Фрида знает, что он прав, и она действительно в последнее время не торопится домой после работы. Справедливости ради стоит отметить, что она и не горела желанием идти на работу и с большим удовольствием осталась бы дома с ним, но у них нет такой возможности. Потому что он дорожит своей чертовой работой, вымотавшей ей все нервы, а она сойдет с ума, если будет проводить дни напролет дома. Не сказать, впрочем, что ей было слишком легко на работе.
Пока не появился Белфорт.
- А я о твоей знаю?! - ей не нравится, что их разговор превращается во взаимные упреки, но она не может сдержаться. - Ты даже не соизволил мне сказать, что на тебя напали снова!
Ведьма знает, что ей не за что чувствовать свою вину, но почему-то ее успокаивает это мало. За все время общения с Элеонором она не допускает даже мысли о чем-то большем, чем просто дружба, и благодарна ему за то, что он развлекает ее, когда ей, объективно, необходимо отвлечься. Потому что чем дальше, тем больше она сходит с ума. И потому что Бальтазар отдаляется от нее, даже если не замечает этого сам.
Фрида морщится, когда он посылает ее в ответ, и не понимает, как они до этого докатились. Она считает, что ему вовсе нет необходимости знать, с кем она проводила время, потому что это ничего ему не даст, но вместе с тем полагает, что ей вовсе нечего скрывать. Она сказала бы в любой момент, спроси он ее раньше, потому что это просто ее друг, чтобы Бальтазар там себе ни придумал.
- Его зовут Элеонор Белфорт, он мой клиент. Ты мог бы спросить и раньше.
Она думает упрямо, что ей не за что оправдываться, потому что она не делает ничего предосудительного, и потому что ее всерьез обижают его подозрения. Беспочвенные, на ее взгляд.
- Он помогает мне отвлечься от... - она запинается, не в силах подобрать слово, описывающее происходящее, и продолжает несколько обреченно, - всего этого.

Фрида опускает взгляд, когда он огрызается, потому что знает, что он прав. Ее не было дома, когда она была ему нужна, и она может сколько угодно обвинять его в том, что он ничего ей не сказал, но это ничего не меняет. Ее все еще коробит то, что он отправил Бубенчика вызнать, с кем она проводит время, но вместе с тем осознает слишком ясно, что ее это никак не оправдывает. Она не знает, откуда в ней взялся этот эгоизм, пока она проводила время с Белфортом и заботилась больше о себе и своем состоянии.
Она не комментирует никак его заявление, что Элеонор - девчачье имя, потому что это все отдает детской глупостью. Ведьма не может понять, почему его больше заботит какой-то другой мужчина, чем то, что происходит между ними эти недели. Потому что Белфорт - всего лишь следствие, но никак не причина.
Она распахивает широко глаза, не в силах больше сдерживать ни удивление, ни возмущение от того, что он говорит, потому что по ее мнению, он переходит все границы.
- В чем ты меня обвиняешь? - ведьма спрашивает негромко, но твердо, потому что ее успевает достать его хождение вокруг да около. - Скажи прямо, Бальтазар, я хочу это услышать.
Фрида слышит в своем голосе злые нотки, но не находит причин, почему ей стоит относиться к этому спокойно. У нее сдают нервы, и она знает точно, что не заслужила таких подозрений.
- Я не сплю с каждым своим клиентом, Харт.
Она помнит, как начались их отношения, но не может взять в толк, как можно сравнивать то, что было тогда, и то, что есть сейчас. Зачем он перечеркивает унизительными подозрениями все те чувства, которые она к нему испытывает.
Фрида встает с дивана резко - резче, чем следует, пусть даже ей становится лучше, - и чувствует, как в голове отдается тупой, сводящей с ума болью. Она делает пару шагов, цепляясь за столешницу, и не может ничего поделать с набегающими на глаза слезами.
Ведьма подцепляет сигарету, из лежащей на столе пачки, и щелкает, дрожащими из-за нервов пальцами, зажигалкой. Палец соскакивает, прокручивая металлическое колесико в холостую, и она пробует еще раз, а потом еще, пока не швыряет зажигалку об пол.
- Я устала, Харт, - она вытирает ладонью слезы с щеки, чувствуя, как сдавшие нервы медленно переходят в полноценные рыдания. - Я ненавижу твою работу, потому что она отнимает у меня тебя. Потому что ты оставляешь меня на целый день одну, а потом еще заявляешься в таком виде, как будто мне мало этой чертовой метки у тебя на руке.
Она всхлипывает, закрывая лицо руками, прежде чем продолжить уже глуше:
- Я ненавижу свою работу. Она мне не нравится, мне тяжело, я не могу сосредоточиться. Я не хочу ею заниматься, но если буду сидеть целый день дома одна, сойду с ума.
- Я ненавижу твою метку, потому что все это из-за нее. Ты же хотел быть ко мне ближе, Бальтазар. Когда ты в последний раз меня касался?!
Фрида не смотрит на него, когда не слишком успешно пытается вздохнуть глубже и восстановить сбитое дыхание, и вытирает с щек слезы, набегающие впрочем вновь.
- Вот от этого. Я хотела отвлечься от этого!

Фрида жалеет о том, что сказала, потому что ему, как и ей, сейчас не легко. Принимая во внимание уродливые синяки - не легко вдвойне, а ее истерика не имеет никакого практического смысла. Никто из них не способен изменить ничего, и она это знает пожалуй слишком хорошо. Потому что Лорд, судя по всему, вечен. Его чертова работа - вечна. Ее работе придется быть вечной, если она хочется остаться в здравом уме. В последнее время у нее, правда, сомнения, что ей это действительно удается.
Она следит равнодушно за тем, как он подбирает зажигалку, а после забирает из его рук сигарету, не торопясь вдыхать дым. Ведьма смотрит на нее отстраненно, опустошенно, потому что истерика сходит на нет, не оставляя после себя сил.
Она не знает, какого ответа он ждет от нее, и молчит, не желая произносить это вслух. Потому что признание проблемы вовсе не путь к ее решению. Она признает все свои проблемы, но почему-то ей не помогает это ни капли. И им не поможет, потому что они в тупике. Даже, если делать вид, что это не так.
- Плохо, - ирландка отзывается глухо, признавая очевидное. Хуже, чем сейчас у них вряд ли когда-то было, и она никогда не горела желанием узнавать, что так быть может.
Фрида оставляет тлеть сигарету в пепельнице, так ни разу и не затянувшись, когда он тянет ее к себе, обнимая. Она не сопротивляется, но и не обнимает его в ответ, оставаясь стоять неподвижно, и чувствует, как слезы накатывают вновь, когда он говорит о ревности.
- Я бы ушла, если бы хотела уйти. Не к нему, не к кому-то другому. Просто ушла.
Ведьма говорит негромко и хочет, чтобы он это понял. Потому что ей не нужен кто-то другой, каким бы замечательным ни был Элеонор, и как бы хорошо ей с ним ни было.
- Я не хочу. Не хочу никуда уходить от тебя. И никогда не хотела.
Она касается невесомо губами его плеча, не обращая внимания на синяк, и все же спрашивает, уверенная, впрочем, что знает ответ:
- Что произошло?

Фрида скучает по нему как сумасшедшая все это время, которое они проводят так отчужденно. Скучает по нему, его прикосновениям, возможности его обнять. За все эти годы она испытывает уже физическую потребность чувствовать его тепло, и что он рядом, потому что только так она может быть в безопасности. Она боится столь многого, что без него бы уже давно сошла с ума.
Она подбирается пальцами под его майку привычно, как делала уже тысячи раз, и ведет рукой вверх по теплой коже, обнимая. Ведьма знает, что их проблемы не решатся сейчас, и что завтра не станет лучше, но хочет не думать об этом в это мгновение, потому что он наконец-то с ней. Она любит его так сильно, что даже ей начинает казаться это безумным.
Она чуть тянется за его рукой, когда он стирает слезы с ее щеки, и нестерпимо хочет его поцеловать, но не успевает это сделать, потому что он все же отвечает на ее вопрос о произошедшем.
Фрида чувствует, как внутри все сжимается по мере того, как он говорит, и что она, только-только успокоившись, готова вспыхнуть вновь. Ее пробирает дрожь от его слов, особенно, почему-то, когда он говорит, что на нем все заживает быстро.
Она вырывается резко, делая пару шагов в сторону, и чувствует подкатывающую тошноту, и как вновь начинает постепенно болеть голова. Она слабо отдает себе отчет в собственных действиях, когда со всей силы кидает об пол подвернувшуюся под руку пепельницу, не заботясь о разлетевшихся осколках.
- Ничего не в порядке! - ирландка скидывает следом его бумаги, забытые на столешнице. Следом отправляется бокал, из которого она пила зелье. - Не в порядке! Не в порядке, черт возьми.
- Я больше так не могу. Я не хочу так, Харт, - она выкрикивает в истерике, не в силах совладать с собой. - Я хочу, чтобы все это прекратилось!
- Ты обещал, что не оставишь меня. Обещал быть рядом всегда. А теперь делаешь все, чтобы меня бросить!

Фрида практически не слышит его, когда он просит ее перестать, и остановиться в самом деле не может. Ей плевать, что она громит собственную квартиру и плевать на каждую из разбитых вещей, потому что все это не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме него и его уродливых синяков, к которым она так и не смогла привыкнуть, и которые появились на нем теперь из-за нее.
Она хочет кричать и топать ногами как капризная пятилетняя девочка, только бы это все закончилось прямо сейчас. Чтобы больше не было ни убийств, ни пыток, ни ненавистных рисунков на предплечье. Ей без разницы, как это закончится. У нее не ни единого варианта, как поставить точку во всем этом ужасе, и она, признаться, не думает сейчас о чем-то конкретном. Она хочет просто, чтобы все исчезло. Все, что методично отравляет их жизнь так невыносимо долго.
- Пусти меня, пусти! - ведьма пытается вырваться, когда он перехватывает ее запястья, и дергается не глядя, куда в итоге попадает сжатыми в кулак пальцами. Она не хочет делать ему больно и не отдает себе отчет в том, что может попасть по синякам. Единственное, чего она хочет - чтобы он отпустил ее. Чтобы она продолжила громить квартиру и, возможно, ей стало бы легче.
Фрида мотает головой отчаянно в ответ на его обещание, что это прекратится, потому что слышит это уже раньше. Ничего не собирается прекращаться, ничего не становится лучше. Только хуже и хуже, и она не хочет думать, на чем все оборвется. Она не верит в победу "добра", не верит в Мальчика-Который-Выжил, потому что он всего лишь ребенок, не верит, что это когда-то прекратится, и не верит, что они оба выберутся из этого живыми.
- Когда? Когда это прекратится?! - она выкрикивает в истерике, сквозь слезы, чувствуя, как он обнимает ее крепче. Ее пугает то, что он говорит следом, потому что они так не могут. Не могут бросить ее брата и племянника здесь одних. Потому что если они уедут, за это будет расплачиваться Александр, а она не может это позволить. - Нет! Нет, так нельзя! Мы не можем их бросить!
Ведьма мотает головой в ужасе, боясь, что он всерьез захочет это сделать. Ее не успокаивают также и его слова, что он не собирается ее бросать.
- Ты не можешь обещать мне, что вернешься в следующий раз домой! Не можешь обещать, что тебя не убьют в очередной стычке. Или из-за твоей дурацкой работы. Или из-за чего-то еще.
- Я уже не знаю, что пугает меня больше всего!

Фрида не хочет делать ему больно, когда попадает несколько раз по его синякам, и не слишком отдает себе в этом отчет. Она хочет, чтобы он отпустил ее, потому что он не понимает, насколько ей тяжело выносить все это, насколько сильно на нее давит чувство вины за то, что происходит с ним - с ним. Она хочет кричать, бить вещи, топать ногами, как пятилетняя, что угодно, лишь бы все это прекратилось, а все то, что пожирает ее изнутри наконец вырвалось наружу.
Она дергается в очередной раз, потому что он сжимает ее крепче, и не сразу осознает, что попадает ему кулаком в нос, совершенно точно этого не желая. Ведьма замирает пораженно, распахивая глаза и наблюдая за ним, и боится пошевелиться. Ее отчего-то пугает это только сейчас - собственная истерика и действия, и она успевает оглядеться вокруг, подмечая, как будто впервые, осколки и разбросанные документы.
- Не трогай! - ирландка отшатывается от него, иррационально боясь сделать больно снова, пусть и понимает, что если она перестанет размахивать руками, этого не случится.
Фрида чувствует отчаяние, потому что от ее истерики ничего не меняется. Они не находят ни одного ответа на все ее вопросы, не могут ничего сделать с тем, что происходит сейчас и произойдет потом, не могут наладить их жизнь. Все остается точно также, как и было, и она готова разрыдаться вновь от этой мысли, потому что в какое бы светлое будущее ни верил Бальтазар, она пока не видит ни единого намека на него.
Она проводит ладонью по лбу, откидывая волосы, и пытается восстановить сбитое дыхание. Ей стыдно до ужаса, как и всегда, за то, что она устроила, и она не чувствует никакого облегчения от того, что все-таки высказалась.
- Прости, я не хотела, - ведьма выдыхает немного судорожно, прежде чем быстро облизнуть пересохшие от волнения губы. - Больно?
Блетчли отходит к столешнице и тянется к графину с водой, наливая в бокал, но так и не делает ни глотка, бросая равнодушный взгляд на часы.
- Мне надо на работу.

Фрида знает, что может прийти на работу позже, и нет смысла так торопиться, но не хочет оставаться дома. Ей необходимо время, чтобы успокоиться, а при всей любви к Бальтазару, она не уверена, что ей удастся это рядом с ним. Она не комментирует никоим образом то, что он, даже в таком виде, отправляется на работу, которую она ненавидит всей душой, и только коротко кивает на прощание, прежде чем развернуться в другую сторону. Она ходит до банка пешком, пытаясь поддерживать иллюзию нормальной жизни, в которой есть что-то кроме осточертевшей работы, убийств и ссор с ним.
Ведьма обводит обреченным взглядом стопку бумаг, услужливо подсунутую на рабочий стол секретарем, и лист, лежащий поверх, с набросанным распорядком встреч. У нее нет желания общаться с людьми, тем более думать о делах, но она видит ощутимый плюс в забитом графике - нет времени думать ни о чем другом. Где-то в конце списка значится имя Элеонора Белфорта, и она чувствует почти физически насколько оно давит на нее после утреннего разговора.
Когда дверь открывается, первым на пороге ее кабинета показывается букет и уж только затем Бальтазар. Фрида наблюдает молча за тем, как он прикрывает дверь, а после устраивается на краю ее стола, и не делает попыток ему мешать. Она смотрит недоверчиво, отчего-то ожидая подвох, потому что цветы в их отношениях никогда не были частыми гостями.
- Врешь, - ведьма отзывается негромко, когда он настаивает на том, что его появление санкционированно, потому что ее секретарь ни за что добровольно не пропустит кого-то вне очереди.
Она забирает из его рук букет, не торопясь, впрочем, что-то с ним делать и не слишком уверенная, что в ее кабинете где-то есть ваза. Блетчли считает, что доверит разобраться с этим секретарю, а пока пристраивает цветы аккуратно на коленях.
- Зачем это? - она считает его жест красивым, но не приносящим практической пользы ни ей, ни ему. - Если все так и останется по-прежнему.
Она бросает на него внимательный взгляд, подмечая парочку пропавших синяков.
- Я все равно знаю, что они там есть. Как бы ты их ни прятал.

- Не знаю, зачем они это делают, Харт, - она чуть улыбается, но все же в целом выглядит напряженно, потому что их утренний разговор не закончился ничем хорошим, а у нее нет совсем никаких сил для очередной ссоры, которых в последнее время становится слишком много. - Мне приятно.
Фрида подтверждает коротко и не лукавит, потому что ей действительно приятно, но сейчас она не способна на большее проявление эмоций. Она хочет слишком много - от него, от себя, от мира вокруг, - и ждет отчаянно что-то, что облегчит хоть немного ее жизнь, с которой она, кажется, перестала справляться уже давно, а вместо этого может рассчитывать только на букет цветов. Пусть и крайне симпатичных. Его сюрприз отдает для нее сейчас безысходностью.
Она слушает его объяснение насчет синяков и, конечно, подмечает не высказанное вслух о том, что она-то к его синякам должна быть привычна. За столько лет - действительно, и она, пожалуй, даже не понимает, почему реагирует на это каждый раз так, словно видит впервые. С тем же ужасом, с которым смотрела на него тогда, давным-давно в его кабинете, и с одной и той же настойчивой, не дающей покоя мыслью, что однажды он расплатится за компанию или за нее жизнью.
Фрида не сразу осознает, что именно он ей предлагает, и не перебивает его давая высказаться. Она хмурится недоверчиво на его заявление, что он не появится больше на работе, и хочет верить в это всей душой, но отчего-то выходит скверно. Возможно, потому что она знает, насколько он любит свою работу. Или то, какое влияние на него имеет отец. Или же отдает себе отчет в том, что Бальтазар никогда не сможет сидеть целый день дома, запертый с ней.
- Рано или поздно тебе осточертеет сидеть без дела, и все начнется заново.
- Я не уволюсь, Харт. Не хочу снова остаться дома одна.
Несмотря на собственные слова, ведьма не верит все еще до конца, что он предлагает ей такое. Она не преуменьшает ни капли значения для него подобного "подвига", потому что ему действительно наверняка стоило больших усилий, чтобы прийти к этому решению. Она ценит это, но знает его слишком хорошо, чтобы так просто поверить, что сегодня все это закончится.
Фрида не успевает продолжить, когда внезапно дверь в ее кабинет открывается вновь, и на пороге показывается вполне довольный жизнью Белфорт, не слишком вписывающийся в общую атмосферу своим жизнелюбием. Она считает, что если ситуация могла стать хуже, то стала именно сейчас, потому что у нее нет никакого желания знакомить двух мужчин, один из которых явно недолюбливает второго.
- Элеонор Белфорт, Бальтазар Харт, - ведьма кивает на приветствие, представляя их друг другу, и сдерживается с трудом от того, чтобы закатить глаза, когда Белфорт заявляет, что давно мечтал познакомиться с ее бывшим мужем.
- У меня много работы, - она чуть повышает голос, не уверенная, что до нее теперь кому-то из них есть дело, но не обращается ни к кому конкретно, потому что они оба не вписываются в ее рабочий график.

Фрида сдерживается от того, чтобы усмехнуться, когда он обрисовывает свои дальнейшие планы. Она не имеет ничего против того, чтобы он, как он выразился, занимался ей во всех смыслах, которые только можно вложить в эту фразу, но полагает, что и это ему надоест достаточно быстро. Лепка из глины, впрочем, интригует ее куда больше, и она улыбается тепло, несмотря на то, что так и не может в самом деле расслабиться.
- Только если тебя изобьют глиняным горшком. Не знаю, как насчет здоровья, но вот репутации твоей угрожать будет точно.
Пожиратель Смерти глиняных дел мастер, пожалуй, слишком экстравагантно даже для него. Впрочем, она, не придираясь к словам, понимает прекрасно, что он имеет в виду, и что при желании найдет себе увлечение, но не может все равно поверить в то, что он готов так просто отказаться от работы. Через столько лет, зная всегда, как сильно она ненавидит его компанию.
Фрида знает, что из знакомства Белфорта и ее мужа не выйдет ничего путного, но не хочет разбираться во всем этом сейчас. Как и ожидалось, они теряют к ней интерес мгновенно, стоит ей представить их друг другу, и не слышат в упор ее заявления о большом количестве работы.
Элеонор, в отличие от шведа, улыбается открыто и дружелюбно, ничуть не смущаясь ни тона, ни взгляда, которым одаривает его мужчина. Его забавляет реакция ее бывшего мужа, и он считает, что в любом ином случае вежливо вышел бы за дверь, не обделенный воспитанием, но сейчас он не видит для этого оснований. В конце концов, со слов Фриды, все гнило в Датском королевстве.
- Ну что же, в таком случае мне эта встреча доставит больше удовольствия, чем Вам, - он ведет плечом, проходя в кабинет ближе к столу, несмотря на заявление Харта о важном разговоре.
- Не мог бы, - он улыбается широко и отзывается, несмотря на отказ, мягко, стараясь, чтобы это не было похоже на грубость хотя бы по тону. - Я не займу много времени, не беспокойтесь, но мое дело также не терпит отлагательств.
- Сегодня вечером в одном из клубов вечер джазовой музыки. Я обещал сводить туда Фриду.
Мужчина делится планами открыто и не скрывая удовольствия, прежде чем бросить взгляд на Блетчли, не слишком довольную ситуацией в целом:
- В восемь. Успеем поужинать до этого.

Белфорт не чувствует угрызений совести, когда приглашает чужую жену в один из клубов. Да и не жену вовсе, потому что у нее нет кольца на пальце, зато у этих двоих ворох различных проблем, от которых ей не мешало бы отдохнуть. Он готов в этом помочь, как по-дружески, так и не очень, потому что ему, также как и ей, нравится то, как они проводят время вместе. Он считает, что ему чертовски повезло с банкиром и не видит причин, почему действительно должен вести себя скромнее.
Посол ожидает любой реакции от нового знакомого, но, пожалуй, не этой. Он не теряется ни на миг, когда расплывается в улыбке вновь и смотрит на шведа оценивающе, с некоторым уважением, потому что считает отпор достойным, пусть и в какой-то степени достойным школьника. Он не скрывает, что сам ведет себя точно также, и что это - забавная мальчишечья игра. Соперничество всегда было увлекательно, и не они это придумали.
- Втроем веселее. Вам понравится, - англичанин считает, что в его фразе есть что-то пошлое в совокупности с его слабостью не только к красивым женщинам, но и к красивым мужчинам. Он, впрочем, не делится этими своим размышлениями, мудро оставляя их при себе.
- Так может вы пойдете вдвоем, раз так хорошо нашли общий язык?
Фрида оглядывает их обоих недовольно, считая, что они не вышли из подросткового возраста, и не знает, кто из них ведет себя хуже. Ей не нравится, что их в целом, не очень волнует ее мнение, как и не нравится напряжение, повисшее в ее кабинете от знакомства этих двоих. Которое, почему-то, кажется, чувствует только она.
- Ну что ты, дорогая, без тебя эта затея не имеет смысла.
Ведьма закатывает глаза, на заверения Элеонора, и чувствует неловкость, когда он подходит ближе, целуя ее на прощание в щеку. Она дожидается, когда он выйдет из кабинета, прежде чем бросить на Бальтазара хмурый взгляд.
- И что это было? Тебе что, шесть?

Фриды выдыхает обреченно, когда Бальтазар, конечно же, подмечает то, как к ней обращается Белфорт, не стесняющийся никаких ласковых обращений и умудряющийся не звучать при этом пошло. Она считает, что швед только подтверждает, что не вышел еще из возраста, когда положен дневной сон и манная каша, и не понимает, почему он все еще ревнует, когда она утром ясно дала понять, что в этом нет никакого смысла.
- Он ценит меня как человека, ведущего все его легальные и не очень дела. Конечно, я для него дорогая, Харт, - она отзывается насмешливо, потому что это только он умудрился много лет назад вместо того, чтобы облегчить ее работу, завалить ее бессмысленным ворохом бумаг просто из принципа. В наказание за излишнюю инициативность.
Она отвечает на поцелуй не сразу, теряясь, и пугается на мгновение того, как плохи дела в их отношениях, если она успевает отвыкнуть от его поцелуев. Ведьма тянется к нему следом, мягко касаясь пальцами его щеки, и целует аккуратно, привыкая к этому вновь. Она не имеет ничего против того, чтобы пойти сейчас домой, но позволяет себе сомневаться несколько мгновений, потому что у нее действительно много работы. С которой, впрочем, она вполне может разобраться и завтра.
Фрида целует его еще раз, прежде чем они выходят из кабинета, не забыв о букете, и смотрит на него немного насмешливо:
- Мы что серьезно пойдем с Элеонором в этот клуб?
***
Белфорт уверен, что не сильно расстроится, если Бальтазар в конечном итоге все же откажется, и надеется лишь на то, что тому не придет в голову отговорить Фриду. Он знает, что она действительно хотела сходить на этот концерт, и считает, что ей просто необходимо расслабиться. Он не чувствует, что его самолюбие как-то ущемлено, пусть и понимает ясно, что ведьма просто пытается отвлечься от проблем, а вовсе не настроена на новые отношения, тем более, что ничего серьезного он, скорее всего, предложить не готов. Наверное. Единственное, что Элеонор знает наверняка - что она хороша собой, а дразнить ее мужа достаточно занятно.
Они действительно приходят, и он не стесняется делать комплименты Фриде, когда оказывается по другую от нее руку. Он заказывает им выпить и уделяет больше внимания даме, но и не игнорирует ее спутника, держась в общем и целом расслабленно. Белфорт знает себе цену и знает, что ей нравится его общество.
- Не думал, что Вы действительно придете, - он бросает на Бальтазара насмешливый, но в целом дружелюбный взгляд. - Скорее, что уговорите Фриду не приходить вообще.
- Ты не говорила, что он настолько ревнив, - Элеонор усмехается, прежде чем сделать глоток, и в целом отдает отчет, что вовсе не знает Харта и возможно ходит по краю своими шутками. Портить вечер хотелось не так уж сильно.

Элеонор позволяет себе насмешливый взгляд в ответ на заверение Бальтазара, что он не ревнив. По его мнению, в этом есть огромная доля лукавства, учитывая ту холодность, с которой тот встретил его в кабинете Фриды. Впрочем, англичанину было все равно насколько теплый прием ему организуют. Со всем уважением к ее бывшему мужу, его мнение посла интересовало, но далеко не в первую очередь. Уж точно не в том, стоит ли ему ухаживать за женщиной, которая ему приглянулась.
Белфорту нравится Бальтазар, и он относится с уважением к тому, как тот парирует его замечание. Сам посол считает, что их отношения с его бывшей женой не настолько дружеские, насколько шведу хотелось бы, но разумно не лезет это оспаривать. Как минимум - не при Фриде, которой вряд ли это может понравиться. Элеонор видит, что несмотря на ее расположение, она держится ближе к супругу, пусть и бывшему, который впрочем не забывает пристроить руку у нее на талии. Англичанин считает, что жест отдает слишком явно собственническими инстинктами, и что Харт, пусть и пытается это скрыть, но все же чувствует угрозу.
- Не запрещаете, но оставлять наедине боитесь, - он не спрашивает, но дружелюбно констатирует факт, прежде чем широко, компанейски улыбнуться. - Я бы запрещал. Прости, дорогая, но это правда. С такими женщинами редко выходит просто дружить.
Он заявляет легкомысленно, не беспокоясь по поводу реакции, но все же добавляет следом компромиссно:
- Бывают, конечно, исключения, но крайне редко.
Белфорт считает, что они вполне могут обойтись и без благодарности, как и считает, отбросив шутки, что Бальтазару действительно нужно быть благодарным. А еще внимательнее относиться к своей жене, если он так переживает, что рано или поздно она от него уйдет, потому что это несомненно произойдет, если в их отношениях ничего не изменится, и Элеонора вовсе не будет мучить совесть, если он этому поспособствует.
- Надеюсь, ей пошло это пользу.
Он сдерживается от колкостей, но все равно чувствует, что Фриде не слишком по душе весь этот разговор, поэтому не удивляется вовсе, когда та встает, заявляя, что устала смотреть за тем, как они обмениваются любезностями. И что надеется, что к ее возвращению, они наговорятся и наконец-то выяснят, кто из них "круче".
Белфорт провожает ее взглядом, прежде чем обернуться к новому знакомому и улыбнуться немного виновато, но вины, впрочем, за собой не чувствуя:
- Кажется, мы перегнули палку? - он чуть меняется в лице, когда смотрит на Харта внимательнее, подмечая, как тот стремительно бледнеет и, кажется, с трудом может вдохнуть. - Ты в порядке?
Элеонор встает резко, не обращая внимания на окружающих, когда тянет мужчину вверх и, придерживая за плечи, ведет к выходу из клуба. Он грешит на то, что в помещении слишком жарко и, возможно, у Бальтазара упало давление. Он не слишком церемонится, когда прислоняет того к стене и тянет с него пиджак.
Она бросается ему в глаза сразу. Метка. Уродливый рисунок, не предвещающий ничего хорошего. Белфорт смотрит на нее некоторое время, не отводя взгляд, пока мужчина приходит в себя, и теряет мигом все свое расположение. Он перехватывает его руку резко, впечатывая свободной рукой его в стену.
- Фрида знает, какое дерьмо ее муж?

Белфорт презирает их всей душой. Пожирателей Смерти, коих развелось в последнее время как грязи, а вместе с ними вся магическая Англия резко стала серой, затхлой, душной. Когда в Косом переулке пусто, хотя раньше и яблоку негде было упасть, а в кафе-мороженое Фортескью, кажется, никто кроме них с Фридой и не ходит и не приводит туда детей. Он не узнает Англию, опустевшую так быстро, за такой короткий срок, и знает точно, кого стоит благодарить за это.
Он не питает к ним никакого уважения. К тем, кто отнимает чужие жизни во славу своим идеалам. Сомнительным, надо сказать, потому что само понятие "чистота крови" должно остаться в прошлом веке. Впереди было новое тысячелетие, а они все жили по Средневековым законам, упиваясь этим, словно предметом для гордости.
Элеонор не ожидает удара и отшатывается, выпуская мужчину из хватки. Он чувствует как во рту появляется солоноватый металлический привкус и тратит мгновение, чтобы сплюнуть немного крови на тротуар, не заботясь о правилах приличия. Посол хочет врезать ему в ответ, но отчего-то медлит, наблюдая за состоянием шведа.
Он признает замечание резонным, но все-таки не слишком:
- Не строй из себя идиота. Скрыть метку проще простого, если захотеть.
Белфорт, откровенно говоря, не понимает отныне еще больше, почему Фрида с ним, когда объективно он не видит для этого особых причин. По ней заметно невооруженным взглядом насколько ее выматывают их отношения, и сейчас его это в целом не удивляет, после того, как он видит метку на предплечье ее бывшего мужа. Насколько он успевает узнать Фриду за это время - она вряд ли разделяет подобный подход к жизни.
- Почему бы тебе не найти подружку по интересам, Бальтазар?
Ему требуется мгновение, чтобы сдержать себя в руках и все же не заехать ему, потому что у него нет привычки бить лежачих, а если бы не стена, швед уже давно лежал бы на земле.
- Не мое дело? - он переспрашивает зло, полагая, что тот зарывается. - Это мое дело, Харт. Когда такие ублюдки как ты мешают моей работе, и когда из-за таких как ты люди боятся выходить на улицу, это мое дело.
- Удивительно, что Фриду не тошнит ложиться с тобой в одну постель.

Белфорт наблюдает молча за тем, как Бальтазар достает сигареты, и ждет внятного объяснения. Он отдает себе отчет в том, что лезет в чужую семейную жизнь, но сейчас считает, что шведу лучше поступиться гордостью и убедить его в том, что убийство магглорожденных действительно не входит в сферу его интересов. Он не скрывает, что с удовольствием послушает, откуда в таком случае метка взялась на его руке.
Когда мужчина начинает говорить, посол с трудом сдерживается от недоверчивого взгляда. Потому что его слова звучат как чистой воды безумие, и он не слишком понимает, что Бальтазар имеет в виду, говоря, что Фрида хотела защитить племянника. В его голове вообще с трудом укладывается, что у нее может быть метка, потому что ведьма не производит впечатление человека, способного на жестокость. Он редко встречает подобное человеколюбие, которое видно в ней невооруженным взглядом.
Элеонора мало трогает сейчас угроза расправы, если он надумает донести до Аврората информацию о двух Пожирателях. Хотя бы потому, что подобное не приходит ему в голову изначально. Англичанин мог быть не самым приятным малым в глазах других людей, не самым вежливым и обходительным, но стукачом не был никогда. Даже в случае с Пожирателями. Он не религиозен, но считает, что каждый найдет свою кару.
- Остынь. Я не стал бы доносить даже на тебя, тем более - на нее.
Посол считает, что не ошибется, если скажет, что Харт в первую очередь печется о своей бывшей жене. Элеонор не склонен к рыцарским жестам, но ему также не наплевать на Блетчли, по крайней мере до тех пор, пока он не разберется, откуда на ее руке взялась эта чертова метка.
- От чего она хотела защитить племянника? В твоих интересах рассказать мне все.
Ему все еще дается с трудом эта мысль, что она - одна из тех, кто творит все те ужасы, о которых пишут в газетах. Почему-то причастность Бальтазара к этому поражает его воображение меньше.
- Черт, да что она вообще делает в рядах Пожирателей?! Отвечает за кухню?