Фрида смеется, глядя на то, как Патрик выбирается из сугроба, в который они оба угодили, устроив по дороге бой снежками. Снега в Швеции больше, чем в Ирландии даже в самые лучшие и морозные времена, а потому они оба, не избалованные настолько рождественской погодой, идут к дому друзей уже в два раза дольше положенного.
Они подскользнулись, когда он шутливо угрожая, пообещал скинуть ее в самый большой сугроб, а она по инерции ухватилась за него, утягивая за собой. Они по уши в снегу, а в платье достаточно холодно, но она не может перестать смеяться, даже когда он, встав, поднимает и ее. Она считает, что они выглядят ужасно, и стряхивает с его головы снежинки, приводя в более божеский вид.
Еще какое-то время они идут спокойно, пока Фрида не решает отомстить мужу и не кидает в него большим снежком. До дома друзей они уже добегают, и она стучит в дверь трижды с просьбой о политическом убежище.
Она проверяет, пережили ли пакеты с подарками их небольшое сражение и жалеет лишь о том, что Патрик – маггл. Она считает, что он многое упускает, не зная о магии, но не уверена, что пока стоит посвящать его в подробности этой части ее жизни. На самом деле, она боится его реакции и не знает как об этом сказать.
Фрида рада приглашению отметить Рождество у них. Она ловит себя на мысли, что это семейный праздник, и она не хочет отмечать его в баре среди кучи незнакомых людей. Возможно, она была бы не против привести его домой, но это невозможно по двум причинам – Блетчли-холл находится в магической части Ирландии, а Алекс не испытывает особого восторга от того, что ее муж – маггл. Особенно, в свете последних событий, когда ходят слухи о возможном возвращении Лорда.
На второе ей, по большей части, наплевать. Она считает, что вольна делать что хочет, и что ему никогда не нравится ее выбор. К Бальтазару он тоже относился достаточно прохладно.
Она принимает приглашение друзей, потому что отчего-то уверена, что бывший муж и его новая жена будут праздновать Рождество в Мальме у его родителей. Ей кажется это логичным.
Блетчли не слышала ничего о нем с его свадьбы, не хотела слышать. У них с Крисом и Беатрис есть негласное правило, благодаря которому фамилия Харт не упоминается в ее присутствии. Патрик вовсе не знает, что она когда-то была уже замужем. Она благодарна ему за это – за полное равнодушие к ее прошлому. Он считает, что прошлое должно оставаться в прошлом, и по-детски интересуется только настоящим. Ей нравится, что он живет сегодняшним днем и что потихоньку приучает ее к тому же.
Она заносит руку, чтобы постучать еще раз, когда ей кажется, что хозяева не очень торопятся открывать, но дверь распахивается, а на пороге появляется сияющая Беатрис. Они с Патриком звонко целуют ее по очереди в щеку, вручая подарки, и наперебой извиняются за внешний вид. У Фриды горят щеки, а у него взлохмачены волосы, но они выглядят чертовски довольными.
Она слышит ее голос и, как ей кажется, чувствует ее парфюм. Сладковатый, как тот, которым пах конверт с приглашением на свадьбу. Блетчли бросает почти испуганный взгляд на подругу и сдерживается, чтобы не ухватиться за руку мужа. Она точно знает, что не хочет видеть их сейчас, и что не готова к этому, какой бы счастливой ни была ее жизнь эти два года.
Беатрис подталкивает ее к гостиной, тогда как Патрику вовсе не нужно приглашение. Он проходит внутрь, вежливо здороваясь и широко улыбаясь. Она идет за ним, пытаясь взять себя в руки и убеждая, что это должно было когда-то случиться.
Тильда встречает ее восторгом, от которого девушка делает вывод, что подробностей брачной ночи Бальтазара его жена не знает. Она думает, что это к лучшему, пока блондинка щебечет о том, как рада их видеть, и знакомится с Пэтом.
Фрида улавливает краем уха, что Бальтазар, вероятно, укладывает спать сына, но не успевает это осмыслить, когда замечает в проеме бывшего мужа.
Она ловит себя на мысли, что бар, в общем-то, был не такой плохой идеей, и что она не отказалась бы выпить.
- С Рождеством, - Фрида улыбается вежливо, но по большей части вымученно, раздумывая о том, какими неприятностями сулит ей сегодняшний вечер, после чего оборачивается к мужу. – Патрик, это Бальтазар, мой знакомый. Бальтазар, это Патрик. Мой муж.
Она называет его знакомым без заминки, но чувствует, как ее саму коробит от этого. Она не хочет ставить Ригана в неловкое положение и надеется, что никому из присутствующих не захочется вдаваться в подробности.

Фрида молчит, пока Патрик рассказывает, что они поженились не больше пары месяцев назад. И что, вообще-то, они пока оба не могут привыкнуть к тому, что муж и жена, несмотря на кольца. Она весело фырчит, подтверждая его слова, но думает, что он многого не знает. Ее проблема не в том, что она не может расстаться со свободой и холостяцкой жизнью, а в том, что не может поверить, что действительно сделала это – поставила точку в своих страданиях по бывшему мужу.
Ей хочется думать, что так оно и есть. Что его личная жизнь ее больше не волнует, как и не волнует то, что они с Тильдой все-таки все еще вместе, и судя по ее сияющему виду – счастливы.
Она улыбается на комплимент, вежливо благодаря, и мысленно соглашается, что выглядит куда лучше, чем все эти годы до этого. Она не знает, как Патрику это удается, но рядом с ним она скидывает себе возраст до семнадцати, когда ему, кажется, тоже не больше двадцати.
Блетчли усмехается и думает, что Бальтазар зрит в корень – Патрик действительно святой. Она не помнит тот момент, когда он стал ближе, нежели просто чересчур болтливый бармен из паба за углом, но считает его своим покровителем. Он делает для него невозможное – помогает забыть о бывшем муже и открывает мир заново.
Она благодарна ему всей душой, и она действительно старается, но не решается признаться ему, да и себе, что не хочет этого – новый мир. И что не отказалась бы вернуть себе тот старый.
Фрида опускает взгляд, когда он говорит о сыне, и чувствует неприятную пустоту в душе. Пожалуй, не удивляется, потому что в нормальных семьях ребенок рано или поздно появлялся на свет, но не может за него порадоваться. Ей нужно время, чтобы это принять, а пока ей кажется, что между ними образовывается еще одна пропасть.
Он счастливо женат, и у него сын. Она поздравит его от всей души когда-нибудь потом.
Она не понимает почему, но ей не нравятся его расспросы. Ловит взгляд Криса, сверля его своим, но натыкается на непробиваемую невозмутимость. Она напомнит ему, что о таких подставах полагается предупреждать, позже, когда всем будет уже не до этого. Но, откровенно говоря, она считает, что ни он, ни Беатрис на это не имели права – бередить старые раны.
Фрида чувствует горечь и обещает себе их все-таки убить, когда Бальтазар замолкает. Она думает, что он не прав, и что действительно в последний раз она клялась в любви ему.
На мгновение она пугается мысли, что, возможно, он действительно ничего не помнит из той ночи, но на смену испугу приходит облегчение. Оно и к лучшему.
- Я тебе не соврала, Харт, - она улыбается, оценив иронию судьбы, и раздумывает, можно ли считать, что она тогда «накаркала», - я все еще влюблена в тот ирландский паб и в симпатичного, болтливого бармена оттуда.
Она усмехается, бросая озорной взгляд на мужа, и думает, что это как-то до отвращения чертовски легко – признаваться ему в любви раз за разом. Признаваться, не вкладывая в это ни грамма того, что она вложила тогда, когда говорила об этом Бальтазару, но все равно получать от этого какое-то удовольствие, потому что он не пытается скрыть свои чувства. Потому что как и она считает их важными.
- Сколько вашему сыну? – она переводит взгляд сначала на шведа, потом на его жену и все также вежливо улыбается. Ей в самом деле интересно, но она подозревает, что к концу вечера у нее будет сводить скулы. Она считает, что им стоит продолжить славные религиозные традиции, поэтому почти весело интересуется:
– В честь какого из демонов вы его назвали?

Фрида не собирается скрывать то, чем занимается ее новый муж. До абсурдного не видит в этом ничего зазорного, несмотря на то, что ему уже за тридцать, а у него за душой ничего лишнего в плане материальных ценностей. Она не поклонница теории, что с милым рай и в шалаше, но уже давно отвыкла от огромных особняков и полчища домовиков вокруг. Ее вполне устраивает студия, которую они снимают на двоих и ни капли не заботит отсутствие у него иногда денег. Патрик не заботится о будущем, не откладывает на черный день и почти не знает цены вещам. Ей это нравится, потому что в этом – весь он.
Она считает, что это Бальтазар довел ее до такого. Что после его холодной сдержанности она готова променять все привилегии безбедной жизни на открытые, искренние чувства. Патрик, наверное, в самом деле ее любит и делает это как и все в своей жизни – не скупясь на эмоции.
Он отшучивается насчет своего имени и бросает, что у Фриды широкий круг знакомств – от демона до святого. Святым он себя не считает, но ей нравится так его называть.
- Да, теперь я пью за счет заведения, - она усмехается в ответ, думая, что это в общем-то действительно выгодно, и что никуда более ее страсть к ирландским барам ее завести не могла. По большей части ее алкоголизм не в такой уж запущенной стадии, потому что она приходила поболтать, а не напиться, но со стороны, по всей видимости, все выглядело занятнее.
Блетчли отмечает его улыбку, потеплевшую при упоминании о ребенке, и ничего не может с собой поделать. Она не представляет Тильду в роли матери, но еще с большим трудом представляет ее в роли матери его ребенка. Ей доставляет дискомфорт мысль о том, что их брак вполне себе настоящий, и она злится на себя за то, что все еще так реагирует.
Она не испытывает ни грамма неприязни к малышу, как и не испытывает его к Тильде, но отчего-то не может поверить, что все это происходит в самом деле. Ей стоило больших трудов поверить в его очередной брак, смириться с ребенком ей кажется и вовсе непосильной задачей.
Фрида позволяет себе чуть приподнять брови, когда слышит имя малыша, но удивление быстро сменяется улыбкой – теплой и искренней. Она неуместно думает о том, что ей нравится его выбор, и почему-то особенно остро ощущает эти годы без него.
Говоря откровенно, она не хочет отпускать Патрика от себя, потому что отчасти боится оставаться с Бальтазаром наедине, но вместе с тем чувствует странную радость, когда Тильда отзывает его в сторонку и о чем-то весело щебечет. Она думает, что Харт женился на удивительной девушке и подозревает, что она носит бронированные розовые очки.
- Нет, - она отвечает на его вопрос, не раздумывая, потому что действительно не собирается. Не считает, что Патрику стоит это знать. Чуть поколебавшись, поясняет, - я хотела рассказать, но поняла, что не смогу объяснить, зачем нам нужен был этот брак, и почему мы развелись.
- К счастью, его не очень волнует мое прошлое.
Фрида ловит себя на мысли, что не знает, что именно Крис рассказал Бальтазару о муже, поэтому считает нужным на всякий случай пояснить:
- Он маггл и считает магию детской выдумкой. Разубеждать его в этом я пока тоже не собираюсь.
Она смотрит на него внимательнее, когда он говорит, что рад ее видеть, и хочет знать, насколько он искренен.
- Я тоже рада тебя видеть.
Она улыбается ему и думает, что вопреки логике не врет, и что скучает по нему сильнее, чем сама себе в этом признается.
- Поздравляю с сыном, Бальтазар. Ты выбрал чудесное имя.

Она не задумывается об этом – что он мог спрашивать вовсе не об их отношениях, а о магии. Настолько порой забывает об этом, пожалуй, окончательно привыкнув за эти два года к маггловской жизни, что не думает об этом в первую очередь. Понимает, что об этом подумать было бы логичнее, когда он поясняет, и отчасти чувствует неловкость. За два года она почти забыла о разнице между магическим миром и маггловским, используя палочку достаточно редко, но так и не смогла о своем провалившемся первом замужестве.
Она миролюбиво советует ему в следующий раз уточнять, а себе – перестать циклиться на их отношениях. Она считает это подвигом, что смогла попробовать построить что-то с кем-то другим и даже второй раз выйти замуж, но знает, что от этого будет мало толку, если она не перестанет думать о нем.
Фрида искренне не знает, что делать со своей реакцией и относиться к нему ровнее, но ужасно этого хочет. Потому что спустя столько лет – в совокупности семь с того момента, как все пошло наперекосяк, - это более, чем странно. Она хочет отпустить его, потому что все что между ними было и чего не было – слишком неправильно и слишком болезненно.
Откровенно говоря, с точки зрения логики, ничего и не было. Не успело случиться, и была лишь неделя до его ареста и та его брачная ночь. В самом деле, она не понимает, когда успела привязаться к нему так, что теперь не может избавиться.
Блетчли понимающе кивает на его объяснение и провожает взглядом, когда он выходит из гостиной. Не разрешает себе выйти за ним, потому что это – лишнее. Потому что ей лучше вовсе не оставаться с ним наедине, а помочь Беатрис на кухне или же подойти к Патрику, живо что-то обсуждающему с Тильдой. Она с несколько мгновений наблюдает за ними, отмечая про себя, что они достаточно быстро нашли общий язык, и решает не мешать чужому общению. Щебет жены Бальтазара она способна выдержать в очень ограниченных количествах, а вечер только начался, и она подозревает, что ей еще предстоит испытать это удовольствие.
Она оглядывается по сторонам, чувствуя себя шкодливым ребенком, прежде чем убедиться, что все в общем-то заняты своими делами, и направляется к выходу из гостиной. Ее ловит на полпути Крис, между делом замечающий, что на улице холодно, и озорно улыбающийся. Она сдерживается с трудом, чтобы не послать его ласково к Салазару, но накидывает на плечи пальто.
Фрида подходит ближе к бывшему мужу, благодарно вытаскивая из пачки сигарету и щелкая найденной там же зажигалкой. Ей кажется это ненормальным – то, как они стоят здесь, раскуривая сигареты, словно ничего и не было.
Она не хочет отвечать на его вопрос, потому что не знает ответа. Она думала, что счастлива до сегодняшнего дня, пока они снова не встретились. Воистину, жить было проще, находясь на расстоянии. Оно, как и время, не лечило, но притупляло чувства, заставляя потихоньку забывать о том, что было раньше. По большей части, на ностальгию у нее не было времени. Как и желания.
- Да.
Фрида не знает ответа на его вопрос, но думает, что была абсолютно счастлива по пути сюда. И вчера, и позавчера, и пару месяцев назад, и когда давала согласие выйти замуж. Она думает, что счастье не обязательно в любви и вполне возможно даже без нее, потому что Патрику удается каждый день делать ее чуточку счастливее.
Она возвращается мыслями к разговору в галерее, прежде чем, улыбнувшись, добавить:
- И нет.
Она знает, что любит его, как любила Барти, но никогда не полюбит так, как когда-то Регулуса. Она считает, что из них вышли отличные друзья, и что кольца на пальцах – ничего не значащее дополнение.
Фрида никогда не сравнивает свои чувства к нему с чувствами к Бальтазару, потому что неизменно жалеет о том, что все именно так, а не наоборот. У нее все еще нет для него ответа, но вот сейчас, в эту минуту, она не чувствует себя счастливой ни на грамм.
- А ты? Удивительно осознавать, что ты теперь отец.

Она ловит себя на мысли, что вообще-то ей нравится, как он отзывается о своем отцовстве. Картина «Бальтазар и трехмесячный малыш» по-прежнему не укладывается в ее голове, но она, пожалуй, с удовольствием на это посмотрела бы. Отчего-то ей кажется, что несмотря ни на что, из него выходит отличный отец, и что ребенку определенно повезло.

Фрида думает о том, что у них, видимо, действительно все хорошо, раз они решились завести ребенка. Она судит по своим отношениям с ним – он никогда не заводил речи о детях, не считая, что они им нужны. От фиктивного брака обычно не предполагается, что будут наследники.

Она не хочет лезть в их отношения с Тильдой дальше, но почему-то не может отделаться от мысли, что ни за что не родила ребенка, если бы не знала точно, что он ее любит. Она думает еще, что все-таки, наверное, чуточку за него правда рада. Эгоизм никогда не был ее отличительной чертой.

Блетчли кивает, принимая во внимание его подтверждение ее размышлений, когда он говорит, что счастлив. Она знает, что это – правильно. И что ее бывший муж в очередной раз оказался куда талантливее, чем она, поступив как всегда рационально – сумел оставить прошлое там, где ему положено было быть.

Она не хочет разъяснять ему свое «нет», потому что точно знает, что он не хочет слышать ее ответ. И что задает вопросы, на который мог бы ответить сам, если бы немного подумал. Она считает, что ответ лежит на поверхности, и что она не хочет ставить в неловкое положение ни его, ни себя, озвучивая его.

Фрида не хочет омрачать его идеальный мир, как и не хочет омрачать свой. Ее откровенность ни разу за эти годы не принесла им ничего хорошего, и у нее нет причин сомневаться, что в этот раз будет также.

- Давай не будем об этом, - она говорит мягко, улыбаясь и стряхивая пепел с тлеющей сигареты. У них впереди еще целый рождественский ужин, который стоит постараться не испортить как другим, так и себе. Она думает, что они вполне способны с этим справиться, но для этого некоторых тем стоит избегать.

Блетчли слегка теряется, когда слышит его предложение. Традиционное «остаться друзьями» никогда не было их выходом по ряду причин. Как минимум, они никогда друзьями и не были. Как максимум – она сейчас не представляет себе дружбу с ним.

- Зачем?

Она спрашивает искренне и хочет знать, зачем ему это нужно.

На самом деле, она не имеет ничего против. Она скучает по нему и отдает себе в этом отчет, но боится, что это будет в сотни раз больнее – наблюдать за его счастливой семейной жизнью.

Фрида думает, что, в общем-то, за все в этой жизни надо платить и, видимо, это будет той ценой, которую заплатит она.

- В таком случае, я требую знакомства с младшим Хартом.

Фрида считает, что с его стороны это жестоко – говорить о том, что ему ее не хватает. Не хочет цепляться за это, вкладывая в его слова, по глупой привычке на что-то надеяться, больше, чем вкладывает в них он. Она знает, что в этом ее вечная ошибка – между реальностью и своими иллюзиями всегда выбирать последний вариант. Так, кажется, проще – обманываться и видеть то, что хочешь видеть. На поверку выходит, правда, все не так радужно, и за самообман приходится платить высокой ценой.

На самом деле, Блетчли его понимает. Знает, что такое скучать по кому-то – по нему – и может допустить мысль, что в этом они достигли взаимности. Десять лет достаточно внушительный срок, а они, несмотря ни на что, пережили многое, чтобы так просто избавиться от присутствия друг друга в жизни.

Она думает, что в кои то веки они хотят одного и того же – быть рядом, но не может не думать, что ей нужно большее.
Фрида кивает на его слова, не говоря ничего в ответ, потому что все очевидно – ей его не хватает тоже. Она улыбается без особого веселья, сбрасывая остатки сигареты в снег и думая, что он это большее ей уже никогда дать не сможет. У него жена и ребенок, и его брак больше не похож на условность, которой можно было бы пренебречь.

Она верит, что рано или поздно переживет это, как пережила до этого многое, просто ей нужно чуточку больше времени.

Блетчли улыбается, когда он начинает смеяться, искренне и на секунду забываясь, и ловит себя на мысли, что ей чертовски комфортно сейчас здесь с ним. Она наблюдает за ним пару секунд, пока не открывается дверь, и не показывается Тильда. Она не может отделаться от мысли, когда замечает ее по-детски расстроенное личико, что та еще более инфантильна, чем она, и что если ей пять, то его новой жене не больше трех. Фрида без неприязни думает уже в который раз, что его выбор удивителен, и что в Тильде полным полно того, за что он ее не стеснялся отчитывать за годы их брака.

Она не имеет ничего против знакомства с малышом сейчас, но чувствует неловкость за то, что снова бросает Патрика одного. Она замечает, что он вполне себе освоился и о чем-то болтает с Крисом и Беатрис, когда они проходят мимо гостиной, и позволяет себе забыть о муках совести еще ненадолго.

Фрида смотрит на бывшего мужа так, будто видит его впервые, когда он успокаивает сына, и отчасти не верит своим глазам. Ей нравится, как он на него смотрит и у нее, совсем слегка, перехватывает дыхание, потому что ничего удивительнее она раньше точно не видела. Она все еще не может привыкнуть к тому, что у него есть сын, но думает, что сейчас на свете нет ничего более правильного.

Ирландка улыбается, замечая любопытный взгляд мальчишки, и машет ему приветственно рукой. Вообще-то, она до сих пор понятия не имеет, как общаться с такими маленькими детьми, потому что в восемнадцать считала новорожденного Майлза ужасно милым, но совершенно бесполезным маленьким монстриком.

- Привет, - она не знает, что ему еще сказать, но подходит ближе, аккуратно протягивая к нему руку. Она считает, что дети – абсолютно непредсказуемые существа, но надеется, что тому не вздумается ее испугаться и закричать.

Фрида радостно смеется, когда, поразглядывав ее с несколько секунд, Ларс цепко обхватывает ее палец ладошкой и смотрит с самым невозмутимым видом.

- Можно считать, что я ему нравлюсь? Потому что мне он нравится совершенно точно.

Она переводит веселый взгляд на Бальтазара и добавляет совершенно искренне:

- Тильда, должно быть, на седьмом небе от счастья.

Вообще-то, ей надоело сравнивать себя с его женой, но она не может удержаться от мысли, что на ее месте была бы абсолютно счастлива.

Фрида считает это удивительным – возиться с ребенком бывшего мужа. Она не понимает, почему ей это доставляет такое удовольствие и сейчас вовсе не ревнует его к Тильде. Пожалуй, по-детски не включает ее в спектр мало-мальски интересующих ее вещей, потому что по большей части ее занимает только Бальтазар и крохотное существо у него на руках, не отпускающее ее палец. Она думает, что все-таки в восемнадцать была не права, и что маленькие дети ужасно умилительные создания.

- Я думаю, мы с ним подружимся.

Вообще-то ей нравится баловать детей. Майлза и сына Криса, и она готова часами торчать в детских магазинах, выбирая игрушки. Чем баловать Ларса ей пока совершенно не понятно, но она думает, что быстро с этим разберется.

Она ловит себя на этих размышлениях с удивлением, не забыв, что еще пару минут назад считала идею остаться с Бальтазаром друзьями не самой толковой, а сейчас строит планы на будущее, принимая то, что они будут общаться как должное.

Фрида бросает удивленный взгляд на шведа, когда он говорит о Тильде, и тактично молчит. Вообще-то, она была уверена, что его жена должна быть счастлива, потому что у нее замечательный сын и потому что муж души в нем не чает, поэтому информация о том, что она не испытывает восторга от общения с сыном, ее приводит в замешательство. Откровенно говоря, она считает, что Тильде куда логичнее уметь находить общий язык с детьми, чем кому либо в этом доме, потому что она сама похожа на ребенка.

Девушка смеется снова, когда ей удается развести малыша на улыбку, и думает, что немудрено, что Бальтазар пал перед его обаянием.

Она наблюдает за ним, когда он укладывает сына спать, и тоже не горит желанием уходить. Ларс смешно щурит глазки и зевает и, кажется, из принципа борется со сном, потому что грех засыпать, когда к тебе проявляют столько внимания.

Фрида думает о том, что теперь вполне понятно, почему швед выглядит не так уж свежо и бодро. Если ему каждый раз приходится идти успокаивать малыша, то вряд ли ему так уж часто удается выспаться. Она судит по Майлзу и вечно сонной Кэрол. На самом деле она ему сочувствует- судя по всему спать ему не придется еще ближайшие месяцев девять.

- Дай им время привыкнуть друг к другу, - она не знает, зачем говорит это, но отчего-то чувствует, что вряд ли он в восторге от того, что Тильда не очень ладит с сыном. Хочет его успокоить, по какой-то дурацкой, так и не изжившей себя привычке заботиться о нем. – Когда родился Майлз, я его даже на руки не брала. Он мне вообще не очень нравился – постоянно плакал и капризничал.

Блетчли фырчит, вспомнив, как над ней подтрунивал брат, утверждая, что она вела себя также, когда только родилась. Она, естественно, ему ни на грамм не поверила, считая, что была крайне приличным ребенком. На просьбу подтвердить это, отец тактично отмалчивался, и она с чистой совестью принимала молчание за знак согласия.

- Вот увидишь, через некоторое время его от нее будет не оттащить.

Она говорит уверенно, потому что судит по своим отношениям с Майлзом, хоть и отдает себе отчет в том, что это все-таки другое. На самом деле, она действительно верит в сказанное, потому что совершенно искренне считает грехом не подружиться с Ларсом.

- Но вообще-то, было бы неплохо тебе выспаться раньше, чем это случится. Иначе ты рискуешь начать пугать сына своим внешним видом.

Фрида, конечно, шутит, но в каждой шутке порой внушительная доля правды. В этой шутке помимо прочего еще и ее волнение о нем, потому что недосып – штука крайне неприятная.

Она отвлекается на вопрос о галерее и думает, что, в общем-то, там все по-старому.

- Процветает. Патрик считает, что скучнее этой работы только моя прежняя работа в банке, но мне нравится.

Фрида на мгновение замолкает, прежде чем продолжить, тепло улыбнувшись:

- Заходи как-нибудь. Я буду рада.

Откровенно говоря, Фрида не знает как на это реагировать – на его недовольство женой как матерью их сына. Не считает, что это ее дело и чувствует себя достаточно неловко. Ей в самом деле кажется, что он судит Тильду слишком строго, поэтому рада, когда он признает, что она старается. Она думает, что дети – это сложно и радуется, что Патрику не приходят в голову идеи обзавестись ребенком.

Мысленно усмехнувшись, она ловит себя на мысли, что у нее уже есть один великовозрастный ребенок, так что еще одного в их квартире она не выдержит.

Блетчли улыбается, ловя его веселый взгляд, и думает, что это именно то, что ей больше всего нравится в Патрике. Он, кажется, действительно ее любит и даже не думает это скрывать. Она не может удержаться от мимолетной мысли, что это его главное отличие от Бальтазара, и чувствует почти привычную горечь.

Она улыбается бывшему мужу вопреки этому искренне.

- В таком случае, мы рискуем не увидеться еще два года. Сколько раз за это время ты был в Дублине? – Фрида бросает на него насмешливый взгляд, подозревая, что там не такой уж частый гость, и дел в этой части мира у него не так уж и много.

Она предлагает ему зайти не из вежливости и говорит предельно честно, что будет рада его видеть. Не знает, дойдут ли они до такого ужаса как дружба семьями, но абсурдно хочет быть с ним рядом. Хотя бы так, если иначе невозможно.

Блетчли бросает почти виноватое «черт» на напоминание о том, что бросила мужа одного. При всем его обаянии и умении найти общий язык практически с каждым, она все равно чувствует неловкость. Впрочем, скучать ему вряд ли приходится – зная болтливость Тильды, наверняка, она застанет их увлеченно что-то обсуждающими.

Она не успевает сказать ничего более, когда швед внезапно улыбается и грозится убить Кристофа. Вообще-то, она с ним полностью солидарна, как по части наказания, так и благодарности.

- И никакой пощады, Харт, - согласно кивает ирландка, весело фыркнув. – Пойдем, иначе все самое вкусное съедят без нас, а я, между прочим, рассчитывала на десерт.

Они выходят из комнаты, убедившись, что малыш заснул, и шутливо переговариваются. Патрик отходит от Тильды, когда замечает их в гостиной и подходит к ней, отводя в сторонку.

Фрида ловит себя на мысли, что ей не нравится его взгляд и серьезное лицо, но послушно отходит с ним в дальний угол гостиной. Она думает, что редко видит его таким, и что, по всей видимости, у него должен быть значимый повод, чтобы хмуриться в самый разгар празднования Рождества.

Она касается его руки, тепло улыбаясь, хоть и чувствует легкую тревогу:

- Что-то не так?

Фрида не отводит взгляд и смотрит на мужа спокойно и твердо. У нее нет и мысли, скрывать от него что-либо дальше, особенно, учитывая, что это уже становится невозможным. Она не злится на Тильду, но считает, что той порой следует пользоваться тем веществом в ее чудной головке, которое, несомненно, есть, но отчего-то в основном не особо популярно в ее жизни. По крайней мере, в те моменты, когда они встречаются.

Вообще-то у нее от Тильды слишком много проблем, как оказывается, но она старается не относиться к ней предвзято лишь потому, что та – жена ее бывшего мужа. Она милая, добрая, наивная, а ей пора перестать называть Бальтазара мужем, пусть и с неприятной приставкой «бывший».

Фрида понимает, что та проболталась случайно и, честно говоря, ее это отчасти раздражает. Уж лучше бы Тильда сделала ей это назло, но нарушенное по чьей-то глупости спокойствие – это обидно. На самом деле, девушка отдает себе отчет в том, что глупость – ее, а не чья-то. Наивно было полагать, что до Патрика не дойдет никакой информации о ее прошлом замужестве, когда в четырех стенах ее бывший муж, его новая жена и парочка их друзей, которая, по-хорошему, заслуживает нагоняй, чтоб более не повадно было.

Она не старается подобрать слова, потому что хочет думать, что муж поймет ее правильно. Он вообще ее понимает слишком хорошо, и это отчасти пугает. Сейчас она хочет, чтобы ему чуточку не хватило проницательности, и надеется, что он примет ее слова на веру, не пытаясь копать глубже.

Он понимает ее прекрасно, а у нее есть и другие причины на то, чтобы молчать о своем замужестве, кроме тех, которые связаны с посвящением в мир магии. Она не хочет, чтобы он о них думал, потому что в этом нет смысла, и ему не о чем переживать.

- Это был фиктивный брак. Мы поженились в восемьдесят четвертом, потому что мои родители отчаянно хотели сплавить меня замуж, а его – мечтали о том, что он наконец-то остепенится, - она не считала, что полуправда – их выход, но это было куда лучше, чем объяснять мужу все как есть. Отчасти она даже не врала – ее родители, пусть и не настаивали, но против ее замужества явно не были бы.

– Развелись пять лет назад. Решили, что нам обоим нужно двигаться дальше.

Фрида чувствует, что ей становится тяжелее говорить. Старается не обманывать Патрика, но все равно чувствует неловкость. Не хочет вспоминать, какой ценой заплатила за это их решение.

- И, судя по тому, что я снова замужем, но уже совсем по-настоящему, это было правильное решение.

Блетчли улыбается ему широко вопреки собственным мыслям и думает, что вообще-то действительно верит в то, что говорит. Патрик замечательный, и она его любит. Иногда ей кажется, что это благодарность за то, что он так любит ее, но она предпочитает отмахиваться от этих мыслей. Какая разница, главное, что ей с ним хорошо.

- Я не сказала тебе, потому что это не имеет отношения к нашим с тобой отношениям. Какая разница, что было раньше, важно только то, что есть сейчас. Разве не так, Патрик?

Фрида позволяет себе короткий взгляд на Бальтазара и думает, что тот, кажется, действительно счастлив. Не испытывает ни неприязни, ни, пожалуй, горечи за то, что он счастлив с Тильдой, а не с ней, и считает, что, возможно, свыкнется с этим быстрее, чем ей кажется. Особенно, если будет теперь видеть их вместе чаще. Наверное, это пойдет ей на пользу и вылечит куда лучше, чем время, расстояние и еще одно кольцо на пальце.

- Они не заставляли, но очень страстно этого желали, - девушка фыркнула, подумав, что даже если они и хотели, чтобы она вышла замуж и перестала убиваться по Регулусу, вряд ли предполагали, что ее мужем станет человек, на тот момент почти в двое ее старше, да еще и швед, не собиравшийся перебираться в Англию, как и она не собиралась отправляться в Стокгольм. – У них были на то причины. Я расскажу, если захочешь, когда будем дома. Это не лучшая рождественская история.

Блетчли чувствует досаду от того, насколько все в ее жизни взаимосвязано и как рассказ об одном влечет за собой необходимость рассказывать и о другом. Смерть Регулуса – не то событие, о котором она готова говорить с кем-либо, но она не хочет, чтобы у него оставались сомнения.

Ей не приходит в голову до этого, как выглядит по ее словам их с Бальтазаром брак. Она не боится рассказывать об этом Патрику, но отчасти забывает, что для него это может быть странно. Выйти замуж за того, к кому ничего не испытываешь, лишь потому, что так удобнее. Магическая аристократия не грешила подобным способом заводить семьи, но он не был частью того мира, чтобы понять и спокойно принять это.

Ирландка чувствует облегчение, когда Патрик целует ее, и думает, что ей просто фантастически повезло со вторым замужеством.

- Почти - восемнадцать. В восемьдесят четвертом эта разница была заметна сильнее, - она улыбается и вспоминает, что вообще-то они с ее отцом примерно одного возраста, и что даже ей было отчасти неловко называть его возраст под пытками брату. Хотя скорее смешно, потому что глаза Алекса нужно было видеть.

Вопреки моменту она избегает дурацкого "я тоже" в подтверждение ее отношения к из разводу и зацепляется за его фразу о фамилии. В самом деле, она уверена, что единственная фамилия, которая ей по-настоящему подходит - ее собственная, поэтому она с трудом реагирует на Риган, как когда-то и на Харт. Она совсем неуместно думает, что Бальтазар разделял ее уверенность, называя чаще Блетчли, чем Фридой.

- Королевская, - ирландка довольно кивает и усмехается собственным мыслям - жизнь не скупилась окружать ее особами королевских кровей. Вот только длилось это, как показывала практика, не так долго.

Она вспоминает его свадьбу и лужайку у дома, и чертово его созвездие висевшее прямо над ними. Она считает, что от всех этих принцев и королей у нее сплошные проблемы, вопреки всем сказкам про принцесс. Возможно потому, что она, в отличие от Тильды, не настоящая принцесса, и хочет надеяться, что Риган не настоящий король.

Фрида считает, что это не лучшая тема для разговора и не хочет вдаваться в подробности их отношений с Бальтазаром. Она любит Патрика, но при всей любви не хочет делиться тем, что должно быть только ее.

- В странных. Мы не жили вместе - он жил в Швеции, я в Англии. Так что так себе из нас была семья, а виделись мы по расписанию или же по рабочим вопросам - я вела его дела в английском банке.

Блетчли не нравятся его вопросы, потому что его что-то грызет и не дает просто поверить ей и закрыть тему. Она считает, что он этого не заслуживает - переживать из-за подобных глупостей, - поэтому смотрит на него твердо и уверенно и озорно улыбается.

- Я люблю тебя, Пэт, и не говори, что ты в этом сомневаешься.

Фрида любит праздники и любит свою работу, но сейчас предпочла бы быть дома с Патриком. Он обещал освободиться пораньше, и она вежливо, но отчасти нетерпеливо помогает очередным клиентам подобрать картину в подарок. Ей хочется, чтобы они поскорее ушли, и она смогла закрыть галерею, потому что время незаметно подобралось к девяти, она устала и чертовски хочет воспользоваться тем, что у мужа выдался свободный вечер. Ирландка любит праздники и его работу, но теперь она чаще видит его в баре, чем дома.

После встречи с Бальтазаром на Рождество, она хочет чаще быть рядом с Патриком и считает, что это правильно и пойдет на пользу им всем.

Блетчли закрывает галерею и, пренебрегая статусом секретности, аппарирует к порогу дома, не особо заботясь о случайных прохожих. Обычно она предпочитает пешие прогулки, но уже и так, по ее мнению, слишком задержалась на работе.

Она открывает дверь ключом и сразу же слышит громкий хлопок. У нее нет сомнений в источнике звука, а потому по коже пробегает холодок. Бубенчик знает, что ему нельзя появляться дома, потому что ее муж маггл и, хоть и горит желанием с ним познакомиться, но не смеет ее ослушаться. Фрида настоятельно просил его никогда не приходить, когда рядом Патрик, чтобы не создавать ей проблем.

Она чувствует необъяснимое беспокойство от его появления, пока быстро скидывает туфли в прихожей и проходит на голосок на кухню, потому что несмотря на его любопытство, он слишком сильно ее любит, чтобы доставить ей неприятности.

Блетчли сталкивается со взглядом мужа раньше, чем он задает логичный вопрос, и, пожалуй, понимает, что объяснять ей придется долго. Мимоходом отмечает, что ожидала скорее вопроса о том, что это вообще за существо, но Патрика больше волнует ее знакомство с ним.

- Спокойно, Патрик, это Бубенчик. Дай мне минуту, и я все объясню.

Она говорит спокойно, не сводя с него взгляда, и надеется, что муж сможет удержать себя в руках. Надеется, впрочем, без особого энтузиазма, потому что отдает себе отчет в том, насколько странно это все выглядит. Однако дать более долгие и информативные объяснения, кроме имени существа, она сейчас не может, потому что изрядно напрягается, бросив взгляд на домовика.

Он подлетает к ней почти сразу же, и Фрида невольно отмечает, что таким взволнованным она видела его лишь дважды – первый, когда отца выпустили из Азкабана, а второй, когда Бальтазар вытащил ее из лап Пожирателей.

- Пэт, налей воды, - она просит мягко, но бескомпромиссно, потому что хочет, чтобы он собрался и доверился ей. Делая выбор между тем, кого из них начать успокаивать первым, она выбирает Бубенчика, хотя бы потому, что всерьез опасается за его состояние и совершенно не желает полночи откачивать его, если от переполняющих его эмоций у него не выдержит сердце.

Она опускается на колени, ловя домовичка за руку, пока он взволнованно начинает издалека рассказ. Ирландка понимает, что очень издалека, когда он начинает описывать блюда, которые готовились в момент «икс» в Блетчли-холле, где он помогал на кухне, и жестом просит его остановиться.

- Что случилось?

Когда эльф, чуть пораздумав, кивает, понимая, какую именно часть рассказа она от него ждет, и начинает тараторить, Фрида чувствует, как у нее немного темнеет перед глазами.

Бубенчик не скупится на эпитеты, когда описывает, в каком состоянии нашел Бальтазара, и очень красочно описывает каждую его ссадину, синяк и порез, которые успел заприметить. По его словам, швед находится чуть ли не при смерти, и пусть она знает, что он любит преувеличивать, легче ей от этого не становится.

Ей требуется время, чтобы взять себя в руки. Усаживает домовика на один из стульев и переводит напряженный взгляд на мужа. Откровенно говоря, ирландка не знает, как объяснить ему происходящее, но понимает, что должна это сделать, и что рано или поздно он все равно узнал бы. На самом деле ей хочется сейчас же, сию же секунду оказаться в Стокгольме, но она знает, что это будет нечестно по отношению к мужу – уйти, оставив в растерянности.

- Читал в детстве сказки про волшебников? - Блетчли не решается подойти к нему ближе, потому что даже представить не может его реакцию на ее дальнейшие слова.

– Это не совсем сказки. Волшебники, магия, эльфы, - она показывает на Бубенчика, - все это существует.

Фрида понимает, что скорее всего ее слова звучат абсурдно, хотя домовик своим присутствием придает им больший смысл. Она практически не раздумывает, когда вытаскивает из небольшой сумочки палочку и взмахивает ей.

- Nix artificiale.

Ирландка чуть улыбается, задрав голову вверх, когда из ниоткуда на них начинает падать снег, сухой и теплый, и вспоминает невольно Большой Зал в Хогвартсе, который украшали таким образом на Рождество.

Фрида не знает как выразить благодарность ему за то, что он ее отпускает, не требуя объяснений прямо сейчас. Патрик замечательный, и сейчас она, пожалуй, любит его как никогда сильно за то, что он понимает ее лучше, чем кто либо еще. Она обещает себе, что расскажет ему обо всем, как только вернется, и чувствует странное облегчение от того, что ей больше ничего не придется скрывать от мужа. Ей на секунду кажется, что ей пять, потому что в голову взбредает крамольная мысль о том, сколько всяких чудес она сможет показать ему теперь. Отчего-то ей кажется, что как только он свыкнется с мыслью, что магия реальна, ему захочется узнать о ней побольше. Потому что ему тоже пять, пусть он пока и не верит в волшебство.

Она целует его и говорит, что тоже любит, и ни капельки не врет. Выходит из квартиры, не желая пугать его еще больше внезапным исчезновением, и тащит за собой домовичка. Расспрашивает его второпях на пороге снова, выясняя откуда и в каком состоянии он вытащил Бальтазара, и цепляется за фразу Бубенчика о том, что скорее всего швед там был не первый день. На самом деле, она не хочет в это верить, потому что ей хватает фантазии представить, что с ним могли там делать, но не позволяет себе отрицать очевидное – Харт никогда бы не позвал ее домовика, если бы у него был хоть какой-то другой выход.

Фрида узнает у Бубенчика, куда он его отнес, и аппарирует, прежде попросив приглядывать за Патриком. В действительности, она не может представить, что он чувствует, потому что с трудом в этом случае ставит себя на его место, а потому заранее предполагает худшее и искренне за него переживает. Она знает, что все будет хорошо, когда она вернется, но искренне надеется, что к тому времени он не успеет слегка тронуться умом от увиденного.

Она чувствует нарастающую панику, когда идет по заснеженной дорожке к дому друзей. Не может избавиться от жутких картинок в голове, хотя и пытается убедить себя в том, что ни одна из них может не соответствовать действительности. Она знает, что домовичок любит преувеличивать, и что у страха глаза велики, но не может избавиться от неприятного предчувствия.

Фрида нетерпеливо и, пожалуй, слишком сильно стучит в дверь. Игнорирует нормы вежливости, когда ей открывает Беатрис, и пропускает часть с приветствием, переходя сразу к требовательному «где он?». Она снимает пальто только потому, что подруга почти насильно стаскивает его с нее, призывая сохранять спокойствие. Фрида не хочет и не может его сохранять, но послушно вешает его на вешалку. Нарисовавшийся за спиной супруги Крис, настойчиво просит ее не торопиться, потому что шведу надо отдохнуть, и потому что он наверняка уже спит. Ирландка все понимает, как и понимает то, что друг просто не хочет, чтобы она видела Харта в том состоянии, в котором он пребывает сейчас. Супруги сдаются достаточно быстро, пока она сверлит их тяжелым взглядом, и говорят в какой он из комнат.

Блетчли взбегает по лестнице на второй этаж и влетает в комнату без стука. Ей хватает короткого взгляда на него и пары секунд, чтобы испугаться и растерять остатки самообладания. Она злится на него за то, что он заставляет ее волноваться снова, за то, что вынуждает пройти через тоже, через что она прошла в восемьдесят седьмом, и за то, что не держит чертово данное ей тогда обещание. Снова.

Она молчит пару мгновений, разглядывая его, и больше всего хочет послать к черту правила приличия и наорать на него. Ее останавливает только мысль о том, что она уже не имеет никакого на это права.

- Оно того стоит, Харт? Стоит того, чтобы твой сын когда-нибудь остался без отца?

Фрида ловит его злой взгляд и думает, что не ожидала иного. Она вполне отдает себе отчет в том, что он вряд ли расположен на то, чтобы выслушивать нотации и нравоучения, но считает, что он потерпит. Кто-то должен вправить ему мозги, и если с этим не справляется Тильда, то ему придется как-то пережить ее. Она злится на него и уверена, что ему шесть, и он так и не научился расставлять приоритеты.

Блетчли сдерживается с трудом, чтобы не съязвить по поводу отсутствия у него сил, чтобы выставить ее за дверь. Не хочет затевать бессмысленную перепалку – ей и без того есть, что ему сказать, да и пришла она сюда не за подобными дешевыми шпильками в его адрес. Она не может сдержать раздражение и все же вспыхивает от его «угрозы».

- Не беспокойся, Бальтазар, я избавлю тебя от своего общества, и если тебе повезет - навсегда, но сначала ты меня выслушаешь.

Она говорит это холодно и ультимативно, потому что у него нет другого выбора. Потому что ему придется ее выслушать, а после этого может катиться ко всем чертям и делать со своей жизнью что угодно. Она действительно не хочет этого сейчас – поддерживать дальше какую-то связь и узнавать, что происходит в его жизни. Ей до ужаса надоело беспокоиться о нем, тогда как он беспокоится лишь о своей проклятой компании.

- Меня заботит будущее твоего сына, потому что, если ты помнишь, я знаю, что такое в одночасье лишиться отца. И если ты считаешь, что есть что-то хуже и страшнее, чем терять дорогих людей, то ты, Харт, круглый идиот и ничего так и не понял к своим годам.

Фрида не верит в его всесилие, как и не верит, что можно выходить сухим из воды каждый раз. Она не сомневается, что на каждого умного и хитрого найдется кто-то умнее, а потому считает, что ему стоит поумерить свое самомнение хотя бы ради Ларса. Потому что иначе все слова о любви, к сыну или к жене, пустышка, если ты не готов жертвовать чем-то ради них. Например, дурацкими традициями и зашкаливающей самоуверенностью. После отца, которому, как она считала, все по плечу, она мало тешит себя иллюзиями.

Фрида цепляется за знакомую фамилию, но не успевает осмыслить. Как и то, что именно он получил и в каких количествах. Несмотря на то, что она на него злится за каждый его чертов синяк и за то, что она знает, что ему каждое движение еще пару дней будет даваться через сильную боль, она все равно прекрасно понимает, как сильно ему важны его секреты.

Она не успевает вопреки здравому смыслу начать переживать еще и за это, когда он напоминает ей, что на устроенную сцену у нее нет прав. В общем-то, она и сама это знает, но отчего-то от него это звучит особенно обидно. На самом деле, она отчасти недоумевает, как ее угораздило когда-то с ним связаться, и как он не замечает очевидного – что она пришла сюда не потому, что ей доставляет удовольствие его отчитывать, а потому, что совершенно искренне и не задумываясь, за него испугалась.

- Мы же решили быть друзьями? Считай, что это дружеские «нотации».

Ей как-то совершенно необъяснимо противно от того, что он называет это нотациями, потому что все, чего она хочет – чтобы он жил, как предписывают сказки, долго и счастливо, и умер не от рук очередного ублюдка, решившего выведать его тайны.

- Я понимаю, почему ты не думаешь обо мне. С трудом, но могу понять, почему не думаешь о Тильде. Но Ларса вряд ли утешит, что секреты твоей драгоценной компании ушли с тобой в могилу. Как и не утешит это твоих отца и мать.

Фрида злится, но не хочет делать ему больно. Она считает, что боли-то как раз с него достаточно, но не знает, как еще ему объяснить, что ничто материальное во всем мире того не стоит. Не стоит того, чтобы заставлять близких людей страдать.

- Ты можешь делать со своей жизнью все, что тебе вздумается, но ты не имеешь никакого права калечить жизни людей, которые тебя любят.

- Слышишь меня, Бальтазар? У тебя нет на это права.

Она срывается под конец, потому что больше не может разглядывать его синяки, но и глаза отвести не может тоже. Она не хочет знать, сколько ребер у него сломано на этот раз, и как долго Крис приводил его в порядок. У нее большие сомнения, что он в состоянии самостоятельно ходить, не корчась от боли, и, на самом деле, ее бросает в дрожь, каждый раз, когда она говорит о его возможной смерти.

Фрида теряет над собой контроль и отдает себе в этом полностью отчет. Возможно, ей стоит держать себя в руках, но она не особо пытается себя сдержать. Ей действительно этого хочется – сделать попытку – очередную – поставить точку в их отношениях, потому что она больше не хочет себя мучить. Потому что они не могут быть друзьями, и она не может относиться спокойнее к тому, что он с собой делает. И никогда не сможет, а он ее в этом никогда не поймет.

Их отношения, которых никогда и не было в том правильном смысле этого слова, зашли в тупик со всеми ее надеждами, из которого пора выбираться. У нее есть замечательный муж, а у него не менее замечательная жена и сын, она считает, что у них есть все шансы для того, чтобы жить долго и счастливо вдали друг от друга.

Ей не нравится его вопрос, потому что он заставляет ее говорить очевидные вещи. Она не любит об этом думать и уж тем более не хочет произносить вслух. Вообще-то, она считает, что он уходит от темы, и они должны говорить не об этом, но не отводит взгляда и не пытается убежать от вопроса. Фрида считает, что ей пора принимать реальность такой, какая она есть, а не пытаться закрыть на нее глаза.

- Потому что тебе нет и никогда не было дела до того, что я чувствую, когда вижу тебя в таком состоянии, - она говорит то, что думает, без претензий или агрессии. Она говорит об этом твердо и уверенно, потому что так оно и есть, потому что он ясно дает ей понять, что это не ее дело как в восемьдесят седьмом, так и сейчас.

Она не знает, чем он руководствовался тогда, семь лет назад, когда давал свое проклятое обещание, но все чаще думает о том, что это была жалость. Жалость к ней, заговорившей тогда опрометчиво о Регулусе, заставила его сбавить обороты и прекратить с ней пререкаться, желая, наверное, успокоить.

- И потому, что ты дал мне обещание и не сдержал его. Даже после Азкабана.

Фрида облизывает быстрым движением пересохшие от волнения губы. По ее мнению, она ответила на его вопрос достаточно честно и исчерпывающе и не хочет говорить об этом дальше.

- Это неважно, Харт. Далеко не самое важное из того, что я сказала, поэтому закроем тему. Я не хочу вспоминать ошибки семилетней давности.

Она говорит о своих ошибках, потому что знает, что натворила их немало. Потому что к Бальтазару у нее не может быть претензий – она знала за кого выходила замуж, но все равно позволила себе к нему привязываться и надеяться на лучшее.

Блетчли проходит наконец-то вглубь комнаты и приоткрывает немного окно. Она не хочет, чтобы он вдобавок еще и заболел, но чувствует, что нервы у нее отнюдь не железные, а потому отчаянно хочет курить. Она щелкает зажигалкой и затягивается под его холодный яростный тон.

- Довольна ли я, что твои шансы помереть в ближайшем будущем уменьшились? Да. Прости, может для тебя это тайна, но на секреты твоей обожаемой фирмы мне плевать. Я не считаю их настолько ценными, чтобы расплачиваться за них жизнью.

Она отвечает резко и все также честно, потому что не видит смысла ни смягчать собственные слова, ни подбирать более аккуратные выражения. На самом деле, она отчасти чувствует удивление, потому что не понимает, как это возможно, что из него все-таки вытянули информацию.

- Как это произошло? Как у Фогта это получилось, если ни у кого раньше не получалось?