MRR |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » MRR » amusement park. » Чёрная весна [х]
the rasmus – night after night
static cycle – with you
ANTONY BLETCHLEY, FRIDA BLETCHLEY
MARCH 2, 2004 BLETCHLEY HALL
Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет. ©
Любите живыми живых.
[nic]Antony Bletchley[/nic][sta]отец года[/sta][ava]http://s9.uploads.ru/Je57g.png[/ava]
Блетчли кажется, что он просыпается от вязкого, нездорового сна. В следующее мгновение после того, как он приходит в себя, в той камере, которую он на протяжении последних лет считает своей, раздается человеческий полубезумный испуганный крик.
Как оказывается, с тех пор, как Тони последний раз закрывает глаза, многое успевает измениться. Он находит жестокой иронией то, что даже в Азкабане в мире живых для него не находится места. Осознание того, что он был мёртв последние двадцать лет, провоцирует судорогу в районе лопаток.
Ведьмак с облегчением осознает, что Ивонн, Фишер и Краузе, а также их взаимовыручка – это то, что остается неизменным в новом для него мире. Он знает, что ему не грозит отсидеть срок в Азкабане – лишь до следующей гробовой доски, – и не знает до конца, как им это удается, когда его всё-таки выпускают на свет божий. Глаза режет яркий свет, даже когда солнце не выбирается из-за туч.
Он осознает это внезапно, ощущая приступ тошноты, встающий поперек горла, – что не знает, где и что с его семьей. Блетчли испытывает страх, потому что за двадцать лет произойти могло слишком многое. Он вспоминает о Несс, о Марте и об Алексе, а также о самом горьком – что его дочь мертва. Единственное, за что он оказывается благодарен годам в Азкабане – это за злость и желчь, с которой его сокамерники обсуждают, язвя, смерть отпрыска предателя. Будучи потерянными, безумцами, упивающимися чувством собственной важности, они не контролируют то, что говорят. Пока в какой-то момент имя убийцы Фриды не начинает повторяться слишком часто.
Он отправляется в единственное место, где, как он считает, может получить ответы на свои вопросы. Блетчли-холл встречает его чужими запахами и чужими звуками, и весенний ветер, казалось бы, бьет яростнее обычного ветками деревьев по оконными стеклам. Тони не может избавиться от ощущения заброшенности поместья, когда отмечает, что сад, за которым всегда следила миссис Блетчли, отныне перестает угадываться в зарослях сорняка. Тони отмечает, что рядом, в других клумбах, растут другие цветы.
Его пробирает до костей из-за того, что отныне всё вокруг него другое. В его собственном доме всё было ему чуждо.
Он обнимает Александра, изрядно повзрослевшего, крепко, когда тот, не помня себя, цепляется за его камзол, не выпуская. У них не ладится с сыном на протяжении многих лет, но сейчас прошлая жизнь не имеет значения. Ничего не имело значения кроме того, что отныне Энтони давался второй шанс – и он не может потратить его зазря.
Он жалеет, что не понянчил внука, которого, согласно возрасту, нянчить больше не приходилось. Разве что подбирать тому невесту.
Когда Александр зовет Оливию Блетчли, то та не плачет. Тони переживает за неё, когда она смотрит на него некоторое время, не моргая вовсе – пока не срывается едва ли не на животный вой, уткнувшись в его плечо. Блетчли, наконец, дает волю слезам, когда обнимает её крепко, цепляясь судорожно, и не отпускает. Несмотря на нервозность момента, единственное, что англичанин испытывает – это пугающее, опустошающее облегчение.
Блетчли не хватает только одного члена семьи; он помнит разъедающую сознание боль, когда слышит о смерти Фриды Блетчли сквозь лаящий смех Долохова.
Он чувствует, как его мутит, когда Алекс объявляет, что Фрида жива. Тони считает, что вот теперь, совершенно точно, окончательно рехнулся. Он остается благодарен сыну, когда тот заставляет их успокоиться, глядя на то, как беспокоятся родители. Тони требуется время, чтобы уговорить выпить успокаивающее зелье. Александр выставляет это, как ультиматум, прежде чем он приведет сестру домой.
Тони не до конца успевает осознать реальность к моменту, когда Фрида всё же приходит.
Он отрешенно разглядывает свой кабинет, сидя в одиночестве, скользя взглядом по корешкам многочисленных книг, составляющих его личную библиотеку, отдельную от библиотеки особняка.
Пока корешок очередной книги не превращается в выросшую перед ним Фриду Блетчли.
Он хочет обнять её, почувствовать, что она взаправду жива, но осознает, что не может.
Тони так и остается сидеть в кресле, наблюдая за Фридой не мигающим взглядом, не в силах заставить себя пошевелиться.
Когда Алекс появляется в Мунго, отзывая ее в сторону, и сообщает, что им нужно поговорить, она сразу чувствует неладное. Ей достаточно оглядеть его внимательным взглядом, чтобы подметить общую напряженность и серьезность, которая обычно не сулит ничего хорошего, и, признаться, в последнее время она до жути боится плохих новостей. Она не склонна верить в фатум, но считает судьбу той еще стервой, а потому спокойствие в ее жизни лишь затишьем перед бурей.
Ей передается его настроение, и она просит одну из медсестер подменить ее, обещая не задерживаться. Они спускаются на улицу молча, и она не настаивает, позволяя брату собраться с мыслями, но уже подсознательно не ожидая от его появления ничего хорошего. Он дожидается, когда она закурит, раз уж вышла из стен больницы, прежде чем начать говорить.
Ведьма не замечает, как тлеет сигарета у нее в руках по мере его рассказа, и больше не затягивается ни разу, забывая. Она не может поверить в происходящее, потому что ранее они с Каем приходят к выводу, что отец не возвращается к ней, потому что возвращены не могут оживлять других, а сейчас брат говорит, что их отец снова жив. У нее отчего-то не появляется даже мысли, что его мог вернуть кто-то другой, а не она. К примеру, ее мать.
Фрида чувствует, как колотится сердце у нее в груди, когда кивает невпопад на нелепый вопрос, может ли она уйти с работы прямо сейчас. У нее нет и в мыслях возвращаться на этаж вновь, несмотря на обязательства, которые на нее возложены, потому что для нее нет сейчас ничего важнее, чем увидеть отца. Увидеть, чтобы поверить, что все, что сказал Алекс, действительно правда. Всему остальному миру придется подождать ровно столько, сколько ей понадобится, чтобы наконец-то смириться с мыслью, что ее отец снова рядом с ней.
Они аппарируют в Блетчли-холл, когда она говорит, что готова. Он предупреждает ее, что в доме, помимо отца, также и мать, но она спешит не к ней. Обязательно зайдет позже, но сейчас, взбегая по винтовой лестнице мимо Оливии, хочет видеть лишь одного человека. Отчасти ей неловко, что она так игнорирует мать, но эта мысль не задерживается в ее голове надолго.
Блетчли толкает дверь кабинета, забывая о правилах приличия, и переступает порог еле слышно, словно боясь его спугнуть. Она, как и он, замирает, глядя на него, все еще не веря, что это - не игра ее воспаленного воображения, и чувствует, как что-то сжимается внутри, когда он сидит так привычно в своем кабинете в их поместье, а она забегает к нему, врываясь без стука, как делала до этого тысячу раз.
Она молчит, делая все же шаг, а следом другой и еще один, пока не оказывается к нему так близко, насколько это возможно. У нее стоит ком в горле, а к глазам подступают слезы, но она сглатывает судорожно, сдерживая детское, капризное желание разрыдаться прямо сейчас.
Фрида касается его руки сначала осторожно, будто может сломать неловким движением, но после сжимает крепче, смелее, пробегая подушечкой большого пальца по его коже.
- Я думала, ты не вернешься, - она заговаривает глухо, все также не сводя с него взгляда и не пытаясь выпустить руку. - Спасибо.
Она благодарит его просто и искренне, потому что все эти годы он - самое дорогое, что у нее есть.
Фрида кажется наваждением. Отчасти потому, что она, спустя прошедшие двадцать лет, осталась прежней; за те двадцать лет, за которые изменились все и поменялось всё, кого и что помнил Тони. Он позволяет себе мысль, окрашенную в странное веселье, что смерть Фриде была к лицу.
Она оказывается проворнее него, когда подходит ближе, и Блетчли не успевает подняться с кресла. Ведьмак по-прежнему молчит, на мгновение отводя взгляд, когда Фрида касается его руки. Он считает, что его нервы, изрядно потрепанные в Азкабане дементорами, грозят не выдержать прямо сейчас, после стольких лет. Англичанина коробит её благодарность. Вероятно, потому что, что Фрида с ней его опережает.
Он всё же поднимается с кресла. Тони испытывает слабость, не до конца окрепнув после долгого заключения, но продолжает стоять ровно. Оливия и их дети всегда были для него самым дорогим; тем, за что бы он, не раздумывая, отдал жизнь. Глядя на Фриду, Энтони не может избавиться от чувства вины за то, что не смог её защитить. Его внутренне перетряхивает от мысли, что она стала жертвой двух недомерков, возомнивших себя богами. Или того хуже – достойными заменами своему Лорду в его отсутствие. Сейчас Тони презирал своего повелителя больше, чем когда-либо прежде, и не желал на время вспоминать о метке, по-прежнему выцветающей на его предплечье.
Блетчли-старший обнимает её молча, немного скованно. Несмотря на камзол и праздную одежду, на которую он сменяет тюремное тряпье, он всё ещё ощущает себя таким же покоцанным и потрепанным; ощущает себя заключенным. Энтони надеется, что со временем это пройдет. Ему было необходимо надеяться, что времени отныне у него было предостаточно.
– Прости меня, – глухо, осипше произносит ведьмак. Он помнит, что перед её смертью они так и не поговорили с тех пор, как его заточили в Азкабан, и знает, чьей это было виной.
– Я не должен был оставлять тебя.
Он пристраивает ладонь на её затылке, прижимая к себе крепче, и баюкает, как маленькую.
Посол отстраняется достаточно скоро, когда, заглядывая в чужие глаза, выдвигает со всей отцовской строгостью ультиматум:
– Фрида Оливия Блетчли, не смей больше так делать! – Тони повышает голос совсем немного, не сбиваясь на крик, но отчасти оказываясь неспособным контролировать эмоции. Поясняет ведьмак уже тише, но также твердо:
– Не смей умирать раньше меня.
Фрида цепляется за его камзол, когда он ее обнимает, крепко, судорожно, боясь отныне отпустить. До нее только сейчас, кажется, доходит осознание того, что все это не сон, а самая настоящая реальность, и что отец стоит перед ней совсем живой и невредимый. Практический такой, каким она его помнит, несмотря на немного осунувшийся вид и проседь, ставшую куда заметнее на темных волосах.
Она молчит, не отзываясь на его извинения, потому что считает, что ему не за что извиняться. Ни за ее смерть, ни, тем более, за собственную. Алекс говорит ей раньше, что его подкашивает известие о ее смерти. Что он сдает после этого, не выдерживая, и она почему-то ни капли не сомневается в этом, зная, насколько сильно он ее всегда любил.
Ведьма утыкается носом в его плечо, не собираясь отпускать. Она мечтала это сделать с самого момента своего воскрешения, потому что только так, только когда он рядом с ней, ей действительно спокойно. Потому что его присутствие как обещание, что все будет в порядке. Что с ней больше ничего не случится, потому что он не допустит. Она не скрывает никогда, насколько в полной мере его дочь, и насколько для нее нет места безопаснее, чем за его спиной, за которой она прячется на протяжении всей своей жизни от любых проблем.
Ей не нравится, что он отстраняется, и она так и не выпускает из пальцев его камзол, когда заглядывает ему в глаза. Фрида не хочет плакать, но не может больше сдерживаться, стоит ему выдвинуть свой ультиматум. Она всхлипывает глухо, утыкаясь ему в плечо вновь, чувствуя как по телу пробегает дрожь. Ей нужно немного времени, чтобы успокоиться, прежде чем она сможет что-то сказать.
Она затихает не сразу, но все же через какое-то время отстраняется немного, вытирая ладонью слезы с лица. Вздыхает глубже, стараясь восстановить дыхание, и так и не отвечает ничего на его требование. Ведьма не хочет говорить об этом, по крайней мере сейчас, когда все вроде бы налаживается. Представлять свою или его смерть у нее нет никакого желания, не говоря уже о размышлениях об очередности.
- Давно ты здесь? Я видела маму внизу. Почему Алекс не сказал мне раньше? - она тянет обиженно, шмыгая носом, и эгоистично считает, что должна была быть первой, кто об этом узнает.
- Я так скучала.
Тони принимает как должное, что Фрида не желает продолжать разговор, и не настаивает. Он признает, что удовольствия в этом мало – и что, пожалуй, приходит пора жить дальше. Только в отличие от неё, уже более-менее освоившейся в современном мире, Блетчли необходимо ещё немного времени, чтобы смириться с тем, что им дали второй шанс.
Он ждет, пока она успокоится, и не торопит её ни словом, ни жестом. В первую очередь, возможно, не торопит себя. Блетчли считает, что, вопреки необходимости наверстать потерянные двадцать лет, больше им торопиться некуда. Тони ласково целует её в макушку, раньше лишенный такой возможности, когда она, собравшись с духом, в итоге отстраняется от него. Он считает, что это забавно: что ему к этому времени должно перевалить за шестьдесят, а ей – за сорок, но они, вопреки течению времени, остаются прежними. Настолько, насколько это возможно.
Для него минуты, которые бывший посол проводит дома, сливаются в единое пятно, разделенное напополам между горечью и счастьем.
– Меня отпустили сегодня утром, – он, в целом, не пытается подсчитывать на самом деле, сколько времени он уже на долгожданной свободе. Тони считает, что это звучит пошло.
Он улыбается, приподнимая уголки губ, в ответ на чужое сдержанное негодование:
– Я попросил Алекса привести твою мать. На тот момент я ещё не знал, что ты жива, – он держит себя в руках, чтобы не запнуться посреди предложения. Блетчли считает, что если окажется, что это – разновидность его Ада, то это то ли слишком щедро, то ли слишком жестоко.
– Ты не многое пропустила к тому моменту, как твой брат тебя позвал.
Энтони знает, что стоило думать об этом раньше, но отчего-то, после долгой разлуки с семьей, сейчас его это цепляет больше.
– Как давно ты не общалась с матерью? – он не хочет выглядеть строго, как и выдвигать какие-либо претензии. Единственное, что делает ведьмак – это удовлетворяет своё любопытство.
Он усаживается на край столешницы, когда, наконец, улыбается с интересом:
– Расскажи, наконец, что творится в твоей жизни, Фрида Блетчли.
Фрида знает, что просто капризничает, потому что уверена, что брат отправился за ней так быстро, как смог, но все же не может сдержать иррациональной обиды. В общем-то, обиды на все, что с ними произошло за эти годы, потому что сейчас, умерев и вернувшись вновь, у нее в голове не укладывается, что их семья, всегда немножко другая, отличающаяся от остальных, могла закончить именно так. Могла бы, но не закончила, и она благодарна за этот второй шанс.
Несмотря на то, что в его голосе не звучит претензия, ведьме не требуется много времени, чтобы сообразить, к чему он клонит. Она напрягается на мгновение, бросая на него настороженный взгляд, потому что не хочет говорить сейчас о матери и своем с ней поведении. Будучи достаточно разумным человеком, она осознает, что как минимум поступила некрасиво, не сообщив Оливии о своем воскрешении. Будучи дочерью, никогда не испытывавшей привязанности к матери, она считает это простой формальностью.
- С того момента, как ты оказался в Азкабане. Почти двадцать три года, если считать все то, что было до этого за общение.
Фрида говорит спокойно, без вызова, не слишком понимая, стоит ли ей оправдываться за то, что так и не сподобилась навестить мать. На самом деле, она так и не сделала этого не из какого-то злого умысла, но больше занятая иными переживаниями. В конце концов, она и с братом виделась за все это время не так уж часто, предоставленная по большей части самой себе. Ему не нравилась ее затея с поиском убийцы, а ей, закономерно, что он не хочет ее поддержать.
Ведьма не пытается отойти от отца, но все же делает небольшой шаг в сторону, давая ему больше свободы, и все же убирая руку с его камзола. Она считает, что ей так много есть ему рассказать, и не знает, с чего нужно начать.
- Я работаю в Мунго, - девушка фырчит, потому что до сих пор не слишком в это верит, учитывая некоторую свою неуклюжесть в обращении с особо ценными склянками. - Стажером, конечно, но удивлена, что меня еще не выгнали.
Фрида рассказывает еще немного о новой работе и как ей там приходится, пока, наконец, не вспоминает об еще одной важной детали:
- Кстати, я живу у Кая Селуина. Ты должен помнить его, мы учились вместе. Надеюсь, что не слишком оскорбила наши традиции.
Она улыбается весело, зная, что вряд ли отец всерьез будет настаивать на соблюдении каких-то традиции, если она совершенно счастлива.
- Он мне очень помог, когда я только вернулась.
Тони не ожидает иного ответа, когда она говорит о матери, и тяжело вздыхает. Двадцать три года звучат чудовищно, и если эта разница не в полной мере имела значение для Фриды, то, однозначно, сыграла полноценную роль в жизни миссис Блетчли. Энтони считает, что в какой-то момент упустил их обеих и что ему стоило быть менее эгоистичным в отношениях с дочерью. Фрида, говоря по чести, всегда была только его маленькой девочкой, к воспитанию которой Оливия имела отношение посредственное. Тони невесело думает, что они забавно распределились: Александр, всегда тянущийся к матери, и Фрида, не чаявшая души в отце. У каждой крепкой семьи были свои скелеты в шкафу.
– Ясно, – выдыхает Блетчли-старший, и ему не нравится своя лаконичность. Он смягчается, улыбаясь мягко и отчасти грустно: – Тебе никогда не было нужно ваше общение. По крайней мере, в той мере, в какой мне его хотелось.
Он оставляет тему легко, несмотря на то, что прежде настраивается на серьезный разговор (или, хотя бы, его подобие).
Тони приподнимает брови в удивлении, когда она рассказывает, что работает в Мунго. Никогда не недооценивает дочь, поэтому следом одобрительно кивает:
– Тебе всегда хорошо давалось зельеварение. – Он улыбается мальчишески, когда всё же признает очевидное:
– Но для тебя это... необычное место работы, Фрида.
Блетчли слушает с неподдельным интересом то, как она обживается в госпитале и чем занимается – пока дочь внезапно не меняет тему. Он чувствует, как прежнее веселье и гордость за неё опускаются куда-то к пяткам, а сердце перестает биться на мгновение в невольном испуге и недоверии.
Тони не хочет, чтобы его выдавала его мимика, и быстро берет себя в руки. Она права: традиции его волнуют мало.
– В чём он тебе помог? – Энтони спрашивает настороженно и считает, что Кай – в целом неплохой, как ему казалось, мальчуган, которого он помнил ещё со времен преподавания в Хогвартсе, – переходит все дозволенные границы. Тони на мгновение предполагает, что слухи об убийце, возможно, ложные, и Фриду убивает кто-то другой, но пока что больше доверяет горстке сбреднивших Пожирателей, чем Селуину.
Он пытается смягчить ситуацию, улыбаясь внешне беззаботно:
– К чёрту традиции, Фрида. Мы же не живем в Средневековье.
Фрида благодарна отцу за то, что он не пытается развивать тему ее отношений матерью, потому что сейчас она попросту не хочет об этом говорить. Не потому что ей тяжело или неприятно, но потому что ей есть, о чем поговорить с отцом помимо. После того, как она так долго и так сильно его ждала, последнее, что ей хочется обсуждать - не сложившиеся отношения с матерью.
- Мне хватало общения с тобой, - она улыбается ему тепло и совсем не лукавит, потому что он умудряется стать для нее всем, и она никогда не страдает от отсутствия общения с матерью. Ей попросту не нужно, потому что со всем, что ее волнует, она может прийти к отцу, стоит только дождаться его с работы. К своим двадцати годам она не испытывает потребности в присутствии Оливии в ее жизни, относясь к ней с уважением, но без намека на какие-либо теплые, семейные чувства.
Ее отчасти веселит, что его удивляет не меньше ее выбор места работы, потому что примерно такой же была реакция и Алекса, когда она объявила, чем хочет заниматься, помимо того, чтобы тратить часть собственного наследства на помощь возвращенцам. В общем-то, говоря откровенно, зельеварение - единственное, что ей действительно удается хорошо из всего, что связано с колдомедициной, но она старается, и благодарна за то, что к ней относятся с пониманием.
- В последнее время у меня начинает получаться немножко лучше, - она делится доверительно, с надеждой, что однажды она перестанет совершать глупые ошибки вообще, и дорастет из статуса стажера в полноценного колдомедика.
Фриде кажется, будто он меняется в лице, когда она говорит, где сейчас живет, но это быстро проходит, если не считать легкую настороженность, с которой отец интересует о Кае. Она полагает, что во всем виновата его привычка опекать ее, и то, что он вовсе не знает Кая сейчас, а потом закономерно беспокоится за нее. Ведьма считает, что у него действительно нет для этого причин, и он поймет, когда они познакомятся ближе.
Она фырчит весело, когда посылает следом традиции туда, где им, несомненно, самое место.
- Когда я вернулась, я помнила хорошо лицо только одного из Пожирателей, - она немного мрачнеет, становясь серьезнее, но продолжает без лишней драмы. - Их было двое, и я хотела знать, кто второй. Алекс считал это бессмысленной и не нужной затеей, поэтому я пошла к нему. Он помог мне все выяснить.
- А потом помогал еще множество раз, спас от компании придурков, желающих отправить всех возвращенцев обратно на тот свет, и даже приютил кота, оравшего у моего подъезда.
Она делится последним с шутливой серьезностью, как самым большим его подвигом, и смотрит на отца тепло, не стесняясь выглядеть слишком уж довольной.
- Обещай, что зайдешь к нам на ужин. Уверена, вы друг другу понравитесь, хотя лично я не знаю как относиться к тому. что вы сейчас практически одного возраста.
Тони слушает её внимательно, когда Фрида начинает рассказывать о своих отношениях с Каем. Он мрачнеет сразу, ещё с момента, когда дочь делится некоторыми подробностями своего убийства. Блетчли-старший чувствует тот уровень желчи, скапливающейся на языке в желании вопросить о том, имя какого же убийцы помогает Кай Фриде узнать.
Энтони знает, что его последующий вопрос в полной мере бесцеремонен:
– Кто тебя убил? – он гораздо мстительнее её, но не глуп, чтобы снова оказаться в Азкабане, если на то появятся причины или соблазн к их появлению. Тони никогда не врет дочери, но в этот раз считает, что ему не стоит рассказывать ей всё, что он знает.
В их беседе его спасает выдержка, наработанная в Отделе международного сотрудничества. Нет более лицемерной профессии, чем дипломатия.
– На тебя нападали? – настороженность и выраженное беспокойство в этот раз слышатся яснее в голосе бывшего посла, чем прежде. Он к этому моменту не успевает прослышать про Жнецов и считает, что ему это не нравится – что кто-то угрожает его дочери.
Энтони испытывает двойственные чувства в отношении Селуина. Признаться, он не ожидает, что тот будет каким-либо образом опекать Фриду. С другой стороны, Тони, повидавшему на своем веку людей совершенно разных, слабо верится, что Каем движут лишь благие намерения. Скорее, не верится вовсе.
Он старается не выказывать своего отношения, когда кивает, помедлив:
– Буду рад с ним познакомиться, – Энтони, в целом, не лукавит, однако желание познакомиться с Сэлуином оказывается вызвано отнюдь на надеждой на то, чтобы заиметь зятя. Оно оказывается больше похоже на желание прижать его к стенке. – Можешь считать, что его жест по отношению к коту меня убедил.
Тони смотрит насмешливо, несмотря на тяжелые, неприятные мысли в отношении молодого человека, с которым Фрида связалась. Он морщится, когда она говорит о возрасте:
– Вы всегда останетесь для меня школьниками. Сколько бы вам ни было лет.
Он вдруг смотрит тепло, когда интересуется:
– Он тебе нравится? – Тони не сомневается в её ответе, когда интересуется сразу следом:
– Сильно?
Фрида не обижается на бесцеремонность отца, понимая, что он имеет полное право знать ответ на этот вопрос. Она верит в его благоразумие, тем более, что сама не ищет мести и не хочет, чтоб ее искали за нее другие. Им все пора начать забывать то, что с ними произошло, и жить дальше.
- Герберт Флойд и Пиритс. Они были на пару лет старше, я плохо помню их в школе, - она, в самом деле, помнит их только обрывочно, Пиритса, пожалуй, даже немного лучше, чем Флойда, потому что тот все же был личностью запоминающейся. И не в самом лучшем смысле. - Я помнила только Флойда. Не знаю, почему так получилось, но лицо второго Пожирателя не могу вспомнить до сих пор, даже зная, кто это был.
- И, честно сказать, не хочу вспоминать. Мне и так хватает кошмаров.
Ведьма отчасти жалеет о том, что сказала про нападение, потому что не хочет, чтобы отец беспокоился зря. С другой стороны она осознает ясно, что ей стоит предупредить его о том, кто такие Жнецы, чтобы он был осторожен. Она не сомневается, что он в состоянии постоять за себя, в отличие от нее, но считает, что лишняя осторожность не помешает.
- Жнецы, так они себя называют, - она кивает, подтверждая, - они считают, что все катастрофы, которые происходят, связаны с нашим воскрешением. И если убить вернувшихся снова, то все наладится.
- Кай говорит, что этому нет никакого подтверждения - что все действительно происходит из-за нас. Но они не хотят это слышать.
Девушка усмехается, вспоминая, что отчасти именно это и послужило причиной, почему она переехала к нему.
- Я переехала жить к нему, потому что он требовал после нападения, чтобы я отчитывалась о каждом шаге. Мне надоело писать записки, и я решила, что нам обоим будет проще, если я буду жить у него.
Фрида не скрывает удовольствия, когда отец говорит, что будет не против познакомиться с Каем, потому что для нее это важно. Потому что у нее наконец-то есть шанс на то "долго и счастливо", которое когда-то ей обещает Селуин, и для полного спокойствия ей не хватает все это время только отца.
Ведьма чувствует, как у нее совсем немного розовеют щеки, когда он спрашивает о ее чувствах к Каю.
- Да, - она отзывается просто, не зная, в общем-то, что добавить еще. Она считает, что если скажет, что любит его, это будет звучать дешево и пошло.
- И вроде бы я нравлюсь ему, - она усмехается следом, в общем-то, не сомневаясь в этом. - По крайней мере, я на это надеюсь.
Энтони делает вид, что принимает её версию событий на веру. Блетчли-старший коротко кивает, давая понять, что ему достаточно её объяснений, и не собирается больше затрагивать неприятную для них обоих тему.
– Спасибо, – коротко и просто благодарит её Тони за доверие и то, что она говорит об этом открыто.
Ни Пиритса, ни Флойда – он помнит их обоих хорошо, выходцев из тех же рядов, в которым принадлежал он сам, – он не собирается не выслеживать, ни беспокоить. Отчасти надеется, что те не дожили до этого времени, но быстро осаживает низкие мысли. Единственная персона, которая беспокоит Энтони на данный момент больше всего – это Кай Селуин, её сожитель по квартире и, насколько он успевает уловить с её слов, заботливый возлюбленный. Если всё действительно так, как думает бывший посол, то вариантов у него остается немного: либо это невероятное лицемерие, либо голая, эгоистичная попытка искупить свою вину, либо прозрение и неожиданная любовь с первого (или второго) взгляда. Возможно, что всего по чуть-чуть. Энтони дает себе слово, что выяснит настоящее положение вещей в ближайшее время.
– Этот мир стал безумнее, – философски заключает Блетчли после рассказа Фриды о Жнецах и, вкратце, о положении "возвращенцев" в Англии.
Он замечает, какое значение она придает словам Селуина, и считает, что это видно невооруженным глазом – то, насколько Фрида влюблена и насколько доверяет тому, с кем нынче живет. Тони медлит некоторое мгновение, пытаясь понять, как вернее задать вопрос:
– У Кая есть свои источники, касающиеся возвращенцев? Или он судит в целом?
Энтони не нравится быть лицом, заинтересованным отныне в подобных перипетиях, но не может побороть натуру, требующую изучать вопрос досконально.
Тони всё ещё находит её кавалера сомнительным, но отзывается искренне:
– Я рад, что о тебе есть, кому позаботиться. – Он знает, что всегда есть Александр, но у того своя семья и свои заботы, что неизбежно и не слишком эффективно, когда речь заходит об опеке сестры.
Энтони всё также тепло улыбается, когда Фрида, краснея, говорит о чувственной стороне их отношений с Селуином. Он осознает, насколько она ещё маленькая и неопытная.
– Ты не можешь ему не нравиться, – искренне отзывается Блетчли. – Если он не способен оценить, насколько ему повезло, этот его проблемы.
Фрида считает, что отец подбирает очень верное определение тому, что произошло с миром за время их отсутствия, потому что то, что творится - действительно безумие. Она успевает смириться с тем, что смотрит на мир несколько наивно, и что далеко не все разделяют ее взгляды, включая в некоторых вопросах Кая, но порой жестокость происходящего вокруг не перестает ее поражать.
Она медлит немного, когда отец задает вопрос, в целом ожидаемый, но она теряется в первое мгновение, не зная, как ответить. Точнее знает, но буквально на долю секунды сомневается в том, что стоит отвечать правду, потому что все еще беспокоится о том, что делает Селуин. И все еще не одобряет до конца, несмотря на то, что ввязывается сама.
- Он возглавляет Отдел экспериментальной магии, - она начинает с того, чем может поделиться совершенно спокойно, потому что в этом нет никакого секрета. - В основном делами возвращенцев занимается Отдел Тайн, но Мерлин знает, что там происходит, а слухи иногда ходят жуткие.
Ведьма не верит до конца во все, что говорят, но разумно полагает, что нет дыма без огня. Что-то там точно происходит, однако люди всегда склонны к преувеличению.
- У него есть небольшая лаборатория, в которой проводятся различные эксперименты над вернувшимися. Он хочет понять, в чем причина этих аномалий и есть ли возможность это прекратить.
Она улыбается, прежде чем предупредить, отчего-то подозревая, что это может не понравиться отцу:
- Лаборатория частная, и Министерству о ней не известно. Я думаю, у Кая могут быть проблемы, если об этом узнают.
Фрида не жалеет, что говорит об этом отцу, потому что у нее нет привычки скрывать от него что-то, и потому что он здравомыслящий человек, который вряд ли захочет как-то навредить Селуину. В конце концов, в словах и действиях Кая действительно был смысл. Все эти возвращения грозили обернуться в конечном итоге еще большим ужасом.
Ведьма весело фырчит, когда отец говорит, что рад, что о ней есть, кому позаботиться, и думает, что они действительно найдут с Каем общий язык. Потому что тот заботится о ней все это время и, кажется, не собирается прекращать.
- Алексу же все время некогда, - шутит без претензий к брату, зная, что всегда может к нему обратиться, - пришлось искать кого-то еще.
Она закатывает глаза следом шутливо, выглядя при этом крайне довольной:
- Я бы удивилась, ответь ты иначе.
***
That we know all too well, it’s a living hell
Careful what you say who you say to
shinedown – asking for it
Ведьмак смотрит пристально, стоя на дальнем рубеже коридора и ждет, пока он обернется. Он чувствует себя приведением, но собирается стать ночным кошмаром. Блетчли-старший всегда был не в пример амбициозен.
Он помнит, скольких убил сам, одно время – практически каждого, но за два десятка лет бросает эту затею. Их так много – мужчин и женщин, детей и стариков, – что он, даже желая, не может помнить каждое лицо, каждую судьбу, каждую душу. Тони, вопреки благоразумию, старается, потому что считает, что иначе станет такими же, как все они. Блетчли вгрызался в неё зубами, но с каждым годом, а после и с каждым днём чувствовал, как Волдеморт по капле забирает его душу.
Он ждет ещё несколько мгновений – и уходит ровно в то, когда Селуин, наконец, оборачивается.
Маленький мальчик, превратившийся в демона; маленький мальчик, выросший на иллюзорном величии магии, о которой вычитал в старых дедовских книжках. Маленький мальчик, которым Тони его помнил, больше маленьким мальчиком не был.
Они оба знают, что стоит избегать этой встречи, но, кажется, сами её ищут.
Энтони, вопреки гневу, который жил в нём ещё с мгновений в камере, стоило ему заслышать о смерти дочери, не желает Каю смерти. Наоборот – он желает Селуину долгой жизни. Жизни, переполненной страданиями; жизни в муках совести. Потому что каковым бы святым он ни желал казаться сейчас, Тони за свои годы выучил одну простую истину: люди не менялись.
Somebody get me through this nightmare
Somebody help me tame this animal I have become
three days grace – animal i have become
Кай не знает, почему его коробит возвращение ведьмака, но лопатки каждый раз сводит противной судорогой. Сначала он считает, что нет ничего хуже, чем возвращение Фриды Блетчли в мир живых, но с момента, как возвращается её отец, он начинает задумываться, что ошибался в том, кто является его настоящим ночным кошмаром.
Энтони, вопреки ожиданиям, которые были не известны чародею, уже прочно засел в его подсознании, как наваждение, как Дамоклов меч, с которым, как с последствием, Балор не ожидает разбираться вовсе.
Его пробирает до кости, когда он видит его фигуру, удаляющуюся по коридору Министерства, и Каю хочется зарычать. Его обуревает ярость, потому что прошлое следует за ним по пятам, пытаясь затянуть удавку, которая, как считал прежде Селуин, должна была превратиться в труху за сроком давности.
"Пошел к черту", – цедит он зло, вспоминая тот гнев, который испытывал, пытая его дочь; пытая дочь предателя веры, на алтарь которой Кай положил своё будущее, придя на поклон к Лорду.
Однако вопреки тому, что тогда, в свои двадцать, он злится на Тони из-за предательства, то сейчас его рваные раны рвет осознание, более острое, чем прежде, своей ошибки.
Кай злится на Тони не потому, что тот предал Повелителя.
Он злится на того, что у него пока что не хватает храбности сделать то же самое.
[nic]Antony Bletchley[/nic][sta]отец года[/sta][ava]http://s9.uploads.ru/Je57g.png[/ava]эпизод завершен.
Вы здесь » MRR » amusement park. » Чёрная весна [х]