Фрида помнит место, где ее держали, до мельчайших подробностей. Сырость стен, холод пола под босыми ногами и вместе с ними страх, пробирающий до самых костей и разъедающий изнутри, как бы она ни старалась храбриться. Как бы ни верила в то, что непременно произойдет чудо, и ее спасут, но все же знала наверняка, что спасать ее некому. Единственный человек, который спасал ее всегда, спасал от всего, от любых малейших неприятностей, был обречен на вечность в Азкабане.
Фрида не помнит, каково это – умирать, но знает точно, насколько страшно возвращаться. Страшно видеть брата, повзрослевшего на двадцать лет, и страшно слышать о своей смерти, о том, что ее не должно быть здесь. Еще страшнее поверить в это, когда не верить не получается, потому что ее отец мертв. Двадцать лет в компании дементоров не идут никому на пользу.
Она помнит двух парней, возможно, немного старше ее, и помнит лицо одного из них, знакомое ей еще со школьных времен, лицо Герберта Флойда, благодаря которому она вообще оказалась в том подвале. Лицо второго она не видит за маской, а голос, кажущийся ей знакомым, не может разобрать. Она не сомневается, что ее убили они. Человек в маске преследует ее в кошмарах, стоит закрыть глаза.
Ведьма не говорит брату о том, к кому и зачем идет, когда все же оказывается внутри Министерства Магии. Она узнает о том, где работает Кай, от Алекса, когда он пытается ввести ее в курс дела насколько это вообще возможно, но неизменно разбивается о невозможность вместить все двадцать два года, которые она пропустила, в лаконичный и толковый рассказ.
Ее не удивляет, когда она узнает, что ее однокурсник отныне судья Визенгамота, потому что она еще в школе пророчит ему в шутку великое будущее. Одному из немногих, кто действительно имеет для этого все задатки, начиная с чистоты крови и массы возможностей, заканчивая амбициями и незаурядными способностями. Девушка знает, что разумнее будет обратиться в аврорат с той целью, с которой она пришла, но хочет видеть кого-то, кому точно может доверять. Представители правопорядка отчего-то доверия ей не внушают.
Фрида стучит в дверь нужного кабинета ровно, когда подходит время перерыва, и не испытывает мук совести за то, что собирается помешать предстоящему обеду. Она нажимает на ручку, не дожидаясь приглашения, потому что в достаточной мере нетерпелива и хочет его увидеть, но быстро теряется, стоит ей оказаться на пороге.
Она разглядывает его с пару мгновений, ощущая себя на редкость странно и неловко:
- Привет.
На самом деле, она не знает, что положено говорить в таких случаях, но внезапно тепло улыбается, оглядывая его кабинет:
- Я помню Кая, который хотел стать алхимиком. Как ты докатился до судьи Визенгамота?

Фрида замечает его реакцию и, признаться, теряется больше, не понимая, чем вызван его подобный ужас. Она осознает, что удивилась бы не меньше, заявись к ней кто-то с того света, но судя по словам Александра, в последнее время в Англии это не было редкостью. В последнее время творилось черт знает что, и она не верила, что Кай был не в курсе происходящего.
Она не хочет его пугать, поэтому остается стоять у дверей и не решаясь сделать шаг ближе. Хотя бы пока он не примет как должное, что она вовсе не видение в его кабинете, а живая, из крови и плоти, и чертовски рада его видеть. У нее не укладывается в голове до сих пор, что еще несколько дней назад она числилась мертвой, но она не может оценить того, что если это правда, ей выпал второй шанс, к которому необходимо относиться бережнее.
Она знает, что все происходящее правда, потому что ее малышу-племяннику больше лет, чем ей сейчас.
- Прости, я не хотела тебя пугать, - ведьма говорит тише и мягче, словно действительно боясь спугнуть его снова, когда он только-только берет себя в руки, и все же делает несколько нерешительных шагов вперед. Ей не нравится собственная скованность и страх перед всем, потому что все это ей не свойственно, но нужно время, чтобы прийти в себя и начать жить заново, не пытаясь вернуть себе жизнь той Фриды, убитой двадцать два года назад в сыром подвале.
Ей становится немного легче, когда он все же улыбается ей в ответ, потому что хочет верить, что это напряжение между ними рано или поздно пройдет. Если ей выпал второй шанс, она не хочет всю жизнь, и даже малейшую его часть, ходить как прокаженная и чувствовать на себе недоверчивые взгляды.
- Мне кажется, что я отсюда никуда и не исчезала, но Алекс настаивает, что я пропустила последние двадцать два года и вернулась около недели назад.
- Я ему не верю, но он убедителен.
Фрида делает еще два шага и устраивается в кресле напротив, полагая, что он не будет возражать, и не может отказать себе в желании рассмотреть его внимательнее. Она считает, что в нем остался только намек на того мальчишку, которым он был столько лет назад.
- Непривычно видеть тебя таким…повзрослевшим. И серьезным, - она коротко усмехается, прежде чем пояснить, - в моей голове, вам с Алексом все еще двадцать, и вы издеваетесь надо мной, потому что я до смерти боюсь соплохвостов.
Она забывает, зачем вообще пришла, испытывая непонятную эйфорию от того, что находится здесь; от того, что имеет возможность здесь быть.
- Я рада тебя видеть, Кай.

Фриде нравится, что Кай, кажется, начинает выглядеть спокойнее, и она списывает легкомысленно его реакцию на удивление от увиденного. Сложно реагировать иначе, если до сих пор к нему не возвращался никто из умерших, и он знает об этом лишь со слов других.
- Не представляю, каково это – видеть человека, который умер столько лет назад, - ей кажется странным говорить о собственной смерти, но она знает, что это неизбежно. Что об этом будут говорить все, кто когда-либо ее знал. Говорить, напоминать как бы она ни хотела это забыть. Она знает, что будет напоминать себе об этом сама, потому что к этому невозможно привыкнуть.
Александр говорит ей о том, что их общение с Каем сошло на нет вскоре после ее смерти, но теряется, не сумев подобрать объяснения причин. Он пожимает плечом, отделываясь коротким «так получилось», и она принимает как данность, что их пути разошлись, не заостряя на этом внимания. Сейчас же, впрочем, ей становится действительно интересно.
- Не понимаю, как вы могли перестать общаться, работая в одном здании, - ведьма дружелюбно ворчит, устраиваясь в кресле удобнее, и добавляет невозмутимо, - вас и на минуту одних оставить нельзя.
- Ну уж нет, надеюсь, мне больше не доведется увидеть этих чудовищ, - она кривится, выражая все свое к ним отношение, потому что в самом деле терпеть их не может, - хотя, возможно, сейчас я буду рада даже им.
Фрида не сомневается, что в Визенгамоте все слишком скучно и серьезно, и отчасти поэтому не понимает, как его занесло туда. Кай, которого она помнит, скорее тянул на ученого, на экспериментатора, на кого угодно, но не на серьезного вершителя судеб. Хотя, она полагает, что судейская мантия ему идет.
- Все в порядке.
Она следит за ним, когда он встает и обходит стол, останавливаясь рядом с ней, и вздыхает глубже, заслышав его вопрос. Рано или поздно он должен был это спросить, потому что действительно, он – не тот человек, к которому она пришла бы первой.
- Не состарился, а повзрослел, - ирландка поправляет его шутливо, едва он договаривает, прежде чем признать очевидное, - но ты прав, я пришла к тебе с просьбой.
Фрида не знает, как подобрать правильные слова, потому замолкает на несколько мгновений, собираясь с мыслями. На самом деле, она даже не может сформулировать в точности, чего хочет от него в действительности, потому что ее затея отдает абсурдом. Вряд ли кому-то сейчас есть дело до того, что произошло двадцать два года назад. Вот только для нее все это было как будто вчера.
- Я знаю, кто меня убил, Кай.
Ведьма облизывает пересохшие от волнения губы, беря короткую паузу вновь, прежде чем продолжить.
- Точнее, знаю одного из них. Герберт Флойд, помнишь его? И еще кто-то, но лица второго я не видела. Только маску Пожирателя Смерти.
- Послушай, я знаю, что это было слишком давно и вряд ли кто-то захочет заниматься этим сейчас, но я хочу знать, кто был тот второй, в маске.

Фрида принимает объяснение о размерах Министерства как жизнеспособное, потому что действительно знает, насколько оно большое. Когда ее отец работал в Отделе международного магического сотрудничества она успела изучить весь этаж и еще пару закоулков, пока Тони не ловил ее за шкирку, отдавая вновь в заботливые руки Оливии, не всегда способной уследить за двумя детьми.
Она фырчит, полагая, что соплохвосты не рады ей также сильно, как и она им, и что от ее визгов им закладывает уши. Или что у них там вместо них.
- Алекс, больше некому, - она не сомневается в кандидатуре, потому что единственный, кто мог еще это быть – ее отец. Но он, пережив одного своего ребенка, не дожил до ее возвращения. – Уверена, после моего шквала вопросов, он уже успел пожалеть об этом.
Она считает, что «психопат» - слово, идеально подходящее Герберту, как и его дружку, потому что помнит, кажется, каждое заклинание, которое они накладывали на нее. Каждое пыточное и боль настолько сильную, что ей казалось, что методично ломают все кости в теле.
Фрида кивает, принимая информацию, что Герберт сейчас скрывается где-то, но чувствует страх, отчасти иррациональный, что он доберется до нее вновь. Она одергивает себя, пытаясь взять в руки, потому что Флойд, объективно, не должно быть до нее никакого дела сейчас. Если он вообще узнает о том, что она жива.
Она подмечает нетерпеливость Кая и удивляется ей мимолетно, когда он просит рассказать ему все, что она просит. Ведьма испытывает благодарность за то, что он так живо интересуется этим, давая ей надежду, что действительно захочет и сможет помочь.
- Практически ничего. Только то, что он, возможно, чуть старше нас. И то, что он был озлоблен на моего отца за то, что тот сказал в суде.
- Он считал, что мое убийство будет наказанием для отца за его предательство. Ход мыслей, конечно, верный, с этим даже не поспорить.
Фрида молчит, не зная, насколько будет верно делиться следующими выводами, но все же замечает осторожно:
- Не могу объяснить, но мне кажется, что я его знаю. И что он знал мою семью и отношения с отцом. Хотя это, конечно, не аргумент – мало кто не знал тогда, как сильно я обожала отца.
Она знает, что с ее стороны не слишком красиво просить его об этом, но все же не скрывает надежды в глазах, когда спрашивает негромко:
- Ты мне поможешь? Мне нужно знать, кто это, иначе я сойду с ума.

Фрида не знает, как объяснить, почему считает, что второй Пожиратель старше их. У нее нет логических объяснений, не считая того, что она ориентируется скорее на возраст Герберта. Она отдает себе отчет в том, что это может ни о чем не говорить, потому что в те времена ее брат был не единственным юнцом, получившим метку.
- Не знаю, - она сознается честно, но добавляет после некоторого раздумья, - вряд ли младше, а если одного с нами возраста, то это, скорее всего, кто-то из наших сокурсников. Я не хочу думать, что это так. Это…неприятно.
Ей не удается подобрать нужное слово, потому что в убийстве вообще нет ничего приятного, кем бы он ни был, но иррационально отвергает идею того, что человек в маске мог быть близко с ней знаком. Она не хочет этого и отчасти боится, но гонит от себя подобные мысли прочь. У нее ни с кем никогда не было действительно плохих отношений, и она не может представить, чтобы кто-то из знакомых мог лишить ее жизни.
Ведьма принимает соболезнования коротким кивком, не испытывая желания говорить об этом. Она с трудом упоминает отца в прошедшем времени, чувствуя себя при этом до ужаса странно, потому что еще не может до конца смириться с его смертью.
Фрида отвлекается на мгновение, когда замечает причудливые узоры на его предплечье и не может сдержать любопытства, разглядывая их. Она не успевает ничего сказать, потому что Кай дает согласие ей помочь, и она, несмотря на то, что просит сама его об этом, смотрит на него недоверчиво в первое мгновение, не осознавая до конца, что действительно только что обрела союзника.
Его уверенность и твердое обещание заставляют ее благодарно улыбнуться.
- Хочу. Я устала видеть его во сне в этой жуткой маске и устала бояться.
- Спасибо, Кай. Честно говоря, я не думала, что ты согласишься.
Ведьма говорит искренне, потому что у него, на самом деле, нет ни единой причины действительно помогать ей. Если родной брат считал эту затею глупой и не нужной, предлагая начать жизнь заново, то с чего бы Селуину соглашаться.
Она цепляется взглядом за его татуировку снова, в этот раз перехватывая его руку и проводя осторожно подушечкой большого пальца по рисунку.
- Зачем тебе татуировка? – она интересуется без задней мысли, потому что не может припомнить, чтобы подобная живопись была в моде у представителей чистокровных семей. – Давно ты ее сделал?

Фрида считает, что он действительно вырос. Ее впечатляет та уверенность, с которой он ведет себя и говорит, обещая помочь решить ее проблему. Ей не хватает именно этого эти дни после возвращения, потому что Александр настроен менее решительно, не понимая до конца, зачем ей вообще понадобилась эта затея.
Она знает, что у брата есть метка, и первым делом спрашивает у него, кто это мог быть. Он обещает попытаться разузнать, но возвращается ни с чем, потому что ее сведений недостаточно для того, чтобы опознать убийцу. Более того, никто не горит желанием выдавать своих, тем более в таком щепетильном вопросе.
Ведьма читает газеты жадно с момента своего появления, чтобы знать, насколько не сладко приходится возвращенцам. У нее нет подобных проблем, по крайней мере материальных, потому что мать после смерти отца возвращается во Францию, а у брата и его жены собственный дом. Блетчли-холл пустует, как и поместье в Италии, а ее счет в банке по-прежнему остается не тронутым.
- Я слышала о проблемах, с которыми они сталкиваются. Наверное, жутко вернуться и обнаружить, что тебе здесь не очень рады, и у тебя больше ничего нет.
Она может понять, какой давит груз на этих людей, потому что одно то, что ты вернулся с того света – это уже тяжело.
- Им можно как-то помочь? В «Пророке» писали про какой-то фонд помощи, если я не ошибаюсь.
Фрида все еще сомневается, что их затея выгорит, но благодарно кивает, улыбаясь, когда он заверяет, что все будет хорошо.
- А мы сможем обойтись без аврората? Я не хочу, чтобы его посадили, мне это не нужно.
Она доходит до этой мысли внезапно, когда осознает, что за двадцать два года многое могло измениться, и что последнее, чего она хочет – рушить чью-то жизнь, как разрушили жизнь ее семьи, когда отца упекли в Азкабан.
- Мне достаточно будет знать его имя.
Ведьма замечает, что он напрягается, когда она касается его руки, но списывает это на эффект неожиданности. Ей действительно интересно, откуда у него взялась татуировка, и она слушает внимательно, попутно удивляясь тому, что его занесло в Австралию.
- Как ты вообще оказался в Австралии? – она спрашивает прежде, чем осознает, что начинает увлекаться количеством вопросов, и улыбается виновато, ловя его взгляд. - Прости, я задаю много вопросов. Алекс уже с ума сходит из-за этого, но мне хочется наверстать все, что я пропустила.
Фрида оглядывает его татуировки снова, а после убирает руку с его запястья.
- Красиво, но непривычно. Особенно, для судьи Визенгамота.

На самом деле, Фрида практически не ориентируется в современном мире вообще, но вполне логично искала все, что связано с такими как она. С теми, кто вернулся с того свет и отныне не знал, что делать. За эти дни она успела даже выяснить, что есть место, где собираются возвращенцы, чтобы выговориться. Рассказать то, что они чувствуют тем, кто может их понять. Она полагает, что ни один человек, не испытавший того же, не может в полной мере понять то ощущение потерянности, которое они испытывают.
- Пришлось упросить домовичка найти все выпуски «Пророка», где упоминались возвращенцы, - она немножко мучается совестью, потому что Бубенчику пришлось провернуть впечатляющую работу, - но это единственное, что я знаю о современном мире. Все слишком изменилось.
Ведьма считает, что ему не занимать благородства, когда узнает, что он поддерживает Фонд, и остается приятно удивлена. Она не знает, что произошло с ее однокурсниками, и чем они занимаются сейчас, но всегда с пренебрежением относилась к стереотипу о злобности и жестокости слизеринцев. Потому что всегда была примером обратного.
- Это не проходящее желание сделать что-то полезное, помочь кому-то. Я буду благодарна.
Фрида не знает, почему настолько болтлива с ним и почему говорит ему обо всем, что чувствует в данный момент, но ни капли не жалеет. Кай кажется ей понимающим, и единственное, что ее смущает – то, что она загружает его своими проблемами, которые он вовсе не обязан решать.
Она понимает его удивление, вызванное отсутствием у нее желания мести. По логике вещей, если и стоит искать своего убийцу, то только для того, чтобы воздать ему по заслугам.
- Мое худшее воспоминание – арест отца. Я не знаю, какой борец за справедливость его сдал, но это разрушило мою жизнь, а потом и лишило ее.
- Я не знаю, что буду делать, когда узнаю его имя, но знаю, что не буду делать точно – рушить чужую жизнь.
Фрида улыбается понимающе, когда он рассказывает о своих путешествиях.
- Погода в Лондоне всегда оставляла желать лучшего. Приятно осознавать, что хоть что-то не изменилось за эти годы.
Она задумывается над его словами вновь, но все также не находит в себе желания мстить.
- Я надеюсь, что после этого мне станет спокойнее.