Бальтазар считал, что они могут всё изменить, и что чем быстрее она даст ему хоть какую-либо свободу действий, тем быстрее секс снова будет ассоциироваться у неё с удовольствием. Шведа каждый раз перетряхивало внутренне, когда он пытался представить, кто и как могли использовать его жену, пока та находилась в плену, и до конца не мог избавиться целиком от вины за то, что не уберёг её. Когда его вины, казалось, и не было, но порой он думал, что ни одно из его дел не стоило того, чтобы отпускать её к отцу одному. Будь они вместе, возможно, с ней бы ничего не случилось.

Он позволил себе не обращать внимания на её слова и напряжение, считая, что вскоре он поможет ей расслабиться. И что когда-то ей нравилось то, что он делал для неё, находясь они наедине.

Бальтазар дошёл губами до внутренней стороны её бёдра, когда Блетчли начала дёргаться. Он попытался невольно её удержать, не желая расставаться с прогрессом в их отношениях так легко, когда быстро стало понятно, что назвать это прогрессом не поворачивался язык.

Он поднял голову, желая успокоить девушку насчёт того, что всё было в порядке, и он не причинит ей вреда, но следом охнул, зажмурившись коротко из-за занывшей челюсти. Зубы картинно клацнули, и швед считал, что чудом не прикусил язык. Он замер на некоторое мгновение, привыкая к боли, и лишь через какое-то время помотал головой на чужие причитания и упаднические настроения.

- Лёд, - коротко согласился всё же с одним из предложений Блетчли швед, когда слез с кровати первым, направляясь на кухню, по пути ощупывая избитую часть лица.

Он не злился и не обижался. По крайней мере, на неё. Но с большим удовольствием - на обстоятельства.

Бальтазар выглядел хмуро, погруженный в свои мысли, когда ему удалось приложить лёд к левой стороне, которой выдалось принять удар.

- Я не хочу говорить об этом, - наконец отозвался мужчина, наблюдая за Фридой, сдвинув невольно брови к переносице, - о разводе. Мы только начали, - всё же ободряюще закончил он.

Он пытался быть предельно нежен, когда намеревался имитировать прелюдию, поэтому, признаться, его озадачивала её реакция.

- Что ты чувствовала? Когда начала вырываться, - он опустил подробности с тем, что она заехала ему коленкой в челюсть, пока он пытался соблазнить собственную жену, щадя и его, и его психику. По Фриде и без того было видно, что она была от происходящего не в восторге.

- Прости, если сделал что-то не так. Я хотел, чтобы тебе было хорошо.

На самом деле, он помнил всё, что она ему говорила о том, что дело было не в нем, а в её восприятии самого процесса. Но извинялся на всякий случай. Потому что, кажется, он больше не знал, что ей могло нравиться в принципе.

- Я понимаю, Блетчли, что это неловкий разговор, но иначе, считаю, у нас точно ничего не получится.

Он имел, на самом деле, только их постельные перипетии, и не задумывался, как его фраза могла звучать в более трагичном масштабе.

Бальтазар видел, как она переживает, и ему это не нравилось. Он постоял ещё немного, приложив лёд к челюсти, пока Фрида делилась тем, что у неё на уме. Под конец чужой тирады он вернул содержимое холодного полотенца в морозильную камеру и, вздохнув, бросил усталый взгляд на жену. Она была ему женой - он до сих пор считал, что это звучало непривычно, но ему нравилось. Бальтазар сдержал улыбку, когда подумал, что никогда не предполагал, что их отношения приведут к браку. Особенно такому, что сейчас они оба упирались, когда развод, казалось, был бы логичным исходом имеющихся событий.

Он подошёл к ней ближе, не желая держать дистанцию, разделяющую их не только физически, но морально. Бальтазар обнял её, положив ладони на чужую талию, давая жестом понять, что он был готов отступить, если ей не понравится.

- Не терпи в следующий раз, - попросил после недолгих раздумий швед. Он полагал, что её удар ему в челюсть был скорее последствием сдерживаемого недовольства. - Пожалуйста, говори, что ты чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе так, как ты этого не хочешь. Возможно, нам сможет это помочь.

- Я не хочу, чтобы ты боялась, - заметил Бальтазар.

- Я не хочу развода, - повторил мужчина. Он помолчал, прежде чем всё же заметить вслух:

- По крайней мере, мы заслуживаем ещё шанс, прежде чем мы решим, что всё, что мы делаем, бесполезно. Отчаяние - не лучший советник, Блетчли.

Бальтазар прижался лбом к чужому, проговаривая чётко и с расстановкой:

- Я не хочу делать поспешных решений.

Он спрятал её в объятиях, в целом не интересуясь мнением девушки на этот счёт.

Бальтазар не думал об этом прежде, когда вдруг его осенило:

- Между прочим, у нас не было медового месяца.

- Может, расслабимся? Сменим атмосферу.

Он взглянул на неё серьёзно:

- По возвращении поговорим о разводе, если ты этого всё ещё будешь хотеть; о том, что мы будем делать дальше.

***

Бальтазар считал, что они неплохо проводили время в Париже, и старался меньше думать о плохом. О том, чем может закончиться эта поездка, и о том, что будет с ними двумя. Ему казалось, что их беззаботные отношения в те первые недели знакомства были словно в прошлой жизни.

Он больше не просил о большем, дав ей время решить самой, хотела ли она этого. Бальтазар осознавал предельно чётко, что она может не захотеть, и иногда, мягко, пытался перевести их отношения в состояние прелюдии, но Фрида явно давала знать, что не хочет этого. Швед считал, что её душевное спокойствие было важнее на данный момент, чем его физические потребности. Он не хотел думать о том, что рано или поздно его благородство, наверняка, закончится, и он предстанет тем эгоистом, коим был на самом деле.

Бар на Монмартре действительно был шумный, живой и не похожий на тот, где было бы место комплексам. Бальтазар считал, что им повезло, когда они расселись за столиком в максимальной дали от основных безумств, и не торопился на танцпол, потому что сомневался, что после авиакатастрофы был способен на подобные подвижные развлечения. По крайней мере, в больших количествах. В остальном он считал, что они неплохо проводили время, не ограничивая себя в поглощаемом алкоголе, когда Фрида поцеловала его.

Бальтазар замер на мгновение, считая, что этот поцелуй отличался от других, нежных и трепетных, когда поцеловал жену в ответ. Она удивила его ещё больше, когда самостоятельно провела ладонь под подол платья, заставляя шведа неизбежно взглянуть на неё настороженно, подозрительно.

Он не сдержался, впрочем, поневоле от улыбки, целуя её снова. Бальтазар напрягся непроизвольно, пока что отказываясь верить, что алкоголь смог стать ключом к решению их проблемы. Отчасти это было даже обидно: он мог споить её раньше, ещё в Тоскане, и тогда бы они, возможно, не знали изрядной доли проблем.

- Что ты делаешь? - мужчина почти мурлыкал, говоря негромко и стараясь быть аккуратным, чтобы не сбить чужой настрой. Он знал, что тем самым ступал на тонкий лёд.

Бальтазар, впрочем, вздохнул глубже, перетягивая её бедро к себе на колени, и поцеловал следом жадно, не сдерживаясь, смирившись с любой ответной реакцией.

- Не дразни, - прижался губами к женской шее Бальтазар, пробормотав, - я не железный.

Он заглянул ей в глаза, когда поцеловал снова, попросив лишь жестом проходящего мимо официанта обновить их напитки.

Бальтазар не имел ничего против, когда следовал за женой в уборную, и чувствовал азарт, которого давно не помнил; мальчишеское предвкушение, пусть и не перед детским развлечением. Алкоголь за время, которое они провели в баре, ударил в голову ему тоже, и, несмотря на прежние проявляется благоразумия, Бальтазар чересчур благоразумным сейчас не был. Думал о последствиях, которые могли ждать их на утро, и не хотел пользоваться ситуацией, но лишь до тех пор, пока Фрида снова не поймала его ладонь в свою, прижимая к нежной коже. Мужчина вздохнул заметно тяжелее, после без колебаний перехватывая инициативу в свои руки.

- Нет, - наконец, отозвался Бальтазар в ответ на чужой вопрос о том, на что это было похоже, - теперь я вижу, насколько ты серьёзна.

Он наблюдал за ней завороженно, не имея давно возможности наблюдать её такой - раскованной. Бальтазар притянул её в свою очередь к себе, целуя откровенно, и стянул чужое нижнее белье, пока она занималась его ремнём, чтобы после помочь и с ним.

Он считал, что им стоит быть благоразумными и сейчас не слишком затягивать, пока к ним не начали ломиться жадные до исполнения простых потребностей.

Мужчина прижался губами к чужой шее, сбиваясь на негромкий хриплый стон, когда они перешли к основному действию, и вжал Фриду в стену крепче, надеясь, что её не испугает его напористое поведение.

- Я тебя люблю, - отозвался Бальтазар в какой-то момент, отвечая на её признание и в остальном не думая отвлекаться от увлекательного процесса.

Он, впрочем, усмехнулся спустя мгновение, сбивчиво бормоча рядом с мочкой чужого уха:

- Малолетка, - констатировал Харт, думая, что только Фрида могла закончить "целибат" сексом в публичной уборной.

Он считал, что в остальном, пока они не закончат, им было особо не о чем говорить.

***

Следующее утро было приблизительно таким, каким Бальтазар его представлял - как минимум, отличающимся ощутимым похмельем. Мужчина, не открывая глаз, ткнулся носом в чужие волосы, пользуясь тем, что в это утро девушка, наконец, спала на нем, а не рядом, под боком. Бальтазар невольно улыбнулся, вспомнив некоторые отрывки предыдущей ночи.

Он так и не смог уснуть снова, подремав от силы несколько минут, когда терпел до победного, ожидая, что Фрида проснётся. Ирландка так и не пошевелилась, когда Бальтазар решил, что имеет право перейти к более решительным действиям.

Он сгрёб девушку в охапку вместе с одеялом, когда, повернувшись на бок, накрыл чужие губы своими, целуя невесомо. На самом деле, он чувствовал, что после долгого перерыва и несмотря на прошедшую ночь, ему всё ещё было её мало.

Единственное, что сделал Бальтазар, пока Фрида просыпалась, это набрал в сервис обслуживания, попросив завтрак в номер. Обязательно включающий в себя больше жидкости.

Он придвинулся снова к Блетчли вплотную, наблюдая, как она просыпается.

- С возвращением, - отозвался, сиплый со сна, мужчина, в целом имея в виду чужое возвращение из царства Морфея, как и возвращение к нему - прежней - также.

Бальтазар взглянул на супругу сочувствующе, когда та заговорила о таблетке от головной боли.

– Я бы тоже не отказался, – пробормотал, впрочем, следом мужчина, после признаваясь: – Поэтому попросил персонал посмотреть, что бытует в их аптечках.

Она ему нравилась такая, сонная и податливая, поэтому швед не сдержался, целуя её снова. Впрочем, сдерживаться, похоже, не стоило больше вовсе, особенно после того, как они провели ночь. Он не отстранился, когда Фрида откинулась обратно на подушки, и наклонился следом, нависая над женщиной и прижимаясь губами к чужим ключицам.

Бальтазар улыбался шире по мере того, как она делилась впечатлениями о прошедшем вечере, и фыркнул весело:

– Я за тобой не поспевал в выпивке, это я могу, в отличие от всего остального, сказать наверняка.

На самом деле, он знал, что просто в его случае требовалось гораздо больше алкоголя, чтобы напиться до беспамятства, но не признать рвение Фриды расслабиться вчера было бы кощунством.

Ему стоило бы напрячься всерьез на последней фразе девушки о том, что она ничего не помнила, но Бальтазар не захотел верить, что они могли начать их эпопею с близкими отношениями с самого начала, и бессознательно понадеялся на спасительное "почти".

– Мы покинули бар, когда стали всерьез смущать его посетителей, – открыто усмехнулся швед, заглядывая в чужие глаза со смехом:

– По крайней мере, когда нам недвусмысленно намекнули, что уборной стоило бы начать пользоваться по назначению. А не только для того, чем там занимались мы.

Он не верил, что она могла это забыть, особенно учитывая, что вполне в сознании выступала инициатором происходящего.

Бальтазар повел плечом, а после – демонстрируя отметины чужих зубок на своем запястье, когда взглянул на Фриду с шутливым укором и, в то же время, долей чрезмерного удовлетворения:

– Я знал, что ты любишь кусаться во время секса, но не думал, что настолько.

Под конец предложения он уже касался губами чужого уха, констатируя расслабленно:

– Всё это ты, наверняка, помнишь.

Бальтазар вздохнул негромко, когда почувствовал её сопротивление. Заботливое, впрочем, но это заставило мужчину всё же опустить голову, чувствуя определенную долю разочарования. Не в ней. Пожалуй, в перипетиях судьбы в целом. Харт ловил себя прежде на мысли, что минувший вечер был слишком хорош, чтобы быть правдой. Его догадка подтверждалась.

Он наблюдал за молодой женщиной, не отводя взгляда, пока она пыталась поверить в то, что он говорил. Бальтазар мог понять её: он был не в меньшем замешательстве, когда она изначально попыталась приставать к нему, а после – завлечь в уборную.

Швед посчитал, что на этом стоило заострить внимание:

– Ты не была "не против", – он не спешил драматизировать, когда заметил с заботливой насмешкой, – ты инициировала этот секс. Я тоже сначала не поверил в то, что ты этого хочешь, – сознался мужчина. После тех недель, которые он не мог к ней прикоснуться, он считал, что имел на это право.

– Скорее, ты уговаривала меня, – подытожил швед.

Бальтазар считал, что ей стоило поверить ему на слово, как и основываясь на неопровержимых доказательствах, красующихся на его спине и плече.

Когда она заговорила о том, что он мог переспать с кем-то кроме, Бальтазар, признаться, поймал себя на мысли, что не думал об этом раньше. Или думал, но вскользь, когда в шутку думал, что сейчас их спасением был "тройничок" с разрешения его жены. Потому что он был готов ждать и терпеть, но признавал, что всё значительно затягивалось.

Бальтазар признался себе обреченно, что если Фрида не смогла бы перебороть себя сейчас, на трезвую голову, снова, то её выходка в баре для него всё усугубила. Потому что он помнил всё, может, не до малейшей детали, но вполне отчетливо, чтобы осознать, насколько он скучал по ней прежней.

Он всё-таки сдвинул брови к переносице на мгновение, морщась:

– Ты знаешь, что мне больше никто не нужен, – он взглянул на Фриду строго.

– Я приму это, как за неудачную шутку, – Харт всё же нагнулся к ней ниже, целуя мягко. Гораздо мягче, чем с утра, когда он считал, что их жизнь начинала возвращаться в прежнее русло.

Он прикрыл глаза, прижимаясь лбом к чужому плечу и обнимая Фриду:

– Если причина в алкоголе, то я не могу опаивать тебя до беспамятства каждый раз, когда хочу твоего внимания, – он поцеловал сдержанно женское плечо, ближе к ключицам, подводя итог размышлениям, – будет лучше, если ты найдешь в себе силы поверить в то, что произошло, сейчас.

– Мне это нужно, Блетчли, – признал вслух мужчина.

Бальтазар промолчал, как она и просила, когда Фрида снова заговорила о том, что ему, вероятно, не стоит быть с ней. Он считал, что она, без прикрас, издевается, потому что после всего, что они пережили вместе, у него, как он считал, мало было людей ближе неё. Если были вовсе, пусть он и включал в этот список братьев.

Он поймал её ладонь, переплетая пальцы со своими, и немного подался назад, от неё, садясь на кровати:

– Я не хочу об этом говорить, – подытожил, оправдывая чужие ожидания, швед, прежде чем подняться на ноги, не отпуская чужую ладонь и утягивая Фриду за собой. Ровно в этот момент в дверь постучали. Бальтазар улыбнулся, несмотря на гложущую его досаду и несколько печальное начало утра.

– Завтрак, – отозвался мужчина, выпуская руку Фриды и дотягиваясь до лежащих на стуле брюк, дабы не открывать дверь официанту голым. Он направился к двери, впуская молодого паренька, и оставил Блетчли наедине с решением, вставать ли ей сейчас, или они продолжат утро завтраком в постели.

***

То, что произошло в ночь медового месяца, больше не повторилось. Бальтазару казалось, что Фрида начала настороженнее относиться к алкоголю, но не отрицал ни на мгновение, что это могло быть его разыгравшееся воображение. Он так же, как и прежде, не давил на Блетчли, но не мог отделаться, что инцидент в уборной бара едва ли не усугубил их и без того печальное положение.

Ему казалось, что она отдаляется от него. Возможно, пытаясь, как бы это ни звучало, защитить от себя, понимая, что она не могла ему дать того, что он хотел. Но Бальтазар убеждал себя, что это неважно, потому что она по-прежнему была, как и прежде, дорога ему.

Но становилось тяжелее.

Он вернулся к работе. Они так и остались жить в Тоскане, и он стал изредка выезжать в город, в основном работая удаленно, чтобы подготовить новый показ. Первый за последние месяцы. Ему льстило внимание ожившего модного сообщества, узнавшего, что он снова возвращается к делам. Бальтазар осознал, что успел подзабыть, как ему нравилась его работа, и окунулся в процесс с головой. Возможно, таким образом он пытался компенсировать те неудачи, которые преследовали их с Фридой и которые вынуждали их порой держаться друг от друга дальше, чем полагалось супругам.

В тот вечер была очередная вечеринка, на которой он должен был быть. Потому что ему было необходимо немного расслабиться перед показом, намечавшимся через день и к которому шли финальные, всегда самые волнительные приготовления; потому что дома всё было так же скованно и порой неловко перед женой, потому что та, похоже, так и не поверила ему до конца, что в тот раз они переспали по её инициативе, и он не шел против её воли; потому что на вечеринке была также пара важных персон, с которыми Бальтазар надеялся поговорить он будущем. Потому что причин, на самом деле, было немало, и в то же время ни одной, чтобы задерживаться на мероприятии дольше обычного.

Он перебрал так, как не позволял себе, пожалуй, даже в Париже. Всё ещё держался на ногах, но был далеко не в трезвом уме. Бальтазар плохо помнил ту девицу, которая увлекла его за собой в приватную зону, и, более того, не имел понятия, как ей удалось его спровоцировать, когда он не собирался изменять собственной жене, которую, несмотря на невзгоды, горячо любил.

Это было безумие в минуты, в которые Харт потерял над собой контроль полностью, двигаясь грубо и требовательно, пока его "пассия" делала вид, что ей это нравилось.

Он пожалел о своем поступке быстро, вызывая такси на ходу, пока поправлял сбившуюся одежду и застегивал расстегнутые чужими проворными пальцами пуговицы. Швед не слишком разменивался на прощания, оставляя девушку наедине с её победой над ним.

Бальтазар добрался до дома в полусне. С трудом стянул ботинки в прихожей, избавляясь после от пиджака и без того расслабленного галстука. Харт сумел добраться только до гостиной, не выдержав дальнейших блужданий по поместью, когда вытянулся на диване, мгновенно проваливаясь в сон, едва его голова коснулась подушки.

Бальтазар спал тяжёлым, пьяным сном, доставляющим больше дискомфорта, нежели причин желать жить дальше. Он заворочался на диване, чувствуя, как пересохло во рту и как сдавливало тупой головной болью виски. Алкоголь так и не выветрился до конца. Швед был не удивлён: того вчера было слишком много. Он провёл рукой по пледу, не припоминая тот с вечера, перевернулся на другой бок, намереваясь заснуть снова, но больше не смог. Бальтазар переживал не понятное ему чувство тревоги, не способный ту перебороть.

Причина её стала ясна, лишь когда мужчина решился открыть глаза. Он почувствовал, что его мутит, то ли от волнения, то ли от количества выпитого, и выругался вслух, не сдерживаясь.

До момента, как он взглянул на фотографии, Бальтазар не помнил напрочь, что вчера натворил, но жгучий стыд нынешний мало отличался от того, что он пережил с вечера. Швед старался не искать виноватых в том, что произошло, пусть это и было соблазнительной перспективой. Он знал, что был виноват только сам.

Харт с запозданием сообразил, чей перед ним компьютер, и что Фрида уже всё знает. Вслед за стыдом пришла горечь, потому что он, как минимум, не хотел, чтобы она узнала об этом так.  Мужчина бы рассказал Блетчли сам. Это вряд ли бы принесло большее облегчение, но, по крайней мере, было бы честно и не так мерзко, как выглядело в виде заголовка газет и нескольких фотографий, собирающихся, кажется, разрушить его жизнь. Первой мыслью, глядя на них, была у модельера та, что он засудит эту жёлтую газетенку. Но он знал, насколько это было голословно. Насколько в этом было никакого толка. Потому что не газетенка была виновата в том, что произошло. Газетенка, наоборот, была из них двоих единственной, кто делал свою работу: ей дали его, Харта, "грязное белье", и она его прополоскала.

Он поднялся проворно, беря какое-то время на то, чтобы мир перестал кружиться перед глазами. Бальтазар хотел найти её как можно скорее, движимый порывом, и отчасти боялся подумать, как долго она уже была наедине с этой новостью.

Бальтазар прошёл мимо кухни, позволяя себе стакан воды, когда встретил горничную. Он всё ещё плохо говорил по-итальянски, но его хватило на то, чтобы выяснить, где Фрида. Харт кивнул благодарно в ответ, прежде чем выйти на улицу.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти её, за которое мужчина успел пожалеть, что не принял душ. Особенно учитывая, что прежде он переспал с другой женщиной, и чужой запах всё ещё был на нем. Ему это не нравилось. Не нравился никто, кроме неё, и он не хотел этого менять.

- Блетчли, - он окликнул её, поспевая следом. В целом Бальтазар не знал, на что ему стоило надеяться, и готовился к худшему.

- Прости меня, - в какой-то момент швед решил, что в его случае вряд ли будет что-то лучше чистосердечного признания. - Я не хотел, чтобы ты об этом узнала так. Я собирался всё рассказать сам.

Он поймал себя на мысли, что говорит, вероятно, не совсем о том, когда вздохнул глубже, признаваясь:

- Я перебрал. Не знаю, что на меня нашло. У меня не было в мыслях до того момента, чтобы тебе изменить, а тогда, похоже, я не думал вовсе, - подытожил мужчина.

Он сделал несколько шагов, подходя к жене ближе.

- Прости, - он произнёс снова, - я не хотел тебя опозорить.

Бальтазар считал, что хуже не было. Он не считал то, что писали о ней после плена, её промахом; не считал позором, потому что то, что происходило с ней в плену, не укладывалось в подобное понятие. Это было чудовищно, и в том не было её вины. Зато сейчас виновник был очевиден, и им был она сам. То, что произошло, не было стечением обстоятельств, но, пусть на нетрезвую голову, но его собственным выбором. Бальтазара коробило это до скрежета зубов, потому что прежде он никогда не думал, что изменит Фриде. Но отчего-то это произошло. Впрочем, мужчина, пожалуй, знал, почему – потому что в тот момент он действительно хотел этого. Не измены, но банальной физической близости, когда проблемы в семейной жизни оказались подстегнуты обильными возлияниями алкоголем.

Швед хотел подойти к ней ближе, но отчего-то продолжал стоять на месте. Испытывал неприязнь от того, что прикоснется к ней после другой женщины. Харт считал, что Фрида этого не заслуживала, пусть и, возможно, его суждения уже устарели.

Она не заслуживала много, а он лишь усугубил и без того печальное положение вещей.

Её замечание о разводе и адвокате было предсказуемым, но Бальтазар всё равно ощутил его, словно ему дали пощечину. Он подумал раздраженно внезапно, что Фрида, наконец, получила то, что хотела – причину, на которой её прежние предложения о разводе звучали бы оправдано. Модельер отдавал отчет, что потопил сам себя, когда прежде отрицал, что они могли обойтись без развода. Остаться семьей, какой бы они ни были, несмотря на обстоятельства.

– Я не надеялся на то, что ты меня простишь, – вырвалось у мужчины, когда Блетчли закончила говорить. Он не отрицал: то, что происходило, было действительно больно. И горько. В больше степени-таки, пожалуй, горько.

– Я повторюсь, Фрида, но я не хочу развода, – отозвался Бальтазар, наблюдая за ней. – Но в этот раз я не могу привести какие-либо контраргументы в отношении того, что он нам действительно нужен. В этот раз ты имеешь на него полное право, – признал мужчина.

– Я не хотел делать тебе больно, – наконец, сказал Харт, после признав:

– Но я не жалею, что не слушал тебя раньше, – он знал, что это могло прозвучать своеобразно, продолжая:

– Ты знаешь, что нам хорошо вместе.

Он цеплялся за неё, и только сейчас Бальтазар начал думать о том, что, пожалуй, это походило на болезнь, и в его поступках было мало логики. Сомнения подобного характера посетили его впервые; мысли о том, что всё оно, возможно, к лучшему.

Он поделился последней мыслью вслух, прежде чем, постояв некоторое мгновение на берегу, развернуться и направиться обратно в здание – собирать вещи.

Бальтазар переживал их разрыв болезненно, пусть убеждал себя, словно читая мантру, что всё в порядке. Потому что в порядке, разумеется, будет рано или поздно, и ему нужно было лишь вернуться к работе полноценно. Занять себя чем-либо. Он подумал, что после того, что потерял, ему ничего не стоит воспользоваться "услугами" барышни, которая поспособствовала его разводу. Судя по тому, что писали в газетах, он был очевидным монстром, и ему было нечего терять. Бальтазар понимал, почему его пиар-менеджер злился, но Харту было необходимо найти выход своей злости на обстоятельства самому. Найти себя, когда он скучал по Фриде первое время, как сумасшедший.

Документы о разводе лежали на его столе с момента, как она их прислала несколько месяцев назад, нетронутые. Бальтазар знал, что она ждала, и не сомневался, что он был обязан её отпустить после всего, что она пережила с ним. Но рука не поднималась поставить в нужном поле закорючку. Это было слишком. Пока что слишком. Он раз за разом решал, что подумает об этом завтра, и это "завтра" никак не наступало.

Он взялся за интересный проект, когда приехал в Лиссабон за тканями. Немного экзотики, потому что женщины любили ушами. За тканью, даже если та выглядела обычной, должна была быть история. Бальтазар получал от процесса удовольствие.

На благотворительный вечер его позвал Кристоф, потому что это было хорошо для его и без того шатающейся, словно колос на ветру, репутации. Бальтазар не спорил. Он не вдавался в подробности, чему благотворительный вечер был посвящен, а когда всё-таки включился во время речи, произносимой владельцем вечера, старался меньше слушать. Бальтазар взглянул на оратора с недоверием, когда тот упомянул некую "Фриду". Швед повернул голову автоматически после того, как Патрик указал в толпу, но ничего не увидел из-за количества собравшихся людей.

Швед, подумав, подхватил бокал шампанского с подноса, который мимо пронес официант, и сделал несколько шагов в сторону, чтобы не менять курсирующей обслуге. В тот день модельер ощутимо опирался о трость: старые переломы ныли, давая о себе знать, после перелета и смены климата. Последние несколько недель Харт работал в Лондоне.

Он бы не успел сбежать, даже если бы хотел, и лишь смотрел на Фриду молча, когда та приближалась к нему.

Бальтазар ощутил не меньшую неловкость, чем она, и это чувство его раздражало. Впрочем, он попытался сохранить лицо, когда заставил себя улыбнуться в ответ на чужое приветствие:

– Я проездом, – пояснил мужчина. – Через пару дней меня снова не будет в Португалии, – он бы сказал о том, "чтобы она могла жить спокойно дальше", но промолчал, здраво посчитав это ребячеством. Он почувствовал себя шкодливым ребенком в тот же момент, который не выполнил домашнее задание, когда пожелал, чтобы Фрида не заводила разговора о не подписанных документах.

– Он неплох, – дружелюбно вынес вердикт Харт, указывая бокалом в сторону Патрика, развлекающего группу гостей неподалеку. Бальтазар снова взглянул на Фриду, когда улыбнулся расслабленнее и искреннее:

– Я так понимаю, ты – серый кардинал этого вечера?

Он заставил себя вздохнуть глубоко и как можно тише, чтобы не привлекать внимания, когда заметил:

– Прекрасно выглядишь. Благотворительность идет тебе на пользу.

- Скромничаешь, - улыбнулся Бальтазар, когда она сказала, что помогает Патрику "немного". Он был уверен, что её лепта в данное мероприятие была не сопоставима с тем эпитетом, о котором говорила женщина, но в остальном не собирался больше спорить. Это было её дело. Теперь то, что происходило, было только её жизнью, и он не имел к ней никакого отношения. До этого момента Бальтазар был уверен, что привык к этому.

Он усмехнулся, впрочем, когда она заговорила о физиотерапевте, и разрешил себе трактовать её дотошное поведение в отношении его здоровья, если не как вежливость, то как привычку. Люди действовали на "автопилоте", как говорили, и это было нормально. Это нужно было только пережить. Он верил, что у них (обоих) это должно было пройти скоро.

- Да, "мамочка", - насмешливо отозвался швед в ответ на просьбу девушки обрадовать её. - Не будь так жестока к физиотерапевтам: ты знаешь, как со мной тяжело.

- Тем более, один у меня есть. Хватит с них, - подытожил Харт.

- Это всё из-за погоды и перелетов, - пояснил Бальтазар, подмечая её взгляд на трости. Он знал, что его внешний вид оставлял желать лучшего, но предпочитал не зацикливаться на этом. С некоторого времени. Одет, впрочем, модельер был неизменно с иголочки; цвета были подобраны, чтобы выставить лёгкую бледность лица в лучшем свете, нежели который та представляла на самом деле.

- После Лондона, Лиссабон оказался слишком солнечным, - высказал мысли вслух мужчина.

- Чувствую себя девяностолетним стариком, - поделился "наболевшим" Бальтазар шутливо.

Он вздохнул глубже после, когда Фрида заговорила о бумагах, и в какой-то момент не удержался от усмешки, стоило молодой женщине подобрать эпитеты его отговоркам. Он никогда не считал, что она глупа, чтобы не предполагать с самого начала, насколько смешно смотрятся его действия. Бальтазар сдержался, чтобы не отвести взгляд от её на некоторое время, и помолчал немного, глядя в чужие глаза.

Он видел, что теперь, кажется, у неё был парень, за которого она держалась, и даже профессиональная деятельность которого была правильна до зубовного скрежета; Бальтазар вспомнил о том, чем занимался старший Блетчли, и решил, что, возможно, этого в своём спутнике Фрида искала, даже если подсознательно, всегда - противовеса тому, с чем была всегда связана её жизнь.

Теперь у неё, в целом, должно было быть всё хорошо, потому что Патрик выглядел надёжно.

Бальтазар так и не отвёл своего взгляда от чужого, когда заметил мягко и дружелюбно, доверительно на её припоминание документов:

- Мы ведь никуда не торопимся?

Несмотря на изображённый шутливый в своей стыдливости взгляд, Бальтазар был гораздо серьёзнее в своём вопросе, чем могло показаться.

В этом вопросе было гораздо больше любопытства, чем ему самому, вероятно, хотелось знать.

- Я временно работаю там, - кивнул Бальтазар, когда молодая женщина спросила о Лондоне.

-  По большей части о его погоде не врут. Но он старается, - усмехнулся швед, вспомнив, что в целом последние дни Туманный Альбион радовал солнечной погодой. Даже если дожди становились "грибными".

Бальтазар не ожидал, что она примет его риторический вопрос всерьёз. Признаться, не думал в целом, что у Фриды и Патрика всё... серьёзно.

Мужчина надеялся, что его лицо не выражало растерянность в той мере, в которой тот её испытывал. Потому что то, что рассказывала Фрида, не вязалось с тем представлением о личной жизни, которую Бальтазар пережил с Блетчли.

Он знал, какой вопрос волновал его больше всего, потому что помнил, из-за чего они разошлись.

Харт старался звучать наиболее непринуждённо:

- Уже планируете детей? - мужчина улыбнулся дружелюбно, невольно ища глазами Патрика. Шведу казалось, что он упускает какую-то важную деталь, потому что для них с Фридой вопрос о детях был под грифом "табу". Как и все остальные аспекты, касающиеся размножения вида человеческого.

Бальтазар старался не делать больших пауз между фразами, отчасти не желая давать Фриде повода "выбить" из него признание о том, почему он не смог подписать документы.

- Не знал, что ты хочешь собаку, - непринуждённо заметил Харт.

- Я подпишу документы, когда вернусь в Лондон, - пообещал Бальтазар, - я не могу лишить тебя мечты о собаке.

- Я рад, что у вас всё хорошо, - он бы порадовался только за неё, но, учитывая обстоятельства, которые швед наблюдал в их с Фридой отношениях, радоваться стоило за них обоих, если Патрику удалось то, о чем думал Харт.

- У вас обоих.

На самом деле, его обескураживала эта мысль. Он не понимал, в чем была его ошибка, но не хотел спрашивать об этом. Он пока что не определился, хотел бы он знать на самом деле об этом.

Он надеялся, что его смятение и отчаяние не отразились в его взгляде, когда он снова взглянул на Блетчли.

Бальтазар молчал, пока Блетчли говорила о собаке и Патрике, а также поддерживала идею мужчины о детях. По мнению шведа, ситуация по-прежнему отдавала сюрреализмом, несмотря на то, что Фрида, кажется, пыталась убедить его в обратном.

Признаться, Харт не ожидал, что она решится говорить об их прежних проблемах настолько открыто.

Бальтазар считал, что справился с тем, что осталось от их отношений, к этому моменту. Даже если так и было, Фриде удалось затронуть старые "раны". Её признание в любви прозвучало, словно гром среди ясного неба. Бальтазар не знал, что ему делать с той информацией, которую она дала. Он чувствовал себя обязанным предпринять какие-либо шаги, когда она настолько открыто говорила ему о своих чувствах, но в то же время осознавал, что их отношения закончились полгода назад.

Харт ощутил раздражение, перерастающее в злость, в отношении того, что говорила Фрида. Он признавал свободу выражения, но считал, что сейчас та была бесчеловечна.

- Ты любишь его, Фрида? - Бальтазар выругался про себя, потому что не хотел лезть в это. В особенности - в их с Патриком отношения, потому что его это не касалось.

Но теперь он должен был закончить:

- Или ты с ним из-за того, что с ним меньше проблем, чем со мной?

Бальтазар заставил себя вздохнуть глубже, когда констатировал, глядя на молодую женщину:

- Не думаю, что последнее стало бы критерием для выбора человека, с которым бы ты хотела завести детей.

Бальтазар перехватил трость, когда заметил заметно спокойнее, чем начал:

- Не нужно необдуманных признаний, - мужчина вдруг слабо улыбнулся, - как и мне не нужны твои оправдания.

- Я имел в виду только то, что имел, - слукавил швед, когда повторил:

- Я рад за вас обоих.

Он отвлёкся, бросая взгляд в толпу, когда ему показалось, что Патрик направляется к ним. Швед взглянул на Фриду, когда усмехнулся дружелюбно:

- Пожалуй, мне лучше уйти раньше, нежели мы станем заложниками неловкой сцены встречи нынешнего парня с бывшим.

- Отличный вечер. Надеюсь, Патрик продолжит заниматься этой темой, - напоследок заметил Бальтазар, прежде чем, развернувшись, направиться прочь.

- Удачи.

Бальтазару не понравилась нота, на которой они расстались с Фридой. Он упорно гнал картинку минувшего вечера у себя из головы, когда знал, что приложил руку к подобному прощанию. И прощанию ли вовсе. Признание в любви продолжало его обескураживать, и мужчина так и не нашел, куда применить это знание. Они неизменно и оба жили своими жизнями отныне. Вряд ли Фрида желала что-либо менять, найдя такого партнёра, как Патрик.

Они приехали в Рим за две недели до показа, чтобы подготовить подиум и гримерки. Отобрали несколько местных моделей, помимо тех, который, как "гвозди" программы, передвигались из страны в страну вслед за кутюрье. Бальтазар смотрел на свои работы в последнее время и признавал, что те изменились в сравнении с теми, которые видели свет до авиакатастрофы. Порой ему казалось, впрочем, что падающий самолет был происшествием его прошлой жизни. Впрочем, Бальтазару быстро приходилось признавать это последствиями разбушевавшейся фантазии, стоило переломанным костям о себе напомнить.

Он привык - за столько лет в индустрии моды - к тому шуму и гаму, который стоял во время финальной подготовки к показу, когда на подиум готовилась выйти первая модель. Бальтазар переставал слышать самого себя в какие-то моменты, но это не мешало ему командовать окружающими его организаторами мероприятия.

Швед не сразу понял, что перед ним Фрида, когда девушка, казалось бы, налетела на него из ниоткуда; не заметил, как на мгновение относительно притихли окружавшие его люди, не ожидавшие увидеть не просто Блетчли, но её подобное, совершенно разбитое состояние.

Сначала Бальтазар, без прикрас, испугался. Мужчина немного пошатнулся, стараясь удержать равновесие, потому что раньше отставил свою трость в угол, чтобы не отдавить кому-либо ноги. Швед взглянул на рыжую макушку удивленно, пытаясь понять, что она делала в Риме. Через мгновение, прислушавшись к чужим бормотаниям, мужчина похолодел и оказался не способен сдержать мурашек, пробежавших по телу.

Показ был в самом разгаре, когда Бальтазар попросил наиболее опытного из его ассистента подменить его. После того, как швед услышал слово "аборт", ему, признаться, стало не до тонкостей показа. Он любил всё контролировать самостоятельно, но знал, что, оставь он их одних, они его не подведут.

- Идем, - пробормотал Харт, подхватывая молодую женщину под руку и приобнимая за талию, ведя к выходу. - Это не лучшее место для подобного разговора.

Бальтазар обнял её крепче, прижимая к себе, прежде чем выпустить из объятий на недолгое мгновение, открывая дверь в то, что служило его кабинетом. "Кабинет", впрочем, словом был громким: здесь был явный недостаток стульев, перебор столов, множество разбросанных лоскутков ткани и разномастных чертежей. Бальтазар усадил Блетчли на один из стульев со спинкой, когда, прежде набрав стакан воды, поспешно присел на стул напротив, протягивая наполненный стакан Фриде.

- Дыши, - посоветовал ей Харт, разглядывая заплаканное лицо. Он коснулся ладонью чужой щеки, следом заправляя выбившуюся прядь за ухо. - Всё будет хорошо, - пообещал, словно авансом, девушке швед, пусть в этот момент его сердце немного дрогнуло, ибо ему не нравилось буквально всё, о чем она успела ему сказать прежде.

- Расскажи, что случилось, - попросил Бальтазар. Он помедлил, прежде чем "помочь" Фриде, в своих словах пересказывая суть той проблемы, из-за которой она, кажется, пришла к нему:

- Это был ребенок Патрика? - ему было неловко уточнять, но швед помнил, какие "сюрпризы" им уже преподнесла жизнь, и предпочитал быть наиболее точен.

- Ты же говорила, что он хотел детей, - нахмурился следом мужчина, вспоминая, о чем она говорила - что "не хотела убивать этого ребенка".

- Ты сделала аборт. Зачем? Он тебя заставил?