюсь, ты передумала вступать в их ряды, – заметил Харт, имея в виду повстанцем, прежде чем попросить:

– Буду благодарен, если ты не станешь пускать мои сегодняшние старания коту под хвост, а также перестанешь вести себя, как малолетка, и подумаешь в том числе о своей семье.

Бальтазар понимал, что звучит на редкость нелицеприятно, но считал, что имел право с неё требовать подобное.

– Дрянь, – согласился швед, забирая у девушки опустошенный бокал, – но сможет позаботиться о том, чтобы завтра ты смогла стоять на ногах, не шатаясь.

– Если ты не вернёшься сейчас в кровать, Блетчли, я насильно волью в тебя успокоительное и уложу под одеяло сам, – предупредил Бальтазар, не настроенный шутить в этот момент.

Харт считал, что в этом должна была быть доля лукавства с её стороны – то, что он не относился к "сборищу моральных уродов". Бальтазар был готов ей напомнить, что он его, по своей сути, возглавлял, но отвлекся на другой её вопрос, когда Фрида продолжила. Обвинение сыпалось за обвинением. Швед ощущал, как сильно он устал за последнее время. Особенно – спорить с ней.

– Деятельность моего отдела частенько приукрашивают, – отозвался Бальтазар, но после, всё же как она и просила, подытожил конкретнее:

– Порой это зависит от того, кто допрашивает, – он знал, что её это не успокоит, но предпочитал честность сладкой лжи, – но мы стараемся, чтобы на суд люди попадали в здравом уме и трезвой памяти. В остальном – никаких игрушек времён Святой Инквизиции, если ты об этом.

Швед понимал, почему она удивлялась его помощи. Пожалуй, он успел испытать те же чувства сам, но однозначно убедился, что ни о чем не жалел.

– Я дал тебе порт-ключ, потому что тебе там было не место, – вздохнул Харт. Он не видел причины этого не сделать, пусть и понимал, что ему действительно будет лучше, если никто об этом не узнает. Бальтазар помнил недовольство Роули, когда тот заметил, что одна из повстанцев исчезла без следа, на что швед посчитал нападение лучшей защитой. Отношение с его сотрудником это улучшило вряд ли, но Бальтазар не видел тогда иного выхода, как и не видел его сейчас.

– Если хочешь, можешь считать, что я отдаю тебе то, что задолжал на приеме, – вдруг вспомнил чародей. Признаться, он считал это объяснение лучшим в сравнении с тем, что он испытывал на самом деле. Объяснить, почему он подставлялся из-за нее, было действительно сложно.

Он, пожалуй, понимал её желание делать добро, но всё же заметил после небольшой паузы, когда Фрида "пригрозила" возросшим желанием присоединиться к повстанцам.

– Тогда помни, что ты примкнешь к людям, которые позволили себе взорвать больницу, искалечив её пациентов, – Харт не хотел использовать это, как аргумент, но всё же подытожил, – а ещё прибили живого человека к кресту, оставив истекать кровью до удушения.

Бальтазар не сомневался, что в этой войне больше не было правых или виноватых.

Харт следом понаблюдал за тем, как Фрида встаёт, и после следил за ведьмой до тех пор, пока она не попыталась опереться на стенку, прежде чем мужчина всё-таки закатил глаза:

– Ты можешь попробовать доказать мне свою самостоятельность утром, – заверил Фриду швед, подойдя ближе.

Он поднял, не спрашивая её мнения, девушку на руки, желая прекратить как её, так и собственные страдания. Бальтазар считал, что ни разу не ошибся, называя её малолеткой.

Харт отбросил в сторону одеяло, опуская Блетчли на подушку, после чего с суровым видом укрыл тем ведьму, меланхолично подоткнув край в паре мест. Бальтазар убедился, что она неплохо устроилась, прежде чем выдвинуть ящик стоящего рядом комода. Он достал небольшой бутылек и, смазав пряно пахнущей жидкостью пальцы, наклонился и провел парой ловких, но аккуратных жестов подушечками пальцев по нижней губе и рядом с крыльями носа девушки.

– Это должно помочь тебе уснуть, – предупредил Бальтазар. Он знал, что настой начинал действовать быстро. Даже если бы Фрида начала сопротивление сейчас, вряд ли оно продлилось бы долго; тем более, она вряд ли успела бы перейти к решительным действиям.

– Если ты будешь настроена на истерику с утра, я буду готов тебя выслушать, – чинно заметил Харт, направляясь без обиняков к другой половине кровати, прежде забрав для себя плед с кресла неподалеку.

– Но сейчас я чертовски устал, – искренне, без недовольства поделился ощущениями Бальтазар, больше не готовый на подвиги.

Бальтазар не сомневался в частности своих действий и спал крепко с момента, как Блетчли прижалась ему под бок снова, перестав сопротивляться. Мужчину забавляло её поведение, когда Фриде не хватало ширины кровати, а также невольно заставляло задуматься, кто мог прежде постараться выработать у ведьмы такие трогательные привычки.

Харт просыпался рывками, когда солнце, наконец, взошло. Солнечный свет, которого в Лондоне было немного, в тот раз настойчиво бил в окно, заставляя мужчину ворочаться. Он ещё в полудрёме, впрочем, ограничил себя в части движений, почувствовав, что Блетчли по-прежнему лежала чересчур близко.

Бальтазар разглядывал женскую макушку, окончательно просыпаясь, но, несмотря на привычки, не торопясь покидать постель. Судя по тому, что показывал циферблат часов, у него было достаточно времени перед тем, как начать собираться в Министерство.

Он успел немного задремать, прежде чем почувствовал шевеление рядом. Бальтазар пронаблюдал за просыпающимся одеяльным коконом, не способный сдержаться от меланхоличных вопросительных мыслей о том, как он до подобного докатился.

– Блетчли, – он позвал её, отметив более-менее осознанный взгляд, – как ты себя чувствуешь?

Харт подумал, что ему, вероятно, стоило бы встать, чтобы не смущать её, но остался лежать, помня о её настойчивом порыве лежать рядом.

Бальтазар не выспался, но сон пошел на пользу настроению шведа, когда Харт немного развеселился:

– Расскажи мне, ты всегда жмешься во сне к малознакомым мужчинам, или я особенно напоминаю тебе твоего парня?

На самом деле, он не задумывался о её личной жизни и надеялся, что Фрида правильно растолкует его, вероятно, не самую остроумную со сна шутку.

– Я собираюсь приготовить кофе, – предупредил её Бальтазар, всё ещё не торопясь вставать.

– Мне рассчитывать на две порции?

– Нет, – отозвался швед в отношении перспективы её опоздания, – времени достаточно для завтрака и неторопливых сборов.

Бальтазар этим утром был настроен благосклоннее, чем разбуженный ночью.

На самом деле, швед не сомневался, что ей вряд ли доводится часто спать с малознакомыми мужчинами, и улыбнулся шире, когда она "ответила" на его дружелюбный выпад в сторону её личной жизни.

Когда Фрида излагала свой совет в отношении его мифической девушки, Бальтазар уже вставал с постели. Из-за недавней травмы он порой чувствовал себя стариком, когда ныли прежде раздробленные гвоздями кости. Впрочем, сейчас Харт отвлекся, усмехнувшись, когда взглянул на оставшуюся в постели ведьму через плечо:

– Тебе повезло: у меня нет девушки.

Он не мог сказать, в чем именно повезло Блетчли; вероятно, в отсутствии перспективы разборок по причине необоснованной ревности. Бальтазар не любил беспочвенные истерики.

Он не ждал благодарностей, когда Фрида признала вслух свое спасение.

– Ты имела право на всё, о чем вчера говорила, – отозвался Бальтазар, потому что сказанное ей преимущественно являлось здравым смыслом. Впрочем, заводить новую дискуссию на данный момент Харт не стремился, когда улыбнулся заботливее:

– Всегда пожалуйста, Блетчли.

Он сверился с часами, когда известил ведьму:

– Остальная твоя одежда должна быть в гостиной. Мне пришлось тебя раздеть, прежде чем отправить в кровать. Я соблюдал приличия, – "сознался" Бальтазар. Он по-прежнему считал, что в этом вопросе не переступил черту, чтобы Фриде по итогу было некомфортно.

– Подходи на кухню, когда будешь готова, – легко предложил швед, прежде чем указать на дверь, смежную со спальней, но не ведущую в большую часть квартиры:

– Ванная там. Возможно, ты сможешь найти запасную зубную щётку, если проверишь ящики над раковиной. Разрешаю тебе покопаться в моих вещах, – усмехнулся швед.

Он натянул домашние брюки, прежде чем отправиться на поиски турки. Бальтазар не был большим поклонником завтраков, но позже открывал холодильник с полным осознанием, что ему нужно чем-нибудь накормить Блетчли после её приключений вчера.

– Ни девушки, ни невесты, ни жены, ни хомячка, – послушно отозвался Бальтазар, когда Фриде потребовалось больше конкретики.

Он взглянул на неё мальчишески, прежде чем выйти из комнаты:

– В чистокровной семье главное не быть первым ребенком.

Швед не торопил её, увлекшись процессом приготовления завтрака. Готовить чародей всегда любил и, как считал мужчина, умел. Впрочем, для себя он готовил значительно реже, чем мог бы, поэтому не имел ничего против данного акта гостеприимства сейчас, пусть и выглядеть тот мог своеобразно, учитывая их неблизкие отношения с ведьмой. Чародей предпочитал не обращать на это внимания.

Он услышал её шаги, когда Фрида уже подошла вплотную, и после не смог сдержаться от шкодливой улыбки в ответ на её замечание. Бальтазар удержал себя от мыслей, что её предупреждение в отношении сырников в ином контексте могло звучать пошло. Харта заметно держало в руках осознание, что он говорил, по сути, с малолеткой; определение было отнюдь не желанием оскорбить, а констатацией факта. Бальтазар понимал, что мог утрировать, но, беря во внимание его возраст, считал, что имел на это право.

Он также не стал разбрасываться обещаниями в отношении "следующего раза" в отношении уговоров уложить её под одеяло.

Бальтазар изобразил возмущение, но в целом не скрывал веселья, невсерьез "угрожая":

– Если ты расскажешь кому-нибудь о моих кулинарных талантах, Блетчли, не жди пощады, – он снял очередную порцию сырников со сковородки, когда заметил:

– Здесь, как к Вегасе, Блетчли: всё, что происходит в этой квартире, остаётся в этой квартире.

Бальтазар подумал, что знакомство с американским послом всё-таки оставило заметный отпечаток на его кругозоре.

– Хорошая реакция, – отозвался Харт, когда Фрида спохватилась о кофе, и кивнул благодарно.

Бальтазар переставил тарелки на стол, когда немного помрачнел, стоило ведьме задать резонный вопрос.

– Торфинн уже спрашивал о тебе вчера, – честно сознался швед. Он хотел, чтобы она была в курсе.

– Я посмотрю, в каком он будет настроении сегодня, – неслышно вздохнул Бальтазар. Торфинн был хорошей, опасной ищейкой, и сейчас это было серьезной проблемой.

– И постараюсь, чтобы он потерял интерес к твоей загадочной персоне в ближайшее время, – пообещал Бальтазар.

Харт составил на стол банку белого шоколада, когда, отвлекаясь, шутливо заметил:

– Прошу к столу.

Бальтазар решил, что если Торфинн не потеряет след, то он подумает об этом после завтрака. Его устраивало изменившееся настроение Фриды, которое превращало её компанию в приятную, и за минувшие часы швед не желал думать о проблемах. Те обещали его найти без спроса, стоило Бальтазару перешагнуть порог собственного кабинета в Министерстве позже этим утром, уже после того, как он убедился, что Фрида действительно в состоянии пережить рабочий день и распрощаться с ведьмой.

Глава Управления возвращался со встречи, когда его встретил в одном из коридоров Роули. Бальтазар знал, что Торфинн чувствует чужой страх, как стервятники – мертвеца, поэтому старался держаться независимо. Швед надеялся, что актерских способностей у него было в достатке.

Фрида переживала не зря: Торфинна по-прежнему интересовала бежавшая повстанка, но разговор быстро перетек в какое-то странное, как считал швед, бестолковое русло, в итоге которого Роули – словно между делом – поинтересовался, почему он недавно, когда спускался в Отдел Тайн, видел у Фриды Блетчли его порт-ключ, который принадлежал Бальтазару по статусу. Чародею требовалось время, чтобы сдержать себя в руках, но Бальтазар всё же взглянул на Роули пристально. Ему решительно не нравилось внимание Торфинна к деталям.

Возможно, именно поэтому Бальтазар словно со стороны наблюдал, как говорил Роули о том, что они с Фридой Блетчли встречаются. Да, с недавнего времени – ведь всё управление знает, что они искали МакКенну вместе.

Харт прервал разговор, воспользовавшись лёгким замешательством Торфинна, а также собственным строгим наказом, чтобы Роули не трепался о личных связах начальника на каждом углу. Они, Фрида и он, хотели бы сохранить отношения в тайне до поры до времени.

Бальтазар заходил в лифт, когда был уверен, что, благодаря Роули, данная новость должна была быстро облететь Министерство. Торфинн не был сплетницей в классическом понимании слова, но умел пользоваться информацией, чтобы получить то, что ему нужно. В данном случае – правду.

Бальтазар торопился в подземелье, чтобы дать знать второму участнику его невольной лжи, по каким правилам они сейчас играют.

– Мистер Блетчли, – коротко кивнул дипломату швед, когда его лифт остановился на одном из этажей. Харт не хотел думать, что в этот момент по всему Министерству разлеталась новость, что он встречается с дочерью главы Отдела международного сотрудничества. С которой у него была разница в восемнадцать лет.

Бальтазар распрощался так же коротко, как и поприветствовал Энтони, и пожелал в ближайшее время не пересекаться с представителями семьи Блетчли, за исключением Фриды – ему не нужно было знакомстао с родителями при отсутствующих отношениях.

Он прежде успел отправить записку о том, что им нужно поговорить, когда выцепил Блетчли под локоток, стоило ведьме показаться на пороге Комнаты. Ему нравилась относительная безлюдность Отдела Тайн, но не нравилось разносимое по коридору эхо, поэтому Бальтазар предпочел отойти в одну из ниш.

– Зачем Торфинн приходил к тебе?

Бальтазар выглядел собранно, прежде убедившись, что их разговор не выглядит слишком странно со стороны, а также ни до кого во всех деталях не доносится их беседа.

– Он видел у тебя мой порт-ключ, – предупредил швед, переходя к делу.

– Надеюсь, ты не собиралась заводить серьезные отношения, Блетчли, – Бальтазар следил за ее реакцией внимательно, прежде чем признать:

– Мне пришлось ему рассказать, что мы встречаемся. Другого выхода я не видел.

Он надеялся, что, даже если кто-то бы и услышал их со стороны, это звучало признанием нерадивого парня в том, что он не смог сохранить отношения в тайне.

Бальтазар выдохнул после и, наконец, набросил на них с Блетчли небольшой звукоизолирующий купол – со стороны его не было видно, если не считать небольшого отлива по поверхности, который можно было подметить лишь везунчику под нужным углом.

– Думаю, нам придется поиграть в пару некоторое время, чтобы развеять его сомнения.

– Мне не нравится его поведение.

Бальтазар нахмурился, когда она упомянула, что Торфинн якобы пришел по его поручению.

– Я бы не отправил его к тебе, – он понимал, что Фрида и без того должна была знать это, но считал, что лишнее подтверждение данному факту не помешает. Подобные попытки Торфинна действовать за его спиной были тревожным знаком.

Швед вдруг хмыкнул в ответ на чужую наглость, подмечая:

– Я в какой-то момент собирался заглянуть к тебе в лабораторию, но предпочел соблюдать приличия. Кажется, в моем отделе я – единственный, кто готов соблюдать манеры.

Бальтазара удручало это не только потому, что из-за этого Роули увидел порт-ключ, но и как главу Управления, сотрудникам которого стоило преподать урок хороших манер. Впрочем, об этом швед подумал бы позже, у него были на данный момент проблемы насущнее.

Бальтазар не мог ей возразить, когда ведьма обвинила его в сумасшествии. В его идее действительно было мало здорового, но он не мог обосновать в глазах Торфинна происходящее иначе.

Харт хмыкнул между делом, когда Фрида предположила связь между их несуществующими отношениями и её карьерой.

– Ради карьеры, полагаю, тебе лучше переспать с Долоховым, – заботливо посоветовал Бальтазар, – слухи ходят, что он частенько открыт для предложений.

Швед отвлекся от шуток, когда подтвердил:

– Роули явно не ожидал услышать, что мы встречаемся, – подытожил Харт. Забавно было то, что на данный момент факт возникших из ниоткуда отношений удивлял всех участников "треугольника".

– Полагаю, к завтрашнему утру большинство сотрудников Министерства будет говорить о моем кризисе среднего возраста, – усмехнулся Бальтазар, делясь размышлениями вслух:

– Думаю, Торфинн захочет подтвердить то, что он услышал, поэтому нам придется поиграть по правилам.

– Давай обойдёмся без валентинок, Блетчли. Мне не нужна лишняя макулатура в кабинете.

– Я действительно не видел другого объяснения тому, что у тебя находится мой порт-ключ. И если бы тот вел в Министерство, можно было сослаться на старое сотрудничество. Но он ведёт в мою квартиру, – швед взглянул на нее красноречиво. Он считал, что дальнейших объяснений это не требует, прежде чем перейти к другим догадкам:

– Вряд ли он видел твоё лицо и, возможно, не думает, что ты напрямую связана со вчерашним инцидентом, – отозвался чародей, – но он сомневается в качестве нашей связи, и это может быть проблемой.

– Думаю, будет достаточно, если ты начнёшь почаще заходить ко мне в кабинет, – он усмехнулся.

– Посмотрим на реакцию Роули, а после будем действовать по ситуации.

Бальтазар поворчал в отношении сырников для проформы, но признавал право Фриды на то, чтобы получать удовольствие от устроенного спектакля. Он так и не узнал, действительно ли Блетчли поделилась подробностями их "идиллического" завтрака с коллегами, но был уверен, что Торфинн постарался на славу, чтобы новость достигла ушей сотрудников Министерства не позже вечера наступившего дня.

Стоило признать, получалось у них неплохо – быть фиктивной парой. Как и предполагалось, слухов разной масти быстро появилась масса, но Бальтазар не унывал, как и, похоже, не слишком расстраивалась Блетчли. В какой-то момент это стало даже забавно, наблюдать за тем, на что способна чужая фантазия. Швед был не против делать ставки на наиболее впечатляющую байку дня о том, как им с Фридой живётся в статусе пары.

Ему по-прежнему удавалось избегать встреч с её отцом. Бальтазар не трусил, но не был готов вменяемо объяснить Энтони Блетчли, что послужило причиной его внезапного интереса к его едва ли не малолетней дочери. Бальтазар был, впрочем, уверен, что рано или поздно судьба должна была его настигнуть.

В какой-то момент Харт был уверен, что их план действует. Однако в какой-то момент Торфинн начал его беспокоить сильнее. Ему казалось, что Роули стал агрессивнее, словно провоцировал его, и на каждом из допросов продолжал интересоваться именем той повстанки, которая от него ушла в тот день. Бальтазар не мог объяснить, но по-прежнему считал, что Блетчли стоило держать поближе к себе в этот момент. Уж лучше Роули бы заботила их разница в возрасте, чем то, по каким ещё причинам у Фриды мог оказаться его порт-ключ.

Она застала его около одного из столов, когда они сверяли улики с коллегой. Бальтазар попросил Фриду пройти в его кабинет, пообещав присоединиться через несколько минут. Его по-прежнему забавляла реакция его отряда на присутствие ведьмы, но Бальтазар старался не демонстрировать эмоций.

– Они никогда не привыкнут к тому, что мы встречаемся, – с усмешкой констатировал надзиратель, после заходя в свой кабинет вслед за Фридой и, запечатав дверь, накладывая звукоизолирующее. Больше не было фраз для чужих ушей в их разговоре.

– Что-нибудь случилось? – поинтересовался швед, разглядывая Блетчли.

Бальтазар быстро помрачнел по мере того, как Блетчли излагала причину своего визита. Он видел, что она волновалась, но не считал целесообразным для ведьмы вмешиваться в происходящее. Говоря откровенно, он и без того позволял себе обсуждать с ней вещи, которые не должны были быть поводом для бесед с людьми, не имеющими отношения к Надзирательной полиции.

Швед уже слышал о Гарольде Фостере, однако если до этого его мнение к нему было непредвзятым, то сейчас, признаться, Харт испытывал на грамм меньше дружелюбия по отношению к человеку, который втягивал Блетчли в дела повстанцев, что однажды уже закончилось пыточным, которое схлопотала ведьма. Сейчас она желала перейти границы дальше и больше.

Бальтазар знал, что должен был сохранять хладнокровие и объективность, однако на данный момент для подобного поведения ему требовалось прикладывать усилие.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я должен ответить, что ничем не могу тебе помочь? – поинтересовался швед. Она, наверняка, должна была это понимать, но хотел лишний раз напомнить об этом. Её вопросы в первую очередь грозили опасностью ей самой. Бальтазар помнил, что их "отношения" были фиктивными, но предпочитал следить за её инстинктом самосохранения, потому что как раз одна из её выходок привела их к тому цирку, участниками которого они являлись.

– Полагаю, что твой вопрос о том, поймали мы его или нет, я могу считать риторическим, – подытожил Бальтазар. С остальными ответами на её вопросы приходилось сложнее.

– На данный момент не ясно, кто будет вести его допрос, – признал швед. Он, впрочем, как считал мужчина, догадывался, за что может переживать Блетчли.

– Я не могу обещать, что это не будет Роули, – подытожил Харт. – Был бы рад пообещать, но у нас есть внутренние правила, которые позволяют определить надзирателя, который будет вести допрос. Отстранить без видимой причины от допроса я его не смогу. Единственное, что я могу сделать со своей стороны, это постараться контролировать, чтобы он не выходил за рамки, необходимые для общения с Гарольдом.

– Есть еще что-то, чем я могу тебе помочь?

Бальтазар считал, что его фраза звучит канцелярски, но не мог избавиться от мыслей, что ему не нравится повод для беседы. Кроме того, он начинал осознавать риски, что если Гарольда будет допрашивать Торфинн, зацикленный на сбежавшей девушке, вероятно, что имя Фриды Блетчли всплывет в допросе, как бы ни хотелось обратного главе Управления.

Бальтазар осознавал в полной мере, что в этот момент не оправдывал ожиданий ведьмы. Он немного поморщился, когда она повысила голос. На самом деле, основная проблема, вероятно, была в том, что он был растерян не меньше неё, ибо ему не нравилось, что некий Гарольд Фостер грозил поставить под удар все попытки уберечь Блетчли от внимания со стороны Торфинна.

Определение рыцаря Бальтазару также нравилось мало – он никогда не стремился к геройским титулам.

Чувство юмора у судьбы и провидения становилось всё хуже с каждым днем, начиная с момента, как Фрида решила посетить общество повстанцев. Швед уважал любопытство, как человеческое качество, но сейчас считал, что то приносило слишком много проблем. Впрочем, он также понимал, что винить в этом только Блетчли было глупо. Больше всего его раздражало нынешнее устройство мира в целом.

Ему не нравилось, что Фрида давила на его эгоизм, когда призывала подумать, не в последнюю очередь, о себе. Бальтазар не мог отрицать, что Роули вряд ли понадобится много времени, чтобы сделать правильные выводы в отношении порт-ключа, когда Фостер упомянет имя Блетчли всуе.

Швед вздохнул, "сдаваясь" и теряя прежнюю отстраненность в их разговоре. Он все еще выглядел недовольным и хмурым, прежде чем подытожить:

– Я не говорил, что не помогу в итоге.

Харт понимал, что в его прежних высказываниях было мало надежды на светлое будущее, но не собирался оставлять ситуацию на самотек по итогу. Его главная проблема была в том, что на данный момент он понятия не имел, что делать.

– Я не могу просто так снять Гарольда с допроса, – поделился размышлениями Бальтазар, продолжая, – как и не могу отпустить без суда и следствия. Вызвать много вопросов также может то, если я возьму его допрос на себя.

Швед понимал, что, в целом, мог сослаться на причуды себя, как начальства, но Торфинн и без того держался, как гончая, не желающая сойти с кровавого следа.

– То, что Фостера поймали, а также то, что у тебя, Блетчли, есть друзья среди повстанцев, ставит меня в затруднительное положение, – честно поделился наболевшим швед.

– Я не собираюсь жалеть о том, что вытащил тебя оттуда, но мне нужно больше времени, чтобы понять, как обезопасить нас обоих в данной ситуации.

Бальтазар усмехнулся не весело, прежде чем подытожить не без заботы о самом себе:

– Если я попаду на допрос, моими надзирателями станут либо Лестрейндж, либо Роули – не жажду компании ни одной, ни другого.

Он взглянул на ведьму, прежде чем подытожить:

– Я могу обещать только то, что постараюсь сделать так, чтобы Фостер по итогу не оказался чрезмерно болтлив.

Бальтазар понимал, что звучало это не слишком человечно, добавляя следом с меньшей верой в будущее:

– И чтобы Гарольд покинул Министерство с меньшими потерями, если ему удастся избежать суда.

– Как сильно он замешан в делах повстанцев?

– Если меня не напоят веритасерумом, то, кстати, интересная версия с приворотным зельем, – без особого веселья, но всё же усмехнулся Бальтазар. – По крайней мере, значительная часть Министерства считает, что именно на приворотном зелье строятся наши нынешние "отношения".

Швед понимал её желание знать больше, но вздохнул тяжелее, когда Фрида заинтересовалась более конкретными методами, которые должны были избавить Гарольда от опасной болтливости.

– По крайней мере, я планирую оставить его в живых, – заметил Харт без энтузиазма и, как он считал, с долей черного юмора, беря во внимание, что по-прежнему оставался шанс на то, что допрос Фостера будет проводить Роули. Последнее, впрочем, швед предпочитал не упоминать всуе, чтобы лишний раз не волновать Фриду.

– Я буду действовать по ситуации, – сознался швед. Он не хотел строить ложных надежд для ведьмы; не знал, как именно мог её успокоить, но предпочитал в первую очередь быть честным.

Харт кивнул, давая понять, что он принял к сведению информацию о том, чем занимался Фостер. По крайней мере, был шанс, что вербовщиком он был ответственным, не сдающим своих подопечных. Впрочем, если его напоят веритасерумом, опять же, выбор у Гарольда будет небольшой.

– Похоже, твоего друга мне тоже придется держать подальше от сыворотки правды, – поделился размышлениями Харт. Порой его раздражало, что Надзирательная полиция была наделена практически безграничной властью и, на беду в данном случае, наименьшими обязанностями перед бюрократической системой Министерства. Беллатрикс постаралась на славу, основывая свое подразделение.

Бальтазар предпринял очередное усилие над собой, чтобы принять ситуацию в том свете, в котором она представала на самом деле – не слишком лицеприятном. Опять же, только Фриду за происходящее нельзя было винить.

– Всё это – отвратительное стечение обстоятельств, – признал швед вслух. – Тебя могло не быть там в тот вечер, но на другом собрании повстанцев. Или мы могли появиться днем позже или днем раньше.

– Сожалеть уже не о чем, – подытожил Бальтазар.

Бальтазар относился к идее привлечь к происходящему её отца с малым доверием. Исходя хотя бы из того, что не стоило ставить под удар кого-либо ещё, когда от этого, чем дальше – тем больше, зависели чужие жизни.

– Надеюсь, мы сможем обойтись без вмешательства твоего отца, – поделился размышлениями швед. Он считал, что у Отдела международного сотрудничества было мало власти над Надзирательной полицией, но также желал мистеру Блетчли долгих лет жизни. Он бы не отказался от помощи, если бы та действительно могла бы помощью стать.

– То, что он будет держаться подальше от этой ситуации, может пойти на пользу его здоровью, – подытожил Харт.

Он был благодарен ей за то, что Фрида, кажется, смогла немного успокоиться, особенно в сравнении с тем состоянием, в котором она приходила в его кабинет. Бальтазар надеялся, что остальные смогли списать её напряжение на отсутствие гармонии в их отношений. Какого именно характера гармония отсутствовала по мнению окружающих, Бальтазар предпочитал не вдаваться в подробности.

Швед кивнул, когда она попросила её проводить. Он всё ещё пребывал в относительно задумчивом состоянии из-за Гарольда Фостера и его связи с Фридой, но заставил себя отвлечься, когда Блетчли направилась к выходу. Ему в любом случае потребуется больше времени, чем небольшая пауза, чтобы составить план действий.

Бальтазар не придал этому значения прежде, но внезапно вспомнил её замечание о том, как влияют на Блетчли его сотрудники, когда они уже вышли в коридор.

Швед не знал, что конкретно побудило его к данному маневру – вероятно, множество факторов, – когда, прежде держась позади Фриды, мягко поймал девушку за запястье, вынуждая взглянуть в его сторону. Он надеялся, что это не выглядело чересчур театрально, когда, поймав взгляд ведьмы, следом коротко её поцеловал.

Бальтазар улыбнулся шире, прежде чем опуститься губами к женскому уху, понижая голос так, чтобы их не слышали:

– Теперь нервировать их должна ты.

Он выпустил её запястье из своей хватки через мгновение, разрешая Блетчли в свою очередь отстраниться.

Бальтазар был рад присутствию Каты после того, что произошло. Отвратительная, мерзкая кровавая надпись, сдобренная перекисью, чтобы избежать заражений, порой противно ныла. Швед был рад, что внимание та привлекала только его, скрытая длинными рукавами водолазки и маскировочным заклятием.

Чародей старался не жалеть о том, во что ввязался, и понимал, ради чего он шел наперекор жестокости Торфинна. В целом было лучше стерпеть издевательства Беллатрикс, чем после гнить в Азкабане остаток жизни.

Катаржина вела себя в этот раз скромнее, чем провоцировала Бальтазара порой на дружелюбные замечания. Она морщила нос и заверяла, что он за последнее время на терпелся, когда её муженёк в последнее время лютовал. Швед оценил её рассказ о том, как Фогт выдрал язык одному из любовников подруги, и пришел к выводу, что тот – язык – и впрямь ещё был нужен ему самому.

Бальтазар был рад, что его оказалось, кому выслушать, и отпустил старую знакомую с лёгким сердцем до следующего её приезда. Катаржину в свою очередь позабавила история с Фридой, пусть она и нарекла шведу не знакомить себя с бедной девочкой, чтобы не произвести плохое впечатление.

Бальтазар был вынужден признать, что скучал по госпоже Фогт, и знал одним из единственных, что она тоже скучать умела.

Он поймал себя на спонтанной мысли, что им давно не доводилось пересекаться с Фридой. Для пары, которой они были в глазах других, это уже могло выглядеть подозрительно, но Блетчли находила повод избегать встреч с ним с момента, как ситуация с Фостером разрешилась – того, к сожалению, ждала вечность в Азкабане, но Бальтазар не мог позволить себе большее уже после того, что сделал.

Он не сумел застать её на работе, когда ведьма, кажется, стала неуловимой. Швед раздумывал недолго, прежде чем пренебречь чужим личным пространством и, купив один из десертов, отправиться на порог к Фриде. Он не был у нее прежде, но без обиняков воспользовался служебным положением, когда доставал из архива её адрес.

К этому моменту Бальтазар успел прийти к выводу, что она обижена на него за то, что случилось с Фостером.

– Привет, – поздоровался швед, когда она открыла дверь после того, как он стучал.

– Я подумал, что мы давно не виделись для влюбленной пары, – насмешливо подытожил мужчина, показывая чинно упакованную банку белого шоколада Фриде.

– Пустишь внутрь?

Он не хотел тянуть, прежде чем подытожить:

– Я не хотел, чтобы так произошло с Гарольдом. Мне жаль.

Бальтазар поймал себя не странном ощущении, что было что-то необычное в поведении Фриды. Он прошел вглубь квартиры, пока Блетчли предлагала для него готовить, и находил заботу ведьмы чересчур старательной. Отчасти это вынуждало его чувствовать себя неловко, пусть он понимал, что ведьма действовала от чистого сердца – её предложение отужинать было не похоже на обыденное проявление вежливости.

Швед улыбнулся теплее, когда помотал головой:

– Меня устроит чашка чая, если ты не против, – он пристроил то, что принес ей, на столе, прежде чем, не успев присесть, подметил, как ирландка достает пепельницу.

– Я присоединюсь? – поинтересовался Харт, доставая пачку сигарет и прикуривая. Он считал, что прежде и без того соблюдал чересчур целомудренный образ жизни.

Он думал о том, что Фрида, вопреки его догадкам, не была поглощена горем о Гарольде. В таком случае Бальтазар понятия не имел, что с ней происходило.

Он поднял брови удивлённо, когда Фрида предложила им расстаться. Признаться, об этом он прежде не думал и не видел причин для подобных выводов.

– Ты считаешь, что Торфинн успокоился? – в голосе Бальтазара слышался скепсис. Фрида не знала о том, какая надпись красовалась на его руке, но и без этого, как считал швед, положение было далеко от идеального.

– У тебя появился парень? – улыбнулся Харт. Он понимал в полной мере, что ей было всего двадцать, и она имела право устраивать свою личную жизнь с ровесниками, а не с ним. Он предпочитал не задумываться всерьез, почему эта мысль не вызывает у него энтузиазма.

Бальтазар следовал инстинкту, когда продолжал искать проблему:

– Я чем-то тебя обидел? – поинтересовался надзиратель, предлагая искренне:

– Скажи мне, чем я могу помочь.