Бальтазар взглянул на неё тяжелее, давая понять взглядом, что не любил, когда его держали за дурака. Он считал, что её "некоторые причины" оскорбляли его интеллект – и что если она хотела, чтобы он перестал её расспрашивать, ей стоило рассказать обо всём прямо. Он считал, что они оба – взрослые люди, способные на честный разговор, а также, что он не обязан верить ей на слово, что её "некоторые причины" – действительно веские, когда прежде она повела себя, как малолетка.

В этот раз Бальтазар вздохнул шумно, прежде чем попросить, поймав взгляд девушки:

– "Некоторые причины"? – поинтересовался он прежде, в целом – риторически. Он старался говорить мягко, не напирая, потому что по-прежнему не хотел её обижать:

– Блетчли, объясни, пожалуйста, по-человечески. Ты ведь сама понимаешь, как это звучит, – подытожил мужчина.

Он вооружился ложкой, зачерпывая мороженое из банки и отправляя в рот. Он пробормотал, что до настоящего тирамису тому было действительно далеко, но неудивительно, потому что в Нью-Йорке "тирамису" называли что ни попадя. Бальтазар находил это милым: то, насколько итальянскими были у девушки пристрастия вдали от Италии. Он знал, что наблюдение было притянуто за уши, когда многие в этом городе любили десерт, в честь которого назвали мороженое.

Бальтазар воспользовался паузой, в которую распробовал мороженое, чтобы поразмыслить, прежде чем согласиться:

– Это действительно был случайный секс, – заметил мужчина. После, впрочем, усмехнулся:

– Он был бы немного больше похож на случайный, если бы мы переспали не через несколько недель после знакомства. Но всё же.

– Я понимаю, как важна свобода в таких отношениях, и никогда не считал, что секс к чему-то обязывает, – посчитал, что необходимо расставить все точки над "i", мужчина. – Но при этом ты всё ещё не даешь мне понять, почему тебя не устраивает, если мы будем общаться немного ближе.

– Ты мне нравишься, Фрида, – обычно Бальтазар не выдвигал подобных утверждений, что называется, с корабля на бал, но отчего-то чувствовал, что в этом случае не стоит пропускать дам вперед. Дамы рисковали не оценить подобное приглашение.

– И, повторюсь, я не тороплюсь женить тебя на себе. Мне, как и тебе, это не нужно. Но мне нравится проводить с тобой время, а беспочвенные отказы меня раздражают, – несмотря на раздраженную реплику, Харт взглянул на девушку мягче.

Признаться, то, что она была замужем, когда ей едва перевалило за двадцать, впечатляло его, человека, который не связал себя узами брака к тридцати годам.

– Браки распадаются, – почему-то посчитал нужным заметить Бальтазар всё так же мягко, как говорил прежде. – Это нормально. Возможно, как раз для того, чтобы попробовать начать заново.

– Что случилось? – не отставал Харт.

Он подхватил бутылку вина со стола, подливая им обоим.

Бальтазар выдохнул пораженно, когда она рассказала о своём муже. Признаться, додуматься до подобного сценария его фантазии не хватило. Мужчина быстро облизнул пересохшие губы, на мгновение опустив голову, и припомнил свои слова о том, что браки имели тенденцию распадаться. Он был согласен с ней: то, что произошло с её браком, было ненормально. Бальтазар сдержался, чтобы не чертыхнуться, потому что его вопросы, казалось, не собирались заканчиваться на этом.

– Почему он так поступил с тобой? – спросил мужчина, прежде чем, проведя ладонью по волосам, подняться, подходя ближе к девушке. Он заметил, что она увеличила дистанцию, но считал, что она поступала неразумно.

– Прости, – он коснулся мягко её плеча, – соболезную. Я не мог предположить, что такое могло произойти.

Харт поколебался, прежде чем протянуть руки к Блетчли увереннее, притягивая к себе и обнимая. Он держал при этом достаточно крепко, но при этом не хотел, чтобы объятие не выглядело принуждением. Он знал, несмотря на обращение "малолетка", что она была взрослой девочкой, но сейчас считал, что она имеет право на поддержку.

Он не ответил, зачем ему это было нужно, отчего-то считая, что это должно быть очевидно.

– Полагаю, что если бы не я услышал об этом "так", ты бы мне не сказала вовсе, – не без иронии заметил мужчина. Он задумался, когда коснулся губами рыжей макушки, следом всё же ослабляя объятие и восстанавливая какую-никакую дистанцию между ними.

Бальтазар вернулся за бутылкой к столу, снова подливая как ей, так и себе, после делая щедрый глоток. Он считал, что это было бы уместно – выпить вино залпом, так же, как это сделала она, но решил, что выждет, прежде чем перейдет к таким жестам.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я – это не он, – негромко заметил Бальтазар, рассматривая содержимое своего бокала. – И что наши отношения, – романтические или нет, как считал Харт, – не обязаны закончиться тем же.

Он вдруг поймал себя на мысли, от которой его покоробило, и бросил на девушку подозрительный взгляд:

– Вы жили с ним в этой квартире?

Бальтазар не предлагал ей жалость, не желая унижать её силу подобным, на редкость дешевым образом. Вместо этого он предлагал своё присутствие и поддержку. У неё, конечно же, были родители, друзья и знакомые, которые были на его месте раньше, гораздо более вовремя, нежели сейчас, но швед не мог оставить без внимания только что полученную информацию.

Он промолчал, когда она сказала, что не знает, почему её муж пошел на это. У Бальтазара не нашлось подходящих слов, тем более, когда упоминание наркотиков отчасти позволило представить стереотипный сценарий, который мог привести к самоубийству. Бальтазар знал, что он был не в праве судить её мужа, как и судить в целом, но испытал раздражение в его адрес за то, что он оставил жену так. Харт был уверен, что Блетчли не заслужила такого обращения.

Бальтазар предполагал, что она не поверит ему сходу, что в их отношениях она была, хотя бы с точки зрения самоубийств, в безопасности. Швед понимал, что желание покончить с собой – это не черта характера, не план, который вынашивают с самого рождения. Поэтому было логично предположить, что выходила Блетчли не за законченного психа и, возможно, даже не за наркомана. Но в этот Бальтазар в отношении себя был уверен, что ему было хватило упрямства для того, чтобы не стреляться в ванной.

Он выдохнул резко, когда его опасения подтвердились. Признаться, швед не мог представить, как она додумалась до того, чтобы остаться жить в квартире, где её муж совершил самоубийство. И принимать каждый день душ в той же ванной, от которой она, наверняка, собственноручно отдраивала кровь.

– Фрида, – предостерегающе начал Харт, когда тон его голоса был бархатным, – это – ненормально. Как ты можешь оставаться здесь?

Бальтазар понимал, что от впечатлений, дарованных отошедшим на тот свет муженьком, ей должно было хватить больше, чем на эти полгода. Он не понимал, зачем она усугубляла своё положение.

– Ты никогда не задумывалась о том, чтобы переехать? – с долей негодования вопросил мужчина. Он после, впрочем, сменил тон на ультимативный:

– Ты должна переехать. Как ты ещё осталась в здравом уме в этих стенах!

– Где же были твои друзья и знакомые, когда оставляли тебя здесь, – пробормотал мужчина ошеломленно.

Бальтазару не нравилось её отношение, как и не нравилось её упрямство. Он считал, что ей стоило быть разумнее, и поберечь, в первую очередь, свои нервы. Харт не понимал этого: желания быть рядом с местом, где, в самом неприглядном виде, побывала смерть.

– Ты не пробовала, – убежденно возразил мужчина. – Возможно, ничего не изменится, но хуже тебе вряд ли станет.

– Ты каждый день моешь в ванной, где застрелился твой муж! – Бальтазар понимал, что ей наверняка не требовались подобные напоминания, но отчего-то сейчас ему казалось, что она забыла о том, где произошла трагедия.

– Я сужу по результату, – несколько ворчливо заметил Харт, когда она высказалась в защиту твоих друзей. Он проследил за взглядом девушки в сторону бутылки и, приняв это за призыв к действию, разлил остатки таким образом, чтобы ей досталась большая часть. На мгновение Бальтазар посчитал, что ему было бы лучше напиться и поддержать её непринужденное веселье с самого начала, но быстро осознал, что это было бы малодушием. Его устраивало то, что он узнал о её жизни, и не собирался отказываться от знаний, предпочитая делать вид, словно ничего не было.

Он невольно фыркнул, в целом миролюбиво, когда Блетчли упомянула владельца, словно пытаясь сделать его причиной того, что она продолжала оставаться в этой квартире.

– Я компенсирую владельцу возможные убытки, пока на найдется следующий жилец, если тебя держит здесь это, – легко отозвался Бальтазар. Он представлял примерную стоимость аренды этой квартиры и не мог сказать, что помощь Блетчли составила бы ему какого-либо труда. Ему или его чековой книжке.

– Мне это не нравится, – подтвердил очевидное Бальтазар, глядя девушке в глаза.

На самом деле, у него было для неё одно пугающее предложение, о котором сам швед прежде не думал. Пугающее приблизительно в том значении, в котором предстала днем инициатива поехать с его друзьями загород. Бальтазар снова сделал шаг ближе к Фриде, глядя на неё отчасти испытующе, но в целом – странно.

– Блетчли, пора посмотреть своим страхам в глаза, – предупредил её швед. Он знал, что это было плохим началом, особенно учитывая, какое предложение должно было за ним последовать. Бальтазар поймал её ладонь, когда, приблизившись, мягко коснулся её губ своими, проверяя, не отпрянет ли она после всего, что сегодня произошло.

– Пожалуйста, смени жилье, – Бальтазар считал, что почти молил её об этом, и ей пора было перестать ему отказывать. – Я помогу тебе подобрать новую жилплощадь, только не оставайся здесь.

– Сейчас ты похожа на мазохистку, – поделился размышлениями Харт.  

– Может быть, ты поживешь со мной? – аккуратно поинтересовался мужчина. – На время поисков.

– Я помню, что ты говорила об отношениях.

Бальтазар тут же напомнил себе, что, вообще-то, они действительно выпили недостаточно для этого разговора.

Бальтазар не хотел провоцировать её истерику и невольно напрягся сильнее, когда она повысила голос. Швед не любил, когда ситуация выходила из-под контроля, и сейчас чувствовал изрядный дискомфорт от того, что именно сейчас он мог с трудом предугадать чужую реакцию на свои действия. Он послушно замолчал на какое-то время, давая молодой женщине высказаться.

Он понимал её точку зрения, когда она повторяла о своих намерениях остаться в этой квартире снова и снова, но так и не нашел в себе храбрости её принять. Бальтазар действительно считал, что она была храброй. По его мнению, не в меру. Ибо у героев, лишенных инстинкта самосохранения, жизнь была недолгой. Харт не желал такого исходя для Блетчли.

Модельер молчал до тех пор, не встревая для того, чтобы пояснить своё предложение, пока она, по сути, не выбрала необходимый вариант сама. На самом деле, Харт считал это имеющим право на жизнь компромиссом, пусть и сначала он имел в виду проживание на его территории, в большей степени как возможность предоставить Фриде временную жилплощадь. Ему пришлось признать, что её вариант по своей сути был интереснее.

– Хорошо, – отозвался мужчина решительно, – если ты не поедешь ко мне, то я останусь здесь. Поживу с тобой, – разъяснил положение дел швед.

– Я не оставлю тебя здесь одну, – убежденно проговорил он. На самом деле, он понимал, что она уже прожила в этой злосчастной квартире пресловутые полгода со смерти своего мужа, но считал, что ему было необходимо сделать скидку на то, что до этого Бальтазар не имел представления о том, что происходило в её жизни. Ему хотелось о ней заботиться, и он не видел причин, почему он должен был прекратить. Даже если в её глазах оказался бы смешон своим напускным, ненужным ей геройством.

Он знал, что это предложение ничуть не лучше предложения поехать загород, но вместо того, чтобы признать это вслух, поймал её взгляд:

– Может быть, попробуем? – Бальтазар не без доли внезапного веселья посчитал, что не планировал тем, что его вечер закончится подобным образом.

– Ни ты, ни я ничего не теряем, – спокойно заметил Харт, убирая следующим жестом прядь волос с её лица.

Он считал, что в её случае вряд ли может быть хуже.

– Брось, Блетчли, – вторил ей Бальтазар, бросив красноречивый взгляд. Он, конечно, был состоятелен, но ей не стоило определять доходом его зону комфорта. – То, что я могу позволить себе эту квартиру, ещё не значит, что я не могу жить без неё.

Слезливых замечаний, что зато без вполне конкретной девушки он жить не может, их сценарий не предусматривал.

Бальтазар замер на мгновение, прежде чем почувствовать её прикосновение к коже живота, и улыбнулся, выглядя заметно расслабленнее, чем раньше во время их беседы. Он позволил себе протянуть её за талию ближе, трогательно целуя в висок.

– Я хочу этого, – без сомнений проговорил Харт, – и останусь здесь, – подытожил мужчина.

– Ты бы могла получить, к примеру, от меня цветы на следующее утро, если бы меня просто растрогала твоя история, – посчитал нужным пояснить модельер, когда заметил примирительно:

– Я не склонен к самопожертвованию, Фрида.

– Пожила полгода – и хватит, – заверил её следом Бальтазар, считая, что она и без того перешла все разумные границы. Он после кивнул благодарно, в целом считая, что договорились они, признаться, достаточно безболезненно:

– Спасибо, что разрешила остаться.

Потому что он не хотел с ней спорить больше, как и ссориться. Но спать он вряд ли бы смог спокойно. Сейчас Бальтазар дал себе установку, что попал в хичкоковский фильм, раз в ванных происходили убийства. Или самоубийства, что в этом случае было ближе к правде.

– Предлагаю убрать в морозилку твое неправдоподобное мороженое, а после занять кровать, – задумчиво выдвинул предположение мужчина, оглядываясь вокруг себя мельком, примериваясь к своему новому месту обитания на ближайшее время. Он после снова посмотрел на Блетчли, когда заметил:

– И, если захочешь, мы возьмем с собой Rammstein.

Бальтазар улыбнулся шире, когда она припомнила ему цветы.

– Смотрите-ка, как вырос аппетит, – усмехнулся мужчина, решив для себя, что завтра цветы она получит непременно. – Думаю, мы имеем право перейти к конфетно-букетному периоду, – подытожил с напускной серьезностью Харт.

Он проследил за тем, как она отнесла ведерко мороженого в холодильник, когда, воспользовавшись моментом, перевесил куртку со спинки стула на крючок в прихожей. Вернувшись к кухонному столу, помог составить в раковину бокалы, а под неё – бутылки из-под вина. На этом Бальтазар посчитал свой долг выполненным.

– Кажется, я определился, – хмыкнул, веселясь, мужчина по поводу роли в их импровизированном "концерте". Он отчего-то думал, на самом деле, что они найдут, чем заняться в постели, помимо него. Тем более, что для их прежнего разговора они, может быть, и были слишком трезвы, но вязкость вина по-прежнему ощущалась на языке и теплом расплывалась внутри, когда речь заходила о занятиях с меньшим уровнем стресса.

Бальтазар взглянул на неё после с интересом, выслушивая условие, которого он прежде не предвидел. Швед на мгновение вспомнил то, как выглядели вечеринки, которые он посещал как по работе, так и с друзьями, и знал, что наркотиков там было предостаточно. В нынешнее время они стали верным спутником противного словечка "креатив" и ему посвященных тусовок, пусть Бальтазар никогда не испытывал особой к ним привязанности. Пробовал, но не злоупотреблял. И в основном был по части травки, словно подросток.

Он посчитал, впрочем, что по таким требованиям жить можно.

– Пока ты не собираешься отбирать у меня сигареты, остальное меня устраивает, – уверенно проговорил швед. Он знал, что может ей это обещать, и был уверен, что проблем не возникнет.

Он стоял рядом с раковиной, поэтому ему потребовалось сделать полтора шага, чтобы настигнуть её у холодильника.

– Больше никаких условий? – уточнил Бальтазар, прежде чем подхватил её на руки, вынуждая зацепиться ногами за его бедра или талию и направляясь в кровать.

Бальтазару нравилось жить с ней. На самом деле, он ожидал, что их притирка друг к другу будет жёстче и дольше, но, как оказалось, большинство их принципов совпадали. По первости шведу было странно каждый вечер возвращаться к ней, а не в свою квартиру, но он быстро освоился. Особенно, когда, к его неудовольствию, паре фотографов удалось сделать его снимки недалёко от подъезда Фриды. Бальтазар не страдал предрассудками или особыми стереотипами, но считал, что по "новому адресу" искать его будут дольше, так как в этом районе ему было делать нечего. Мужчина, в целях безопасности обоих, просил Бенджамина высаживать его раньше, чем они подъедут к дому Фриды, чтобы лишний раз не светить личный автомобиль у её порога. Кроме того, он был не прочь прогуляться.

Бальтазар знал, что этот район был не из самых безопасных, поэтому держался начеку, когда преодолевал путь от машины до подъезда. Старался не демонстрировать то, что могло бы спровоцировать местную шпану на разбой - но, как оказалось в один вечер, особого повода им было не нужно. Бальтазар, когда завязалась вынужденная словесная перепалка, не собирался ввязываться в потасовку, но не смог не отреагировать, когда один из отморозков раскрыл перед его лицом складной нож, пытаясь угрожать. Кроме не самого лёгкого из кулаков, у мужчины нашлось в ответ на такую выходку несколько приёмов самообороны. Впрочем, побитым из перепалки вышел не только тот парнишка.

Бальтазар не хотел возвращаться в таком виде к Фриде, но в итоге пересилил себя, признавая, что это было бы ребячеством. И рано или поздно ей довелось бы созерцать его синяки.

Харт испытал неловкость, когда увидел, как переживала девушка, но был благодарен за помощь, когда та достала мази и прочие необходимые медикаменты. Бальтазар знал, как обращаться с некоторыми лекарствами, но в этот раз функционал аптечки Блетчли несколько поразил его воображение.

На следующий день он не собирался выходить с таком виде из дома, не желая распугивать изнеженных моделей в офисе или давать журналистам лишнюю пищу для размышлений. Бальтазар, несмотря на желание и возможность выспаться, проснулся вместе с Фридой, помогая с завтраком и провожая, и, к собственному разочарованию, больше не уснул.

Травка нашлась случайно, когда он искал флешку с материалами по карманам брюк. Бальтазар не помнил, откуда она взялась, когда выудил из кармана небольшой пакетик с содержимым от силы на пару косяков, и выглядел некоторое время не в пример удивлённо. Он хотел выбросить наркотик, помня о данном Фриде обещании, когда, взглянув на часы, решил, что никто не умрет, если один косяк травки пойдёт в дело, а запах он успеет выветрить до прихода Фриды. Харт не предполагал, что ему придётся после пожалеть о своём решении так сильно.

Бальтазар старался курить максимально в открытое окно, но запах неизбежно проникал в помещение. Под конец он посчитал, что получил от косяка меньше удовольствия, особенно в несколько побитом состоянии, чем ему казалось, и остался разочарован. Он перестал чувствовать запах, когда провёл в помещении достаточно долго, и понадеялся, что открытые настежь окна помогут ему избавиться от "улик".

Признаться, Бальтазар, когда Фрида вернулась раньше положенного, не ожидал столь бурной реакции на свой проступок. Он не успел ей ничего сказать по возвращению домой, когда она уже выбрасывала из шкафа его вещи.

Харт подскочил из-за стола, на котором стоял раскрытый компьютер, в меньшей степени переживая за одежду, но за то, что подобное поведение молодой женщины не сулило ничем хорошим.

- Фрида, подожди, - он чувствовал себя мальчишкой, оправдывающимся за ворованное соседское яблоко. Бальтазар в несколько быстрых шагов оказался за её спиной, обхватывая за плечи, а после призывая развернуться к нему.

На самом деле, ему было нечего сказать, когда преступление было на лицо.

- Прости, - выпалил мужчина, подытоживая искренне:

- Я дурак. Этого больше не повторится.

Швед едва не поморщился от того, насколько избито звучали его оправдания, но почему-то первым на язык и ум шло именно это. В остальном Харт был уверен, что говорил искренне.

- Я запалил косяк, но после почти сразу выбросил, - попытался сочинить красивую историю мужчина. Он не хотел её обманывать, но считал, что, по факту, почти не врал: травку он действительно не докурил, избавившись от неё раньше. Пусть и не так быстро, как пытался заверить её.

Он ещё раз обозвал себя кретином, не видя смысла спорить о том, насколько, по его мнению, несерьёзным был проступок, и положился с этого момента на удачу.

Бальтазар впервые видел её настолько рассерженной, и это напрягало. Он не хотел знать, что она может так злиться, и не хотел быть свидетелем того, что когда-нибудь она могла бы посмотреть с такой ненавистью на него, как смотрела сейчас. Контраст, на вкус шведа, был слишком жутким, когда он сравнивал эти две недели, которые они прожили вместе, с тем, насколько ситуация была эскалирована сейчас. С каждым новым её словом Бальтазар понимал, что сейчас происходила катастрофа.

Швед стиснул челюсти невольно, когда она заговорила о настоящих наркоманах. Он понимал, что она была права, и что описала, возможно, его друзей достаточно верно. Особенно в сравнении с тем, какими были люди, действительно зависящие от наркотиков, а не забавляющиеся ими.

Бальтазар опустил голову на короткое мгновение, пользуясь моментом, когда она не смотрела ему в глаза. Он собрался с духом, прежде чем поднять подбородок снова, разглядывая девушку.

– Я нашёл её случайно, – сухо подытожил швед. – Травка лежала в кармане моих брюк, немного. Если бы я знал, что она там, когда перевозил вещи, то выбросил бы её раньше.

Мужчина отчего-то подумал, что у него должны были или порозоветь, или побледнеть щеки от того, насколько неуместно он чувствовал себя в её жизни сейчас. Он считал себя взрослым и самостоятельным, – и, в целом, заслуженно, – но сейчас поймал себя на мысли, что она была права: он не знал той жизни, которой жила она. Которая, возможно, не была менее настоящей, но однозначно – совершенно другой.

Он поймал себя на мысли, когда она перечислила варианты ответов, что действительно мог бы сказать любую из этих фраз в свое оправдание. Это заставило его нахмуриться сильнее.

В любой другой ситуации его бы, в качестве профдеформации, волновало, что она вытворяла с его вещами, но сейчас Бальтазар едва ли замечал это, проводив одну из рубашек на кровать лишь единожды.

– Прости меня за то, что пытался тебя обмануть, – проговорил мужчина, глядя ей в глаза. Прежде он считал, что таким образом пытался уберечь её нервы, но на данный момент стало явно, что это не окупилось.

– Я понимаю, что у тебя больше нет причин мне доверять, но я всё ещё согласен на твой уговор.

– Я больше не притронусь к наркотикам, – заверил её мужчина со всей серьезностью. – Мы видимся слишком часто, чтобы ты не заметила, что я что-то принял. Это будет легко проверить, Фрида.

Он вздохнул глубже, не отводя взгляда от её лица:

– Я уйду, если ты этого действительно хочешь, – пообещал Бальтазар, сам не веря в свою покладистость. Возможно, неуместную и не нужную в первую очередь ей самой, но её трагедия не давала ему вести себя иначе. Хотя обычно он всегда делал только то, что хотел.

– Но мы оба достойны того хорошего, что между нами было за это время. И есть, – всё же упомянул настоящее время швед.

Бальтазар ушел в тот день, но её слова не оставляли. Её, стоило признать, на редкость красочные рассказы о жизни мужа-наркомана. Харта пробирала внутренняя дрожь от осознания, сколько на самом деле ей пришлось пережить. Он считал, что она не заслужила его. Не заслужила подобного пренебрежения – при этом он, в то же время, осознавал, что поступил с ней практически так же, как и её муж. Просто это было не так трагично, как вышибленные мозги в ванной собственной квартиры.

Мужчина не скрывал от себя, что переживал за неё. Ему, как и прежде, не нравилось, какие воспоминания несла за собой её квартира, и следующие часы того дня, когда он вернулся в своё жилье, модельер провёл, как на иголках. Бальтазар считал это забавным каламбуром, но смеяться не хотелось. На самом деле, швед не мог поверить, что Фрида действительно зацепила его настолько, что он, кажется, влюбился. Мужчине становилось от этого понятия неловко.

Бальтазар, на самом деле, не помышлял о том, чтобы съехать от неё по-настоящему, но выжидал, когда они смогут поговорить снова. Он ценил её откровенность, на которой они расстались, и считал, что у них был момент, с которого они могли бы начать заново. Однако для этого, как считал мужчина, ему было необходимо кое-что сделать.

Кроме того, что перед этим он вымел из квартиры запасы любого вида наркотиков подчистую, некоторые без сожаления отдав знакомым, которые этим баловались. Бальтазар по-прежнему не осуждал подобный образ жизни, но в какой-то момент ему почудилось, что неприязнь к наркотикам, которую взрастила жизнь в Блетчли, начала понемногу передаваться ему.

В этот раз он сел за руль сам, отправив Бенджамина по другим поручениям. Бальтазар, на самом деле, не представлял, что делал бы без своего водителя, в первую очередь – как надежного компаньона. Швед заглушил мотор машины у входа в её студию и, включив радио, слушал, как Блетчли непринужденно болтала о разном. В какой-то момент он поймал себя на том, что улыбался. Через мгновение мужчина негромко засмеялся над самим собой, считая, что никогда не был настолько по-глупому сентиментальным.

Он бросил взгляд на часы, отмечая, что Фрида скоро должна была закончить, и на этой ноте вышел из машины, ставя на сигнализацию, прежде чем взбежать по небольшой лестнице в здание.

– Элеонор, – предупредительно отозвался Бальтазар, едва заметил подругу на своём пути. Ему не нужны были её спектакли, особенно когда он знал, насколько Элеонор была щепетильна в отношении его биографии.

Эфир закончился. Бальтазар понял это по аплодисментам, отмечающим хорошее выступление ведущей, и вышел прямо в гущу народа из коридора, неизбежно привлекая к себе внимание.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Харт с присутствующими, когда произнес уверенно:

– Фрида, – однако место избитого "я хочу с тобой поговорить" произнес другое:

– Я хочу вернуться домой. Продолжать жить с тобой, – пояснил Харт.

Бальтазар считал, что она заставляла его идти на безумства, раз он стоял сейчас посреди её радиостудии, демонстрируя чувства перед всей "труппой".

Бальтазар кивнул без лишних колебаний, когда она переспросила. Он понимал её желание убедиться, что он осознает, о чем говорит, но, к счастью или нет, был в здравом уме и трезвой памяти. Не пил, если только кофе, и даже обошелся одной сигаретой с самого утра, преимущественно из-за того, что увлекся в машине прослушиванием передачи на радио.

Дальше, по мнению шведа, всё произошло стремительно, когда она обозвала его "чудовищем" и повела прочь. Он в ответ лишь немного вскинул брови на обращение, однозначно не обижаясь, но лишь потому, что не слышал его от неё прежде.

– Возможно, я и не хотел, чтобы они уважали её в этот раз, – заметил Бальтазар, наблюдая за девушкой. На самом деле, он до конца не желал представлять масштабы катастрофы после подобной выходки. – Моё имя пережило многое в прессе, и я знаю точно, что это – не худшее, из освещаемых событий, – поделился размышлениями швед.

Он осознавал, что ставит под удар и её, но считал, что если она пустила бы его обратно в квартиру после выходки с марихуаной, этот момент не помешало бы увековечить в веках.

– Мне всё равно, – наконец, выразил своё мнение модельер в отношении прессы, чужих любопытных ушей и длинных языков.

– Я действительно имел в виду то, что сказал, – заверил её лишний раз Бальтазар, когда они вышли на улицу. Он обогнал её на полшага, направляясь в машине. Снял с сигнализации, открыл дверцу, но внутрь так и не сел, обернувшись к Фриде, вместо этого прежде положив небольшое портмоне на приборной доске автомобиля.

Он вдруг улыбнулся, взглянув на неё весело:

– Ты действительно считаешь это пылким признанием?

Бальтазар, несмотря на разногласия, потянул её – немного по-детски – за край расстегнутой кожаной куртки к себе. Не рывком, но почти бережно, если к этому жесту в целом были применимы определения, близкие к нежным.

– Я соскучился, – выдохнул швед, касаясь губами её шеи, ближе к плечу, бесцеремонно, и не отпуская далеко.

Бальтазар не видел всей картины, связанной с её происхождением и семьей, поэтому позволил себе ничего не ответить на её замечание о том, что ей не нравилась перспектива светиться в газетах. Он, по своему опыту, считал подобные вещи мелочами. Особенно, когда его мысли больше были заняты отныне предположениями, как они проведут ближайшие часы, если она в самом деле пустит его домой.

Он улыбнулся шире, когда она не стала сопротивляться, но забралась пальцами под его одежду. Бальтазар не скрывал, что ему нравилось её бесстыдство, когда они стояли в не самой из скромных поз посреди улицы, придерживаемые под его спину автомобильным каркасом.

Швед обнял её открыто, пристраивая ладонь слева и немного ниже её талии, когда коснулся губами женского уха:

– Наедине и на ухо я могу рассказать тебе и без этого много интересного.

Бальтазар на некоторое время всё же приструнил озорное настроение, когда взглянул на неё мягко. Он считал, что ей была нужна забота, и что если её муж не смог дать ту ей, то мужчине отныне придется поработать за двоих.

Он следом негромко хмыкнул, в целом – одобрительно, на её принципиальность, после чего кивнуть со всей решительностью:

– Я обещаю, – Бальтазар поцеловал её в скулу, после прижимаясь губами к переносице, – никаких наркотиков.

"Ничего, что напоминало бы о твоем прошлом", – хотел бы сказать Харт, но не надеялся, что она согласится переехать из своей квартиры.

– Ты ещё не отдала всю мою одежду бездомным? – с напускной задумчивостью поинтересовался модельер, уточняя: – В тех вещах, что я у тебя оставил, нашлась бы пара моих любимых рубашек.

Он улыбнулся шире, целуя её без обиняков, до того, как Фрида успела ему что-либо ответить. Бальтазар отстранился после мягко, замечая перед тем, как направиться к водительскому сидению:

– Поехали отсюда, – швед бросил взгляд на дверь, ведущую в студию, и посчитал, что тем действительно достаточно концертов на сегодня, – твоё присутствие ведь больше не требуется в этом здании?

Бальтазар считал, что всё встало на свои места. В её квартире появилось немного больше его вещей, чем прежде, но швед старался держать себя в руках. В её квартире было действительно немного места, но собственное жилье отныне ассоциировалось у Харта исключительно с большой кладовкой, потому что появлялся он там редко; холодильник, некогда полный, безнадежно опустел. Бальтазара же всё устраивало, и он больше не заводил разговор о её переезде. Пока что, как считал мужчина. Он обещал себе вернуться к этой теме, когда предоставится подходящий момент. Даже если он не знал, когда именно тот нагрянет, но не сомневался, что сообразит по ходу дела.

Беспокойство в свою очередь пришло оттуда, откуда не ждали, когда Бьорн передал, что Ларс собирается в Нью-Йорк. Бальтазар не винил брата за то, что тот не жаждал с ним близкого общения, и пользовался его доверием к младшему брату. То, что Бьорн сказал в отношении причин приезда, не дало шансов Бальтазару остаться в стороне. "Операция", о подробностях которой, насколько знал, поведал ему младший брат, обещала дать старшему из братьев надежду на будущее как минимум светлее, чем то, что было у него сейчас.

Разговоры с врачами, анализы, поддержка, оплата счетов, когда Бальтазар чувствовал, что деньги были меньшим, чем он мог помочь – всё это отнимало много времени. Не говоря о том, что он не мог остановить земной шарик от вращений, и на носу был  очередной показ, короткая командировка в Париж, а также, на постоянной основе, личная жизнь с женщиной, которой Бальтазар дорожил. Он выматывался всё больше, но почему-то его язык так и не повернулся рассказать Фриде что происходит в его жизни на самом деле. Только то, что он говорил всегда: работа. Конечно же, работа.

Бальтазар не замечал, что компенсирует своё отсутствие действительно настолько сильно, когда вернулся с очередным букетом. Он даже не заметил почти того, что она увернулась от поцелуя, когда его голова была занята последним звонком из больницы. Всё шло не так гладко, как они с Бьорном рассчитывали, но никто из братьев не сомневался, что они справятся.

Он поднял на неё немного отрешенный взгляд, быстро, впрочем, приходя в себя, когда Фрида подсчитала букеты. Ему потребовалось время, чтобы сообразить, о чём она говорит, и всё же в итоге решительно помотать головой в ответ на её предположение. Первый эпитет, который пришел Бальтазару в голову в его отношении – "дикий".

– Никаких подружек, – он ответил слишком серьезно, когда в другой ситуации, пожалуй, предпочел бы отшутиться. Бальтазар вздохнул негромко, собираясь с мыслями, когда присел на столешницу, мимо которой проходил, и безотчетно сложил руки на груди.

– Мой старший брат прилетел в Нью-Йорк, – наконец, заставил себя сказать мужчина, продолжая неохотно:

– Он не может ходить, – Бальтазар отчего-то предпочел избежать слова "инвалид", когда подытожил, взглянув на Фриду:

– Он готовится к операции в одной из местных клиник, и очень часто, по разным причинам, там требуется моё присутствие. Они совершенно непредсказуемы, поэтому я порой срываюсь без оглядки.

– Мы не так хорошо ладим, как хотелось бы, – следом сознался модельер, – поэтому я молчал о происходящем.

Бальтазар взглянул на девушку несколько виновато, потому что до конца не мог объяснить причины самому себе, почему он не сказал ей о происходящем раньше. Он предполагал, что всё было из-за того, что он, как и она, предпочитал оставлять личную жизнь при себе (и та выходка на радио была не в счет), а также зачастую справлялся в одиночку, не испытывая потребности делиться с кем-либо происходящим. Мужчина знал, что Фрида, на самом деле, была ближе, чем "кем-либо".

– Должен был, – простодушно согласился мужчина, благодарно сжимая её пальцы, переплетенные с его крепче. Его впечатляло её желание оказать поддержку, и он ценил это. – Но я не принимал решения не говорить тебе, – пояснил Бальтазар. – Я просто не подумал об этом.

Он знал, что это, вероятно, звучало странно, но зато было правдой.

Бальтазар решил оставить вопрос о том, чем она может помочь, на потом, занятый больше тем, как рассказать ей, что произошло. Или, вернее, что именно рассказать ей из того, что произошло в тот вечер, чтобы он мог после жить в мире со своей совестью. Задача оказалась не из простых.

– Автокатастрофа, – всё же лаконично отозвался Бальтазар, какое-то время избегая смотреть молодой женщине в глаза, – водитель был пьян и не справился с управлением.

Он действительно не врал ни на грамм. Просто не вдавался в детали. Каждый раз, когда мужчина думал об этом, то испытывал желание напиться, желая не думать о произошедшем или о том, как могла сложиться жизнь Ларса, не переоцени он свои силы, вовсе.

Харт, отвлекаясь от мрачных мыслей, притянул свободной рукой девушку ближе и поцеловал её без лишней скромности, не желая, чтобы она в целом сомневалась, что он мог бы увлечься кем-либо ещё. Он после взглянул на неё с весельем во взгляде, считая, что созрел для шуток:

– Это мило, – он усмехнулся, глядя на неё, в остальном, практически нежно, словно действительно растроганный жестом, – что ты ревнуешь.

– Но тебе придется терпеть мой гардероб на своей территории, – он задумался на мгновение, прикидывая, прежде чем подытожил: – Ещё долго, – убежденно проговорил Баль.