Бальтазар в очередной раз переворачивается на другой бок в полудреме, потому что не может перестать об этом думать. Он сонно хмурится, сводя брови к переносице, и судорожно дергается, когда пытается соотнести каждую из царапин, которую нашел на Блетчли, с тем, что с ней делали.

Он думает, что мог прийти позже и что терпение Бьорна было не вечно. Его брат не бросал ему вызов, но наказывал. Бальтазар точно знает, что нашел бы ведьму мертвой, если бы опоздал.

Фаза крепкого сна не приносит облегчения, и теперь он видит его отчетливо. Злые глаза, которые смотрят страшнее, чем другие Пожиратели, потому что в них нет безумия. Бальтазар чувствует, как его внутреннее перетряхивает от осознания, что Бьорн идет на все это в твердом уме, и от осознания того, насколько его младший брат его ненавидит.

Он думает, что любит его, и обороняется чаще, чем нападает, потому что хочет его вразумить. Бальтазар не дает ему поблажек, потому что не может не смотреть в сторону истерзанной Фриды, и черпает ответную ненависть к брату из чувств к чародейке, которые старательно пытался схоронить.

Он всё ещё не произносит ни одно из непростительных, потому что не считает, что по-настоящему готов желать ему боли. Бальтазар ловит себя на мысли, что ему будет легче убить его, чем пытать в ответ.

Он не хочет его прощать и злится, потому что, на самом деле, не простить не может.

Харт взвивается на простынях и в холодном поту, когда Бьорна заваливает расколотой колонной вычурной залы. Он не позволяет себе сомневаться и точно знает - насмерть. Потому что на эту ночь достаточно чудес.

Бальтазар дышит тяжело и пользуется имеющимся временем, чтобы успокоиться. Он переводит взгляд на Блетчли и невольно подменяет, что зелье работает, потому что несколько ссадин и синяков успели исчезнуть без следа. Он вскоре выдыхает спокойнее, но чувствует, что в горле встает неприятный ком.

Чародей считает, что убийство - это то, к чему невозможно, на самом деле, привыкнуть до конца.

Харт скованно, робко тянет к себе подушку и прячет в ней лицо, сжимая уголок до тех пор, пока от напряжения не дрожит рука. Он боится тревожить Фриду, поэтому позволяет себе один судорожный всхлип, после чего затихает.

Он засыпает не сразу, но вскоре, не сдвинувшись с места, лишь чуть-чуть развернув голову, устраиваясь щекой на ткани. Ему больше ничего не снится.

Фрида видит, как меняется лицо врача, когда она говорит ему, что у Бальтазара аллергия на колдомедицину. Он смотрит на нее недоверчиво, пока она не кивает в подтверждение собственных слов, и переводит взгляд на внушительных размеров чемоданчик, забитый под завязку различными колбочками с зельями.

Она чувствует, как к ней возвращается паника, хотя отцу стоило больших трудов убедить ее в том, что позвал лучшего врача, которого знает. У нее нет причин не доверять отцу, и она не сомневается в его компетенции, но чувствует досаду, когда ловит мимолетный растерянный взгляд. Она думает о худшем и о том, что врач, скорее всего, не знает, что ему делать, и быстрым шагом выходит из комнаты.

Фрида практически не раздумывает и сразу аппарирует в Швецию к единственному человеку, который, по ее мнению, может сейчас помочь Бальтазару.

Ей приходится стучать в дверь достаточно долго, прежде чем Кристоф открывает дверь. Она старается не плакать, но у нее красные глаза и напуганное лицо. Друг втаскивает ее в дом и заставляет рассказать все по порядку. Она рассказывает сбивчиво, но очень старается говорить только по делу и отвечать на его вопросы точнее.

Они аппарируют обратно в Блетчли-холл вместе.

Фрида просит отца увести целителя, пока Кристоф не осмотрит шведа, и, оставшись с ним в комнате, забирается с краю на кровать к Бальтазару. Друг не делает попыток ее согнать и быстро и собранно проводит нужные манипуляции.

Ведьма видит, что он нервничает, хотя и пытается скрыть, но терпеливо ждет вердикта. Она не выдерживает, потому что считает, что он молчит уже слишком долго, и потому что у нее сдают нервы от этого напряженного молчания.

- Он умрет?

- Нет.

Кристоф отзывается резко и зло, не поворачивая к ней головы и не отвлекаясь. Фрида не обижается, но замолкает, потому что впервые видит его таким, и считает это чертовски плохим знаком.

Он снимает и отбрасывает в сторону стетоскоп через несколько секунд, и закрывает глаза, глубоко вдыхая, пытаясь прийти в себя. Он сидит так какое-то время, пока, наконец, не берет себя в руки и не переводит взгляд на нее.

- Он не умрет, понятно? – швед хватает ее за запястье, сжимая, и твердо смотрит в глаза. – Ему никто не позволит.

Он возвращает после того, как следует, вслед за победой, радостный клич. Потому что если все заканчивается на Волдеморте для магической Британии, то для тех, кто разбирается с его прихвостнями длятся последние минуты борьбы. Некоторые бегут, как крысы, спасая шкуры, потому что не испытывали к Лорду ничего, кроме животного страха. Остаются самые преданные.

Бальтазару, признаться, не приносит удовольствие степень его популярности среди Пожирателей. Они считают, что он - ходячий мертвец. Он раз за разом доказывает, что они ошибаются.

Когда о победе кричат, срывая голосовые связки, он выбивается из сил. Чародей не дает себе облокотиться о стену, потому что знает, что иначе не уйдет отсюда. Они сталкиваются с Долоховым лицом к лицу, когда ему достается, без колебаний противника, оглушающее, и швед падает, не успевая среагировать, как подкошенный, теряя сознание, под имя Поттера, которое скандируют на разный лад и манер.

Он всё это время отчаянно, лихорадочно думает о своей первой бывшей жене. Потому что боится, что ему будет мало, когда её для него мало всегда; потому что знает о вероятности того, что не вернется.

Он приходит в себя от боли в затылке. Бальтазар не знает, сколько времени прошло, но встает, по возможности, проворно, цепляясь за выступающий в стене камень, кое-где ссыпавшийся крошкой под ноги. Он совсем не интеллигентно выражается, когда замечает сломанную палочку, и позволяет себе на мгновение устало прикрыть глаза.

Бальтазар думает, что у него нет сил ни на что, кроме того, чтобы остаться здесь, но помнит про обещание, которое дал ей, и знает, что для него нет ничего важнее - чтобы она была рядом.

Ему подходит пятая из тех, которые он находит под ногами; многие растоптаны в щепки. Швед смотрит на палочку скептически и думает, что ему должно чертовски повезти, чтобы он выбрался отсюда в целости. Со всеми четырьмя конечностями, которые ему положены.

Он думает, что мог бы отыскать кого-то, но не хочет вести их к Блетчли, потому что в их семье слишком много меток на душу.

Бальтазар набирается храбрости и взмахивает палочкой, четко проговаривая заклинание, и аппарирует.

Он бросает её в сторону сразу, когда находит в себе силы вздохнуть и понимает, что очутился на месте. Голова идет кругом после аппарации, достойной шестикурсника-недоучки, и ноет из-за удара.

Бальтазар находит её глазами быстро, плачущей, и не задумывается о причинах ни на секунду.

Чародей отбирает её у отца не агрессивным, но волевым движением и прижимает к себе. пряча в объятиях. Харт наконец-то  закрывает глаза, когда чувствует её  рядом, и считает, что мир вокруг них больше не имеет никакого значения.

Фрида приходит с ним на работу исправно каждое утро к девяти. Не жалуется на ранние подъемы, потому что это лишь малая толика той цены, которую она готова заплатить за возможность быть с ним рядом. Она пытается остаться дома однажды, но не выдерживает и пары часов, появляясь вслед за ним в офисе. Кристоф закатывает глаза и между делом напоминает, что это приличный офис, а не дом свиданий. Ведьма весело фырчит, обещая в следующий раз появиться не с пустыми руками, и проскальзывает в кабинет к бывшему мужу.

Она носит старое обручальное кольцо и даже не думает его снимать. Потому что ей плевать на то, в браке они или нет, и им не нужно для этого официальное одобрение общественности. Вообще-то, она не имеет ничего против того, чтобы снова сменить фамилию, потому что ее звучание в сочетании с именем приносит какое-то особое умиротворение, но все равно считает это условностью. Она не сомневается в его чувствах ни на грамм, и ей не нужно подтверждение на бумажке.

Ирландка устраивается у него на диване, каждый раз обещая не мешать работать, и каждый раз, конечно, мешает. Потому что у дивана чертовски неправильное расположение относительно стола Харта, и вообще-то, она не отказалась бы придвинуть его ближе.

Кристоф, заглядывая в кабинет, не забывает поинтересоваться, когда ее паломничество к ним наконец закончится, и между делом почти обиженно сообщает, что занял этот диван первым. Он гордо вздергивает подбородок и удаляется, чтобы вернуться вновь, когда она невинно уточняет, кого он ревнует больше – диван или Харта.

Фрида видит, что Бальтазар действительно занят, когда он вчитывается в какие-то бумаги, но больше не может послушно сидеть в стороне, дожидаясь, когда он закончит. Вообще-то, она честно пытается, потому что знает, что ее бывший муж – трудоголик, и что работа приносит ему удовольствие, но все же встает с дивана, подходя ближе.

Она замечает, что он, не отрываясь от документов, следит за ней краем глаза, и тихо усмехается, потому что он – такой же ненормальный. Ведьма подходит сбоку, наклоняясь к нему и обнимая, и легко касается губами шеи, чуть ниже мочки уха. Она шепчет ему, что соскучилась, и знает, что сейчас он любит свою работу немножечко меньше.

Дверь в кабинет распахивается привычно без стука, когда на пороге вновь показывается Кристоф. Мужчина без тени смущения разглядывает их пару секунд, прежде чем, пройдя внутрь, открыть дверь шире и бескомпромиссно объявить:

- Домой. Оба.

- Все равно ничерта не делаешь, - поясняет он сурово, но с озорным блеском в глазах, в ответ на удивленный взгляд начальника.

Он, без лишних сомнений, считает, что у них обоих поехала крыша, и что от Бальтазара на работе сейчас никакого толка.

Кристоф с удовольствием растягивается на диване в кабинете босса, когда эти двое все-таки уходят, и без особой уверенности надеется, что скоро их отпустит.

***
Последние несколько недель, после того, как был при смерти, Бальтазар живет один. Он подает на развод, как они решили, и возвращается в свою квартиру в Стокгольме. Чародей не обращает внимания на взгляд Криса - странный настолько, что Харт не может ничего в нем прочитать.

Он продолжает думать о ней, но жизнь, кажется, налаживается. Швед не гнушается свиданий и улыбается, когда ему не дают его возраст. На самом деле, он не знает, как столь быстро успело пролететь время; Бальтазар успокаивает себя тем, что выполнил свой долг перед родителями, оставив им наследника.

Он неизменно радуется теплее, когда думает о сыне, и проводит много времени в Мальмё, где остается Тильда. Он благодарен матери на то, что та не осуждает его за развод. Бальтазар никогда не мог долго выносить её пристальный, пронизывающий взгляд, и ему кажется, что она знает всё.

Он скучает по семейной жизни, но не по той, которая была у него с последней из бывших жен.

Он разжигает камин, потому что поздней осенью в помещении становится зябко, когда в комнату аппарирует Бубенчик. Бальтазар с досадой думает, что слишком хорошо знает домовичка за последние года, и видит, что тот встревожен.

Бальтазар призывает его успокоиться, недовольный ощущением приближающейся катастрофы, когда Бубенчик на одном дыхании выдает, что Фрида собирается пойти к Пожирателям. Потому что Лорд требует Майлза, как плату за её жизнь, а подставить племянника ей, видимо, не позволяет совесть.

Бальтазар смотрит на него слепо и считает, что Бубенчик несет чушь, потому что считал свою бывшую жену умнее. Чародей чувствует, что его трясет от ярости на чужое неуместное благородство, и аппарирует вслед за домовичком, потому что должен её остановить.

Он уверен, что оттуда она не вернется.

Бальтазар кричит, когда застает пустую квартиру. Он чувствует, как быстро бьется, заходясь, сердце, как взгляд становится неясным, потому что от отчаяния перехватывает дыхание.

Харт кричит, потому что в этот момент не принимает цену, которую она платит, и считает, что она не имеет права так поступать с ним; что после всех раз, как он спасал ей жизнь, она не может так просто отдать её, предоставив на серебряном блюдечке.

Бальтазар чувствует, как крик переходит в вой; чувствует себя ничтожеством, потому что ничего не может сделать, чтобы оставить её в живых.

Он несуразно и обессиленно опускается на колени посреди темной гостиной и накрывает ладонью рот, чтобы заглушить всхлип. Чародей зажмуривается на мгновение, когда пытается взять себя в руки, но прекрасно понимает, что все тщетно.

Сейчас ему плевать на Патрика, хоть и, признаться, жаль. Но сейчас он не может простить Фриду за то, что та оставила его. Он не верит, что после всех назиданий, которые она говорила ему, она оказалась так беспечна.

Он просит всхлипывающего рядом Бубенчика перенести его в Стокгольм, потому что не видит смысла ждать, и успокаивает домовичка тем, что тот сделал, что мог. Его выдержки хватает ровно до тех пор, пока Бальтазар снова не остается один.

Он хоронит её со всей уверенностью, потому что знает, что чудес не бывает. С её стороны он считает это предательством.

Бальтазар выбивается из сил и засыпает на диване через некоторое время с тяжелой головой беспокойным, нервным сном, перестав, наконец, отрицать реальность.

Фрида думает о Бальтазаре, пока ждет Яксли у здания Министерства. Он не торопится, потому что у него остались незаконченными дела, а она подождет. Он не сомневается в этом – что она не уйдет. Отчасти он презирает благородство, потому что оно неизменно идет об руку с глупостью, но признает, что удивлен. Сегодняшний вечер вызывает у него нездоровый восторг.

Фрида думает о Бальтазаре, потому что больше ни о чем думать не может. Потому что ее гложет мысль, что она причинит ему боль во много раз большую, чем он причинил ей за все эти годы. Причинит сознательно и жестоко, потому что ни на грамм не сомневается в его отношении к ней. Ее коробит от мысли, что она предает его – предает человека, который сделал для сохранности ее жизни больше, чем кто либо.

Она не считает, что у нее есть на это право, но уверена, что нет другого выхода. Она надеется, что он ее поймет. Не сейчас, а когда-нибудь потом. Потому что метка в сто раз хуже любой, самой мучительной смерти и хуже любых потерь. Она хочет лучшей участи для своего племянника, чтобы позволить этому случиться по ее вине.

Фрида думает о Бальтазаре и о том, что хочет, чтобы рядом с ним была Тильда, потому что боится оставлять его одного. Она считает, что ему будет легче, если с ним будут жена и сын. Потому что у него хватит сил, чтобы пережить все, что подкидывает ему судьба, но ему нужно в этом немножко помочь.

Она ни о чем не жалеет и не чувствует обреченности, только смутную странную тревогу, не похожую на страх, который испытывала до этого. Она бросает взгляд на наручные часы, отмечая, что Яксли запаздывает уже на десять минут, и допускает мысль, что могла все же успеть попрощаться с Бальтазаром.

Фрида чувствует, как у нее перехватывает дыхание от мысли, что она еще может увидеть его и может успеть напомнить, что любит его, потому что не хочет, чтобы он в этом сомневался, несмотря на то, что собирается сделать. Она раздумывает, делая пару нервных шагов, и поддается волнению и импульсу, когда вытаскивает палочку, готовая аппарировать.

Ведьма сталкивается с насмешливым взглядом Яксли и опускает палочку, вздергивая упрямо подбородок. Она просит его избавить ее от лишних разговоров, когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, и позволяет взять ее под локоть, чтобы аппарировать.

Бальтазар испытывает облегчение, когда Энтони аппарирует с ней. Он заносит палочку, думая о том, что теперь Фрида в безопасности и что с неё достаточно чужой крови. Чародей выставляет щит и позволяет себе улыбку, потому что с уверенностью думает, что для них с Блетчли это только начало. Потому что он, вне сомнений, хочет провести остаток жизни с ней - и после тех семи лет, что они находились вдали друг от друга, он имеет на это полное право.

Он думает о ней, когда, в гуще толпы, отбивает очередное заклинание и не может вырваться; когда проклятья сыпятся одно за другим, думает о сыне, а потом о том, внезапно, что хочет дочь, похожую на него. Он переживает эти мгновения, не откладывая, потому что знает, что до них им стоит "дорасти", и чувствует, как его зажимает, закручивает в водоворот тел и магии крепче.

Он думает, что скоро увидит её снова, но уже не может избавиться от тревоги. Бальтазар думает, что должен вернуться домой, потому что обещал ей. Потому что в этот раз она вряд ли это ему простит.

Он ломает руку, выбивая палочку, очередному безымянному Пожирателю и отшатывается, попадая в компанию следующего.

Бальтазар не может без удовлетворения вспоминать о том, что Яксли обрел покой в одном из пыльных коридоров Хогвартса. И что тот больше, несмотря на их личные счеты, не тронет её. 

Харт считает, что из-за малолетки верно трогается умом, потому что испытывает недовольство от того, что она слишком далеко от него, несмотря на облегчение от того, что она, благодаря отцу, больше не способна быть мишенью для непростительных.

Бальтазар ищет возможность аппарировать методично, но все-таки чем дальше, тем с большим нетерпением, и думает, что не отпустит её от себя ни на шаг, когда вернется домой; что для неё все, наконец-то, будет кончено, потому что Волдеморт не переживет эту бойню.

Бальтазар больше не возвращается домой.

***

Когда всё, наконец-то, заканчивается, он остается лежать среди десятков таких же, как он.

Мертвых сердец.

Фрида чувствует сквозь сон, как он, проснувшись, притягивает ее к себе ближе, обнимая, хотя она и так, по традиции лежит практически на нем. Не спешит открывать глаза, но ничего не имеет против, когда он утыкается носом куда-то ей в шею. После всего пережитого, она боится отпускать его от себя даже во сне, пусть он и обещает, что с ним – с ними – больше ничего не случится.

Она пристраивает руку у него на груди, проводя почти невесомо ноготками, и прислушивается к его дыханию. Ведьма недоверчиво приоткрывает один глаз, когда чувствует под рукой едва заметную вибрацию и слышит загадочный, ранее не известный ей звук. Ей требуется немного времени, чтобы осознать, что он исходит от Бальтазара, который, устроившись поудобнее, бессовестно по-кошачьи урчит.

Фрида открывает и второй глаз, разглядывая мужчину и все еще не веря своим ушам. Суровые северные мужчины в ее представлении не урчат как минимум из принципа, потому что подобное никак не вяжется с их образом. Она весело фырчит, чувствуя как ее трясет от с трудом сдерживаемого смеха, но после все же не выдерживает.

Ирландка смеется громко, не стараясь больше держать себя в руках, и откидывается на подушку, мимоходом вытирая бегущие из глаз слезы. Она не может остановиться, даже когда ловит его взгляд, и судорожно всхлипывает, пытаясь извиниться за свою реакцию.

Она выдавливает с трудом сквозь слезы и смех:

- Я испорчу твою репутацию, если кому-нибудь расскажу об этом.

- Тебе никто не поверит, Блетчли.

Бальтазар остается невозмутим все то время, пока она смеется, и смотрит так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло.

Фрида признает, что он прав, потому что мало кому придет в голову, что он действительно так умеет. Вообще-то, у нее и так достаточно на него компромата, способного развеять миф о его холодности и сдержанности, но это, определенно, вишенка на тортике. Лучшее, что есть в ее коллекции.

Она приходит в себя через пару секунд, а после, вновь устроившись к нему поближе, деловито кладет руку обратно, невинно интересуясь:

- А еще раз так сможешь?

Фрида возвращается в Стокгольм глубокой ночью. Она знает, что Бальтазар ждет ее, но не спешит подниматься в квартиру. Ей мерещатся на пальцах капли крови, пока она курит у подъезда, хотя она точно знает, что вымыла руки, прежде чем они убрались из очередного дома.

Долохова это забавляет – стремление поскорее отмыться, словно горячая вода с тем же успехом очистит совесть. Он знает, что это бесполезно, но снисходительно усмехается каждый раз, когда она бросается к крану. Он считает, что когда-нибудь она это перерастет. Привыкнет. Для многих из них подобные вылазки стали рутиной не меньшей, чем занудная министерская работа. Не считая, конечно, откровенных садистов вроде Макнейра.

Фрида докуривает поспешно, вспоминая о позднем времени и о том, что шведу завтра на работу. Ей тоже, но она не чувствует в себе ни сил, ни желания и больше всего хочет провести под одеялом ближайшие сутки. Когда она переступает порог, квартира отвечает ей тишиной и приглушенным светом в гостиной. Действуя по наитию, она снимает обувь тихо и на носочках добегает до комнаты.

Бальтазар спит на диване, сморенный, по всей видимости, тяжелым днем и выматывающим ожиданием. Она накрывает его пледом, не решаясь разбудить, а после спешит в ванну смыть с себя события последних нескольких часов.

Она действует как в тумане, а когда приходит в себя, обнаруживает сидящей в ванной. Глаза щипет от размазавшейся туши и слез, и, говоря откровенно, она не желает знать, как выглядит сейчас со стороны. У нее в голове звенят, сводя с ума, чужие крики, и она механически закрывает уши ладонями, в надежде, что это прекратится. Ведьма рыдает навзрыд, когда они не утихают и, словно в насмешку, становятся громче. Ей хочется кричать, чтобы заглушить их, но она не может себе этого позволить, потому что здесь Бальтазар, а она не хочет делать ему больно. Вместо этого она поворачивает кран, включая душ.

Фрида выходит из ванной через какое-то время, взяв, как ей кажется, себя в руки. Она считает это ненормальным – делать вид, что она способна пережить то, что происходит, но делает это раз за разом, потому что иначе только один выход – сдаться. Ведьма знает, что не имеет на него права. Что он ее никогда за это не простит.

Она забирается под плед, устраиваясь рядом с ним на узком диване, и прижимается лбом к плечу, слушая размеренное, сонное дыхание. Бальтазар ворочается, не открывая глаз, придвигаясь ближе к спинке, и обнимает ее, притягивая к себе.

Фрида задумывается все чаще о том, насколько имеет на это право – чтобы ее любили и о ней заботились после того, что она делает, но сейчас, проваливаясь в сон, она бесконечно благодарна ему за то, что он рядом.

Фрида заворачивается в одеяло, устраиваясь на кровати по-турецки рядом с довольным и сыто щурившимся Бальтазаром, лежащим на животе. Она все еще не знает, как относиться к его новому виду, но признает, что испытывает особый, трепетный интерес к этим рисункам.

Она думает о том, что ей нравится, как он выглядит, и что поездка пошла ему на пользу. Последние месяцы вымотали их обоих, и она не склонна недооценивать его усталость от всего произошедшего.

На самом деле, она им восхищается. Не знает, как он выносит это все, за себя и ещё за неё, но поражается этому каждый раз. Тому, как он неизменно оказывается сильнее всех обстоятельств, с которыми он - они - сталкиваются.

Фрида устраивается ближе и просит его рассказать об этих узорах и об Индии больше. Она признаёт честно, что ее знания об этой части света достойны двоечника-гриффиндорца, и что ее никогда не интересовал Восток в должной мере.

Бальтазар рассказывает о своем путешествии неспешно, не стремясь изменить позу и не открывая глаз. Она слушает внимательно, но вскоре не выдерживает, позволяя себе провести подушечками пальцев по рисунку вновь. Она скучала эти три с половиной недели без него, и сейчас ей его все ещё мало.

Фрида не особо отдаёт отчёт в своих действиях, когда касается почти невесомо губами его плеча, дорожкой поцелуев поднимаясь выше к шее. Она считает, что они многое упустили за это время, и теперь хочет все наверстать.

– Блетчли, веди себя прилично, если хочешь дослушать.

Бальтазар приоткрывает лениво один глаз и ничего не имеет против того, что она делает.

– Хочу. Когда-нибудь потом.

Швед усмехается, тоже не горя желанием продолжать рассказ сейчас, и переворачивается на бок, притягивая ее к себе и чуть нависая над ней.

– Правильное решение.

Он одобрительно кивает и прихватывает несильно зубами ее губу, когда она начинает смеяться. Бальтазар с удивлением думает, что Индия пошла на пользу все-таки им обоим, и что Блетчли должно там понравиться.

Фрида просит Бальтазара забрать ее из больницы на следующий день. Не видит смысла в своем пребывании там после того, как все закончилось. Ее не волнует, угрожает ли что-то ее жизни, поскольку жизни ребенка уже не угрожает ничто. Никакого ребенка нет и в помине уже почти двенадцать часов, и единственное, чего она хочет – избавиться от этих сочувствующих взглядов медсестер и врачей, смешанных с интересом, в попытках установить причину. Она отвечает на вопросы сухо и скудно, потому что это уже не важно.

Ведьма забирается под одеяло, стоит им оказаться в их квартире в Стокгольме, и больше не встает за этот день. У нее нет аппетита ни к обеду, ни к ужину, как и нет иных желаний. Ничего кроме опустошения; она и курит, в общем-то, по привычке. Ее не интересует мир за пределами кровати, и успокаивает, лишь когда она чувствует кожей его присутствие рядом.

Фрида не может уснуть еще долго после того, как время переваливает за полночь. Не может перестать думать о том, что было бы с ней, если бы он так и не вернулся в битвы. Она помнит слишком отчетливо, что испытывала в тот момент, и не может подобрать слов, чтобы описать это. Ужас, выворачивающий наизнанку и разъедающий. Как оказалось, он действительно выжег все у нее изнутри.

Она не винит в этом ни отца, забравшего ее из этой бойни, ни Бальтазара, задержавшегося там не по собственной воле. Ей хватает здравомыслия не кидаться обвинениями, тогда как вряд ли он жаждал провести там больше положенного. Она знает, в какой день начались их проблемы, и не винит никого, если не себя. Себя же не винить попросту не может.

Блетчли засыпает только глубокой ночью, когда швед уже спит. Прошлой ночью никто из них толком не спал, и ей, говоря откровенно, отчасти страшно на него смотреть. Она никогда не задумывается о его возрасте, но видит сейчас слишком отчетливо если не его, то груз, обрушившийся на него в одни сутки. Она целует его в плечо, прежде чем все же закрыть глаза и провалиться в сон.

Ведьма спит беспокойно и тревожно, не отдавая себе отчет в том, что все, что видит – всего лишь сны. Она взбегает по лестнице дома, поразительно похожего на их дом в Тоскане, и толкает первую попавшуюся дверь. Замечает на полу ребенка, играющего с кубиками, и останавливается, не решаясь подойти ближе. Он смотрит на нее ясными, голубыми глазами и смешно морщит нос, когда на глаза спадают светлые волосы.

Фрида проходит в комнату, опускаясь рядом на колени, и берет один из кубиков. Она не знает, сколько проходит времени, когда слышит за спиной голос Долохова. Он решает, что теперь ее очередь и не приемлет отказа.

Ирландка знает, что будет дальше и ворочается на кровати беспокойно, силясь проснуться. Она просыпается через пару мгновений, резким рывком, когда видит мертвые, стеклянные глаза ребенка.

Ей требуется время, несколько секунд, чтобы оглядеться и понять, что она дома, и что больше никогда ей не придется этого делать, но вместо того, чтобы успокоиться, чувствует, как ее с головой накрывает паника под руку с истерикой. Ее трясет, и она не может, как бы ни хотела, сдерживать рыданий.

Она не чувствует, как Бальтазар обнимает ее, прижимая к себе, и по привычке кладет руки на живот, обхватывая себя. Словно в ней все еще есть жизнь, словно их ребенок смог пережить эту ночь. Она не знает, сколько времени ей еще потребуется, чтобы смириться.

Фрида считает это платой. Ценой за все ее прегрешения. 
Потому что за жизнь платят жизнью.

Фрида не возражает, когда к концу третьей недели Бальтазар хочет забрать к ним малыша. Смутно чувствует дискомфорт от этой затеи, но не придает ему должного значения. Она любит мальчишку и не видит причин для отказа, потому что он славный малый, а им, кажется, не помешает как-то оживить их квартиру. По большей части ей все равно, но она знает, что он этого хочет – увидеть сына.

Она напрягается, когда в начале не может заставить себя подойти к нему вовсе, а после, переборов это, обнимает неловко, не задерживаясь дольше положенного. Она не знает, почему у нее по коже пробегают мурашки и почему, вопреки любви к Ларсу, она хочет поскорее отойти от него.

Ведьма сморит на малыша тяжелым, внимательным взглядом, пока он что-то восторженно лепечет отцу, раскладывая игрушки на полу в гостиной. Пытается сосредоточиться на том, что он говорит, но не может, чувствуя, как к горлу подступает ком.

Она, пожалуй впервые, осознает отчетливо ясно, что это его ребенок. Не ее, не их. Его ребенок от другой женщины, и так будет всегда, как бы сильно она ни была привязана к малышу. В то время как их ребенка не будет. Она не допускает мысли о том, что когда-нибудь они попробуют вновь. [AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Бальтазар улыбается, и она не может отвести взгляд, не может перестать циклиться на том, как он смотрит на сына. Фрида ненавидит себя за ту обиду, которую испытывает в этот момент, потому что знает, что должна быть рада за шведа. Она рада, но малодушно не находит в себе сил больше на это смотреть.

Она вздрагивает от неожиданности, когда Ларс обращается к ней, и не может выдавить из себя ни слова, боясь, что не выдержит и разрыдается прямо здесь. Ведьма молчит с пару мгновений, прежде чем резко встать и быстрым шагом выйти из комнаты.

Она не выходит после из спальни в тот день и к вечеру просит Бальтазара не приводить больше малыша к ним.