Фрида не говорит о произошедшем в самолете ни на следующее утро, ни через день, и даже через неделю. Она помнит, насколько они оба были пьяны, тем более, что головная боль через несколько часов сна не дает об этом забыть при всем желании. Отчасти она даже жалеет, что позволила себе так напиться, несмотря на то, что ей явно это было необходимо.
Ведьма делает вид, что все в порядке, но все же чувствует себя не в своей тарелке. Ее терзают сомнения о том, помнит ли Кай что-то о том вечере, и она не знает, какая версия кажется ей убедительнее: не помнит, потому что был пьян, или помнит, но жаждет забыть. Иных причин, почему он не говорит ни слова, у нее нет.
Она все также приходит к нему, пусть их небольшое расследование и завершилось, и считает своим долгом подкармливать его пирожными. Ей скучно одной в огромном поместье, и она не имеет ничего против, когда он захаживает к ней, чтобы поболтать или убедиться, что с ней все в порядке, потому что на улицах Лондона свирепствуют жнецы. Ей нравится это больше, чем когда он присылает записки с требованием отчитаться о ее благополучии. Она предлагает ему раз за разом прийти и проверить самому, если ему так неспокойно.
Фрида приходит к нему после его работы с коробкой печенья и заморачивается с ужином, потому что ей доставляет удовольствие заботиться о нем. Они забалтываются допоздна, после перемещаясь на кровать, оставаясь в рамках приличия. Ведьма чувствует, как начинает потихоньку засыпать, но упрямо держит глаза открытыми, потому что ночевать собирается дома. Отчего-то, оставаться у него с недавних пор ей особенно неловко.
- Почему ты до сих пор не женат? – ирландка интересуется между делом, без задней мысли, но из искреннего любопытства, устраиваясь удобнее у него под боком. – Не женат, не обручен.
Она раздумывает пару мгновений, прежде чем продолжить:
- И девушки нет. Или есть, но я о ней просто не знаю?

Фрида не знает, почему ей приходит в голову этот вопрос, но предпочитает не задумываться вовсе. Ей в целом все равно, насколько прилично или неприлично об этом говорить, и она спрашивает, ведомая искренним любопытством. По ее мнению, это действительно странно, когда симпатичный, богатый наследник чистокровной семьи все еще холост в свои сорок два.
Она спрашивает без задней мысли, но все же отмечает невольно, когда он подтверждает, что девушки нет тоже. Ведьма считает свое поведение глупостью, но не может избавиться от довольной улыбки на лице, несмотря на то, что в целом, знала это и раньше. За последние месяцы они проводили вместе слишком много времени, если бы у него была какая-то пассия, та вряд ли осталась бы в восторге от того, что он так много времени уделяет бывшей сокурснице.
- Не знаю, как сейчас, но двадцать лет вся жизнь строилась на этих стереотипах. Разве тебя не должны были еще тогда обручить с какой-нибудь хорошенькой девушкой из очень чистокровной семьи?
- Чем ты вообще был занят тогда?
Ведьма спрашивает шутливо, но с самом деле не может вспомнить, чем занимался Кай. После школы они виделись не так часто, чтобы она могла быть хорошо осведомлена о его жизни.
Она разглядывает его, когда он поднимается, садясь на кровати, но не находит в себе сил повторить этот же маневр, поэтому лишь поворачивается так, чтоб ей удобнее было на него смотреть. Ирландка считает, что в целом уже и так задержалась, и отмеряет себе еще пять минуточек, прежде чем отправиться домой.
Фрида шутливо закатывает глаза, когда он переводит стрелки, и считает, что он играет нечестно. На самом деле, ее отчасти напрягает его невинный вроде бы вопрос, после того поцелуя в самолете.
- Селуин, ты плохо разбираешься в сказках. Это принц должен найти прекрасную принцессу и спасти ее из заточения, сразившись с дюжиной драконов.
- И что-то пока перед Блетчли-холлом не выстраивается очередь из принцев.
Ведьма усмехается весело, приподнимаясь на локтях, и бросая взгляд на время, чувствуя себя неловко:
- Мне, пожалуй, пора домой. Бубенчик будет волноваться.

Фрида усмехается на его заявление о ее необъективности, но тему не продолжает, уверенная, что даст ему сто очков вперед в знаниях сказок, которыми в их семье никогда не пренебрегали в воспитании детей.
-  Кажется, мне стоит заняться твоим образованием, - она отзывается коротко, считая, что он явно пропустил очень важный этап становления личности. Ту часть, после которой все девочки начинают мечтать о принце, а все мальчики о доблестных подвигах и победах над кровожадными драконами. Впрочем, драконов ей всегда было жалко.
Ведьма шутливо закатывает глаза, стоит ему свалить все на работу. По ее мнению, одно другому вовсе не мешает, и за последние двадцать два года он мог успеть найти время для того, чтобы жениться. По крайней мере, ни ее отцу, ни брату карьера не стала помехой. Хотя вот если бы Алекс до сорока лет остался холост, ее вполне это устроило бы. В отличие от его нынешней жены.
- Скукотища, - она выносит вердикт с напускной серьезностью, прежде чем приподняться на кровати, подсаживаясь ближе. Ведьма бросает на него лукавый взгляд, продолжая уже вкрадчивее: - Только не говори, что за эти годы у тебя не было отношений вообще.
Фрида не может удержаться от вопроса напоследок, хоть и знает, что идея поскорее уйти – самая разумная. Ей, когда она задумывается об этом, на самом деле неловко рядом с ним, в особенности – разговаривая на такие темы, несмотря на то, что их начинает она.
Она все же качает головой на его предложение, аккуратно отсаживаясь. Ее действительно особо некому ждать дома, но она не может ничего поделать со смущением, которое испытывает рядом с ним. Несмотря на то, что за время их общения они успевают сдружиться настолько, чтобы она не чувствовала стеснения, задерживаясь у него.
- Мне лучше все-таки пойти домой, - ведьма отзывается мягко, но отдает себе отчет в том, что он захочет услышать объяснение.
- После самолета мне немного неловко оставаться у тебя, - она усмехается, объясняя все же честно после некоторого раздумья, но тут же спешит заверить в том, что у нее к нему никаких претензий, - я все понимаю, не волнуйся. Но не хочу ставить в неудобное положение ни тебя, ни себя.

Фрида не ожидает ответного вопроса, когда он интересуется о ее отношениях, и на мгновение теряется, чувствуя, как у нее вспыхивают румянцем щеки. Не считая пары несомненно романтичных прогулок и нескольких поцелуев, особо похвастаться ей было нечем. Воспитание все же обязывало держать марку, пусть и идея договорных браков никогда ее не вдохновляла. Замуж она не торопилась, но благопристойное поведение на всякий случай сохраняла.
- Любопытство, - она ведет расслабленно плечом, все же не отвечая на его вопрос прямо, - в моей-то жизни ничего не изменилось, а вот в твоей прошло больше двадцати лет. Интересно, какие они были.
Ведьма считает ответ исчерпывающим и даже искренним, потому что это действительно так. Потому что, на самом деле, за все это время, она так и не может перестать думать о том, как прожила бы эти годы, будь у нее такая возможность, и о том, как много пропустила в жизнях близких людей. Она знает, что у нее не получится это наверстать, но интересуется всем живо, с неуемным любопытством. Тем более, что к его жизни у нее с недавних пор особый интерес.
Она смотрит на него отчасти недоверчиво, когда он говорит, что не помнит ничего, и не может сказать точно, испытывает ли от этого облегчение. С одной стороны, это, конечно, объясняет то, почему он не обмолвился ни словом за эту неделю о произошедшем, с другой – если бы она знала об этом точно, то не начала бы этот разговор сейчас вовсе. Так или иначе, она вновь загнала себя в неловкую ситуацию, от которой в этот момент бежать совсем некуда.
Ей не нравится его слишком прямо вопрос, потому что он не оставляет ей пространства для намеков. Фрида знает, что просто трусит говорить об этом прямо и вслух, ведомая каким-то смущением и неуверенностью. Никогда не страдая комплексами, сейчас она отчего-то не может отделаться от мысли, что ему это вовсе не нужно.
Она смотрит на него почему-то отчасти виновато, прежде чем все же сознаться:
- Ты поцеловал меня.
Блетчли знает, что то, что она не сказала об этом раньше, выглядит для него возможно странно, поэтому спешит ответить на вопрос раньше, чем он его задает:
- Мне было неловко об этом говорить, и я надеялась, что ты скажешь что-то сам.
- Я решила, что ты либо не помнишь, либо не хочешь помнить.
Фрида улыбается дружелюбно, надеясь выглядеть невозмутимо, когда в итоге подытоживает:
- Все в порядке, мы просто слишком много выпили.

У нее нет причин не верить, что он действительно ничего не помнит. На самом деле, ее сейчас больше интересует не это, а его реакция на ее слова, потому что для нее важно их общение, и меньше всего она хочет, чтобы оно прекратилось из-за подобной ситуации.
Она не ожидает вопроса в лоб и слегка краснеет снова, потому что ей не нравится то, куда выруливает их разговор. Признаться, говорить откровенно о своих чувствах, она не готова морально, как и не видит в этом сейчас надобности. Она рассуждает логически, когда полагает, что если бы ему это было нужно, он не тянул бы так долго, учитывая, сколько у него было шансов вывести их отношения из категории только дружеских.
- Не против, - она все же отвечает, но только на один из поставленных вопросов, полагая, что этого достаточно, чтобы он сам додумал ответ на свой первый вопрос. Ведьма считает, что это вообще очевидно, и что он мог бы пожалеть ее и не спрашивать, когда ей, совершенно точно, несколько неловко отвечать на такие вопросы.
На самом деле, она не знает, куда девается ее смелость в этом вопросе, потому что никогда раньше не замечает за собой такой робости. Возможно, потому что никогда раньше не выясняет отношения с мужчиной вдвое старше ее. Несмотря на один год рождения, она отдает себе отчет в том, что ощущает себя все еще на двадцать, тогда как ему полные сорок два, и это, вполне вероятно, не просто цифры.
Фрида ничего не может поделать с проснувшимся любопытством, когда он все же улыбается, и вскидывает удивленно брови, ожидая продолжения, что же хорошего он нашел в том, что они так напились. Она старается не делать поспешных выводов, пока наконец-то не поймет, как он ко всему этому относиться. Еще она считает, что своей неловкостью раздувает из мухи слона, когда им обоим лучше всего просто забыть и делать вид, что ничего не было.
Она реагирует отчасти возмущенно, потому что вопрос об отношениях отчего-то оказывается вишенкой на торте ее смущения. Блетчли знает, что сохранить лицо вряд ли уже получится, но все же тянет невозмутимо:
- Непродолжительные школьные романы считаются?
- Не могу сказать, что у меня было время на отношения.
Ведьма встает с кровати порывисто, усмехаясь и бросая полушутливый умоляющий взгляд:
- Все, прекрати, Селуин. Замяли и забыли, мне и так неловко.
- И пить я с тобой больше не буду.
Фрида фырчит, «угрожая», после впрочем добавляя:
- Как насчет пообедать завтра в твой перерыв? Я зайду к двум.

Фрида так и не может понять отношение Кая к случившемуся, и отдает себе отчет в том, что со всей наивностью и романтичностью ждет от него совсем другой, почти сказочной реакции. Слишком идеального варианта, которого априори сейчас быть не может, потому что он слабо походит на влюбленного школьника, как и на влюбленного в целом. В общем-то, отбросив все прочие пожелания, ее вполне устроил бы любой прямой ответ, лишь бы не поддаваться вновь сомнениям.
Она улыбается внезапно озорно, когда он интересуется насчет свидания, и спрашивает невинно, на мгновение теряя все свое смущение:
- А что, если и так?
Ведьма действительно послушно остается в итоге у него,  устраиваясь на диване. Ей все еще немного нервно, и на самом деле она не понимает, почему реагирует так остро, но больше не поднимает эту тему ни вечером, ни утром. Она успевает накормить его завтраком, прежде чем он уйдет на работу, и остается досыпать, обещая занести ключи в обед. Несмотря на работу в Мунго, ей все еще тяжело просыпаться добровольно раньше полудня.
Фрида успевает заскочить домой, чтобы переодеться, и всерьез раздумывает о том, чтобы зайти к брату. Она не отказалась бы от человека, который сможет ее встряхнуть и вправить мозги на место, а кроме него ей идти, в общем-то, не к кому. Ведьма отбрасывает эту затею быстро, представляя, что скажет ей Алекс, заяви она, что ей нравится мужчина фактически старше ее на двадцать лет. Ее не смущает их разница в возрасте, потому что для нее он все еще ее однокурсник, пусть ей и непривычно видеть его таким повзрослевшим, но она видит насколько остро ощущает эту разницу ее брат, с недавних пор относящийся к ней практически как к ребенку.
Она боится опоздать и по итогу приходить раньше, чем они договариваются. Ирландка прячет руки в карманы пальто от промозглого ветра и проклинает собственную забывчивость. Перчатки так и остаются где-то на комоде в прихожей.
Фрида не обращает внимания на компанию молодых мужчин, идущих к ней по достаточно безлюдной улочке, пока те не останавливаются возле нее. Она смотрит на них с вежливым любопытством, не подозревая ничего плохо, но скорее инстинктивно сжимая в кармане палочку. Она знает о нападениях, которые были в ноябре, но отчего-то никогда не думает, что подобное может коснуться ее. Тем более, что все зачинщики предстали перед судом.
Ведьма коротко кивает, когда они называют ее имя, и не успевает поинтересоваться, чем обязана, когда один из них ухмыляется неприятно и берется пояснить сам. Она чуть хмурится, слушая внимательно, и, в самом деле, не понимая до конца, чего они хотят от нее.
Он говорит, что они – возвращенцы – причина всех бедствий. Блетчли не возражает, слушая, в основном, молча, но ловя себя на мысли, что их тоже не спрашивали, хотят они вернуться или нет. Как и не спрашивали, каково им будет здесь через столько лет.
Фрида перехватывает палочку крепче и выставляет щит рефлекторно, стоит одному из них дернуться. Заклинание отлетает от него и, и она пятится назад, боясь оборачиваться, помня лишь о том, что где-то сзади выход на более оживленную улицу. Она спотыкается о бордюр, теряя на равновесие, а вместе с ним и щит, и чувствует, как сильно в страхе колотится сердце.
Фрида вскрикивает от боли, когда одно из заклинаний все же задевает ее, вспарывая тонкую кожу на щеке. Она выставляет в панике щит вновь, касаясь пораженно лица, и чувствуя, как на пальцах остаются капли теплой, липкой крови.

Фрида знает, что ее щит не продержится долго. Отец учил их с Алексом защитной магии, но без практики от этого не было толка. В отличие от брата, который применял ее во время работы в Аврорате, она всегда вела достаточно спокойный образ жизни, не имея врагов от слова совсем. Не считать же гриффиндорцев, с которыми у нее когда-то были разногласия, полноценными врагами.
Она знает, что когда щит спадет, или же его пробьют, ей нечем будет ответить им, потому что боевая магия - не ее стихия. Потому что она никогда не хотела причинять боль и никогда ее не причиняла. Она помнит, что не была способна на это, даже когда ее похитили из-за дел отца, хотя у нее было несколько мгновений на то, чтобы попытаться отбиться. Сейчас она думает о том, что после воскрешения ей, возможно, не стоило относиться к собственной безопасности так легкомысленно, но все еще чувствует отвращение ко всему, что связано с применением подобной силы. Ирландка знает точно, что насилие порождает насилие, и не испытывает желания быть к этому причастной.
Она успевает смириться с этим, когда все же опускает палочку, вздыхая глубже. У нее на руке все еще ее кровь, и она смотрит на нее завороженно, ассоциативно вспоминая те несколько дней в подвале. Ведьма растирает в пальцах кровь, с трудом осознавая, что это повторяется вновь - ее смерть от рук тех, кто счел себя в праве вершить суд. Она чувствует бессильную, мимолетную злость от того, что ее жизнь распоряжаются с такой легкостью.
Фрида дергается, когда слышит голос Кая, взявшегося из ниоткуда, и чувствует, как у нее сдают нервы. Ей не верится, что он действительно приходит так вовремя, и она смотрит завороженно, как двоих откидывает в сторону. Она застывает на месте, обхватывая себя руками, и не может пошевелиться, хотя сейчас, в эту минуту, до смерти боится за него.
Она выдыхает пораженно, когда слышит от него Непростительное. Ведьма зажмуривается в ужасе, когда слышит крики боли нападавшего, и зажимает ладонями уши, не в силах это слушать. Воспоминания захватывают сами, и сейчас она будто бы снова в том подвале, и этот крик - ее. Ей кажется таким знакомым этот голос, произносящий пыточное, и она слышит его раз за разом, чувствуя слишком реально вновь как руки стягивают веревки, и она не может вырваться.
Фрида не сразу осознает, что все закончилось, и что в ушах больше не стоит его - ее - крик. Она открывает глаза и дышит неглубоко, почти судорожно, ловя взгляд Кая, и не сразу осознавая, что он у нее спрашивает. Ей требуется несколько мгновений, прежде чем она кивает, подтверждая на автомате, что в порядке.
- Не знаю.
Она считает, что этот ответ куда правдивее, потому что не может объяснить, что с ней происходило сейчас.
- Зачем ты это сделал? - она слышит в своем голосе истерику, замешанную на страхе, и не может взять себя в руки. - Это жестоко, Кай.
- Ты не представляешь, какая это боль. Как будто внутри что-то выжигает и ломает все кости.

Фрида не может успокоиться, потому что ей страшно. Страшно вновь, как было тогда - до дрожи, до боли в груди, когда тяжело даже вдохнуть. Больше всего она хочет забыть те несколько дней, но помнит их отчетливо, сейчас - в особенности. Ей кажется даже на мгновение, что она видит лицо второго Пожирателя - Пиритса, как говорит Флойд, - но воспоминание ускользает проворно, также внезапно, как и появляется.
Она делает к нему шаг, когда он тянет ее к себе, но колеблется, прежде чем обнять. Ей не нравится его поступок, и она все еще не понимает, почему он из всех заклятий выбрал именно его, когда они недалеко от Министерства, и куда логичнее с его стороны было бы доставить их туда. Как представитель закона, как хороший, добрый человек, которым она его знает. Она отдает отчет в том, что не у каждого хорошего и доброго человека получится Непростительное, и ее пугает то, что в этот момент он действительно хотел причинить нападавшему боль.
Ведьма колеблется, но все же обнимает его крепко, прижимаясь лбом к плечу, когда он проводит ладонью успокаивающе по спине. У нее сдают нервы, и она цепляется за него, потому что ей нужна уверенность, что он рядом, что никуда не денется и не допустит, чтобы ей что-то угрожало вновь. Потому что во второй раз умирать также страшно, как и в первый, а она все также сильно хочет жить.
Фрида не пытается отстраниться, когда слышит его признание, что он знает, какую боль вызывает пыточное, и молчит некоторое время, осознавая. Ей не хочется заставлять его делиться неприятными воспоминаниями, но она не может удержаться от вопроса, не представляя, когда могло достаться ему. Единственный ее вариант  - когда он работал в Аврорате.
- Почему?
Она интересуется глухо, так и не поднимая взгляд, пока он наконец сам не ослабляет немного объятие. Ведьма медлит, прежде чем все же поймать его взгляд ровно в момент, когда он наклоняется к ней, целуя.
Ей приходится привстать на носочки, потому что у них ощутимая разница в росте, и она чувствует, как от перенапряжения к глазам набегают слезы. Ей нравится, что он обращается с ней так бережно, словно с фарфоровой, потому что грубости с нее за сегодняшний день достаточно.
Она считает, что у нее полноценная истерика, когда неуместно, отчасти нервно смеется:
- То есть, все-таки это свидание?
Фрида не спешит отстраняться, несмотря на то, что ветер больно кусает руки. Говоря по правде, она замечает это только сейчас, пребывая до этого в каком-то состоянии шока.
Она не хочет его винить ни в чем, но все же выдыхает тяжело, опуская взгляд:
- Мне стало так страшно, словно я снова была там, где меня убили. А ты так произнес заклинание... - она замолкает, не зная, как подобрать слова, и отдавая отчет в том, что это полная глупость. - Как будто это снова было он.
Ей стыдно за то, что она говорит, потому что он явно не заслуживает подобных сравнений, и она извиняется следом поспешно:
- Прости. Это все из-за излишней впечатлительности.

Фрида додумывает сама, когда он говорит, что попал под горячую руку Пожирателям, и решает, что это было во время его аврорской деятельности. Она не берется расспрашивать, понимая, что в этом мало приятного, и, в целом, не считает это важным. По его меркам это было давно, а сейчас, насколько она может судить, он ведет спокойную жизнь.
Ее веселит его заявление о сказках, и она хвалит его шутливо за то, что он быстро учится. Впрочем, не заметить, что все происходит действительно как в дурацких сказках, она не может. Вот только радости ей от этого не слишком много, потому что она задумывается внезапно о том, что это может быть не последний случай. Она не хочет бояться выходить на улицу, но не может не думать о том, что сегодняшний случай - чистое везение, и однажды его не окажется рядом.
Ведьма знает, что ее палач, как его называет Флойд, мертв, и не понимает, откуда берутся столь яркие, живые ассоциации, когда Кай поднимает палочку. Она гонит их от себя, прекрасно зная о том, насколько бывает эмоциональна  и впечатлительна, потому что на несколько коротких мгновений начинает бояться его. Ирландка не хочет этого, потому что он единственный, не считая брата, кому она доверяет так сильно.
Она прячет ладони в карманы его пальто, согреваясь, и не имеет ничего против, когда он целует ее вновь. Она не верит немножечко до конца, что это - его ответ на вопрос, который мучает ее со вчерашнего вечера, и который она так и не решается задать вслух, но ловит момент, оставляя сомнения на потом.
Блетчли хмурится по привычке на предложение пойти к врачу, потому что с детства не переносит больницы. Она вспоминает все же следом, что в одной такой работает уже несколько месяцев, и выдыхает обреченно. Несмотря на то, что она проводит в стенах Мунго времени больше, чем где-либо, до конца побороть неприязнь к этим стенам она не может. По крайней мере, представляя себя в качестве пациента.
- Не люблю быть пациентом, - она ворчит негромко, следом все же коротко кивая. Лучше было вытерпеть эти десять минут, чем ходить всю оставшуюся жизнь со шрамом на щеке. Мало того, что неэстетично, так еще и она не жаловала подобных вечных напоминаний о произошедшем. Ей хватало по горло шрамов, оставшихся у нее на теле после пыток, которые ей устроили Пиритс и Флойд.
Они действительно отправляются в Мунго, и она старается не капризничать, но обиженно дует щеки, потому что, пока обрабатывают порез, ей то жжет, то холодно, то слишком больно. Ведьма просит Кая посидеть с ней и не забывает бросать на него недовольные взгляды, когда, кажется, его отчасти веселит ее реакция. Она раздумывает некоторое время, прежде чем просит отгул на сегодняшнюю смену.
Когда они оказываются дома, Фрида наконец вздыхает свободнее. Она тянет его к себе после того, как они оба снимают пальто и разуваются, и не выпускает его руку, переплетая пальцы. Ведьма не хочет быть навязчивой, но идет на поводу у своих желаний, не собираясь отпускать его от себя далеко даже в пределах квартиры.
- Это правда, что все катастрофы из-за нас? Из-за тех, кто вернулся.
- Я слышала об этом, когда нападения только начались, и этот парень сегодня сказал тоже самое.

Фрида не торопит его с ответом, получая возможность еще раз мимолетно обдумать произошедшее. Несмотря на его поцелуй и то, как бережно он обращается с ней все это время, она не может выкинуть из головы пыточное, которое он применил с такой легкостью, словно делал это каждый день. Словно нет ничего страшного в том, чтобы причинить человеку такую боль. Она хочет поговорить, но, в самом деле, не знает, что может сказать еще, помимо того, что сказала уже. Как и не знает, какого ответа ждет от него. Она молчит, так и не находя слов для этого, и отчасти из страха услышать ответ, который не придется ей по нраву.
Ведьма не разделяет его надменность по отношению к напавшим на нее сегодня, но улыбается ему все же тепло, потому что его поведение придает ей уверенности. Она не хочет чувствовать свою вину за все катастрофы мира, пусть и не просила об этом возвращении в мир живых, как и не хочет больше никогда испытывать этот животный, парализующий страх за свою жизнь. Она не ожидает, что ей когда-нибудь снова будет так страшно, как в те несколько дней перед самой смертью.
Фрида хочет расспросить его обо всем, что он знает, потому что всегда отличалась этим - жадностью до новых знаний. Желанием разобраться в происходящем, особенно, если это касается ее. Сейчас, помимо прочего, из желания облегчить жизнь и помочь тем, кому приходится хуже, чем ей. После того, как Кай посвящает ее в дела Фонда, она не может не думать о положении возвращенцев и трудностях, с которыми те сталкиваются.
Она не говорит ничего и об этом, чувствуя, что он не настроен сейчас на подобные разговоры, и проявляет завидный энтузиазм для человека, чуть не распрощавшегося второй раз с жизнью, стоит ему упомянуть ужин. Ведьма отказывается от его предложения проводить ее несколькими часами позже, и дает честное обещание аппарировать от порога до порога, не заглядывая никуда по пути.
***
Записка с просьбой отчитаться о возвращении приходит в тот же вечер. Скорее даже в течение пяти минут с момента, когда она уходит из его квартиры. Ведьма посмеивается негромко, полагая, что у него паранойя, но отчего-то чувствуя приятное удовлетворение от того, что он волнуется о ней. Она отвечает шутливым "да, капитан" и не придает много значения этому, отправляясь спать.
Следующие три дня почти привыкает к обязательному письму с утра, когда она отправляется на работу, и непременно вечером, когда возвращается из больницы или от него. Отчего-то она уверена, что скоро ему надоест, и развлекается ответами на разный лад, приглашая убедиться, что она дома, и называя его тираном и занудой. По истечению недели она начинает всерьез волноваться, что это продлится до конца ее жизни.
На самом деле, Фрида не имеет ничего против подобного проявления заботы, но знает, что именно ей не нравится - ощущение, что она в опасности. И не просто, а из-за того, что вернулась с того света. Из-за того, что ее жизнь с точки зрения законов логики, общепринятых законов этого мира, ненормальная. Неправильная. Потому что ее здесь не должно быть вообще.
Камин выплевывает очередную записку, и она смотрит на нее задумчиво, прежде чем поймать себя на шкоднической мысли и подняться, направляясь в шкафу с одеждой. Ведьма выкатывает небольшой чемодан, открывая его, и складывает туда вещи неторопливо, не спеша отвечать на его записку. Она знает, что дает ему сейчас повод понервничать, потому что обычно никогда не тянет, но полагает, что это первый и, по всей видимости, последний раз, когда ему придется вообще ждать от нее ответа на записку.
Фрида выкатывает чемодан на улицу, собираясь аппарировать, когда слышит громкое, требовательное мяуканье. Ей хватает пары секунд, чтобы установить источник звука и с легким удивлением разглядеть у стенки, практически слившегося с ней, черного котенка с ярко-розовым язычком. Голодного, по всей видимости, к тому же.
Она не думает долго, когда подхватывает его на руки, перемещаясь вместе с ним и чемоданом на порог к Каю, и стучит не менее требовательно под аккомпанемент испуганного существа.
- Ты переводишь слишком много бумаги на эти записки. Я решила, что тебе не придется их писать, если я буду возвращаться после смены в твою квартиру, а не в свою.
Фрида подталкивает чемодан вглубь коридора, переступая следом порог и поднимая пушистый комок повыше, чтоб Каю было видно, кто у нее в руках.
- Мне кажется, он голодный. У тебя есть что-нибудь вкусненькое?

Фриде не приходит в голову, что он может не захотеть поселить у себя кота, потому что не видит для этого никаких причин, когда подбирает его на улице. Потому что он славный, немножко крикливый и такой крошечный, что оставлять его у подъезда кажется ей не меньше, чем преступлением. Она задумывается о его реакции буквально на мгновение, напрягаясь, прежде чем он забирает пушистый комок у нее из рук. В его ладони он кажется ей еще меньше.
Она считает со всей наглостью, что это он вынуждает ее переехать к нему, и не мучается совестью от того, что занимает его личное пространство так внезапно. Ведьма отдает себе отчет в том, что возможно со стороны это выглядит несколько странно, потому что традиции вряд ли позволяли незамужней, чистокровной девушке делить квартиру с мужчиной до брака, но полагает, что может закрыть на это глаза. В конце концов, не считая брата, ей не у кого спрашивать разрешения.
Они с котом обживаются достаточно быстро на новом месте, и Фрида даже привыкает к тому, что ей приходится вставать в пять утра, когда это существо начинает носиться по квартире, требуя, чтобы с ним поиграли. Она считает вселенской несправедливостью то, что ей приходится вставать так рано, когда Селуин спокойно спит, и не стесняется приходить под утро к нему, в попытках скинуть ответственность за котенка на него и немножко доспать.
Фрида вежливо отказывается от приглашения брата отметить Рождество с его семьей, не горя желанием видеть Кэрол, хоть и не имея ничего против Майлза. Она любит племянника трепетной любовью и до сих пор привыкает к тому, что ему уже вовсе не три года. Она считает несправедливым то, что не видела, как он растет, и что ни какие рассказы не смогут ей этого восполнить.
Ведьма хозяйничает на кухне не торопясь, потому что готовка не любит спешки, и потому что Кай мило поторапливает ее. Она отвлекается на мгновение от плиты, оборачиваясь, чтобы коротко коснуться губами уголка его губ, куда удается дотянуться, и весело фырчит.
- Я тороплюсь как могу, а вот мясо - нет. Все претензии к нему.
Она отгоняет, крутящегося вокруг кота, прежде чем все же объявить удовлетворенно:
- Практически готово, можешь открывать вино.
Они ужинают, болтая и совершенно непедагогично подкармливая кота вкусненьким со стола, потому что у него тоже праздник. Ведьма тянет его из-за стола в гостиную, после того, как стрелки часов переходят отметку в полночь, и совершенно ребячески просит закрыть глаза, потому что у нее для него подарок. Небольшой набор чернил и перьев и тетрадь в красивом переплете.
- Открывай, - она командует, протягивая ему коробку, завернутую в оберточную бумагу, и тянется ближе, целуя. - С Рождеством.

Фрида не считает его занудой и старается подобрать действительно нужный подарок, потому что Кай не мало времени уделяет работе, относясь к ней серьезно, и слишком много, по ее мнению, пишет. Она выбирает письменный набор скрупулезно, доводя продавца до ручки своей придирчивостью, но ничего не может поделать с желанием выбрать лучший. Ей хочется отблагодарить его чем-то за все то, что он делает для нее, и она считает, что вкусные завтраки и ужины это недостаточно подходящая компенсация.
Она следит за его реакцией внимательно, улыбаясь довольно, когда видит, что тот ему, кажется, нравится. Ведьма считает, что их идиллия отдает слащавостью, но не имеет ничего против. После собственной смерти и нескольких достаточно нервозных месяцев, ее все вполне устраивает, потому что наконец-то она чувствует себя комфортно. Она благодарна ему за спокойствие, которое он ей дает, хотя и не понимает все еще до конца, зачем он так возится с ней. В любом случае, сейчас у нее нет никакого желания пытаться разобраться в этом, и она предпочитает принимать как данность его заботу о ней, не вдаваясь в поиски причин.
- Я считаю занудным не тебя, а твою работу, - она усмехается, делясь мнением о его должности со всей честностью, потому что все эти бумажки, которых он исписывает немереное количество, навевают на нее тоску. - И что ты изводишь слишком много, просто непозволительно много бумаги и чернил.
Ведьма бросает любопытный взгляд под елку, но не двигается с места, чувствуя, что он не торопится размыкать объятия. Ей действительно интересно, что там, и она приподнимает бровь, глядя на Кая с дружелюбной насмешкой:
- Заинтриговал.
Она чувствует его настроение, когда он целует ее вновь, и ловит себя на мысли, что ничего не имеет против. Некоторые средневековые традиции были, конечно, неплохи, но она вовсе не собиралась следовать им лишь потому, что ее обязывал статус.
Фрида обнимает его крепче, не давая ему сомневаться в том, что действительно хочет этого, когда чувствует тепло его пальцев, скользящих от поясницы по спине под тонким джемпером. У нее перехватывает дыхание, и ей совсем немножко страшно. Ей нравится заботливая нежность, с которой он касается ее, не стараясь торопить или давить.
Ее пробирает дрожь следующим мгновением, стоит ей почувствовать, как его палец пробегает, спотыкаясь об один из множества шрамов на ее коже. Он, кажется, не придает этому значения, но она распахивает глаза в ужасе, пытаясь отстраниться.
- Подожди, - она отстраняется, делая шаг в сторону, и глядя на него отчасти виновато. У нее нет и в мыслях до этого заканчивать все так, но сейчас ее отчего-то пугает, что он может увидеть все то, что обычно она тщательно скрывает одеждой. Все уродливые метки, оставленные на ней за те злополучные несколько дней.
- Прости, не стоит этого делать, - она отдает себе отчет в том, что это звучит несколько непонятно для него, и усмехается коротко, скорее нервно, - не знаю, как объяснить. Но лучше не надо.

Фрида не сразу осознает, какой он делает вывод. Она помнит, что говорила ему о небогатом опыте отношений, но отчего-то не связывает это с нынешней ситуацией. Отчасти ее веселит то, что он решил, что причина именно в этом. Несмотря на то, что ей действительно несколько неловко, перспектива перейти к более близким отношениям не настолько ее пугает, чтобы она смотрела с таким откровенным ужасом.
Она отвлекается от этих мыслей быстро, возвращаясь к проблеме насущной, и все еще не знает, как объяснить ему, чего боится в самом деле. Ведьма знает, что избежать этого не удастся, потому что он заслуживает честного ответа, а она и вовсе не хочет обижать его своими капризами и недомолвками. Почему-то за все время их общения, она никогда не думает о том, что когда-нибудь настанет момент, когда ей придется говорить об этом.
Она тянется к нему, несмотря на то, что первая пытается держать дистанцию. Фрида расстроенно сминает в руках ткань его джемпера, отводя взгляд, и все еще ничего не хочет говорить.
- Ты не представляешь, насколько прав, - она усмехается совсем невесело в ответ на его шутку и смотрит серьезно, потому что он, сам не подозревая, попадает точно в цель. - Не понравлюсь. Это вообще никому не может понравиться.
Ирландка никогда раньше не уделяет много времени внешности. Она знает, что хороша собой, и ее минуют те самые подростковые комплексы, о которых говорит Кай. Внешность вообще единственное, в чем она раньше уверена касаемо себя, и ей никогда не приходит в голову, что она станет источником ее проблем.
Единственное, за что Фрида благодарит двух Пожирателей, убивших ее - за то, что они не тронули лицо. Не знает, по какой причине, но ничего кроме ссадин, которые прошли достаточно быстро, на лице не осталось. В отличие от тела, которое вызывает отвращение у нее самой. Она чувствует холод металла на коже вновь и вновь каждый раз, когда видит эти шрамы в зеркале.
Ведьма молчит некоторое мгновение, обдумывая, прежде чем отстраниться вновь, но совсем немного, чтобы получить свободу действий. Она приподнимает край кофты, открывая один из шрамов и небольшой опаленный участок кожи, и держит так пару секунд, прежде чем прикрыть вновь и отвести взгляд.
- Так по всему телу, - она улыбается вымученно, в провальной попытке не омрачать все же их Рождество. - Это выглядит отвратительно.

Фрида понимает его реакцию, потому что то, что она видит каждый день в зеркале, жутко для нее самой. Она не может привыкнуть к этому и думает, что не привыкнет никогда, потому что такого не может быть. Она касается шрамов на животе каждую ночь, запомнив на ощупь каждый, перед сном, и каждую ночь мечтает о том, что они куда-нибудь исчезнут. Потому что они - самое яркое и болезненное напоминание о том, что произошло.
Она не хочет снимать джемпер, потому что дальше - хуже. Потому что пока он видел только маленькую часть тех рисунков, которые так тщательно и с таким восторгом оставили на ней. Она готова поклясться, что помнит этот безумный огонь в глазах, когда они решили, что им недостаточно той власти, которую дает магия. Когда пошли на поводу у животных инстинктов. Причинить боль самому, своими руками. Это ведь так интересно посмотреть, как нож вспарывает тонкую кожу, а жертва заходится криком, не в силах вырваться.
Ведьма сдается, когда он все же настаивает, и смотрит в пол, позволяя Каю разглядывать чужое творчество. Она считает, что сделала все, что могла, чтобы он этого не видел, и принимает его молчание как данность. Откровенно говоря, она не знает, что на это вообще можно сказать, и совершенно точно поймет его, если у него это вызовет отвращение тоже. Она считает, что надо быть полным психом, чтобы испытывать возбуждение, когда на теле девушки красуется подобное. У нее пробегают по телу мурашки, стоит ему коснуться одного из шрамов, но она держит себя в руках, не пытаясь отстраниться.
Фрида молчит, когда он говорит, что она не должна этого стесняться, потому что, со всей любовью, полагает все же, что ему в этом ее понять будет сложно. Шрамы не украшают даже мужчин, не говоря уже о двадцатилетней девушке, и она осознает это слишком хорошо, чтобы относиться к этому так просто. Она обнимает его за шею, когда он поднимает ее на руки, и ловит себя на неприятной мысли, что не хочет, чтобы он ее жалел.
Ведьма молчит, пока не оказывается на постели и не знает, как объяснить ему, чего все еще боится.
- Тебе кажется сейчас, что это не проблема. Не знаю, почему: из жалости или ты действительно уверен, что тебе все равно.
Она не хочет его обижать, но говорит честно, потому что ее это волнует. Потому что она, никогда не зацикливавшаяся на своей внешности, всерьез не может думать сейчас ни о чем другом. И потому что ей это не нравится до зубного скрежета, но она не может ничего поделать.
- Представь, видеть это каждый день. Рано или поздно тебе это надоест, и я это понимаю.
- Скорее не понимаю, почему ты еще не заставил меня одеться и спрятать поскорее этот ужас.