Выражение о том, что разлука укрепляла чувство, выходило спорное, но, вероятно, они жили так ещё и по привычке. То, что Фрида Блетчли и Бальтазар 'т Харт узаконили отношения в канувшем в прошлое восемьдесят четвертом, на их образ жизни повлияло не сильно. С той разницей, что ему пришлось дать ей адрес своих апартаментов в Стокгольме, чтобы она могла заявиться туда в любое время суток, вооруженная сильным чувством (периодически) и (частенько) завтраком. Факт того, что пять дней в неделю супруги находились по разные стороны континента, никак не говорило о том, что они относились друг к другу наплевательски. Скорее, наоборот: оба были достаточно самостоятельны и независимы, чтобы признать и уважать то, что работа у каждого стояла на планку выше семейных отношений. Карьера требовала расторопности, брак – неторопливости. В лучших традициях последнего новоиспеченные мистер и миссис Харт учились друг по другу скучать – и, в конце концов, не стеснялись признавать это, не расставаясь с чувством собственного достоинства.

Бальтазар привык к Блетчли и не видел в этом ничего плохого, а разговоры за его спиной мага всегда мало волновали. Подходил к закату двадцатый век; если сердобольную Англию всё ещё волновала восемнадцатилетняя разница в возрасте между супругами, не подобающая девочке из чистокровной семьи, то Харт скорбел в честь британской короны.

Конфетно-букетный период они миновали слишком быстро: первый прошел ещё до того, как Фрида встретила колдуна, второй закончился после того, как ведьма выбросила свой букет в мусорку. На мишуру не было времени и желания, и ни Блетчли, ни Харт не любили терять ни то, ни другое попусту. Поэтому когда Бальтазар чувствовал, что неделя без супруги затянулась, он без лишних расшаркиваний аппарировал к двери чужой квартиры, не размениваясь на бестолковые любезности. Портсигар на рабочем столе Баль забывать не брезговал и нагло пользовался тем, что сигареты у жены лежали на прежнем месте, когда супруги всё ещё находились в свободных отношениях.

Глухо звякнув обручальным кольцом о металлический ключ, предприниматель прощелкал дверным замком и, толкнув её от себя, переступил порог. По четвергам Фрида находилась в Гринготтсе лишь по самым неотложным делам, и те заканчивались от силы в час пополудни. Недавно перевалило за половину пятого. Оглядевшись, колдун убрал ключи обратно в карман пальто и оставил то переброшенным через спинку первого подвернувшегося стула, широким шагом следуя по направлению к эпицентру жилища: кухне. Звякать ключами о поверхности привычки Бальтазар не имел: порой это давало людям слишком много пищи для размышлений до неминуемой встречи.

Фриду маг обнаружил сидящей к нему спиной, стоило свернуть за ближайший угол. Просторная комната тонула в дневном свете; в Стокгольме солнца было гораздо больше.

Привычку передвигаться бесшумно Харт выработал ещё с детства: учил отец. Остановившись за чужой спиной, колдун небрежно сбросил зацепленную в коридоре чужую пачку сигарет на край обеденного стола, вдыхая хорошо знакомый женский аромат, лениво скользя губами по щеке и шее до целомудренного поцелуя в плечо, заставая Блетчли врасплох. Любви в жесте не было; физическое влечение без попыток вскрыть друг другу череп любовники по-прежнему ценили.

Подняв глаза на стол, Харт с легкой неприязнью отметил лежащую под рукой жены колоду карт.  Несмотря на скудный интерес мага в азартных играх, даже его знаний хватило, чтобы отличить колоду Таро от игральной. Колдун едва заметно поморщился:
– Не преферанс, так фатализм, – задержавшись ещё на пару мгновений рядом, Бальтазар отстранился, подхватывая стул и разворачивая его спинкой к столешнице, восседая верхом, пренебрегая почестями, положенными классическому костюму. Поймав взгляд своим: – Может, хватит обзаводиться дурацкими привычками?

Парировать выпад о привычках Бальтазар и без того не собирался, однако как только Фрида заговорила, маг почувствовал, что что-то изменилось. Швед оглядел Блетчли с головы до ног, пытаясь понять, чем вызвана подобная перемена, но ларчик открывался занятнее. Ведьма всегда была слишком независима, чтобы доверять ему свои секреты. Однако сейчас она казалась ему такой хрупкой, что на мгновение колдун забыл как дышать. Пусть о супруге Бальтазар знал несколько больше, чем она ему рассказывала, но когда Харт утолял собственное любопытство через родственников Фриды, он никогда не заботился о том, что те или иные события значили для неё самой. Так Харт узнал о Регулусе Блэке и почему двухкомнатная в теории квартира жены превратилась в однокомнатную по факту. Однако дольше, чем длилась беседа с Тони, мысли о парне, погибшем в семьдесят девятом, в голове предпринимателя не задерживались. Строить вид сердобольного супруга у Бальтазара не было ни таланта, ни желания – и последнего заметно меньше, чем первого. Не сговариваясь, они установили прекрасное правило, касающееся нетронутых душ друг друга. Сейчас Бальтазар чувствовал, что один из них пытался прорубить окно там, где его быть не должно. Вместо того, чтобы загнать хулигана в угол и проучить, Харт, однако, призадумался.

Вопрос был до абсурда примитивен и прост. По выходным Бальтазар слышал его каждый день перед тем, как Фрида ставила перед ним тарелку с глазуньей несмотря на то, что колдун отвечал "нет", после этого вооружался ножом и вилкой и спокойно поглощал предложенный завтрак. Упрямство ни одного, ни другого на нет не сошло – и готовы ли они были к тому, чтобы остаться нагими по-настоящему?

Фрида всё ещё держала карты рубашкой вниз, что позволило Харту задержать взгляд на причудливых рисунках. Эта колода вызывала в Бальтазаре гораздо больше неприязни, чем игральная. Казалось, что беда дразнится за порогом, высунув язык, как повешенный. Однако суеверия коньком предпринимателя не были тоже. Ни бог, ни его отсутствие. Эгоцентризм вместо религии.

Робкой Блетчли, как и всю её семейку, назвать было сложно, и учитывая запасы вредности, капитуляции не обещалось в ближайшие пары веков; Бальтазар поднял взгляд от ладоней к чужим запястьям, высмотрев сеточку вен на внутренней стороне. В них билась, пульсируя, кровь – и дискомфорт перерастал в удивление, зарождающееся глубоко в душе. На поверхности оно виднелось больше любопытством. Фрида Блетчли чуть больше, чем плоть и кровь. Фрида Блетчли – как живой человек, обладающий чувствами и прошлым, о существовании которого друг у друга супруги предпочитали не замечать. Потому что новые жизни им были слишком ценны. Потому что идеал не находят. Его создают. Неведение не слепое, но осознанное для обоих было благословением, а не проклятьем.

Бальтазар со странными, смешанными чувствами осознавал, что его ответ для Блетчли важен – и что он хочет его дать таким, каким он быть должен.

Довериться женщине, с которой спишь уже пять лет, получалось труднее, чем могло показаться. Однако он не верил в карты ни на грамм. Что могли сделать ему клочки бумаги, когда не все продвинутые легилименты могли залезть ему в голову?

Бальтазар устроил подбородок на сложенных на ребре спинки стула ладонях, не сводя взгляда с женских глаз:
– Лучше тебя разочарую в них я, чем ты пойдешь по миру, – Бальтазар спокойно усмехнулся, ясно представляя то, что случится: карты наврут Фриде, чтобы Фрида наврала ему, а Харт уже солгал себе. Очевидно.

Только сердце неожиданно забилось быстрее.

Бальтазар смотрел на разворачивающееся действо со скукой. Детские картинки, не имеющие ничего общего с реальностью. От них словно веяло прошлым, наивной Фридой, о которой он периодически слышал от её родственников. О Фриде, которая держала свою кондитерскую и хохотала, только дай ей повод. Он вгляделся в рыжие пряди, спадавшие молодой женщине на лицо, пока она раскладывала картонку за картонкой на обеденном столе. Для Бальтазара то, что считалось для нее – его предназначением, представлялось вязью бессвязных рисунков. У кого-то было слишком много времени, чтобы малевать подобное.

Вытащив из лежавшей на краю стола наполовину опустошенной пачки сигарету, Бальтазар неторопливо закурил. Отложил спичечный коробок, пододвинув к себе чужую кружку вместо пепельницы. Когда Блетчли начала резко собирать карты обратно в колоду, то не придал этому значения. Момент, когда незнание никак не освобождает от ответственности.

Она выбросила его на стол. Дьявола. Харт затянулся, стряхивая пепел в фарфоровую пепельницу с золотой каймой по ободку; Фрида любила эту чашку, но сентиментальностью маг не отличался.

Карта лишних чувств не принесла. Только легкое, щекочущее ощущение забавы: все выглядело слишком сюрреалистично. Ни церберов, ни адского пламени – зато пробежавшийся мурашками по телу адский холод, когда Фрида не стала оттягивать расправу.

Удивление смешалось с меланхолией, которую колдун культивировал последние года. Он привык к этой мысли: что он братоубийца, что он чертов Каин. Бальтазар не искал себе оправданий. Не было ни "империуса", ни состояния аффекта; он принимал решение на трезвую голову и в твердой памяти, но всегда знал: так было нужно. И на попятную идти было поздно.

Сигарета кончилась слишком быстро. Отвечать Харт не спешил, отчего-то зная, что Блетчли поняла ответ и без его занудных пояснений. Всё было слишком очевидно. Проклятые карты работали, однако в этот момент Бальтазар не был готов ответить им взаимным откровением. С большим удовольствием он бы, не отходя от стола, забросил их в камин, но квартира Фриды отличалась современностью и практичностью. Никакой золы на ковре в гостиной.

Объясняться Бальтазар души не чувствовал. Во-первых, в искупление он не верил. Во-вторых, у дьявола души не было по определению. Он поднял взгляд на Фриду, устанавливая зрительный контакт. Его жена была смелой девочкой, не привыкшей отступаться от принципов. Он видел, что она чувствовала: отторжение от человека, которого пускала в свою квартиру, и облегчение от того, что не успела запустить в душу. Побежит ли она, пока есть возможность? Почему она по-прежнему не хочет спать так же крепко, как и прежде? Настырная девчонка.

Харт спокойно улыбнулся; для Фриды улыбка вряд ли выглядела столь же гармонично в ситуации, как для бизнесмена. Её отец говорил, что она пережила не одно потрясение – и с нее, пожалуй, в этой жизни хватит. В данной ситуации Бальтазар поделать ничего не мог: Блетчли, презирая их принципы, нарывалась на рожон сама.

– Да, – коротко отозвался бизнесмен, не собираясь увиливать от ответа; взгляда с чужих глаз он так и не отвел. Харт хотел видеть то, что она ощутит. Маленькая, глупая девочка, живущая восторженными мечтами о сказках и верой в фатализм. Готова ли ты отвечать за свои желания?

Ответ оставался за его женой.

Чувства загнанности не было: Бальтазар знал, что сможет разломать любой капкан, касающийся его биографии. Реакция Фрида оказалась предсказуемой: испуг. Почти паника, как бы она ни хотела этого показывать. Однако тайное всегда становилось явным. Заданные в праведном гневе вопросы Харт оставил без ответа. Затушил остатки сигареты в пепельнице, звонко звякнувшей о плотное дерево стола.

– Спасибо, – отозвался предприниматель, не оборачиваясь на жену, устроившуюся на подоконнике. Вытащил из пачки новую сигарету, закурил следующую. Физического пристрастия к курению у Бальтазара так и не выработалось. Только психологическая потребность.

Приоткрытое окно на кухне, чуть выше плеча Фриды, не давало сигаретному дыму застояться в помещении и перебивалось ароматом озона, приносимого улицей: недавно шел дождь. Англия в осенний сезон была для шведа особенно невыносима.

Она пыталась вывернуть его наизнанку; Бальтазар откинул голову на высокую спинку стула, вглядываясь в заурядно отштукатуренный потолок. На подобный маневр решался не каждый, но эта девочка явно не привыкла сдавать позиции. Действительно, как будто Харт не знал, кому предлагал выйти за него замуж. Колдун открыто усмехнулся: это был, скорее, один из критериев, почему предприниматель принял то решение, которое принял.

Она хотела знать о его семье, но не наступала ли она на те же грабли, которые больно ударили её подскочившим черенком несколько минут назад:
– Разве моя мать тебе ничего не рассказала? – Бальтазар всё ещё думал о погоде и делал вид, что эту погоду ему обсуждать и приходилось: – Вы много общаетесь, – резюмировал Харт, после этого снова беря творческую паузу. Он мог бы осадить её энтузиазм всего парой словосочетаний, но отчего-то посчитал, что бежать никуда не станет. Не потому, что он устал от собственного груза ответственности: этот этап колдун давно пережил. Скорее, ему было просто интересно: как далеко Фрида Блетчли могла зайти в поисках ответов на вопросы, которые не сулили ей того будущего, за которым гналась её мечтательная натура?

– Ты ждешь раскаяния, – наконец выдохнул Баль, опуская руку с сигаретой к полу. Поразмыслив, утопил едва начатый окурок в пепельнице, оставляя низ ладони прижатой к её отполированным бокам, и обернулся к Фриде, заглядывая в глаза жене: – Ты обратилась не по адресу, – следующее предложение стоило Бальтазару гораздо большего, чем Блетчли, возможно, могла представить: – Святых в нашей семье нет.

Харт встал, погремел посудой и долил остатки кофе из пресса. Уперся поясницей в столешницу, делая первый глоток – и начал рассказывать. Поначалу медленно и туманно, после переставая стесняться выражений. Сначала ему казалось, что Фрида выцарапывала ему душу, но потом он забылся. Слово за слово; так люди учились ходить заново после переломов конечностей и серьезных травм. В привычное для него красноречие Бальтазар не вдавался: тон повествования оставался сух и предельно энциклопедичен. Так пишут биографии люди, не испытывающие высоких чувств к объекту, о который точили ум.

Когда швед закончил, в руках маг держал опустевшую кружку, небрежно поймав её за "ушко" согнутым указательным пальцем. Начал с рассказов о том, кем были братья – и закончил тем, кем стал его отец. Только факты. Никакого субъективизма.

На секунду Харт задумался, взглянул на жену и иронично усмехнулся:
– Когда убиваешь родственников, самое большое испытание – это похороны. Жалость делает злее, – пробормотал, резюмировав, предприниматель. Сбросив пиджак на стул, мужчина отвернулся к раковине и, захватив чужую кружку с остатками пепла, подставил их под водяную струю, споласкивая.