У Фьюри выдался тяжелый год. Действительно тяжелый. Будущее и без того никогда не блистало радужно над горизонтом, пока в мире водились ироды разных масштабов и политических верований, но в этот раз даже чаша, вмещающая в себя человеческую глупость, грозила дать трещину. Ник устал. На какой-то момент – смертельно устал. Директор решил, что будь по сему, и если уж человечество грозило кануть в Лету в его вахту, то перед вселенским он имел право выпить пару "Маргарит". Разгребать то, что творилось в мире, Фьюри не был готов на трезвую голову.

Он решил, что пришла пора вернуться в строй, когда количество вопросов превысило количество ответов. Когда Николас был "у руля", он не допускал подобного положения вещей (или, по крайней мере, отчаянно старался). Когда он завещал своё детище Коулсону, то если испытывал сомнения, что тот справится, то незначительные; вызванные скорее интуицией, чем фактами. Фьюри относился к своему чутью почтительно, но не любил, когда то начинало предвещать гадости.

Всё, что он создавал годами, теперь катилось к чертям – и, что страшнее, эти черти были среди них самих. Были ими – людьми, "супергероями", как их любили называть, которые прежде совершали "ритуал экзорцизма" для тех, кто покушался на их свободу.

В народе ходило выражение о том, что "спички детям не игрушка". Фьюри считал, что отныне они имели возможность созерцать картину, если бы детскому саду, каждому ребенку, вручили бы по базуке. Ник ценил старательность как Старка, так и Рождерса, но то было сродни сомнительному удовольствию стороннего наблюдателя, из вежливости хвалящим отвратительный рисунок чужого дитятки. Впрочем, Фьюри не снимал с себя ответственности за то, что некоторых из этих зверей человеческих он и породил сам, привел в нужном направлении,.. что привело к тому, что привело.

Ушедший в подполье, Щ.И.Т. больше не радовал прежним лоском, но Фьюри всё равно почувствовал себя, как дома. Едва ли не в большей степени, чем прежде, потому что это всегда было его не самым поощряемым обществом удовольствием – на опережение за чужими спинами, чтобы в твою спину никто не успел воткнуть нож. Пока ты сам не воткнешь тот в кого-либо ещё.

Фьюри не сдержался – улыбнулся едва ли не отечески, когда заметил Коулсона. Оценил ту гамму эмоций, которая отразилась на лице агента, а после немного возгордился, когда Фил начал с фактического "итак".

– Не хотел быть банальным, – без обиняков заметил Фьюри, разглядывая старого знакомого. Бывший директор старался избегать этого слова, "друг", потому что он сулило слишком много неприятностей и, зачастую, драмы. Неудобно. Николас не был готов поступиться своим комфортом. Даже ради него.

— Я рассудил, что у Вас, наверняка, есть гораздо более важные дела, чем мои жалобы на ожоги от загара, директор Коулсон, — невозмутимо подытожил Фьюри.

Ник считал, что Фил заматерел, но не был уверен до конца, что тому это шло на пользу.

Он не стал, в очередной раз, подтверждать очевидное, когда нынешний директор заметил о том, что Хилл, знала. Разумеется, знала. Кто, если не Мария Хилл.

— Кто-то должен был, – всё же, передумав, проговорил Фьюри. Он поймал чужой взгляд:

– Но не ты, – отрезал Фьюри, поясняя следом, – тебе я не мог позволить надеяться.

Потому что на Фила было слишком многое возложено, и Ник собирался спросить с него не меньше. Прямо сейчас. За этим он и пришел.

— Вы упустили ситуацию из-под контроля, директор Коулсон, – голос Фьюри стал жестче, а тон – командным. Он выдержал паузу, прежде чем поинтересоваться, продолжая разглядывать Фила, постоянно анализируя. Сложно было понять, что именно:

— Вы похожи на крота, и тот, при всей его слепоте, быстрее находит выход на поверхность, – Ник едва заметно поморщился.

– Надеюсь, у тебя есть план, потому что я желаю его выслушать.

Фил всегда был сообразительным мальчиком (и пусть в отношении "мальчика" у Ника язык, конечно же, назвать его так больше не поворачивался, но факт оставался фактом), и шутка про загар была воспринята именно так, как Фьюри рассчитывал: с толком и расстановкой, не как шутка вовсе. Как возможность показать, что у директора Щ.И.Т.-а была рука на пульсе. Неважно, чьем. Неважно, даже если мертвеца. Фил был ищейкой, и Ник ценил его за это. Всегда ценил, что бы ни говорил или делал.

Фьюри промолчал, когда Фил сделал замечание насчет красных дорожек. Ник считал, что их и без того всегда был дефицит, разве что иллюзия их присутствия создавалась легче. Теперь же Щ.И.Т. сидели в подвале, как крысы, и ждали своего часа. Перегрызали Гидре провода, соединяющие одну голову с другой, и ждали, пока заискрит, чтобы поспособствовать полноценному фейерверку.

Николас улыбнулся. Не совсем дружелюбно. Скорее, немного хищно, не размыкая губ. То ли Коулсону, то ли самому себе:

— Не привыкать, – заверил он старого коллегу в отношении новых реалий и проследовал за ним в его кабинет. После Фьюри не удержался: всё-таки негромко присвистнул. Не потому, что зрелище его шибко поразило (скорее, не поразило вовсе), но для проформы. Чтобы Фил не расслаблялся. Потому что они все были достойны большего, чем сидеть в этой дыре, и им было необходимо отсюда выбираться. Фьюри умел играть в теневые игры, но предпочитал иметь слово в обоих мирах. Щ.И.Т. был создан для того, чтобы ограничивать других, а не для того, чтобы быть грушей для битья во время мировых междоусобиц.

Фьюри присел на край стола, когда Коулсон сделал то, что от него требовалось — "оставил", как он сам сказал, "лирику за порогом". Ник слушал и не вёл бровью, когда Фил пытался изредка воззвать к его совести, пока докладывал о положении вещей. Дело было дрянь, а, значит, дело было не до совестливых порывов. Фил, впрочем, всегда был чересчур эмоционален.

— У меня были причины на это, — невозмутимо отозвался Фьюри. Сложил руки на груди, немного склонил голову, любопытствуя. Несмотря на напряженную ситуацию, бывший директор всегда находил время, чтобы поиграть. Он не видел себя удавом, поймавшим кролика, но считал, что кто-то должен был заставлять работать мозги его подопечных. Всё ещё не "бывших", даже если он отдал свою должность другому. Впрочем, Фьюри подозревал, что клеймо директора Щ.И.Т.-а было тем подарком, который, конечно, принимали, но стремились вернуть по первому же требованию. По крайней мере, в этом жесте была бы логика. Ибо всё здесь всегда было не слава богу.

— Как Вы думаете, директор, — поинтересовался Фьюри, разглядывая агента, — какие обстоятельства могли стать причиной этого решения?

Нику было интересно, как далеко Фил мог его просчитать. И мог ли вовсе. Бывший директор не думал, что ошибается в своем преемнике. Фьюри не раскрывал карты, но играл на грани. Он всегда был талантливым задирой.

Николас позволил себе усмехнуться открыто, когда поймал взглядом своего единственного глаза чужой:

— "Полезно всё, что кстати", директор, – проговорил Фьюри, когда подметил:

— Шекспир знал толк в жизни. Жаль, что не все считают нужным у него учиться.