Фрида не знает, чего хочет, когда учеба в Хогвартсе подходит к концу. Она знает, что для Крауча уготовлено место в Министерстве, а Регулус планирует ближайший год потратить на светское безделье, не занимаясь ровным счетом ничем, кроме организации благотворительных и не только вечеров, отдающих лицемерием настолько, насколько это вообще возможно. Ей нравится помогать ему, как и нравится выводить из себя его мать своим присутствием, но она отдает себе отчет в том, что ей необходимо какое-то более толковое занятие.
Ведьма пробует сунуться в Министерство, выбирая между отделами отца и брата. Несомненно выбирает отдела отца, потому что под его началом ей будет работать комфортнее всего. Она сбегает оттуда, не дождавшись окончания третьего дня, погребенная завалом из различных бумажек и скучных поручений. Министерская работа кажется ей унылой, несмотря на насмешливое заверение отца, что как только она дорастет до должности повыше, ей понравится. А быть на побегушках - неинтересно в любой сфере.
Фрида болтается в поместье без дела еще некоторое время, развлекаясь тем, что подкармливает друзей сладким, пока не оказывается однажды в Мунго с младшим Краучем, зашедшим туда по делам. Она наблюдает с интересом за тем, как кипит процесс, и старается не мешаться в коридорах, но прислушивается к разговорам с неуемным любопытством. Она слышит, как кто-то из колдомедиков говорит о том, что им не хватает стажеров, а в последнее время количество пациентов увеличивается, потому что деятельность Пожирателей становится активнее.
Блетчли никогда раньше не задумывается о возможности работать в больнице, потому что, в целом, не представляет, чем может быть там полезна. Не представляет, пока отец не намекает между делом на ее высокие оценки по Зельям и Травологии. Она раздумывает ночь, прежде чем все же решиться переступить порог Мунго вновь. Со всей ее нелюбовью к больницам в целом, она отчего-то не может противиться приятной возможности помочь кому-то. Делать что-то действительно важное.
У нее получается из рук вон плохо, но она старается. Ей не хватает терпеливости, собранности и совсем немного координации. Она действует неловко, потому что, говоря откровенно, за свою жизнь не была приучена к какой-либо работе, в особенности к выполнению чьих-то распоряжений. Она знает, что нравится далеко не всем, и что мало кто понимает, что девчонка из чистокровной семьи забыла в вирусном отделении, а не стремится поскорее выскочить замуж.
Фрида вздыхает глубже, заходя в одну из небольших лабораторий, в поисках необходимой склянки с образцом крови. Она торопится, потому что боится, что ее вновь отругают за нерасторопность, хотя она всего лишь хочет сделать все правильно и точно.
Она не знает, как это происходит, но нужная колбочка вылетает у нее из рук, и она шарахается в панике в сторону, чувствуя, как врезается спиной в один из стеллажей с остальными образцами. Ведьма зажмуривается в страхе, зная, что за этим последует, и слышит как одно за другим, падая, бьется тонкое стекло.

Фрида открывает глаза, когда слышит брань, которую совершенно точно не ожидает услышать в подобном месте. Она не считает свое воспитание слишком чопорным, но не удерживается от удивленного взгляда, на долю секунды забывая, что вообще произошло. До нее, впрочем, быстро доходит, что львиная доля произнесенного относится к ней и к ее аккуратности, и она стоит как вкопанная, не в силах пошевелиться.
Она знает его - заведующего отделением, с которым ее не спешат знакомить. Ведьма считает, что это к лучшему, потому что похвастаться ей действительно нечем, а она не жаждет быть уволенной после первых десяти минут знакомства. У нее нет сомнений, что все случится именно так, потому что ей описывают его как человека строгих нравов, бескомпромиссного и требовательного. Она знает, что вряд ли он оценит ее старательность, потому что для работы в таком месте этого мало.
Фрида боится пошевелиться, уверенная, что каждое ее движение сейчас вызовет его гнев, и больше всего хочет исчезнуть по мановению руки. Провалиться сквозь землю ее вполне устроит, потому что она боится представить, что последует дальше. Она замечает краем глаза перламутровое мерцание и не имеет ни малейшего понятия, что это за заклинание. Спрашивать, впрочем, она тоже не торопится, полагая, что сможет это сделать, когда он будет подписывать приказ об увольнении.
Абсурдно, но она чувствует накатывающее возмущение, когда он не слишком церемонясь, выволакивает ее из подсобки, как нашкодившего котенка. За свои восемнадцать лет с ней ни разу не обращаются подобным образом и, несмотря на не слишком престижную работу, которой она здесь занимается, она прекрасно помнит о своем происхождении и о привилегиях, которые оно дает. Быть выволоченной за шкирку среди них определенно не значится.
Блетчли не успевает возмутиться, сталкиваясь с его холодным, злым взглядом, и чувствует, как стремительно краснеет. Ее мало заботит публика вокруг, но, в целом, она готова отдать многое за то, чтобы никого сейчас здесь не было. Хотя следом, мимолетно, приходит мысль, что на глазах у стольких людей он ее не убьет. Во всем были свои плюсы.
- Фрида Блетчли, - ей требуется собраться с духом, прежде чем выдать ему свое имя, по всей видимости ставя крест на дальнейшей работе в больнице. Она смотрит испуганно и не имеет ни малейшего понятия, должна ли сказать что-то еще или в этой ситуации лучше будет помолчать.
Ведьма облизывает пересохшие от волнения губы, когда старается все же выглядеть увереннее. Она знает, что виновата, но вместе с тем, внутренне протестуя, не желает позволять кому бы то ни было обращаться с ней подобным образом. Сохранять достоинство выходит скверно.
- Я могу все исправить, - ей не нравится, что это звучит робко, но иначе под его взглядом она не может. У нее все еще горят щеки, и она понимает, что ее вряд ли пустят в эту подсобку еще раз, поэтому добавляет на всякий случай: - Если вы позволите.

На самом деле, Фрида никогда раньше не замечает за собой такой неуклюжести. Она хорошо танцует, в школе неплохо играет в квиддич, не имеет привычки натыкаться на углы и не вписываться в повороты. У нее нет проблем с координацией за пределами Мунго, и она всегда держится прямо, а двигается плавно, но почему-то именно здесь, в стенах этого чертового заведения, все обязательно летит в тартарары.
Ей не нравится, что она его боится, и она предпочла, чтобы он сделал от нее шаг назад, потому что не терпит, когда на нее давят. А он давит всем своим грозным видом, и она - и так достаточно маленького роста - чувствует себя еще меньше под тяжестью его взгляда. За всю свою жизнь она не помнит ни единого случая, когда на нее смотрели бы настолько уничижающе, а она не могла найти ни слова, чтобы возразить или поставить обидчика на место.
Ей приходится на мгновение отложить утешающие мысли о том, что под ней, возможно, в одном случае на миллион, провалится пол, и она упадет вниз, подальше от него. Мечты приятные, но несбыточные. Он заставляет ее заострить внимание на своем вопросе, и она облизывает губы вновь, быстро впрочем себя одергивая, потому что ей не нравится эта ее детская привычка, и пытается сосредоточиться на его вопросе.
- Да. Образцы крови больных, - ирландка прикрывает на короткое мгновение глаза, вспоминая, какой из стеллажей подвергся ее нападению, после вновь ловит его взгляд, но не торопится делиться наблюдения, потому что он задает очередной вопрос.
- Около месяца.
Фриде не слишком понятно, насколько это большой или маленький срок для того, что она натворила, но, судя по его виду, не рассчитывает на пощаду. Похоже, неопытность для него служила не слишком весомым аргументом в вопросах подобных проколов.
Она не может сказать, что слишком уж рада тому, что он разгоняет зрителей, но в целом, ей становится немного легче от того, что она больше не чувствует на себе любопытные и жалостливые взгляды. Несмотря на общую робость и наивность, жалость вызывает у нее стойкую неприязнь.
- Склянки можно собрать заново с помощью восстанавливающих чар. На них есть пометки с инициалами, а я могу взять кровь еще раз.
- Но даже, если склеить их не получится, я помню чьи образцы были на том стеллаже, - ведьма никогда не жалуется на память и действительно помнит, пожалуй, все баночки. - Останется только убрать и обойти больных.

Фрида не считает свой план гениальным, но полагает, что ничего иного в этой ситуации не может предложить ни она, ни он. Несмотря на то, что он думает о ней, она осознает вполне хорошо, что натворила, и не нуждается в том, чтобы ее отчитывали как маленького ребенка, потому что далеко не идиотка. Ей не нравится это с детства - когда ей выговаривают за проступок, последствия которого она понимает и так и со всей искренностью готова загладить вину, если ей дать шанс.
Она не до конца понимает его ход мыслей, хоть и готова признать, что естественно, все восстановить не получится. Но что-то она точно сможет исправить. Ведьма не понимает, почему он отказывается от этой идеи, как от непригодной вовсе, если есть шанс уменьшить потери. Она считает, что ему мешает природный снобизм и высокомерие, признать то, что лучше этого варианта у них все равно ничего нет.
У нее перехватывает на мгновение дыхание, когда он выносит свой вердикт. Фрида считает до этого, что морально готова к увольнению, но не ожидает, что он сделает это так...хамски.
- Фамильярность с малознакомым человеком - дурной тон, мистер Харт, - она говорит тихо, но твердо, воспитанная достаточно хорошо и требующая подобного от других. - В первую очередь, она унизительна для того, кто себе ее позволяет.
Она не отвечает больше ни на одного его заявление, дослушивая до конца, и только после этого, все также молча, разворачиваясь, чтобы уйти. Ведьма знает, что его замечание о чужой крови резонно, но полагает, что сходит в душ дома, не имея никакого желания сталкиваться с ним вновь. Больше всего ей хочется сообщить, куда ему стоит засунуть его советы, но она вздыхает глубоко, сдерживаясь. Опускаться до хамства у нее нет никакого желания.
***
Фрида замечает, что у нее ухудшается самочувствие меньше, чем через сутки после инцидента. Она грешит на гуляющие в поместье сквозняки и банальную из-за них простуду, когда дает себе время отлежаться и прийти в себя. Несмотря на невысокое мнение о ее способностях заведующего отделением, она куда лучше среднего умеет варить зелья, и пытается поддерживать организм ими, пока не спадет температура. Через пару дней ее начинает лихорадить, и она больше не встает с постели.
Ведьма отдает себе отчет в том, что это не похоже на простуду, и в моменты, когда приходит в себя из забытья, считает, что Харт накаркал. Судя по всему, она действительно что-то подхватила. Ей мешает собственная гордость признать это настолько, чтобы попросить отправить ее в Мунго, и она заставляет домовика приносить ей все новые зелья.
Ей удается продержаться два дня, заперевшись в комнате и не выходя к отцу, когда он приходит с работы. Это выглядит подозрительно, но у нее нет сил изображать какую-либо деятельность. Она чувствует, как у нее немеют кончики пальцев, прежде чем провалиться в очередной болезненный сон.
***
Когда Фрида открывает глаза, по ним бьет яркий, солнечный свет, пробегающий по неестественно белым стенам. Она знает эти стены и от всего сердца ненавидит их с детства, и с новой силой - с недавних пор. Ей приходится обреченно признать очевидное - так или иначе ей придется вытерпеть еще порцию позора и унижения, потому что она точно знает, в каком отделении Мунго находится.
Она надеется только на то, что не пересечется с заведующим, потому что на этаже полно других колдомедиков, а она, как он успел уже подметить, не настолько интересная персона, чтобы заниматься ею лично. Ведьма впервые хочет на это надеяться, потому что в целом даже смерть кажется ей сейчас не таким плохим вариантом, чем очередное напоминание о ее неуклюжести.
Она смотрит с надеждой, когда открывается дверь, надеясь, что зайдет отец или один из колдомедиков, и выдыхает обреченно, когда видит, кто стоит на пороге.
- Ну конечно, кто же еще, если не Вы. Закон подлости не дает осечек.
- Уверена, у меня есть какое-нибудь право сменить врача, если он меня не устраивает. Я права?

Фрида игнорирует его замечание о ее вредности, не собираясь вступать с ним в перепалку. Все, что ее интересует в данный момент, насколько вообще интересовать может, это возможность сменить врача. Ей хватает по горло их общения в тот единственный раз, когда он выставляет ее за порог больницы, делая это в достаточно хамской манере, и она не горит желанием повторять подобное вновь. Тем более, что она больше не его подчиненная, а пациент. К счастью, это дает ей право на некоторые привилегии.
Она вдыхает глубже, когда он, ожидаемо, отказывает ей в замене врача, и считает, что если кто-то здесь и вредничает, то это он. Потому что ему, также как и ей, вряд ли будет приятно наблюдать ее каждый день, но он, конечно, знает, что ей это доставит больше неудобств. Она полагает, что он все еще не может простить ей инцидент с его драгоценными скляночками. Впрочем, сейчас она уверена, что ей его прощение не так уж и нужно.
- А Вы мстительны, мистер Харт.
Ведьма не скрывает неприязнь к подобному его качеству. Она не собирается его уговаривать, потому что не хочет доставлять ему такого удовольствия, вполне осознавая, что он откажет ей вновь, и считает это крайне недальновидным с его стороны. Она может и при смерти, по его заверениям, но сейчас чувствует себя не в пример увереннее, чем тогда, чтобы не позволять ему обращаться с ней так, как ему вздумается.
- Не кричите, - ирландка с детства не переносит, когда на нее повышают голос. - Я не помню, сколько времени прошло.
Фрида считает, что в том, что она подцепила все-таки вирус не в малой части есть и его заслуга, потому что промедление, каким бы оно ни было, вызвал он.
- Если бы Вы, прежде чем орать на меня, отправили для начала смыть кровь, как сделал бы любой здравомыслящий человек, не говоря уже о колдомедике, возможно, я бы не была сейчас здесь.
Она чуть приподнимается на кровати, несмотря на то, что у нее не так много сил для подобных маневров, и смотрит на него недовольно, продолжая:
- Я медлила, потому что Вы - заносчивый, высокомерный сноб, и у меня не было никакого желания смывать кровь в этих стенах, рискуя столкнуться с Вами снова. Поэтому я отправилась домой.
Фрида чувствует, что разошлась зря, потому что подобные тирады не очень подходят для ее нынешнего самочувствия. У нее болит голова, и она прикрывает глаза, потому что все начинает плыть, но все же не сдается, желая оставить последнее слово за собой, несмотря на его уверения, что она должна хотеть, чтобы ее лечил он.
- Надеюсь, Вам понятно, почему я не хочу, чтобы меня лечили Вы? И, если Вы тоже не горите желанием, то я не понимаю, почему бы Вам просто не прислать любого другого колдомедика.
Она старается говорить спокойно, но заканчивает с ощутимым раздражением, потому что у нее раскалывается голова.
- И, кстати, я бы не отказалась от зелья от головной боли.

Фриду не очень убеждает его заверение, что он не мстителен, и она отзывается скептическим "ну да", успевая вставить его между его тирадой о здравом смысле. Она уверена, что все не так плохо, и он драматизирует, пытаясь оправдать то, почему именно он должен ее лечить, когда она не сомневается, что на этаже непременно найдутся колдомедики не менее толковые, чем он. Его квалификацию она под сомнение все же не ставит, но полагает, что обойдется без такого внимания к своей персоне, когда ею решил заняться аж сам заведующий отделением.
Ее раздражает, когда он повторяет вслед за ней, не пытаясь спорить со своим описанием, потому что, как ей кажется, он не до конца проникается смыслом этих слов. Не чувствует все то раздражение и недовольство его поведением, которое она в них вкладывает. Ей хочется сказать ему что-то из принципа, но она отдает себе отчет в том, что это будет выглядеть жалко и вовсе не в ее пользу.
- Этот месяц, к сожалению, Вы игнорировали мое присутствие в этих стенах. Полагаю сейчас, когда Вы все же обратили на меня внимание, я могу компенсировать это.
Она подтягивает одеяло выше, во время своей пламенной, не лишенной яда, речи, потому что ее немного знобит. Ведьма не хочет жаловаться ему сейчас на самочувствие, потому что пожаловаться - значит признать, что она все же согласна на его лечение, а этого допускать она собирается. Она против, и он должен знать об это, даже если ее мнение для него не так уж и важно, и он все уже решил сам.
Фрида хмурится, когда он касается ее, но все же молчит, понимая, что это бесполезно. Он в любом случае будет приходить к ней в день положенное количество раз, будет проверять температуру и делать еще кучу необходимых вещей, как бы сильно ей это не нравилось.
- Если Вы думаете, что замолчав, я буду доставать Вас меньше, то Вы ошибаетесь.
Она фырчит возмущенно на его обещание, прежде чем поинтересоваться следом:
- Так Вы собираетесь меня лечить или дождетесь, когда я все же умру от головной боли?

Фрида воспринимает это по меньшей мере как войну. Он так и не соглашается приставить к ней другого колдомедика, вынуждая терпеть свое присутствие, а она так и не готова простить то унижение, через которое он заставил ее пройти прежде, чем уволить. Она, никогда не отличавшаяся особой мстительностью, чувствует себя задетой за живое каждый раз, когда вспоминает, как он орал на нее в коридоре, и как у нее горели от стыда щеки.
Ей ни в коей мере не стыдно, потому что она предупреждает его сразу о том, что ему будет с ней не сладко. Ко всему прочему, у нее портится настроение из-за плохого самочувствия, медленно действующих лекарств, невкусной еды, его постоянных замечаний, попыток запретить ей курить и прочего и прочего, что медленно, но верно превращает ее из хорошо воспитанной девушки, которую обычно (но явно не он) находили очаровательной, в сущего монстра, жаждущего насилия и крови.
Она не позволяет себе обращаться плохо с медсестрами, потому что не они причина ее гнева, и потому что была на их месте. Ведьма требует по каждому малейшему поводу своего лечащего врача, раз уж он взял на себя ответственность за нее, и отказывается делать что-либо, пока он не придет. Она капризничает, что ей холодно, жарко или скучно по десять раз на дню. Ирландка знает, что несмотря на внешнее спокойствие, выводит его этим из себя. Не может не выводить - в конце концов, он не железный.
Фрида отказывается от лекарства вновь спокойно, но твердо. Не хамит, не грубит, не пытается отшить медсестру как-то иначе, но даже не притрагивается к флакону, поставленному рядом с ней. Проходят долгие десять минут, во время которых ее пытаются уговорить на разный лад принять это зелье, но ведьма остается непреклонна. Она не собирается его пить и сказала об этом уже не раз.
Когда медсестра, по всей видимости новенькая, потому что остальные уже привыкли к ее капризам и идут за Бальтазаром сразу, выскакивает из палаты в слезах, ирландка чувствует укол совести. Действовать кому-то кроме него на нервы она не собиралась. На самом деле, за время пребывания здесь, это - ее единственное развлечение. И единственное, что доставляет ей удовольствие, потому что она не может читать из-за головной боли и не горит желанием с кем-то общаться.
Когда господин заведующий отделением появляется на пороге, она все же берет в руки книгу, делая попытку вникнуть в текст. Она позволяет себе не реагировать на его грубость несколько секунд, прежде чем опускает книгу на колени, окидывая врача невозмутимым взглядом.
- Советую Вам подбирать персонал с более крепкими нервами, - она отзывается прохладно, потому что знает, что ведет себя максимально корректно. Просто не делает то, что ей не нравится. И к ее чести, готова даже объяснять, почему.
- Оно невкусное.
Она безразлично ведет плечом, отвечая просто, и смотрит с легкой насмешкой. Зелье действительно невкусное, но у нее есть и более толковые причины, почему она отказывается от него. Однако Фрида выжидает еще мгновение, когда он будет на грани, чтобы выйти из себя окончательно, и все же продолжает следом.
- Меня от него тошнит и клонит в сон.
- Я, конечно, понимаю, что Вам куда удобнее, когда я сплю большую часть суток, но сегодня мне хочется почитать.

Несмотря на ее поведение, обычно Фрида не отличается подобной мстительностью, которую проявляет сейчас, методично доводя его до белого каления. У нее нет привычки так долго злиться, потому что она в целом отходчивая и миролюбивая, но он своим поведением отчего-то задевает ее сильнее, чем кто-либо. Она полагает, что дело в унижении, причем публичном, причем, по ее мнению, не заслуженном. В конце концов, по ней было видно, насколько она раскаивается и как хочет все исправить.
Ее веселит, когда он выходит все же немного из себя, потому что до этого, несмотря на все ее выходки, он старается быть сдержаннее.
- Что именно Вам не нравится в моем объяснении, что меня тошнит от Вашего зелья? Это звучит недостаточно понятно?
Она старается говорить как можно вежливее с почти искренним интересом, не переходя в банальное хамство, за которое отчитывает его ранее. Ведьма знает, что ее вопросы даже отдаленно не похожи на вежливые, потому что вполне очевидно, о чем он ее просит - вести себя нормально, но считает, что ему нечего поставить ей в укор. Она жалуется только на то, что доставляет ей неудобства, а то, что она жалуется только ему - его личный выбор. В конце концов, она просила его дать ей другого лечащего врача, а он сам отказался.
- Я выспалась, спасибо, - ведьма следит с интересом каждый раз за тем, как он принимает правила игры, сопротивляясь и не желая сдаваться так просто. Она не имеет ничего против, потому что так куда веселее. Признаться, она бы разочаровалась, сдай у него нервы сразу.
Фрида разглядывает флакончик безразлично, несмотря на то, что прекрасно знает травы, входящие в состав зелья. И даже может предположить, что именно вызывает подобную реакцию, несмотря на то, что обычно отличается крепким здоровьем, а потому не слишком хорошо знает, какие ингредиенты подходят ее организму, а какие нет.
- Мистер Харт, колдомедицина - не мое, как Вы уже заметили, боюсь, я не слишком разбираюсь в этом.
Ведьма усмехается в ответ на его совет и в целом смотрит достаточно дружелюбно для человека, так старательно доводящего собственного врача. Она уверена, несмотря на его своеобразную завуалированную угрозу, что он все равно будет приходить к ней каждый раз, когда она его зовет, потому что это в его интересах - вылечить ее и избавиться как можно скорее. А еще потому что ее отец разберет это здание по кирпичику, если из-за их халатности с ней что-то произойдет.
- Замените полынь в составе и попросите, ради бога, больше не подсовывать мне эту отвратительную кашу на завтрак. Возможно, тогда меня перестанет тошнит.
Она не считает, что с него достаточно ее вредности, но решает все же немного помочь. В конце концов, ей тоже не доставляет так уж много удовольствия лежание сутками в больничной палате, когда ее единственное развлечение - выводить его из себя.
Фрида улыбается на его последний вопрос искренне, коротко фыркнув:
- Потому что это Ваша работа - поставить меня на ноги, несмотря ни на что. Так постарайтесь выполнить ее хорошо, мистер Харт.

Фрида осознает, что переходит границы в своей самоуверенности, но не собирается останавливаться. Как минимум, пока не увидит, что действительно довела его настолько, что дальнейший бой станет бессмысленным. У нее нет садистских замашек, чтобы портить ему жизнь все то время, которое она будет вынуждена провести здесь, и единственное, чего она по-настоящему хочет - отмщения. Чтобы он хотя бы на миг растерял весь свой снобизм и, наконец-то, прекратил корчить из себя невесть что.
Она не ожидает, что это произойдет сейчас, хотя и понимает, что последняя ее фраза могла довести кого угодно. Пожалуй, особенно его со всем его самолюбием и гордостью. Она вздрагивает от неожиданности, когда стеклянный флкон разбивается об пол, и смотрит на мужчину с неприкрытым интересом. И, пожалуй, легким восторгом. Признаться, подобного проявления эмоций от него она не ожидает.
Ведьма не может сдержаться от насмешливого взгляда, когда он, открыв окно, закуривает, и считает весело, что его двойные стандарты не знают никаких границ. Потому что ей он запрещает курить всеми силами, пусть и не всегда удачно. По ее мнению, он подает ей сейчас чертовски плохой пример.
Она не ломается, соглашаясь на его предложение присоединиться, и встает с кровати проворно, даже слишком, для человека с ее диагнозом. Девушка подхватывает с тумбочки пачку сигарет, подходя ближе, и облокачивается об подоконник, закуривая следом. Ее откровенно веселит его вопрос, хотя она и не ожидает, что после всего это он будет настроен дружелюбно.
- Я взяла от обоих лучшее.
Фрида усмехается, не уточняя, что все же всегда была больше в отца, полагая, что это не так важно. Она затягивается расслабленно, прежде чем бросить на него оценивающий взгляд и поинтересоваться следом:
- А Ваше высокомерие врожденное, или Вы старательно над ним работали?
Ведьма, вопреки своему поведению прежде, не ставит целью его обидеть, но молчать не может просто из принципа. Впрочем, стоит признать, что после разбитого зелья, он начинает ей даже немного нравиться.
- Никогда бы не подумала, что Вы способны на такую выходку, - она кивает коротко в сторону осколков, и интересуется совершенно искренне, - зачем тогда строите из себя равнодушное бревно?

Фрида не стесняется подбираемых эпитетов, надеясь, что ему хватит сообразительности, не воспринимать это как оскорбление. Если бы она ставила себе целью его оскорбить, она бы сделала это раньше, но несмотря на свое поведение ни разу за все это время, не считая момента, когда назвала его высокомерным снобом, так и не скатилась до этого. Да и "высокомерный сноб" было не оскорблением, а просто констатацией факта. Держался он особняком и так, будто дар колдомедицины был послан ему высшими силами прямо с рождения.
- А так сразу и не скажешь, - она отзывается шутливо, стоит ему "сознаться" в наличии у него чувств, и не может не отметить, что он покорно и пожалуй даже с каким-то удовольствием, нарекает себя тираном и деспотом. Сейчас она, впрочем, считает, что он не так уж и похож действительно на тирана, и не понимает еще больше, почему он не мог вести себя по-человечески сразу. В конце концов, уволить ее можно было и повежливее. - Честно говоря, я ожидала, что рано или поздно Вы меня попросту отравите под шумок и свалите все на прогрессирующую болезнь. Но у вас практически железные нервы.
- Вы были похожи на человека, который очень хочет казаться равнодушным, - она ведет легко плечом, полагая, что они оба были хороши и строили из себя невесть что. Она из себя, как он говорит, стерву.
Фрида не спорит, что вела себя не лучшим образом. Она считает это уже привычкой, выработанной годами в школе, когда ее пытались как-то задеть. Достаточно спокойная и дружелюбная, она превращалась в сущий кошмар.
- Вы меня обидели, - она отзывается без претензий, не имея ничего против того, чтобы разъяснить ему причины, если ему так хочется слышать ответ. Который, она уверена, он знает и без нее. - Я не привыкла, что со мной разговаривают в подобном тоне. И уж тем более, меня не отчитывают за что-то публично, в особенности так, как это сделали Вы.
Она замолкает на пару мгновений, затягиваясь, прежде чем продолжить:
- Я знала, что я виновата, и если Вы не заметили, раскаивалась в этом. Унижать меня еще больше, чем я это сделала сама, не было необходимости.
Ведьма говорит ровно со спокойной улыбкой, отчего-то больше не чувствуя в себе на него злости. Может только остатки шкодливой вредности, но в целом, она готова была выкинуть из головы эту ситуацию после того, как получила желаемое.
- Я курю не так много, не беспокойтесь. В основном, чтобы позлить Вас, - ирландка усмехается, признаваясь честно, потому что в целом вполне может пережить и без сигарет и не испытывает жизненной необходимости в том, чтобы курить здесь. Если не считать того, что это немного скрашивает ее пребывание в четырех стенах больничной палаты.
- Уже лучше, спасибо, - она не пренебрегает вежливостью и, несмотря на то, что капризничает эти две недели, не может не признать, что он выполняет свою работу безупречно. По крайней мере настолько, что у нее вообще есть силы на эти капризы. - Если бы мое самочувствие было, на мой взгляд, неудовлетворительным, Вы были бы первый, кто об этом узнал.
Потому что за время, проведенное в больнице, она не забывает жаловаться ему на все, вплоть до того, что ей скучно, жарко и немножечко дует.

Фрида фырчит с шутливым возмущением, когда он заявляет, что она плохо себя вела. По ее мнению, ничуть не хуже, чем он, если уж на то пошло. Ее забавляет, на самом деле, то, как он говорит об этом, и она ловит себя на дурацкой мысли, что, вопреки первому впечатлению, он достаточно приятный. Отчасти она не понимает сейчас почти священный опасливый трепет, который испытывают перед ним колдомедики этажа. Хотя, стоило признать, страх внушает он все же умело, когда того хочет.
- Ваше отделение и так не рай на земле, мистер Харт. Возможно, капелька сострадания все же не помешала бы пациентам, - она не собирается его учить и отзывается мягко, понимая, в общем-то, что у него на сострадание нет времени, и что главное, чтобы его лечение приносило результат. Но вместе с тем считает, что оно имело бы куда больший эффект, будь он несколько человечнее. - Вы что не знаете, что положительные эмоции ускоряют процесс лечения?
Ведьма смотрит на него с любопытством, когда он признает, что несколько перегнул палку. По ее мнению, достаточно ощутимо, но она не ждет от него признания даже в этом, поэтому решает не придираться к словам. Впрочем, она считает, что если он беспокоился за ее здоровье, то все же действительно начал не с главного. В первую очередь душ, а потом мог бы и орать сколько влезет.
- О, конечно, перепугавшись за мое здоровье, первым делом необходимо было наорать. Ваши же крики обладают целебными свойствами, - она усмехается и смотрит не скрывая насмешливо, но не провоцирует очередную ссору. Ее скорее забавляет его логика, и она просто не может удержаться. - Простите, промолчать было выше моих сил.
Фрида все же извиняется, потому что им возможно действительно стоит сменить тему, иначе они будут обсуждать, кто в данной ситуации был виноват больше, до бесконечности.
- Меня не отчитывали, со мной предпочитали разговаривать. Это эффективнее.
Она не лукавит, потому что не может вспомнить ни одного раза, когда отец бы на нее кричал, а не пытался разрешить все мирно. Возможно, в этом была одна из причин, почему она всегда настолько уважала и признавала его авторитет, чувствуя, что с ней обращаются на равных.
Ведьма выбрасывает сигарету вслед за ним, прежде чем закатить глаза на его вопрос о Мунго. Она считает, что он начал за здравие и сейчас активно заканчивает за упокой.
- О, нет, молчите! Вы мне только начали нравиться, а теперь скатились в эти банальные стереотипы, и меня, кажется, снова начинает подташнивать.
Она говорит в шутку, но с искренней надеждой, что он не считает всерьез, что представительница чистокровного рода непременно обязана сидеть дома в ожидании мужа и не быть занятой ничем.
- Это было спонтанное решение, желание заняться чем-то действительно полезным, - она все же решает пояснить, - я услышала случайно, когда была здесь с другом, что Вам не хватает стажеров.
- Я не настолько бесполезна, как Вы считаете. В зельях уж точно.

Фрида шутливо закатывает глаза, стоит ему разъяснить, что и в чьи функции входит. Она не верит, что он действительно настолько сухарь, каким хочет казаться, и считает, что он просто пытается держать лицо. Строгого и сурового заведующего отделением. Она не знает, как ему это удается перед остальными, видимо им никогда не приходило в голову взять его измором, но в ее глазах его репутация стала немножечко лучше.
- Бросьте, неужели Вам не жаль Ваших пациентов, когда Вы видите, как они мучаются? Вы попробуйте как-нибудь улыбнуться, когда заходите в палату. Это и Вам пойдет на пользу, кстати.
Ведьма отзывается с улыбкой, искренне считая, что это сможет немножко разрядить обстановку. По крайней мере, ей самой куда проще и приятнее, когда с ней обращаются дружелюбно, чем все эти формальности и непробиваемая стена в общении.
Ей нравится, что он признает, что она вовсе не обязана из-за своего происхождения рваться под венец. Она знает многих, кто считает именно так, потому что так принято. Фрида старается относиться к традициям уважительно, но не скрывает, что некоторые из них устарели на пару веков, и что пора двигаться дальше. Консерватизм английской аристократии был ей всегда не понятен. По ее мнению, так можно было застрять в средневековье и никогда из него не выбраться.
Фрида распахивает широко глаза, когда он наконец заканчивает говорить, и молчит с пару мгновений, прежде чем все же заговаривает:
- Если это шутка, то она дурацкая.
Она считает, что на шутку, в общем-то, это не очень похоже, но все же хмурится недоверчиво:
- Вы же от меня сбежите. Вам-то это зачем?
Ведьма не имеет ничего против того, чтобы работать с ним, если только он не будет на нее больше орать, но считает, что его предложение крайне опрометчиво, в первую очередь для него самого. Потому что вряд ли она за время пребывания в палате стала аккуратнее.
- По руководством других колдомедиков я продержалась здесь месяц. А с Вами я сколько продержусь? Неделю?