Позднее зимнее солнце окрашивает горизонт в мягкие пастельные тона — вопреки всем народным верованиям, или же кровь предателей крови не в счет?.. Может быть, хотя бы то, что день будет ясным — правда, но я вряд ли смогу проверить. Я очень хочу спать, хотя и сомневаюсь, что человек может уснуть, пока не уймется эта мелкая, раздражающая дрожь в кончиках пальцев. Впрочем, мне не на что жаловаться, мне повезло, в отличие от Барти.
Просто в какой-то момент я думал, что эта ночь никогда не закончится, что маленький мещанский мирок, замкнутый аврорскими чарами в сферу, выпал из времени — как снежный шар, что стоял на одной из полок. Я не верил в утро, рассвет и новый день, и теперь готов к ним меньше обычного. Я знаю, что худшее позади, что все живы, что Бак в надежных руках, которые позаботятся о нем лучше, чем смог я. Знаю, что Роули сейчас обернет наш провал в удачу — убийство аврора всегда идет в плюс. Я должен выдохнуть с облегчением и отправиться, к примеру, к Анне, пока ее супруг определенно занят. Но выходя за ворота и машинально аппарируя, я обнаруживаю себя у дома Фриды, и понимаю, что здесь я хочу быть больше всего сейчас.
Я надеюсь, что она спит — мне достаточно просто знать, что она где-то рядом, я и так разбудил ее ночью, и не имею права требовать ее бодрости в неприличное для этого время. Ключ поворачивается почти бесшумно — или мне хочется так думать, потому что когда я открываю дверь, она уже стоит в холле, настроенная не слишком гостеприимно.
Судя по всему, Энтони не взял на себя труд придумать правдоподобное оправдание ночным переговорам, а я на него рассчитывал.
— Мне повезло, что я не прислал розы, с шипами могло бы быть действительно больно.
Какими бы страшными ни были ее угрозы, я предпочту их осуществление разговорам "по-человечески", в которых я не силен.
— Кстати, рад слышать, что цветы и извинения приняты, это значит, что и новые планы в силе?
Я уже смутно помню, что я предлагал в качестве компенсации в своей записке, но готов подписаться на что угодно, лишь бы сменить гнев на милость, а тему беседы на более светскую. Я могу многое рассказать о погоде и о том, как я заново влюбился в свежий морозный воздух сегодня, опуская, впрочем, неудобные подробности.

— Это будет очень разумно, такая коллекция может дорого стоить ввиду редкости.
Мне стоит устыдиться чуть более явно, я действительно виноват перед Фридой, но как бы сильно я ни хотел заверить ее, что такого больше не повторится, новое обещание скорее всего станет столь же пустым, как и предыдущие. Месяц выдался безумным, и в ближайшее время, боюсь, будет только хуже.
— Не откажусь от чашки чая.
Несмотря на то, что ужин прошел при странных обстоятельствах, и нельзя сказать, что он удался, я не голоден, более того, на мысли о еде желудок отзывается легкой тошнотой. Но я рад предложению Фриды — первая волна гнева, похоже, сошла на нет, а второй можно не опасаться до тех пор, пока она не решит, что я достаточно согрет, досыта накормлен и слишком радуюсь жизни для провинившегося. Кажется, она не умеет сердиться на тех, кто выглядит жалко, и хотя я успел поверхностно привести себя в порядок — умыться и избавиться от пятен, не без помощи Розье, мой вид, кажется, оставляет желать лучшего.
— Абсолютно, — я задерживаюсь у зеркала, чтобы узнать насколько все плохо и ослабить галстук. — Я просто немного не в духе.
Все плохо. Я понимаю теперь то, о чем говорит Фрида, и будь я на ее месте, в полном неведении, я был бы вне себя от злости, но в отличие от нее я понимаю так же и то, что знание не принесет ей покой. Я сожалею о том, что мне пришлось ее потревожить, но у меня не было иного выбора — без отвлекающего маневра, организованного Блетчли-старшим, мы с Барти вряд ли бы смогли выбраться. И все же я хотел бы избежать этого разговора, который дается мне нелегко. И это я еще не начал объяснять, почему Барти выпадет из светской жизни на неделю-другую... Впрочем, с этим как раз проще — познав прелести Розмари, Крауч пересмотрел свои приоритеты и стал реже искать нашего общества, Фрида не могла этого не заметить. Если колдомедики справятся со своей работой, то удастся избежать всякой огласки.
— Я доверяю тебе, — мне едва удается скрыть раздражение, хотя злюсь я на себя и только. — Я убил человека и хотел спрятать труп. Ты не умеешь копать и рассказывать пошлые анекдоты, поэтому тебя не позвали. Но если попрактикуешься в этом, в следующий раз я обещаю дать тебе шанс.
Это должно было прозвучать как шутка, но не хватило привычной легкости в голосе, а может доля шутки была исчезающе мала в сравнении с долей правды. Человека, в конце концов, я действительно убил.

— Я могу дать ему пару уроков, - я улыбаюсь, но под пристальным взглядом Фриды не решаюсь взять чашку, мелко дребезжащий фарфор разрушит и без того хрупкую легенду о том, что все в порядке. Так непривычно — лишиться чувства контроля, я не помню такого даже в детстве, поэтому отчаянно цепляюсь за иллюзию оного. Как будто если Фриш мне поверит, то ложь станет правдой. Но она верить не хочет, и в этом заключается первая половина проблемы. Вторая — в том, что я не хочу ей лгать.
Ложь унизительна, я устал притворяться и скрывать часть своей жизни, словно то, что я делаю, это что-то постыдное, что-то неправильное. Большинство магов за последние столетия так привыкли прятаться, что эта привычка уже в их крови, но только не в нашей. Я знаю, что нас еще слишком мало, что нужно действовать тайно, что я отвечаю за жизни и свободу своих друзей, но как же хочется закричать в голос, что пора остановиться и посмотреть вокруг. Перестать довольствоваться жалкими клочками земли, когда эта страна может и должна принадлежать нам полностью. Я хочу летать по этому городу без оглядки на тех, кто этого не может. Хочу изменять его как мне вздумается взмахом руки. Хочу подарить Фриде чертового дракона или даже двух, и мне откровенно плевать, что магглы будут их бояться. Это нормально. Ненормально то, что мы боимся магглов.
Я знаю, что я прав. Что Темный лорд прав. Что правы Энтони и Александр. Но почему-то я не могу рассказать Фриде о том, о чем собираюсь однажды заявить всему миру. Я могу и дальше заниматься самообманом и уверять себя, что это для ее же блага, что я хочу уберечь ее, но это бред. Незнание всегда опаснее. Я просто берегу себя от возможного разочарования. Я верю, что она меня не сдаст. Я не верю, что она меня поддержит.
Было бы лучше не приходить сюда сейчас и не обращаться к ней ночью, не загонять себя в патовую ситуацию, когда нет ни одного хода, который не подставлял бы под удар, когда нет возможности уклоняться и отшучиваться, и приходится выбирать — лгать, глядя прямо в глаза, или же узнать, что Фрида думает о тех, кто на самом деле убивает людей, рассказывая между делом анекдоты.
— Ладно, — я немного удивляюсь тому, с каким безразличием звучит принятое с трудом решение. — Этой ночью на меня напали несколько человек. Вероятно, это связано с тем, что они авроры, а я — Пожиратель - сдвигаю левый рукав, открывая лишь голову змеи, — Смерти. Твой отец помог мне выбраться из этой затруднительной ситуации живым и относительно невредимым. Министерство понесло некоторые... мм... потери.
Странно, но стоило сказать это вслух — и стало легче, и кажется даже проснулся аппетит. Рука сама потянулась к вазочке с миндальными пирожными.
— А с лимонным курдом у тебя есть?

Я отрицательно качаю головой, хотя в любое другое утро посоветовал бы Бубенчику поторопиться, если он не хочет занять место в коллекции прабабушки Элладоры. Несмотря на то, что ни я, ни тем более он не застали мою эксцентричную родственницу живой, слава ее живет в веках и распространяется далеко за пределы площади Гриммо, и мне нравится пугать малыша до звона бубенчика на его шапке. Но сегодня я отступаю от традиций нашего общения, не желая лишних, пусть и безобидных, свидетелей этого разговора. И вообще я хочу не столько пирожных, сколько убедиться, что все в порядке, и я все еще имею право на них. Все в порядке, конечно, понятие растяжимое и относительное, но Фрида во всяком случае не кричит, не грозится меня убить и не швыряет в меня подручные предметы. Вот только когда повисшая пауза затягивается, мне начинает казаться, что лучше бы она делала это все и разом, только бы не молчала, это нервирует и портит аппетит. Но она молчит, и я молчу вместе с ней, терпеливо ожидая, пока она переварит свалившуюся на нее информацию.
- Да, чаще всего, - я откликаюсь на первый вопрос с поспешным раскаянием. - Случались разного рода форс-мажоры, я не мог иначе.
Мне правда жаль, что я так часто в последнее время ее подводил, но раз уж этот разговор случился, я рад хотя бы тому, что между нами будет теперь меньше лжи, пусть и останутся недомолвки. Фрида касается моей метки, и я ловлю себя на чувстве небывалой прежде гордости от того, что она наконец видит ее красоту, ощущает кончиками пальцев ту силу, что расходится от нее по моим венам, то величие, которое она предзнаменует. Но Фриш еще слепа, пелена нелепых слухов и газетных выдумок застилает ее глаза, скрывая истину. Это ненадолго. Когда наша борьба принесет свои плоды, она прозреет, а пока что ей придется довериться нам и позволить вести ее.
- Никогда не называй это так, - я слышу, будто со стороны, как резко это прозвучало, но я должен сказать это так, чтобы она поняла, что  Пожиратели Смерти и все, что с ними связано, - не повод для шуток, ее шуток, по крайней мере. Я знаю, что в ее колкостях не таится опасность измены, что Темный Лорд не боится пары насмешливых фраз, но знаю, что в его окружении есть такие как Роули, которые любое неосторожно пророненное слово могут умело обернуть против нее, против ее семьи и против меня. - Послушай, это все я делаю ради тебя. Ради твоего будущего, моего будущего и будущего всей чертовой Англии. Пройдет совсем немного времени - и ты не узнаешь мир вокруг тебя.
Я накрываю ее руку своей, прижимая всей ладонью к пульсирующей моей кровью метке, и не даю убрать.
- Клянусь, я сделаю его лучше.

- Ты делаешь его лучше, - я улыбаюсь слабым отблеском твоей улыбки, - но этого недостаточно.
Твоя мимолетная ласка напоминает мне о том, как я устал. Все, что я хочу, это положить голову тебе на колени и уснуть до самого вечера, а потом пойти в театр и дальше по списку невыполненных обещаний, их уже накопилось слишком много. Но прежде я должен вернуть тебе спокойствие, которого лишил.
- Но тебе нечего бояться, - я смотрю прямо в твои глаза, мне нужно, чтобы ты поверила мне, потому что я говорю чистую правду, чего не случалось давно. - Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.
Ты чистокровная ведьма, защитников у которой наберется на целый отряд. Никто не посмеет причинить тебе вред, пока мы рядом, а я не собираюсь оставлять тебя ни сейчас, ни когда эта война закончится. Ты не должна ни бояться, ни беспокоиться ни о чем, кроме ассортимента твоей кондитерской, обо всем, что за ее пределами, позаботятся другие. Все, что от тебя требуется - только немного подождать.
Но ты говоришь о жертвах, и мне делается грустно, впрочем, не от сожалений о сомнительных утратах. Я предвидел этот твой аргумент задолго до начала нашего разговора, оттого и оттягивал его до последнего, и все же я надеялся, что мы обойдемся без него. Конечно, из-за того, что ты девушка, тебе сложнее все понять. Но неужели ты думаешь, что я не хотел бы изменить все разом, без этих утомительных противостояний и кровопролития? Думаешь, мне доставляет удовольствие убивать? И даже если и да, то что в этом плохого, в нас с детства взращивают вкус к победе, почему я не должен радоваться новому шагу на пути к ней? Ты не хуже меня знаешь нашу историю, что не было еще восстаний и революций без крови, да даже каждая мало-мальски важная крепость в прежние времена строилась с черепом ребенка в основании. Мы же закладываем новое мироздание, которому наш враг противится изо всех сил, так чего ты хочешь от нас?
- Чьих жизней, Фриш? Ты знала хоть кого-нибудь из них? Думала об их жизнях до того, как о них написали? Печалилась бы так же, если бы их скосила, скажем, вспышка драконьей оспы? - я сыплю вопросами, не оставляя пауз для ответов, уверенный, что знаю их и так. - Все эти люди не стоят твоих сожалений. Среди них не было творцов, не было созидателей, не было ученых, не было ни-ко-го действительно значимого. Да они просто безмозглое стадо, слепо идущее на бойню, и их смерть это вина _их_ лидеров.
Та девушка, ставшая первой у Барти, работала, кажется, официанткой в кафе Фортескью, и сколько же времени потребовалось хозяину, чтобы найти ей замену? Полчаса, час? Зайдем туда сегодня - и увидим точно такую же девицу, снующую между столиков с такой уверенностью, словно и не было никакой Мэри никогда. Даже я не вспоминал о ней до этого утра, мне и вспомнить  больше нечего, кроме того, что ей было, как нам, восемнадцать, но эту мысль я почему-то старательно гоню прочь.

- У меня был запасной план, все было бы просто замечательно, - я не могу скрыть раздражения в голосе, хотя и злюсь в первую очередь не на нее - на себя, за то что позволил эту слабость и теперь вынужден слушать критику, пусть и косвенную, в свой адрес. - Это очень глупые страхи, Фрида, - я чеканю каждое слово и, кажется, впервые называю ее чувства и мысли глупыми. - Мы все можем о себе позаботиться, и я, и Энтони, и Александр. И с Барти тоже все будет хорошо.
Скользкая тема. Крауч выкарабкается, в этом нет сомнений, вот только его раны затянутся за неделю в мужественный шрам, а то и вовсе без следа, но Фрида будет помнить и напоминать о них до скончания веков. Кажется, будто она спорит ради спора, и хотя я верил, что она злит меня не нарочно, что она хотя бы пытается понять нас, с каждым ее словом эта вера слабеет. Вместе с тем крепнет даже не обида, нет. скорее разочарование. Она смягчает свои удары, словно прячет лезвия в конфетах, но от этого только хуже, просто внезапнее осознание того, что она не ценит ничего, что было сделано и для нее тоже, что она поддерживает правительство и его право посадить их за то, что они хотят быть свободными, что она готова возненавидеть то, ради чего он готов отдать жизнь.
Было бы лучше, если бы ночью она не ответила.
- Время осторожности давно прошло, сейчас наступило время действий. Мы столетиями только осторожно прячемся и забиваемся все дальше в угол в угоду магглам, пришла пора подвинуть и их. И знаешь что...
Чувство, сравнимое с тем мигом, когда начинаешь падать и земля уходит из под ног, когда уже понимаешь, что через секунду будет больно, но не можешь это остановить. Я понимаю, что сказанное сейчас никогда не вернуть, но гордость, уколотая твоими сомнениями, точно открытая ладонь - шипом, нарывает и отравляет каждое слово, ядовито срывающееся с языка.
- Ты сейчас говоришь как те, кто не принадлежит к чистокровным, и что-то наш разговор все меньше похож на дружеский.
Я убираю руку и неслушающимися от напряжения пальцами застегиваю рукав рубашки, скрывая метку.

Когда принимаешь важное решение, такое, например, как вступить в преследуемую государством тайную организацию, тебе задают некоторые вопросы. Хочешь ли ты посвятить свою жизнь борьбе? Можешь ли ты убить ради светлого будущего? Или вот еще, готов ли ты умереть за свои идеалы? Это, на самом деле, очень простой черно-белый тест, когда знаешь все правильные ответы и даже думать не нужно. Его очень легко сдать и пройти дальше, а по-настоящему сложные дилеммы жизнь приберегает на потом. Потому что вас очень сильно собьет с толку, если вас спросят, готовы ли вы к тому, что дорогой для вас человек не захочет стоять рядом. Потому что когда на весах не светлое будущее и ваша благородная жертва, а право сказать "Люмос" при маггле и ссора с лучшим другом, то может перевесить не та же самая чаша.
Я понимал, что захожу слишком далеко, еще перед чертой. Я слышал каждое слово, которое произносил, и знал, зачем я его произносил. Я хотел сделать ей больно, просто потому что она не была со мной согласна. Хотел заставить ее оправдываться и вынудить признать мою правоту. Я фактически назвал ее предательницей крови, как делает моя мать, которую я ненавижу всей душой и на которую не хочу быть похож...
Но это же Фрида. Девушка, которую я люблю, и сейчас она делает шаг в сторону от меня, и говорит, что я сошел с ума, и как ни странно, я чувствую, что она права - я близок к этому.
- Нет, Фриш...
Я встаю со стула и быстро сокращаю расстояние между нами, как будто это главное, что нужно сделать, чтобы вернуть все как было.
- Просто все должно было быть не так.
Я запускаю пальцы в только что приглаженные тобой волосы, вздыхая раздраженно и устало, вместе со злостью меня оставил и ораторский пыл. Не так я представлял себе этот разговор.
- Я собирался рассказать тебе обо всем, но не так и не сегодня. Я Пожиратель Смерти уже больше двух лет, понимаешь, и ничего не случилось, у меня нет ни царапины.
Новая ложь занимает место старой, но я надеюсь, что разберусь с правой рукой до того, как ты ее увидишь. Хватило твоей реакции на левую.
- И не будет. Обещаю, ладно? Я обещаю, что буду осторожен и за остальными тоже присмотрю.
С Барти я и так глаз бы больше не спустил бы. Но я должен был обещать это раньше. До того, как назвал тебя глупой. Вместо того. И оттягивать сейчас тот момент, когда придется наступить на горло своей гордости.
- Признаю, это была не лучшая ночь для нас. Для меня. Мне пришлось делать то, что я никогда в своей жизни не делал, и Салазар упаси меня когда-нибудь это повторять. И мне нужна была твоя помощь, чтобы справиться. Но больше этого не повторится.
Я делаю глубокий вдох и осторожно касаюсь кончиками пальцев твоей руки.
- Прости меня? Я не должен был так себя вести.

Мне бы выдохнуть с облегчением, но я замираю, обнимая ее и не желая отпускать. Мы миримся быстро, быстрее, чем я того заслуживаю, и от этого мне немного не по себе.
- Ладно, - я соглашаюсь с видимой легкостью, в которой, как водится, таится новая ложь. Обнимаю крепче и вру, глядя ей прямо в глаза, но не хочу обманываться сам - я скорее умру, чем снова обращусь к ней. Впрочем, возможно, в глубине души она тоже это знает, просто не позволяет пока своему неприятному знанию разрушить хрупкую иллюзию контроля. - Отныне ты куратор всей подпольной деятельности в магической и не очень Британии, довольна?
Я возвращаюсь за стол к остывающему чаю и пирожным.
- И согласуем расписание революции с театральными премьерами, -  в перерывах между поглощением миндальных сладостей продолжаю кормить ее обещаниями, как Бэгнольд избирателей - досыта. Не сегодня - так завтра меня ожидает высшая мера, нужно подготовиться. Хвала Мерлину, Фрида не практикует переписывание учебников и полировку серебра вручную, однако и отлучение от кондитерской, особенно когда она знает, что мне не до поездок на другой конец Европы за приличным завтраком, это достаточно жестоко. Страшно представить что было бы, будь она министром магии. По крайней мере, я бы точно не раз подумал, прежде чем присоединяться к сопротивлению.
- Угу, - киваю, выражая полную покорность ей и неотвратимости ее наказаний, и все равно улыбаюсь. Фрида удивительным образом делает это утро лучше, чем оно должно было быть, и я понимаю почему я пришел именно сюда. За чашкой чая и старыми шутками я почти забываю о том, что случилось в Хогсмиде. Почти...
Фрида спрашивает будто невзначай, но очень вовремя. Еще немного - и я мог бы уйти, сославшись на усталость, подарить Барти двенадцать часов на то, чтобы принять вид здоровый и счастливый, и самому получить маленький, но все же шанс соврать и не попасться. Так было бы лучше, лучше для всех нас, но в первую очередь - для нее самой. Я в это искренне верю и жалею, что пошел на поводу у желания остаться.
Я немного медлю с ответом, решая, идти ли ва-банк с историей про Розмари, или же поделиться частью правды, рискуя с ее дозировкой - от лекарства до яда всего пара слов. Я выбираю самый успокаивающий из не слишком фальшивых тонов и стараюсь убедительно беззаботно хрустеть печеньем.
- Барти немножечко, - я отмеряю пальцами около дюйма, греша против истины раз в семь-восемь - примерно в столько раз длиннее шов на его вспоротом боку, - самую малость ранен. Но я думаю, с пастилой мы и без него как-нибудь справимся, так что все в порядке.
Фрида же не подумает, что я как последняя сволочь могу быть здесь и лопать пастилу за двоих, когда моему другу действительно плохо. Фрида обо мне лучшего мнения, чем я есть на самом деле.

- Не жалуйся, я с ней вообще живу.
Несмотря на количество домов и комнат в них, Вэл обладает удивительной способностью быть вездесущей.
- Кстати, можно я сегодня останусь?
Мы вроде бы давно уже прошли тот этап, когда мне нужно было спрашивать разрешение, но после недавней ссоры я чувствую себя обязанным это сделать.
- Нет, конечно, я исключительно из вежливости ем одно за другим, - глядя на Фриду, я невольно следую ее примеру, хотя по правде говоря, я едва различаю вкус, как бывает иногда при ангине. Только горло у меня сейчас совсем не болит. Кажется, будто какая-то часть меня онемела, в то время как другая продолжает мелко и постыдно дрожать.
Больше всего я боюсь, что не смогу сейчас уснуть. Может, у Фриды найдется что-то покрепче чая?
- Ты прекрасно знаешь кто и что поднимает его настроение в последнее время. Кроме того, мы... повздорили.
Вопреки устоявшейся схеме нашего разговора я сам начинаю рассказывать подробности, не дожидаясь наводящих вопросов. Это тот самый случай, когда я буду ими делиться, хочет она того или нет. Во-первых, я рад отвлечься от обсуждения моей двойной жизни, а этой благодатной темы хватит часа на два одних только моих монологов. Во-вторых, это действительно важно, и у меня нет сомнений, что хотя бы в этом вопросе мы на одной стороне. С Барти надо что-то делать, мы его теряем.
- Все из-за этой чертовой Розмари. Он на ней помешался просто. Огрызался на меня, представляешь? - я не знаю как еще донести до нее всю серьезность ситуации, но думаю, Фрида понимает. Еще совсем недавно мы такое действительно не могли себе представить. - А я всего лишь сказал ему правду.
Мне не хочется думать о том, что это могли быть мои последние слова ему. И если не считать его невнятного бормотания и моих императивов в духе "Барти, живи", фактически они пока таковыми остаются. Когда он истекал кровью, мне казалось, что все разногласия отошли на второй, третий, десятый план, но стоило опасности миновать - и все вернулось на круги своя. Я даже не уверен, что он меня захочет видеть.
- Он меня вообще не слушает. Постоянно о ней говорит, и говорит, и говорит... Розмари то, Розмари это, Розмари выбрала платье, Розмари хочет подать оленину на свадьбе... А, чуть не забыл, она хочет, чтобы ты сделала для них торт.
Не знаю, как такая сногсшибательная новость могла вылететь у меня из головы, реакции Фриды я с нетерпением жду с того самого момента, как услышал об этом.
- Не верится, что это я их познакомил. Мерлин, я самый ужасный друг на свете, да?
Драматично и несколько требовательно смотрю на Фриду, которая должна сказать, что это вовсе не так, я самый лучший друг на свете, а Барти следует подумать о своем поведении. И никакой ему пастилы. Вот только друг я действительно так себе. Это из-за меня он оказался в смертельной опасности. Это из-за меня он связался с этой алчной девицей. Это из-за меня - можно продолжать до бесконечности, с раннего детства я втягиваю его в неприятности, которые без меня он легко обошел бы стороной.
Я провожу большим пальцем по самовольно прочерченной линии на своей ладони. Та, что у Барти - длиннее и больнее. Как и сегодняшний шрам. Ему всегда достается больше, чем мне за мои ошибки.

Мне нравится новое русло нашей беседы, плыть по ее течению становится проще и приятней. Совместные завтраки, торты и свежие сплетни о Розмари - все это уже больше походит на наше обычное утро, и хотя отношения с Барти в глубоком кризисе и это плохо, мне становится легче, когда я высказываю все, что накипело за прошедшие - всего лишь - сутки. Стыдно, конечно, перед Фридой за то, что ей приходится - пусть пока что лишь на словах - иметь дело с такой особой как Розмари. Они принадлежат к разным мирам, существующим в одно время, но в разных параллелях, не пересекающихся без определенных усилий с той или иной стороны.  В идеале, об этой стороне нашей с Барти жизни она не должна была знать, и об этом мы с ним договаривались до того, как пойти. Совести у него нет.
А у Фриш есть, она дипломатична - сохраняет нейтралитет и не переходит целиком и полностью на чью-либо сторону, и я этому даже рад. Не хотелось бы, чтобы Барти оставался совсем один, без друзей, даже тогда, когда он этого более чем заслуживает. Я думаю о его благе даже тогда, когда он думает только о ней, и я ли не лучший друг?
- О, поверь мне, я был деликатнее некуда!
Слова срываются быстрее, чем перед глазами проносится череда воспоминаний о прошедшем вечере - Барти и фразы, резкие, как вспышки, брошенные ему в лицо.
" - Если поспешишь, может, будешь у нее первым сегодня, хотя шансы маловаты - рабочая ночь уже началась."
"- ... папочке тебя и учить не придется, это есть в крови."
" - Крауч, ты и правда думаешь, что я на нее только смотрю?"
Итак, в порядке очередности, но не тяжести преступлений - сперва я оскорбил его невесту, затем прошелся по его тяжелым отношениям с отцом и - на десерт - просто солгал. Стоит признать, что Фрида могла бы найти более мягкий подход к его нежной незакаленной психике. И если все сказанное о Розмари еще в силе, то вот упоминание отцовского наследия я бы очень хотел взять назад. Не думаю, что он когда-нибудь о них забудет. И точно знаю, что Фриш не одобрит таких сравнений.
В воздухе повисает напряжение, мне следовало бы уже начать оправдываться и подкреплять доказательствами мою правоту.
Опустив голову, я смотрю в чай, словно спрашивая совета у чаинок, но они явно не настроены мне помочь и не желают складываться нив одно из известных мне знамений. Зато их можно посчитать, и эта внезапная мысль кажется мне весьма удачной. Не бросать же монетку, право слово, это выглядело бы подозрительно. Нечетное - расскажу правду, четное - нет. Насчитав одиннадцать, я чувствую, как во мне убывает фатализм.
Я отставляю чашку подальше от себя, вообще-то в такие моменты я немного губителен для целостности сервизов, а этот Фриде, вроде бы, нравится.
- Ятолькокажетсяупомянулегосходствосотцом, - выдыхаю скороговоркой, пока не растаяли остатки решимости, и тут же зеваю со всей убедительностью, на какую способен. - Ужасно спать хочется, а тебе?