Фрида выдыхает немного спокойнее, когда он обнимает ее, но все еще не может прийти в себя. В ее голове вертятся пугающе яркие картинки того, что могло бы произойти, если бы не эти документы, которые принес Бубенчик. Если бы ее не было в этот момент в палате, и если бы не пришло в голову, что пора положить конец всему этому аду. Хотя бы этому, потому что их жизнь и так портят с поражающей регулярностью. Она все еще считает, что он должен был сделать это сам уже давно, потому что ничем хорошим это не могло закончиться вовсе.
Она слушает его объяснение, но считает, что ему пора отпустить прошлое. То, что он натворил со своими братьями, нельзя было оправдать, но вместе с тем, она была всегда уверена, что рано или поздно необходимо от этого отойти. Потому что их уже не вернуть, а он вовсе не обязан жертвовать своей и их жизнью из-за чувства вины.
— Единственная твоя обязанность, Харт, не оставлять нас, слышишь меня? — она почему-то так и не может повысить голос и продолжает шептать, настойчиво и зло, потому что хочет, чтобы это дошло до него. — Если с тобой что-то случится, я не переживу это.
Фрида считает, что в этом признании нет ничего романтичного. Только отчаяние, с которым она цепляется за него, потому что в ее жизни, как и в его, осталось не так много. Говоря честнее — ничего, кроме.
Она смягчается немного, когда он просит все также непривычно, не отворачиваться от него. Как будто она может. Как будто за столько лет он еще не понял, что это — практически единственное, что ей в самом деле не под силу. Бросить его, чтобы ни произошло, и как бы она не злилась на него.
— Тише, — она утешает его как маленького, прижимаясь губами к переносице, и хочет, чтобы он успокоился. — Я с тобой.
Блетчли молчит, когда он благодарит ее за то, что она сделала с его компанией, но чувствует удовлетворение от того, что он, кажется, не злится.
— Ты напугал меня. И обидел.
Она говорит честно, потому что редко обижается на него всерьез, но сегодня один из таких случаев.
Ведьма усмехается в ответ, пусть и выходит нервно, когда он говорит, что ему передалась ее эмоциональность,  и находит его губы своими, целуя немного лихорадочно.
— Когда-то же ты должен был стать человеком.

***

Фрида обещает врачу, что сможет позаботиться о Бальтазаре, когда настаивает на том, чтобы его выписали раньше положенного срока. Она понимает, что вряд ли звучит так уж убедительно после истерики, которую устраивает, когда появляется в больнице в первый раз, но каким-то чудом все же находит правильные слова, чтобы убедить отпустить шведа домой. Потому что там ему точно будет лучше, как будет лучше и ей, потому что больница вызывает мало энтузиазма у них обоих.

Она слушает внимательно наставления врача о том, что и когда ему необходимо принимать, и что разрешено, а что нет, относясь к делу серьезнее, чем, возможно, Бальтазару самому хотелось бы. Ее действительно пугает перспектива, что с ним может случиться что-то, и она впадает в крайности, настаивая на почти круглосуточном постельном режиме. Который швед, естественно, нарушает при первой же возможности, не собираясь лежать под одеялом до скончания века.

Ее незапланированный "отпуск" подходит к концу, и ведьма знает, что о том, что они дома, скоро станет известно Долохову. У нее нет желания провоцировать его, хотя она помнит, что до инфаркта просила Бальтазара уехать как можно дальше, чтобы никто их не мог достать. Отныне ситуация меняется, и у нее нет другого выхода кроме как рано или поздно вернуться туда вновь. Она думает с ужасом о том, что будет дальше, когда ей будет уже нечего делать в рядах Пожирателей.

Фрида обещает вернуться быстро и целует его на прощание, прежде чем выйти за дверь. Она осознает, что ей не удастся сдержать обещание, когда один из авроров выбивает палочку из ее рук и заставляет отступить к стене. Ведьма чертовски устает уже к тому моменту и единственное, о чем оказывается способна думать - о том, что Бальтазар не справится без нее.

Ее сводит с ума вереница бесконечных вопросов, которые ей задают в Министерстве. Ее берут "живьем", потому что от нее живой куда больше толку, чем от мертвой. Она рассказывает все, что они хотят слышать о Пожирателях, потому что ей нечего скрывать. В ее голосе сквозит плохо скрываемое торжество и облегчение, когда она наконец получает возможность сдать "своих". Ей нечего терять - Азкабан светит ей в любом случае.

Фрида не знает, на что рассчитывает, заявляя, что действовала под Империо. Она хочет отчаянно домой и переживает как ненормальная за Бальтазара, зная, что он волнуется. Потому что она обещала ему, что вернется домой так быстро, что он даже не заметит ее отсутствия. За окном начинает светать, а ее допрос все также не думает заканчиваться.

Ведьма хочет дать ему знать о том, где она, но молчит и не просит о подобной возможности, боясь привлекать излишнее внимание к шведу. Она отвечает отрицательно на вопрос о замужестве и добавляет, что не поддерживает связь с семьей. Ей кажется, что из нее выжимают все, что только могут, когда наконец отправляют в небольшое помещение с узкой кроватью.

"Камера предварительного заключения". Она слышит это определение из уст аврора, отдающего распоряжение, и, пожалуй, только сейчас осознает, насколько плохи ее дела.