Фрида хотела ему верить, когда он обещал, что ее больше никто не тронет. Он был убедителен и, наверное, верил в это сам, но она не могла поверить так просто. С ней вообще не должно было ничего случаться, потому что она столько лет жила спокойной и мирной жизнью, и никто не подозревал, никому даже не приходило в голову, что это может произойти. Потому что так быть не должно было. Жизнь позволила ей в очередной раз убедиться, насколько та была непредсказуема, и как мало в самом деле зависело от них.

Она не хотела, чтобы он плакал, пусть и понимала, что не только у нее напряжении искало выход. Девушка притянула его чуть к себе, мягко касаясь подушечками пальцев его лица, стирая слезы. Ей было больно, и сейчас - в тысячу раз больнее, потому что она заставила их так переживать. Она видела, как он устал и был вымотан не меньше нее, и ему тоже нужен был отдых. Все закончилось, хотя бы на какое-то время закончилось, и теперь он мог заснуть спокойно.

Фрида прижалась щекой к его виску, немного судорожно вздыхая от его прикосновения к ее плечу, и едва заметно кивнула, когда он подтвердил, что всем понравилось. Она не сомневалась в этом ни на минуту, но хотела услышать от него.

- Я хотела прийти, - она не знала, почему говорит так буднично, как будто ей помешали дела, а вовсе не люди, обозленные на ее отца, державшие ее в плену три недели. Возможно, врач был прав, и у нее действительно был шок. - И даже позвала отца. Хотела вас познакомить.

Ее голос звучал бесцветно, немного механически, но на какие-то эмоции она сейчас способна не была. Ей все еще тяжело давалось осознание реальности происходящего, заставляя держаться настороженно, присматриваясь заново к окружающему миру.

- О том, что вышла бы на подиум, предложи ты до показа еще раз. О том, что Оливер меня убьет, потому что у него нет человека, которым можно заменить меня на постоянной основе. Об операции Ларса, и сможет ли он ходить снова, и что я это не увижу. О том, что хочу тот твой торт с дурацким названием и теплый плед. Там было холодно.

- Но больше всего о том, что хочу увидеть тебя и отца еще хотя бы разок.

- У меня было много времени, чтобы успеть подумать обо всем.

Фрида перечислила честно все, что вспомнила, не зная, ждал ли он от нее такого подробного ответа. Она не была в том состоянии, чтобы различать насколько уместно или неуместно звучат ее слова, и, пожалуй, испытывала потребность немножко выговориться. Хотя бы чуть-чуть за те три недели, которые провела, практически не произнося ни слова.

Она округлила глаза испуганно, когда он сказал про суд, и покачала головой, закусив губу. Девушка считала, что он относился к этому слишком легкомысленно.

- Они же вечно пишут всякую чушь, - она вздохнула, понимая, что не может осуждать его за подобное, потому что он был на взводе. - Когда суд?

Фрида кивнула послушно, направляясь в ванну. Разделась, переступая через бортик аккуратно, чтобы оказаться в теплой воде и прикрыть глаза, положив голову на край. Она пролежала так несколько минут, прежде чем сползла с головой под воду, вдохнув прежде воздух.

Она не знала, сколько ей потребуется мыла, чтобы отмыться от того, что с ней произошло, но сегодня не собиралась на нем экономить. Что угодно, лишь бы стереть с себя эту грязь и отбить отвратительный запах, преследовавший ее неотступно все это время.

Фриде нравилось, когда он улыбался так, как когда попытался поймать ее на слове, как будто давая ей надежду поверить, что все в порядке. Все также, как и было раньше, когда они жили в не слишком реальной, почти приторной идиллии без каких-то забот. Она помнила, как отзывалась об их отношениях отцу. Сейчас она думала, что ничего больше не будет по-прежнему.

- Нет, - она покачала головой, не желая его обижать, но не собираясь врать. Сейчас она не хотела выходить из дома, не то что на подиум. - Следующий показ еще не скоро, давай сначала до него доживем.

Она обняла его крепче, сжимая пальцы. У нее и так было все, что она хотела, да и ее запросы были не такими уж большими. И всего одно пожелание, появившееся еще с момента, когда она уезжала от отца, обострившееся после смерти Регулуса, и ставшеее жизненно необходимым сейчас - она отчаянно, до безумия хотела, чтобы ее жизнь наконец-то пришла в норму. Спокойная, размеренная, с обычными проблемами семейного масштаба, решать которые будет не Интерпол, ФБР и армия США, а они сами, тихо и без вездесущей прессы.

Фрида подтвердила, что не против, чтобы отец зашел к ним завтра. Не могла быть против, хоть и чувствовала за собой определенную вину за произошедшее. Если бы она жила так, как хотел он, и как ей жить полагалось, с ней бы ничего не случилось. Для начала, ей не пришло бы в голову лететь куда-то эконом-классом.

Она вынырнула из воды, набирая в легкие воздух, прежде чем обхватить крепко бокал. Он определенно точно угадал то, что ей нужно, потому что синяки интересовали ее куда в меньшей степени, чем желание успокоить нервы. Другого такого же действенного способа она не знала.

Она сделала глоток, когда он заговорил. Не хотела слушать, потому что все то, то он говорил, заставляло ее злиться в отчаянии сильнее, но все же слушала, положив руку на бортик ванны и уперевшись в нее подбородком. Девушка понимала, что и ему необходимо высказаться, и что этот разговор неизбежен, просто потому, что слишком многое скопилось у них обоих за это время. Она хотела, чтобы это поскорее закончилось, и хотела попытаться сделать вид, что ничего не произошло.

Фрида потратила несколько мгновений на то, чтобы осознать, что ей вовсе не послышалось, и он действительно сказал то, что сказал. Что хотел бы, чтобы она вышла за него замуж. Она почувствовала, как к глазам снова подступили слезы, и быстро несколько раз моргнула, чтобы их смахнуть, прежде чем сделать глоток.

- Хочу, - она ответила следом просто и искренне, потому что действительно хотела этого. Никогда не думала об этом раньше, но сейчас, после его вопроса, хотела больше всего на свете,

Она отставила бокал на пол, приподнимаясь, оперевшись одной рукой на бортик, а второй притягивая его к себе. Ее не волновало, что она мокрая, а он в одежде, когда она прижалась к нему ближе, целуя мягко в шею и поднимаясь чуть выше к мочке уха.

- Я тебя люблю, - она пробежалась подушечкой большого пальца по его скуле, прежде чем скользнуть назад, обнимая, - но ты торопишься.

- Возможно, ты еще передумаешь.

Фрида не хотела спорить с ним сейчас. Их предполагаемая свадьба была далеко не на первом месте по серьезности проблем, чтобы увлекаться сейчас спорами на эту тему. Ей, на самом деле, говорить об этом не хотелось вовсе по ряду причин, ставить в известность его о которых, она еще не была морально готова. И вряд ли когда-нибудь это произошло бы, поэтому в данный момент она была уверена, что унесет это с собой в могилу. Еще одна черная полоса в ее жизни - и, возможно, этот секрет будет похоронен с ней раньше, чем могло бы предполагаться изначально.

Она потянула его за собой в ванну после его шутки, наплевав на то, что он в одежде. Ей было все равно на это "варварство", которое она творила с его одеждой. После этих трех недель она не не собиралась больше переживать по таким пустякам, когда единственное, что ее волновало - его близость. Желание, чтобы он был как можно ближе к ней и больше не оставлял ее одну.

Она помогла ему позже снять с него одежду, целуя почти невесомо. Когда они все же вышли из ванны, девушка чувствовала себя не в пример свежее, добравшись наконец-то до воды и шампуня, и только сейчас начала осознавать, насколько в самом деле устала.

- Я ужасно хочу спать, - она созналась честно на предложение поесть что-нибудь, чувствуя, впрочем, следом, как неприятно тянет низ живота. Ирландка пыталась не обращать на это внимания, когда не проронила ни слова об этом, направляясь в спальню, планируя сначала ограбить его шкаф, а после забраться под одеяло.

- Через пару часов под окнами будет целая толпа журналистов. И завтра, и послезавтра.

- Не могу даже представить, когда им это надоест.

Фрида скривилась, но не столько от предстоящего общения с представителями одной из самых древнейших профессий, сколько от резкой боли в животе, заставившей ее обхватить себя руками.

- Черт, как же больно! У тебя есть какое-нибудь обезболивающее?

Фрида не хотела в больницу. Ничего хорошего это заведение никогда не предвещало, и она относилась к нему с определенной настороженностью, когда дело касалось ее здоровья. Говоря откровенно, все свои болезни она предпочитала лечить по принципу "само пройдет", испытывая ничем не подкрепленный страх перед врачами.

Она собиралась запротестовать по привычке, когда живот скрутил очередной приступ боли, и она согнулась пополам, поморщившись и зашипев. Внутри все как-будто сжималось и скручивалось, заставляя отбросить мысли о протесте, несмотря на то, что она еще не успела испугаться крови. Кровь была цветочками по сравнению с тем, что она испытывала в этот момент.

Девушка собралась быстро, пока Бальтазар звонил своему водителю. Особо собирать ей было и нечего, и ее внешний вид волновал ее в последнюю очередь. Единственное, чего она боялась - что под их дверьми уже стоят любопытствующие журналисты. Отбиваться от них, а завтра найти свои болезненные фотографии на страницах журналов и газет ей очень уж не хотелось. Судя по ее бледному, осунувшемуся лицу, ее вряд ли спасли бы даже очки.

Они добирались до больницы недолго, и она была благодарна Бенджамину, который ехал так быстро, как только мог. Лекарство, которое дал Бальтазар, немного помогало, но не так сильно, как хотелось бы, чтобы пережить поездку безболезненно. Увидев спешащих к ней врачей, Фрида впервые подумала, что действительно им рада, если они смогут прямо сейчас, в эту минуту, что-то сделать, чтобы это наконец-то прекратилось.

Она не спорила, когда ее вели из одного кабинета в другой, делали какие-то манипуляции и только после этого дали обезболивающее. Ей, в целом, было даже все равно на то, что именно с ней происходит, и она не пыталась спрашивать, пока врач не решил прояснить все сам.

Фриде показалось, что она ослышалась. Ее глупое "что?", брошенное почти мгновенно после его слов, было единственным, что она смогла из себя выдавить. Он повторил это еще раз, глядя на нее сочувственно, прежде чем предложил пройти в палату. По его мнению, ей требовалось отдохнуть, прежде чем они проведут еще один осмотр, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Она прошла мимо Бальтазара молча вслед за врачом, когда они вышли из кабинета, чувствуя, как в горле застревает ком, и сдают нервы. Ей казалось, что она неплохо держится все то время до приезда сюда, но теперь все ее спокойствие, не слишком здоровое впрочем тоже, летело к чертям. Она кивнула врачу на его обещание зайти позже, а после опустила взгляд, не находя в себе сил взглянуть на шведа.

- Я беременна, - она проговорила негромко, но отчетливо, следом быстро исправившись, - была.

Она бросила на койку неприязненный взгляд, не находя в себе никакого желания ложиться, и отошла к окну.

- Не хочу здесь оставаться. Я хочу домой.

Фрида задумалась впервые за эти три года, что хочет не к себе в квартиру, не к нему, а в Тоскану, туда, где выросла и где точно была в безопасности. Со взрослой и самостоятельной жизнью, как показывала практика, складывалось скверно.

Фрида считала, что он не прав. Все, что происходило в том плену, касалось только ее, и было только ее горем. Потому что происходило именно с ней, потому что никто в самом деле понятия не имел каково это. Потому что все это было настолько омерзительно и грязно, что она не желала ни на грамм делить это с кем-то, в особенности с ним. Его жизнь была другой и такой и должна была оставаться, тогда как ее катилась по наклонной с тех пор, как она начала жить одна. У нее не было желания втягивать в это кого-то еще.

- Чем ты мне поможешь, Харт? Что изменится от того, что я расскажу тебе все в подробностях? Кому-то станет легче? Мне - нет.

Она знала, что он не заслуживает этого - такой ее реакции. Понимала краем сознания, что ей стоит быть ему благодарной за то, что он делает для нее, но не могла заставить себя дать ему то, что он от нее хотел. Она многое переживала одна за эти годы, чтобы напрочь лишиться привычки делиться с кем-либо своими переживаниями. И сейчас ей было особенно тяжело, потому что то, что творилось в ее голове, выходило за рамки разумного.

- Я доверяю тебе. Доверяю, насколько могу, - она огрызнулась раздраженно, не понимая, почему он не может просто, как и она пыталась, делать вид, что ничего не было. Зачем ему нужны все эти подробности, от которых все станет только хуже, если они начнут говорить об этом вслух. Она не хотела даже предполагать, как бы все это звучало, рискни она рассказать. И чтобы она увидела на его лице в этот момент.

Фрида была уверена в том, что он не прав. Этот ребенок не мог быть его. Слишком мала вероятность, даже, если действительно поверить, что контрацептивы не панацея. Были куда более вероятные варианты, сомневаться в которых было практически невозможно.

- Мы оба знаем, что это не так. Что это не твой ребенок, потому что в отличие от тебя, им было наплевать на контрацептивы.

Она не хотела надеяться на это, не зная точно. Хотела только перестать наконец думать об этом, хотела, чтобы все вновь вернулось в нормальное русло, но сейчас осознавала, что "нормально" уже ничего быть не может.

Она считала, что он поступает жестоко, заставляя говорить ее это, и злилась сильнее, потому что вовсе этого не хотела. Он был ей нужен и знал об этом, потому что иначе она бы не подпустила бы его к себе и близко. Потому что после смерти Регулуса она и не собиралась подпускать кого-либо. Потому что она говорила ему не раз, что любит его, а он все равно требовал сейчас от нее сказать то, что она говорить вовсе не собиралась.

- Я справлюсь сама, Харт. Всегда справлялась, справлюсь и сейчас.

Фрида не была уверена в том, что говорила - что действительно справится сама, - но смотрела на него, чуть вздернув подбородок, стараясь выглядеть уверенно, пока он не вышел из палаты, а дверь не захлопнулась. Она вздрогнула от этого звука, не веря до конца, что все-таки сделала это - прогнала его, когда, на самом деле, вовсе этого не хотела. Еще час назад ее устраивало совершенно его присутствие, а сейчас ей приходилось убеждать себя саму, что так лучше. Что ей лучше будет без него, потому что будет, несомненно, проще.

Она осознала, что в ее логике есть огрехи, достаточно быстро, оставшись одна. Вместо облегчения, которое она надеялась испытать, усилился страх. Она забралась с ногами на кровать, подбирая их под себя, и пыталась расслабиться, уговаривая себя поверить, что здесь она снова в безопасности. В больнице с ней ничего не могло случиться, потому что вряд ли кому-то придет в голову врываться сюда. И вряд ли кто-то рискнет подойти к ней вновь после того, как ее только только вытащили.

Время тянулось слишком медленно, и прошло не больше семи-десяти минут, когда она бросила нервный взгляд на дверь. До нее доходило это постепенно - то, что он действительно ушел. Захлопнул дверь и уехал, по всей видимости, домой. Ему нечего было делать здесь, если он воспринял ее слова всерьез и был обижен. Она вздохнула глубже, опуская взгляд, потому что его уход и был тем, чего она пыталась добиться, и сейчас глупо было надеяться на обратное.

Фрида хотела уйти. У нее с собой практически ничего и не было, не считая телефона, который дал ей отец после самолета. Ни денег, ни какой-то одежды, кроме той, что ей дал Бальтазар. Она считала самым разумным уйти прямо сейчас, не желая оставаться здесь, но почему-то не могла заставить себя встать с кровати и сделать шаг за дверь. При мысли об этом, внутри что-то неприятно сжималось в страхе.

Она уже готова была звонить отцу с просьбой забрать ее отсюда как можно скорее, но медлила тоже, понимая, что у него сейчас полно забот.

Она вздрогнула вновь, когда дверь все же открылась, и устало вздохнула - кажется, она была обречена дергаться от любого шороха. Фрида бросила на него недоверчивый взгляд, внимательно следя за его движениями и подмечая в руках еду и кофе. Она не помнила, когда в последний раз ела, но сейчас ее больше волновало не это.

- Говоря, что уйдешь, ты имел в виду, что пойдешь за кофе?

Девушка надеялась, что у нее не дрожит голос от напряжения, которое она испытывала с тех пор, как они попали сюда, и которое отчаянно искало выход. Она протянула руку, забирая у него кофе и коробку с пирожными.

- Я планировала позвонить отцу, чтобы он забрал меня отсюда.

- Я хочу уехать домой. В Тоскану.

Фрида не чувствовала голод, но все же открыла коробочку, рассматривая содержимое, пока он пояснял, почему вернулся. Объяснение звучало для нее абсурдно, потому что она вполне отдавала себе отчет в том, что обидела его, и его уход был до безобразия логичен, потому что он вовсе не был обязан терпеть ее истерику. Его возвращение было абсурдным, и она смотрела на него недоверчиво и напряженно, не понимая все же до конца, что он и его чудные пирожные делают в ее палате.

Она опустила палец в коробочку, подцепляя аккуратно крем. Есть все также не хотелось, но они выглядели достаточно аппетитно, чтобы сподвигнуть ее хотя бы попробовать.

- Вкусно, - она заметила между делом, вместо ответа на его вопрос, откладывая коробочку с колен на кровать.

- У тебя есть сигареты?

Девушка знала, что вряд ли кому-то из медперсонала понравится, что она курит в палате, но также знала, что отец найдет способ уладить эту проблему. В конце концов, за это, наверняка, полагался какой-то штраф, и сейчас ей было все равно, хватит ли ее зарплаты на это или нет. И раз из ее желания убежать от привилегий, данных ей с рождения, не выходило ничего путного, кроме проблем, она собиралась начать пользоваться ими прямо сейчас.

Фрида тянула с ответом и отдавала себе отчет в том, что он может воспринять это не так, как ей хотелось бы. Обидеться вновь, потому что его вопрос не был таким уж сложным, чтобы она думала над ним так долго. Ответ на него заключался в простом "да", которое она отчего-то никак не могла заставить себя сказать.

- Спасибо, - она поблагодарила его искренне, кивая на сэндвичи и имея в виду далеко не только их. Она не была слепой, чтобы не заметить то, как он о ней заботился. - За все это.

Вдаваться в подробности она не стала, полагая, что он сам поймет. Она помнила, что он говорил о любви к ней, но сейчас считала, что это было ошибкой. Роковой ошибкой, грозившей испортить жизнь им обоим, и ему в первую очередь.

- Вопрос ведь не в том, нужен ли ты мне там. Вопрос в том, зачем я тебе нужна со своей Тосканой после всего этого?

Фрида улыбнулась тепло, впервые за это время, не желая скатываться в драму, от которой ее скоро должно было начать тошнить. Она хотела думать, что в мире бывают вещи и пострашнее того, что произошло с ней.

- У тебя все здесь, Баль. Братья, работа, друзья.

- Это не стоит того, чтобы все бросать и ехать на другой континент.

Фрида щелкнула зажигалкой, закуривая, и огляделась в поисках чего-то, что могло бы сойти за импровизированную пепельницу. Вести себя по-свински не хотелось, и после пары мгновений раздумий, она, зажав в зубах сигарету, открыла крышечку стаканчика с кофе, стряхивая в нее первый пепел. Не ахти какая, но пепельница была готова, и она сделала глоток, раздумывая о том, что жизнь все еще не налаживалась, но моментами становилась вполне сносной.

Она бросила на него тяжелый взгляд, вместо ответа делая очередной глоток. Девушка считала, что он мог бы и не задавать вопросы, являющиеся, по сути, риторическими, когда они оба прекрасно знали на них ответы. С тем, что она имеет в виду, все было слишком прозрачно и понятно, и она совсем не хотела говорить об этом вслух, даже не представляя, насколько ужасно это будет звучать.

- Перестань, ты и сам знаешь. Я не буду это произносить, - в конце концов, она имела на это право - никогда больше не поднимать эту тему, потому что с нее было достаточно.

- Просто не делай вид, что все по-прежнему нормально, ладно? Я хорошо представляю, насколько все это мерзко.

Фрида не считала, что драматизировала ни с этим, ни с ее переживаниями за его привычную, устоявшуюся за эти годы в Америке, жизнь. Переезжать, когда у тебя было, что терять, казалось не самым легким занятием. Особенно, если игра не стоила свеч.

Она слушала его объяснения и считала, что он слишком все упрощает. Перелеты в Америку с другого континента были тем еще развлечением, а Ларсу наверняка нужна была поддержка здесь и сейчас, а не раз в месяц. Как и Бьорну, у которого, вообще-то, была своя работа.

- Это просто только на словах, Харт. Ни Ларс, ни Бьорн не будут рады, если ты уедешь сейчас.

Она вздохнула глубже, не понимая отчасти, почему он все так усложняет, вместо того, чтобы вздохнуть свободнее с ее отъездом.

- Давай поедем на пару недель, если ты действительно этого хочешь. Пусть будет незапланированный отпуск в Италии, все равно тебе же надо когда-то отдыхать.

- Через пару недель решим, что делать дальше.

Фрида вздохнула глубоко, немного обреченно, когда он коснулся ее щеки, целуя. Он играл нечестно, когда вел себя так, не давая ей мыслить здраво и позаботиться, не в последнюю очередь, о нем самом. Она все еще считала, что он не осознает сейчас до конца то, что произошло. Весь этот ужас с пленом и ее беременностью, который вряд ли может вызвать что-то кроме отвращения, пусть он и утверждает обратное.

Она хотела возразить, но не стала, целуя его в ответ. Ей нужна была его близость, даже если она не понимала, почему он предпочитает оставаться здесь, когда ему совершенно точно стоит уйти. Ее мало заботила его проступившая щетина, немного царапавшая кожу, и она обняла его крепче, прижимаясь ближе. Сейчас она была этому даже рада - чувствовать это покалывание у шеи, вызывавшее только прилив нежности.

Девушка хотела думать, что две недели это не так страшно. Что они помогут им обоим, особенно ему, все решить для себя без особых потерь. Отчего-то идея основательного его переезда вместе с ней ее пугала. Брать на себя подобную ответственность, будучи уверенной, что это плохое решение, она не хотела. По ее мнению, она уже достаточно сильно перевернула все верх дном в его размеренной, привычной жизни.

- Хорошо, - она кивнула, соглашаясь. - Отец будет рад тому, что ты поедешь со мной.

Фрида оглядела палату с неприязнью, раздумывая над его словами, что ей необходим отдых. Спать хотелось, но оставаться здесь было тревожно и, в определенной степени, вызывало отвращение.

- Не хочу спать здесь. Я же могу отказаться проходить дальнейший медосмотр?

Она считала, что он ей не нужен. С ее здоровьем все было в порядке, а остальное никого не касалось. Тем более, что вряд ли кто-то мог что-то поделать с тем, что было в ее голове.

Фрида бросила на него внимательный взгляд, отдавая себе отчет в том, что он прав. Если она хотела, чтобы он был рядом с ней, ей стоило пересмотреть свое поведение. Вот только она ничего не могла поделать с тем, что считала это нечестным по отношению к нему. Все было вовсе не так радужно, как он хотел себе представлять, и ее это чертовски пугало.

- Рано или поздно ты поймешь, что я была права. Даже, если сейчас ты считаешь, что это звучит бредово.

Фрида любила Тоскану. Больше, чем Нью-Йорк, Париж и любую другую точку мира, где ей удалось побывать. Любила за умиротворение и спокойствие, которое ощущала, находясь здесь, и за то, что могла видеть отца чаще. За море, теплую погоду, бархатные вечера и обилие фруктов на местном рынке. Фрида любила Тоскану всей душой, но сейчас чувствовала, как та начинала ее тяготить.

Она надеялась, что сможет наконец-то почувствовать себя в безопасности, но вместо этого только нервничала каждый раз, натыкаясь взглядом на кого-то из службы безопасности. Ей не нравилось чувствовать себя будто неизлечимо больной, но именно так она себя и ощущала, окруженная со всех сторон заботой, катастрофически ей необходимой, но вызывавшей только раздражение. Все шло не так, все было не так, и она отчаянно хотела вернуть себе свою прежнюю жизнь и прежнюю себя, но не имела ни малейшего понятия как.

Бальтазар был внимателен и спокоен, но отчего-то это ей не помогало. Она устраивала истерики на ровном месте, не могла спокойно спать, не подпускала его к себе ближе какого-то комфортного для нее расстояния и чувствовала, как день за днем изводила и себя и его. Девушка считала, что это того не стоит. Пыталась что-то поделать со своим вечно взвинченным состоянием, но никак не могла взять себя в руки, понимая, что только портит ему жизнь. Пить таблетки она отказывалась наотрез.

Когда он первый раз завершил их очередную ссору парой бокалов виски, она не обратила на это внимание, понимая, что ему нужно расслабиться. Когда это стало входить в привычку, она всерьез напряглась, не считая это нормальным. Она знала, что у этого есть только одна причина, и не испытывала восторга от того, что стала катализатором его подобного состояния.

Фрида пыталась поговорить с ним. Он заставлял ее нервничать сильнее, и она реагировала с каждым разом все хуже и хуже, когда он с ее отцом уходил в ближайший бар выпить, зная, что ей это не нравится. Она считала, что ему не место в ее таком мире, и что она не может больше позволить этому продолжаться. Его отпуск подходил к концу, и она знала, что он не собирается уезжать добровольно.

Ей стоило определенных трудов прийти к этой мысли серьезно - вынудить его уехать, поссорившись с ним окончательно. Не меньших трудов стоило переодеться и все же дойти до этого бара, в котором обычно проводили вечера Бальтазар и Тони. Она не видела другого выхода, когда позволяла парню, с виду всего на пару-тройку лет старше, целовать ее, недвусмысленно прижимая к барной стойке. В этот момент ей казалось, что ее даже немного подташнивает от чужих прикосновений.

Она заметила его краем глаза, когда он только отошел, и отстранился от парня резко, следя напряженным взглядом за Бальтазаром. Фрида знала, что то, что она делала, называлось предательством, и чувствовала как внутри все неприятно сжималось от осознания, как сильно она сейчас обижала шведа. Она хотела думать, что это все ничто по сравнению с тем, что он наконец-то получил повод избавиться от нее.

Она так и не нашлась, что ему ответить, и только коротко кивнула, прежде чем он развернулся и направился к выходу.

***

Ей не стало спокойнее с его отъездом. В какой-то степени все стало даже хуже, и она не могла избавиться от мысли, что совершила ошибку. Он, совершенно точно, не заслуживал того, чтобы они разошлись так, но она просила его уехать не раз, и действовала ему во благо. От того парня в баре она слиняла так быстро, как могла, радуясь тому, что ей больше не нужно было терпеть его прикосновения. От них по телу пробегала дрожь, не имевшая ничего общего с приятным предвкушением продолжения знакомства.

Беда пришла оттуда, откуда Фрида ее не ждала вовсе. Когда за завтраком она, лениво пролистывая новости, наткнулась на знакомые фамилии в заголовке статьи, ей показалось, что у нее галлюцинации спросонья. О том, что они живут на разных концах планеты, несомненно, стало известно достаточно быстро, но она не предполагала, что это может кого-то заинтересовать всерьез. Как оказалось может. Последующие дни количество статей "раскрывавших правду" о бесчеловечном поведении Бальтазара по отношению к своей девушке, ставшей "бедной жертвой", превысили все допустимые нормы. Они ее раздражали. Она ругалась на смеси языков на них всех - журналистов и фотографов - и не понимала, почему Бальтазар не может положить этому конец. Пресса, конечно, была свободной, но у любой свободы была своя цена. Ее выводило из себя то, их не могли оставить в покое. Как и выводило то, в каком свете выставляли шведа таблоиды.

Ее самолет приземлился в Нью-Йорке вечером следующего дня, когда ее наконец это все достало настолько, что она готова была вернуться. На короткое время, достаточное для того, чтобы дать какие-то свои комментарии на этот счет. Она договорилась об эфире на своей радиостанции, полагая, что это будет честным по отношению к ним - дать возможность первыми донести такую несомненно важную для мира информацию.

Давать интервью в собственной студии было странно, но она хотела верить, что справилась, когда говорила о том, что все эти слухи - полная чепуха. Они расстались "нормально", "по-дружески" и по ее инициативе. Фрида считала, что врет не так уж сильно.

Она надеялась лишь на то, что этого будет достаточно для того, чтобы заголовки следующих статей стали более нейтральными. Рушить его карьеру она хотела меньше всего, и сама не понаслышке знала, какое влияние имеют СМИ на простых людей.

Фрида выдохнула спокойнее, когда интервью закончилось, и бросила взгляд на Элеонор в поисках поддержки. Большой палец правой руки вполне сошел за эту поддержку, и она уже расслабленно кивнула, полагая, что облегчила сейчас жизнь как ему, так и себе. На все эти статьи у нее, кажется, уже была аллергия.

Она соврала без зазрения совести, обещая подруге, что расскажет все потом в подробностях, все-все, что только та захочет знать. Они обе прекрасно понимали, что она не собирается этого делать, и что вряд ли они увидятся снова до ее отлета. Общаться с кем-то из той, нормальной жизни ей отчего-то отныне претило. Возможно, потому что она с детства не выносила сочувственных взглядов. Как и желания засунуть нос в ее личную жизнь. Она соврала снова, когда пообещала Оливеру подумать о возвращении на радио, и после этого сбежала по ступенькам вниз, намереваясь как можно скорее покинуть это здание.

Фрида не ожидала увидеть Бальтазара у входа и замерла настороженно, не слишком понимая, как он здесь оказался. Отчего-то ей не приходило в голову, что он может слушать эфир, изменив своему привычному плейлисту. Не сказать, что она была рада сейчас его видеть.

Ей не нравился его тон, пусть она и отдавала себе отчет в том, что в какой-то степени заслужила подобное обращение, потому что обидела его. Вот только несмотря на понимание ситуации, терпения ей это не прибавляло.

- Если ты не забыл, они копаются не только в твоем грязном белье, но и в моем.

- Я не виновата, что ты не в состоянии позаботиться о своей репутации самостоятельно, и это приходится делать мне.

Она огрызнулась по привычке, не желая с ним ссориться сейчас, но чувствуя раздражение. Ему вообще не стоило приезжать, а если приехал, то мог бы сказать спасибо. В конце концов, в первую очередь она заботилась о нем.

- А что мне, по-твоему, нужно было сказать? Если хочешь, можешь пойти и рассказать людям правду, как мы на самом деле расстались. Все будут в полном восторге.

Фрида бросила взгляд на стоящую неподалеку машину и парней в строгих костюмах, раздумывая, хочет ли слинять прямо сейчас или все же стоит попытаться сохранить лицо.

- Твой пиар-менеджер, кажется, толковый парень. Слушай его почаще, если не хочешь угробить свою карьеру.

Фриде было совершенно все равно, решит ли он в порыве гнева действительно рассказать о том, как она с ним поступила. Ее собственная репутация мало ее волновала, хотя стоило признать, образ запуганной брошенной жертвы не вызывал у нее ничего, кроме раздражения. Она считала, что он может делать все, что ему заблагорассудится, но если действительно хочет, чтобы пресса от него отстала, ему стоит согласиться с тем, что ее версия событий оптимальна для них обоих. Как бы его это ни коробило.

- Да иди ты, - она посоветовала ему практически ласково в ответ как на слова о пиар-менеджере, так и на его требование не лезть в его жизнь, и развернулась также резко, направляясь к своей машине. Она считала, что если он приехал испортить им обоим настроение, то у него это прекрасно получилось. Ей и так было не по себе от необходимости объяснять кому-то что-то, а он только подлил масла в огонь.

Она вернулась в отель с твердым намерением улететь как можно скорее из этой страны обратно в свою спокойную и тихую Италию. В Америке, как и всегда, ее не ждало ничего хорошего. К вечеру, впрочем, после пары бокалов вина и вкусного ужина ее воинственное настроение поутихло. У нее был красивый вид из окна, талантливейший шеф-повар и прекрасная, дружелюбная охрана за дверью, которой строго-настрого было запрещено подпускать кого-либо к ней. В том числе и Бальтазара. В свете последних событий - особенно его.

Фрида решила, что будет здесь еще немного и все же, так и быть, запишется к врачу и, возможно, согласится принимать эти чертовы таблетки, которые ей так активно прописывали для успокоения нервов. С нервами был явный непорядок, тут не согласиться с врачом было сложно.

Встреча с Бальтазаром выбила ее из колеи, и весь следующий день она провела в мрачной задумчивости, так и не выбравшись за пределы отеля. Она понимала его реакцию на нее и понимала, что он вовсе не был обязан быть с ней милым, но не могла ничего поделать с обидой, которую испытывала после его слов. Она заботилась о нем и заботиться хотела, чтобы он ни думал на этот счет.

Внушительных размеров шоколадный торт и бутылка вина обещали составить ей прекрасную компанию на вечер. Она не заботилась о том, чтобы порезать сладкое на аккуратные кусочки, и зачерпнула ложкой сколько смогла, отправляя в рот, когда раздался стук в дверь. Она на мгновение напряглась, бросив настороженный взгляд, но после вздохнула глубже, пытаясь успокоиться.

Фрида услышала его голос следом и остановилась посреди комнаты в растерянности, не понимая, что могло его принести к ней в такое время. Да еще и с такими откровениями. Она все еще была обижена и сейчас считала, что он был прав - ей действительно не стоило больше лезть в его жизнь.

- Я, как ты и просил, больше не буду лезть в твою жизнь, Харт. А ты будь добр не лезть в мою.

- Мы, кажется, уже поговорили вчера утром. О чем еще нам разговаривать?

Она взглянула на дверь недовольно, словно именно она была причиной всех проблем, а после протянула почти обиженно:

- И почему ты вообще стоишь у меня под дверью, если я просила никого сюда не подпускать. Даже тебя.

Откровенно говоря, подобного поворота событий Фрида не ожидала. Рассказывая отцу причину своего поступка, она не предполагала, что когда-нибудь тот выложит все Бальтазару. Потому что он всегда относился к ее решениям, пусть даже не самым правильным, с достаточным уважением, чтобы не лезть их оспаривать подобным образом. В конце концов, пусть даже ему и казалось это бредовым, у нее не было совершенно никакого иного способа отправить Бальтазара домой, к его нормальной жизни.

Она была согласна, что это звучало дико. Еще хуже, чем она представляла себе в целом. Вопреки этому, девушка все еще не считала, что поступила неправильно. Своеобразно - да, но у нее были на то причины. Пусть даже ей пришлось сделать ему больно. Она вздохнула на этих словах глубже, прекрасно осознавая, насколько ему было неприятно все это. В ее планы никогда не входило обидеть его, но он отказывался заботиться о себе сам, и она не видела другого способа.

Фрида хотела, чтобы он ушел, потому что это был дурацкий разговор. Особенно, при ее охране, хоть посвященной во многие аспекты ее жизни. Подобными поступками она не гордилась и испытывала сейчас определенную неловкость. Не за свои действия, но за то, что внезапно в их отношениях их стало пятеро - он, она и трое мужиков в галстуках.

Она чертыхнулась в бессильной злобе, прежде чем все же подойти к двери, открывая ее. Картина, открывшаяся перед ней, заставила ее скептически приподнять брови, разглядывая сидящего на полу мужчину.

- Удобнее места, чтобы посидеть, совсем не нашлось?

- Я пущу тебя, но только потому что не хочу обсуждать это на весь холл, а уходить ты, кажется, пока не собираешься.

Она бросила все еще рассерженный взгляд на охрану, предупреждая заранее:

- А с вами я потом поговорю.

Фрида дождалась, пока Бальтазар окажется в номере, а после закрыла дверь, надеясь, что ее охрана не настолько любопытна, чтоб подслушивать.

- Да, Харт, я действительно не нашла способа лучше, потому что ты отказывался меня слушать.

- Я миллион раз просила тебя перестать пить и уехать.

Она бросила на него внимательный взгляд, разглядывая и соотнося с его поведением, прежде чем закатила глаза, интересуясь раздраженно:

- Черт, Харт, ты что опять напился?