- Я понимаю! Понимаю, черт возьми, я же не слепая, - она повысила голос не заметно для себя, срываясь, потому что была далеко не идиоткой, чтобы отрицать его к ней любовь и заботу. Она видела все это прекрасно, и чтобы он ни думал на этот счет, никогда в этом не сомневалась. Проблема была вовсе не в том, что она не верила в его чувства.

- Ненормально - то, что происходило эти две недели. Вот это действительно ненормально, - девушка скрестила руки на груди, считая, что они никогда не сойдутся во мнениях на этот счет. Она понимала его обиду, понимала, что поступила некрасиво, и понимала, что вряд ли это было самое разумное решение выставить его именно так. Но вместе с тем, она не видела как тогда, так и сейчас ни одного другого способа. Он бы не уехал так просто.

Фрида осознавала, насколько это было для него обидно. Он был, несомненно, прав. Более того, если она кого и хотела в самом деле подпустить к себе, хотела отчаянно и искренне, то это его. Уж точно не какого-то незнакомого парня, который не был груб, но прикосновения которого не смогли вызвать ничего, кроме какого-то отвращения.

- Не могу сказать, что мне было очень приятно.

Она хотела сделать рефлекторно шаг назад, когда он оказался ближе, неприятно нависая, заставляя ее паниковать. Девушка знала, что он не причинит ей вреда, но не могла ничего поделать со страхом, которое у нее вызывало подобное, уязвимое положение. Она осталась стоять на месте, не шевелясь.

- Ты не думаешь за себя. Ты думаешь о чем угодно, о ком угодно, но не о себе. Что мне еще остается делать?!

Фрида хотела бы верить, что проживи они вместе дольше, все наладилось бы. Ее состояние, не особо наладившееся за это время, давало основания полагать, что ничего не изменилось бы вовсе. По ее мнению - стало бы только хуже.

Она считала, что он задавал слишком сложные вопросы, на которые она не могла ответить ему одним простым словом.

- Я считаю, что поступила правильно, Баль. Я не хотела, чтобы ты уезжал, и мне тебя не хватает, это правда. Но я уверена, что тебе будет лучше здесь, чем со мной.

Фрида поймала себя на неуместно веселой мысли, что он, кажется, был обречен на то, чтобы она пыталась решать все за него. даже после его просьбы этого не делать, она все равно продолжала.

Она почувствовала его напряжение в легкой, еле заметной дрожи в пальцах, касающихся ее щеки. Ей стало страшно следом, когда он заговорил вновь, напоминая о том, что сказал в тот день, когда она только вернулась к нему. Когда ей еще казалось, что все не так страшно, что все может быть по-прежнему.

Фрида поймала его руку рефлекторно, сжимая в ладони, не задумываясь, что ему может быть больно, когда помотала головой немного отчаянно и повысила голос, не скрывая панических ноток:

- Нет! Забудь об этом.

- Я не стану поступать так с тобой.

Фрида еле слышно "охнула", когда он притянул ее к себе, обнимая. Она отвыкла от подобных жестов быстро, и сейчас была отчасти напугана, не понимая, как ей стоит реагировать, и что в самом деле она испытывает. Она скучала по нему до ужаса, несмотря на то, что, как ей казалось, была тверда в своем решении позаботиться в первую очередь о его комфорте, а не о своем.

Девушка коснулась его аккуратно, немного неловко в попытке обнять, но так и замерла на половине движения. Ей хотелось возразить, что она не пыталась себя наказать, но отчего-то нужные слова не подбирались, чтобы объяснить ему, что происходило в ее голове. Она не считала себя виноватой, хотя, несомненно, ничего бы не случилось, если бы она была осмотрительна, но вместе с тем, она как будто осознавала все четче, что одиночество - наилучший из вариантов сейчас.

- Мне нечего тебе дать, Харт. Я вымотаю тебе все нервы, и это станет пыткой для нас обоих.

Фрида вздохнула глубже, переплетая пальцы с его, не желая отталкивать. Ему было и так тяжело, и она это видела, а причинять ему большую боль, не входило в ее планы.

- Ты не слышишь меня, - она покачала головой, прижимаясь лбом к его плечу. - Я люблю тебя, и я доверяю тебе, но это сейчас не важно.

- Я не буду рушить твою жизнь, даже, если ты так отчаянно пытаешься заставить меня это сделать.

Она коснулась мягко губами его шеи, прежде чем отстраниться, высвобождая руку, и взглянуть на него тепло:

- Тони не стоило ничего говорить тебе, а мне не стоило приезжать. Я уеду завтра, и все вернется в прежнее русло.

Фрида уехала на следующее утро. В Нью-Йорке ее больше ничего не держало, и она не хотела давать ни ему, ни себе больше поводов и, особенно, возможности, чтобы встретиться вновь. Им обоим это было не нужно, и она хотела верить в это со всей искренностью. Ее решение было не таким уж идеальным по многим причинам, и сомнения никуда не могли деться так просто, но она считала, что выбрала из двух зол меньшее. Рано или поздно, они бы непременно разъехались, но уже куда более болезненно.

Она вернулась в Тоскану, но следующие пару месяцев провела не только там, но и напрашивалась с отцом в командировки, когда ему необходимо было уехать. Так было спокойнее, несмотря на количество охраны, выделенной именно ей, и на то, что дом в Италии больше был похож на неприступную крепость. Помимо прочего, ей хотелось развеяться. Запертая в четырех стенах, она начинала сходить с ума.

Ей казалось, что она избавляется потихоньку от своей зависимости от Бальтазара. Искала иногда специально упоминания о нем в прессе, но считала, что ей удалось как-то пережить его отсутствие рядом. Она скучала до одури и была бы не против увидеть его, но так и не нашла ни единой логичной причины для того, чтобы позвонить ему или вовсе приехать.

Они вернулись в Италию на Рождество, потому что она хотела домой. Алекс обещал прилететь вместе с женой тоже, и она чувствовала какое-то забытое предвкушение от возможности вновь отпраздновать этот праздник в кругу семьи. Последние пару лет ей было вовсе не до того, чтобы мчаться домой. И тем более - тащить с собой Рега в том состоянии, в котором он был.

Александра не ждали раньше обеда, поэтому она валялась под одеялом, лениво переключая каналы телевизора и наслаждаясь вполне рождественскими блинчиками с сиропом. То, насколько бессмысленно и по-королевски она проводила последние месяцы, начинало напрягать, но еще не настолько, чтобы она пыталась с этим что-то поделать. Фрида любила комфорт, несмотря на то, что объективно во многих привилегиях не видела смысла. Эти три месяца она использовала все возможности по максимуму, не находя в себе больше сил сопротивляться естественному порядку вещей. Возможно, все должно было быть именно так. Возможно, вселенная дала ей понять, что сопротивляться собственному положению и тому, кто она есть - бессмысленно и это принесет ей только беды.

Она не знала, почему не переключила новости сразу, особенно, после того, как краем уха зацепила фразу о разбившемся самолете. Ее мало интересовало то, что происходило в мире, тем более - чужие беды. У нее своих было предостаточно, чтобы еще переживать за весь остальной мир. Она хотела переключить, но почему-то не могла отвести взгляда от развалившегося на части самолета и изуродованных тел. Ведущая на фоне давала стандартную справочную информацию, которую девушка слушала вполуха.

Имя Бальтазара Харта прозвучало громом среди ясного неба.

Фрида слабо отдавала себе отчет в действиях, когда потянулась резко, дрожащими руками к телефону, сбивая с подноса чашку с кофе. Она обозначила свое отношение к коричневому пятну на постели не слишком цензурно, но не отвлекаясь на это всерьез. Телефон шведа был выключен.

***

Следующие две недели она ходила исправно в больницу, в которой он лежал, интересуясь каждый день изменениями в его состоянии. Состояние было одно - кома. Когда он из нее выйдет и выйдет ли вообще, сказать никто не мог. Она ходила исправно каждое утро и уходила под самый вечер, иногда, впрочем, требуя разрешения остаться на ночь, раздражая медсестер и врачей своей настойчивостью. Она не пользовалась никогда раньше тем впечатлением, которое производила ее фамилия, но сейчас была благодарна отцу за то, что та действительно открывала все двери и позволяла многое.

Фрида знала каждый его перелом и каждую царапину. Все, что происходило в его организме в этот самый момент, все его приблизительные шансы на то, чтобы вернуться к полноценной жизни. Они обещали, что поставят его на ноги, несмотря на задетый позвоночник. Все, что ему нужно было - выйти из комы, и тогда она вздохнула бы немного спокойнее.

Ей казалось, что она ведет себя спокойно, настолько, насколько это вообще было возможно, пока ей не всучили успокоительное, пообещав, что с ним она станет спокойнее спать. Она поблагодарила искренне, не уточняя, что не помнила уже, когда действительно спала спокойно в последний раз.

Когда ей пришла смска, что он очнулся, от одного из сердобольных врачей, она была у автомата с кофе. У нее стали ватными ноги, прежде чем она осознала до конца смысл сообщения. Ей потребовалось не больше пары минут, чтобы взбежать по лестнице на нужный этаж, забыв про оставленную в автомате чашку кофе, и ворваться в палату, минуя все правила приличия.

Фрида замерла на пороге как вкопанная, ловя его взгляд, а после почувствовала, как ее начинает трясти, а к глазам подступают слезы. Ее мало волновало то, насколько по-дурацки она, возможно, выглядела, когда не могла отчего-то сделать ни шага и смотрела на него, не отводя взгляд и не мигая. Она закрыла через мгновение ладонями лицо, разрыдавшись, не веря до конца, что он действительно живой.

Фрида не хотела плакать, потому что ему и так было тяжело, и вряд ли ее истерика сейчас могла облегчить его состояние. Слезы катились градом. и она не могла ничего с собой поделать, перенервничав за эти две недели, казавшиеся ей сущим адом на земле. Она считала, что достаточно уже потеряла, чтобы терять еще и его, и не могла поверить в то, что это действительно может произойти.

Она плакала от страха, накопившегося в ней, и от облегчения, потому что, кажется, самое худшее было позади. Все остальное было неважно, потому что с каждой его травмой они могут справиться.

Девушка всхлипнула отчего-то громче, вместо того, чтобы успокоиться, когда он позвал ее. Она слышала, с каким трудом ему это далось. Все это время, пока он был в коме, врачи предупреждали ее, что легко не будет, и что он не оправится так быстро, как ей хотелось бы. Ей казалось, что она начинала осознавать это только сейчас, что впереди не самый простой путь.

Фрида обошла врача, обещавшего зайти немного позже, и была благодарна ему за тактичность и понимание, потому что не собиралась выходить из палаты больше ни под каким предлогом. Она ждала этого целую вечность и сейчас имела право на то, чтобы остаться здесь так долго, как посчитает нужным.

Его вопрос, простой по своей сути, заставил ее бросить на него растерянный взгляд. Почему-то ей не приходило в голову, что ее пребывание в больнице может быть для него удивительным. Удивительным, по ее мнению, было бы, если бы она не приехала.

- Я приехала, как только узнала, - она отозвалась глухо, вытирая с щек слезы и подходя ближе. - Ты пропустил Рождество. И Новый год тоже пропустил.

- Бьорн уехал пару дней назад, но скоро должен вернуться.

Фрида присела на край кровати, носознанно цепляясь за одеяло и нервно сминая в руках ткань.

- Какого черта ты вообще сел в этот самолёт, - она осознавала, что ее претензия выглядит странной, но почему-то не могла сдержаться. - Почему тебе в Америке не сиделось?

Фрида понимала, что ее вопросы были скорее риторическими и не требовали конкретного ответа. Тем более, что Бьорн сказал ей, куда летел Бальтазар, а ее претензия в основном была в том, что тот вообще решил куда-то выехать. Она знала, что это было глупо, но отчего-то ей хотелось ругаться на него за это, как будто это именно он проявил беспечность, как будто мог предугадать, что подобное произойдет. Она молчала, сдерживаясь, понимая, что просто перенервничала и продолжала нервничать сейчас, глядя на его состояние.

Чуда не произошло. Никого волшебного выздоровления, никакого резко наладившегося самочувствия. Все именно так, как предупреждали врачи, а именно - еще хуже, чем было. Пока он лежал без сознания, она не могла объективно оценить его состояние, несмотря на то, что знала его медицинскую карту на зубок. Могла воспроизвести по памяти каждую запись, сделанную с момента, как он оказался здесь. На бумаге все выглядело не так жестоко, как было на самом деле

Она не ждала ответ на свой вопрос, поэтому удивилась, когда его получила. Не успела только осознать до конца то, что он действительно не помнил, куда и зачем летел. Ее бы это испугало, задумайся она об этом серьезнее, если бы он не начал задыхаться у нее на глазах. По телу пробежала дрожь, и она не могла пошевелиться, только сжимая сильнее в пальцах пододеяльник. Если бы она могла взглянуть на себя в зеркало, то увидела бы, как кровь отхлынула от лица, и она побелела от испуга, не зная, что именно ей нужно делать. Девушка не сразу даже смогла закричать, чтобы позвать на помощь.

Все закончилось также внезапно, как и началось. Фрида помотала головой судорожно, в ответ на его извинения, и прикрыла на мгновение глаза ладонью, пытаясь привести в порядок сбившееся в панике дыхание. Ее жест отдавал отчаянием, которого она не хотела, потому что не могла себе позволить опустить руки, каким бы тяжелым ни было его состояние. Она видела в своей жизни многое, чтобы так реагировать, и сейчас ей мешало взять себя в руки только одно - острый, почти животный страх его потерять. Не справиться снова.

- Мы в Осло, - она заговорила негромко, заставляя себя произнести каждое слово, несмотря на застрявший в горле ком. - Самолет упал неподалеку.

-Тебе чертовски повезло, что снег смягчил удар от падения.

Она не знала, насколько уместно говорить о везении вовсе с его-то количеством травм, но благодарила всех богов за то, что Бальтазар, кажется, родился в рубашке, раз сумел пережить подобное.

- У тебя очень много переломов, повреждены некоторые органы, ожоги по телу, - она не хотела перечислять все и замолчала на какое-то время, опуская глаза, прежде чем все же набраться смелости продолжить. - Задет позвоночник.

- Они обещали, что поставят тебя на ноги.

Фрида помедлила мгновение, прежде чем податься вперед и коснуться аккуратно подушечками пальцев его щеки, пробегая практически невесомо по ссадине на скуле, чтобы не причинить боль. Она помнила, несомненно, что ушла от него, но считала, что сейчас это не имеет никакого значения.

- Я больше никуда не уйду, - она пообещала твердо, так и не убрав руки от его лица.

Фрида заставляла себя не жалеть его. Жалость была не только унизительна сама по себе, но и, как ей казалось, могла зарубить на корню весь процесс его восстановления. Она знала, что у него сильный и стойкий характер, но боялась, что даже его не хватит на то, чтобы вынести все происходящее. В конце концов, даже самые сильные могли сдаться под напором обстоятельств, особенно в такой ситуации.

Ее методы не были похожи на методы сердобольной, заботливой девушки, готовой окружить его комфортом со всех сторон. Она заботилась о нем больше, чем кто-либо мог себе вообразить, но не давала ему поблажек. У нее не было проблем с тем, чтобы понять, что он говорит, пусть по-началу, речь была не всегда членораздельной, но она заставляла повторять его одно и тоже слово по несколько раз, пока он не произносил его понятнее. Она никогда не хотела давить на него, но не могла позволить ему привыкнуть к собственной немощности и пересесть навсегда на коляску. Коляска в его палате была ровно до того момента, как он окреп настолько, чтобы делать, пусть и с трудом, но более-менее уверенные шаги. Она предпочитала, чтобы он опирался на нее, на трость, держался за стены - что угодно, лишь бы шел, а не катился.

Девушка видела, что ему дается все это через боль, и, пожалуй, готова была признать, что перегибает, стараясь совершить чудо и поставить его на ноги раньше всех прогнозов, но смотреть на него в таком состоянии было невыносимо. Он должен был поправиться как можно скорее, пока их обоих это не свело с ума.

Фриде пришлось постараться, чтобы забрать его в Тоскану, обещая, что он будет под присмотром врачей. Целой армии врачей, если это необходимо, лишь бы им разрешили отправиться домой. Ее сводили с ума больничные стены и эта палата, из которой хотелось поскорее убраться. Бальтазару нужен был покой, комфорт и ощущение нормальной, обычной жизни. В клинике даже она чувствовала себя больной.

Она думала, что ей хватит на все это сил, но чем дальше, тем больше начинала в этом сомневаться. Девушка злилась на него, когда он говорил, что ей не нужно тратить на него свое время, потому что он болтал глупости и ничего не понимал. Если уж она примчалась за ним в другую страну и провела там два с половиной месяца, чуть ли не живя в его палате, то она не собиралась отказываться от него так просто, когда он уже был дома и шел на поправку. Она хотела верить, что шел на поправку. В какой-то момент, ей начало казаться, что ничего не меняется. Что то, что они имели сейчас - его максимум. Лучше уже не будет, и именно с этим им придется жить.

Фрида злилась и нервничала, не спала, когда не мог спать от кошмаров он, и просыпалась в холодном поту от своих кошмаров сама. День за днем все становилось куда больше похоже на ад, чем на спокойную жизнь. Этот застой сводил ее с ума.

Она была на кухне, когда услышала грохот и оглушающий звон бьющегося стекла. Дернулась к гостиной, бросив лопаточку на столешницу, и замерла на пороге, разглядывая Бальтазара. У нее начинали сдавать нервы, когда она подошла ближе, подбирая с пола трость, и приобнимая его, чтобы помочь встать. Ей удалось это не сразу, потому что несмотря на то, что на больничном питании он похудел, швед все еще оставался ощутимо выше и крупнее ее.

Фрида дождалась, когда он обопрется о трость, а после широким шагом направилась обратно на кухню. Внутри все клокотало от бессильной, бессмысленной злобы. Не на него, а на судьбу, вселенную, кого угодно, кто был виноват в этом всем. Она вздохнула немного судорожно, вытаскивая из шкафчика один за другим бокалы, и, задумчиво повертев первый из них в руках, со всей силы швырнула об пол.

Фрида не знала другого способа успокоиться. Ей хотелось громить все вокруг, топать ногами и кричать, и она выбрала самый простой и самый действенный способ - разбить несколько дорогущих бокалов, стоимость которых мало волновала ее сейчас. Их ценность была в том, что они бились легко и громко от малейшего соприкосновения с твердой поверхностью. Она не жалела их, когда методично била один за другим, наблюдая, как разлетаются осколки.

Она ответила на его просьбу очередным звоном, потому что ей это было не просто нужно, а жизненно необходимо. В конце концов, она имела право разнести здесь все, что попалось бы ей под руку, лишь бы успокоить немного нервы. Отец должен был быть благодарен ей за то, что она остановилась всего лишь на бокалах, которые легко можно было заменить другими.

Девушка поморщилась, когда он заговорил снова, и бросила на него мрачный, тяжелый взгляд. Она все это уже слышала не единожды и считала, что ему пора прекратить. Что она ясно обозначила свою позицию на этот счет, и пора было уже закрыть разговоры на подобные темы.

- Прекрати, - она помотала головой, отзываясь немного резче, чем собиралась изначально. - Мои нервы в порядке.

Фрида скользнула взглядом по осколкам, понимая, что звучит сейчас неубедительно, но не собиралась так просто сдаваться. Ее небольшой срыв еще ничего не значил. По крайней мере, он точно не значил, что нужно бросить все на половине.

- Достаточно будет тогда, когда ты сможешь вернуться к прежней жизни, - она протянула упрямо и твердо. - Я не для того мерзла два месяца в Норвегии, чтобы посчитать твое состояние сейчас "достаточным".

Ей не нравилась его идея вернуться в Нью-Йорк, как и не особо нравился этот город с некоторых пор в целом. Он был шумным, торопливым и беспокойным. Она считала, что ему рано возвращаться туда, тем более одному.

- Ты хочешь вернуться один? - она решила, что стоит уточнить это сразу. - Ты можешь работать и здесь, если хочешь. Ты сам говорил, что это не проблема.

Фрида считала, что это не имело никакого значения - обязана она ему чем-то или нет. Она находилась рядом с ним лишь потому, что действительно этого хотела и хотела помочь. Особенно, когда знала точно, что могла, пусть он, кажется, переставал в это верить. Она не скрывала, что порой сомневалась в этом сама. Не могла не сомневаться, потому что он действительно совершил практически невозможное, сначала выжив, а после - встав на ноги. Ей было этого мало. Ей нужно было больше и больше, пока наконец-то она не сможет вздохнуть немного свободнее, почувствовав, что вот теперь он точно здоров.

Девушка не хотела на него злиться. Пыталась войти в его положение и отнестись к его словам с пониманием, но ничего не могла поделать с бессильной злостью, поднимающейся волной от его готовности сдаться и перестать пытаться двигаться дальше. Она не спорила с тем, что все происходящее было большой удачей для них, но принимать подачки от мироздания и не требовать большего было не в ее характере. Она хотела все и сразу, и считала, что вселенная должна быть благодарна ей за то, что та готова сейчас немного подождать.

- Нет, не знаю, - она возразила упрямо и раздраженно, скрещивая на руки на груди. - Не знаю, Харт. Это ты придумал эту чушь про предел и почему-то веришь в нее.

- Хватит! Кощунство - бросать все на половине пути, - она не хотела злиться на него, но неизбежно злилась. - И я буду просить о большем, потому что если тебя устраивает такое твое состояние, то меня - нет, понятно?

Фрида с удовольствием разбила бы что-нибудь еще, но он стоял в опасной близости от нее, и она знала, как он не любит громкие, резкие звуки. От его следующих слов легче не стало, и она бросила на него мрачный взгляд, понимая, о чем он говорит. Ее раздражало это саму - то, что она не могла или не хотела подпустить его ближе. Сейчас она и вовсе считала это не главным, но отдавала себе отчет в том, что так не может быть всегда.

- Поэтому я хотела, чтобы ты уехал из Тосканы, - она проговорила негромко и немного устало. - Потому что тебе и не будет рядом со мной легко.

- Я не знаю, Баль, не знаю, что делать, чтобы все наладилось.

Фрида не понимала, какого черта он решил сдаться именно сейчас. Сейчас, когда ему всего лишь необходимо было продолжить бороться, и тогда все ее минутные сомнения отошли бы на второй план. Потому что они были беспочвенными, глупыми, малодушными, проскальзывающими всего лишь из-за того, что она в целом была склонна сомневаться абсолютно во всем и особенно - в своих действиях. Какого черта, он не мог сказать просто, что все наладится, и тогда все непременно наладилось бы.

Ей нечего было ответить на то, что она живет мечтами, потому что именно так и было. Мечтами, превратившимися во вполне конкретную цель, именно которой она и жила все это время. Она собиралась поставить его на ноги, чего бы ей это ни стоило, но он сейчас рушил все ее планы.

Она не успела возразить ему прежде, чем он сказал то, что заставило ее замереть, распахнув в глупом удивлении глаза:

- Своей жизнью?

Фрида расслышала прекрасно, но не смогла удержаться от того, чтобы переспросить. Ей никогда не приходило в голову то, как он видит их отношения сейчас, но считала очевидным то, что она готова взять свои слова о том, что им необходимо находить порознь, обратно. Она все еще считала это правильным, но больше не хотела. У нее было не так много сил, чтобы находиться сознательно от него в сотне тысяч километров, когда жизнь наглядно показала ей, что лучше не тратить время на подобные капризы, если он действительно ей дорог. Он был дорог, и она была сейчас там, где быть хотела - рядом с ним.

Она покачала головой, не слишком вслушиваясь, в самом деле, в его объяснения, прежде чем заметила, стараясь говорить ровно:

- Нет, это возможно. Ты просто не хочешь.

Потому что ничего не изменилось кардинально. И если тогда он мог найти выход, работая в Тоскане, то она не понимала ни капли, почему он не мог сделать это сейчас. Она решила, что, в общем-то, все достаточно понятно.

Фрида сделала пару шагов от него, направляясь к выходу из кухни, и так и не ответила на замечание об отце. Ее, говоря откровенно, не волновало ничье мнение на этот счет, даже родного отца, но что-то подсказывало ей, что Тони не будет так категоричен, как кажется Бальтазару.

- Я думаю, через пару часов самолет будет готов. Успеешь собрать вещи.

Фрида понимала, что ему тяжело. Отдавала себе отчет в этом ясно, когда видела, насколько он недоволен собственным положением сейчас. Отсутствием тех возможностей, которые у него были раньше, и той некоторой беспомощностью, которая преследовала его сейчас. Она понимала все это прекрасно, осознавая, что им движет банальная горечь от происходящего, но не могла сдержать обиду, когда он так четко и просто отделил ее жизнь от своей. Словно она к ней не имела никакого отношения, и все, что было последние месяцы, она делала со скуки.

Ей интересно было, что происходит в его голове, и как он видит всю эту ситуацию, достаточно, впрочем, очевидную для нее. Она не собиралась спрашивать, обиженная, но искренне недоумевала, не понимая его действий. Да, она сорвалась, и ей необходимо было выпустить пар, но она ни на минуту, ни на одно мгновение не собиралась отказываться от того, чтобы помочь ему встать на ноги.

Фрида не хотела отпускать его так просто, но сейчас не находила ни сил, ни желания пытаться переубедить его снова. Он слышал все, что она могла бы ему сказать, но предпочел принять такое решение, и она злилась, желая думать, что оно к лучшему. Что с нее, возможно, хватит. И если это не нужно было ему, и он не хотел понимать, насколько было нужно ей, то, возможно, стоило отпустить его разбираться самому со своей жизнью. Раз ему того так хотелось.

Она узнала насчет самолета, не собираясь отпускать его на обычный пассажирский рейс, не испытывая к ним более никакого доверия. Девушка надеялась только на то, что от такого вмешательства в его жизнь он все же не откажется. Как минимум, это было бы не разумно.

Она решила, что зайдет к нему позже, когда, по ее прикидкам, он будет уже собран. Хотела помочь, но решила, что он попросит сам, если ему нужна будет помощь. В общем-то, начинать жить разными жизнями можно было уже прямо сейчас, и он ясно дал понять, что ему не очень нравится ее желание помочь ему во всем.

Фрида полагала, что он зайдет попрощаться, если она не сделает этого раньше, но не ждала его так рано. Если ждала вовсе, не исключая вероятность, что он уедет молча, раз они расстаются на не слишком приятной ноте. Она наблюдала за тем, как он делает к ней несколько шагов, молча, не зная, что сказать, и не понимая, зачем именно он пришел.

Она выдохнула удивленно, когда он поцеловал ее, но так и не ответила, растерявшись. Девушка все еще была недовольна его поведением, но не могла злиться всерьез, обнимая его крепко и запуская пальцы в короткие светлые волосы на макушке.

- Женись на мне, Харт, - она произнесла это твердо и уверенно, не сомневаясь ни капли в том, что просит.

- Если ты еще этого хочешь.

Фрида не сомневалась в том, что действительно хочет этого. Это было глупо и странно, если принять во внимание, что она же сама и отказала ему раньше, после всего произошедшего с ними обоими, она хотела этого больше всего на свете. Чтобы больше не наделать тех же самых ошибок, отталкивая его от себя, когда, как оказалось, все могло закончиться трагично. Несмотря на то, что она не выглядела очень уж довольной тем, как судьба распорядилась его жизнью, девушка отдавала себе отчет в том, что должна быть благодарна. И она действительно была.

Она знала, что в ее предложении больше эгоизма, чем заботы о нем. Потому что с ней все еще было тяжело, несмотря на то, что она стала немного спокойнее. Фрида старалась контролировать себя, пыталась избавиться от взвинченности, исправно пила успокоительные, но это не всегда помогало. Она понимала все это, но устала бороться с собой и с ним, если он сам рвался на эти грабли, и больше не хотела бояться их совместного будущего, которое представляла себе с тех пор исключительно мрачным.

- Чтобы ты не мог бросить меня и уехать, - девушка улыбнулась уголками губ, не слишком давая понять, шутит она или всерьез.

- Когда я была...у этих людей, я думала только о том, как сильно хочу тебя увидеть. Мне было так страшно, что этого больше не произойдет, что это билось у меня в голове круглые сутки, - она начала негромко, чуть отстранившись и поймав его взгляд. Ей было важно, чтоб он понял одну простую вещь - ей было совершенно все равно на то, что он больше не мог бегать так, как раньше, и ходить без трости. - Когда я услышала, что твой самолет разбился, я испугалась до тошноты. Чувствовала, как меня мутит, но не могла пошевелиться. Страшнее этого было только слушать, как твой врач перечисляет все твои повреждения. И говорит, что не уверен, что ты выйдешь из комы.

Она вздохнула глубже, касаясь мягко подушечками пальцев его щеки.

- Возможно, это был непрозрачный намек вселенной, что потерять тебя - это реальность. Которая может произойти в любой момент.

- Так что женись на мне, Харт, - девушка растянула губы в теплой широкой улыбке, повторяя просьбу, - и это будет последнее, о чем я пожалею.

- Главное - чтобы не пожалел ты.

Фрида улыбнулась счастливо, когда он все же - наконец-то - попросил ее стать его женой. Не знала почему, но считала, что теперь все начинало вставать на свои места, даже несмотря на то, что они так с этим затянули. Она помнила, что в прошлый раз отказала ему сама, но сейчас не считала, что это было разумной идеей. Знала, что двигала ею тогда и не отрицала, что все те причины еще имели место быть, но не желала больше сопротивляться тому, чего хотела в самом деле.

Она поморщилась как от зубной боли, когда он напомнил ей о том, что происходило с ней в плену. Ей действительно было тяжело и сейчас, пожалуй, в какой-то степени даже тяжелее, чем тогда, потому что тогда ей казалось, что она даже привыкла. Это звучало дико, но у нее не было другого выхода, кроме как смириться и принять как данность. Не думать об этом без отвращения и дрожи сейчас она не могла.

- Я доверяю тебе, - девушка понимала, что возможно для него не всегда это было очевидно, но доверяла ему настолько, насколько вообще доверять кому-либо могла. - И я не хочу, чтобы ты в этом сомневался.

Фрида потянулась ближе, коротко прижимаясь губами к его шее в ответ на обещание всегда ночевать дома. Ей было это важно сейчас также сильно, как и тогда, потому что она испытывала болезненную необходимость знать, что он рядом. Чтобы ни произошло в их отношениях, ей это было необходимо.

Она напряглась на мгновение, когда он вновь завел разговор об отъезде, но после бросила на него немного недоверчивый взгляд:

- Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой к твоим родителям? - несмотря на то, что она успела уже с ними познакомиться, ее отчего-то смущала перспектива появиться в их доме в официальном статусе его девушки. Или лучше сказать - невесты.

- Уверена, они будут в ужасе от твоего желания жениться на мне, - она фыркнула впрочем весело, несмотря на то, что говорила отчасти всерьез. - Поехали, мечтаю наконец-то познакомиться с ними нормально.

Бальтазар коротко кивнул, когда Фрида упомянула плохой сон, и не стал расспрашивать. Он знал, что её кошмары были об одном, и не хотел в очередной раз бередить и без того тяжело заживающие раны.

Он промолчал на её вопрос о том, "в порядке" ли были они и происходящее. Бальтазар, на самом деле, тоже не имел понятия, как они докатились до подобного. Он никогда не думал, что будет страдать из-за того, что женился на привлекательной девушке. Бальтазар вздохнул тяжелее, когда она подошла ближе, и взглянул на Блетчли немного тоскливо, когда она захотела открыть беседу. На самом деле, швед считал, что им действительно стоит поговорить, и собирался сделать это как можно мягче. Он не винил её в том, что происходило, пусть и имел свою, несколько отличную от её точку зрения.

Бальтазар сделал шаг девушке навстречу, положил ладони ей на спину ниже лопаток и ткнулся носом во впадинку у чужих ключиц. Родной запах сводил его с ума. Швед поспешил немного отстраниться, желая избежать дальнейших неловких инцидентов.

- Я не могу себя контролировать, - честно признался швед. - Это началось недавно.

Он вздохнул глубже, бормоча основную причину:

- Блетчли, ты, чёрт побери, слишком привлекательна для того, чтобы не давать к себе прикоснуться, при этом лёжа у меня под боком.

- Я не железный, - подытожил искренне швед.

Он обнял её крепче, мягко целуя, потому что, вопреки неудобствам, не хотел её терять.

Бальтазар поймал чужие губы своими, целуя её снова, прежде чем попытаться взять себя в руки:

- Я постараюсь быть сдержаннее, - пообещал мужчина, пусть и не мог давать ей гарантий.

- Пока ты привыкаешь ко мне, - всё-таки добавил он, не оставляя надежд, что Фрида изменит свою позицию.

Он поймал её взгляд, прежде чем подытожить откровенно:

- Я соскучился по тебе. Ты всегда рядом... Но до этого наши отношения были полнее. И ты знаешь это.