Бальтазару не нравится то, что она говорит. Его не убеждает её заявление о том, что она справится сама, особенно когда следом за ним идет упоминание об аборте. Признаться, он слышал о том, как это делают в Лютном, и не желает, чтобы ведьма испробовала подобное на своей шкуре. Тем более, что ей всего лишь восемнадцать, и аборт явно не пойдет на пользу её женскому здоровью. Он не хочет оставлять её без возможности завести семью, но признает, что заводить её сейчас также вариант сомнительный.

Он слушает её внимательно, не перебивая, но не принимает то, о чем она говорит. Бальтазар не понимает, почему она строит подобные предположения, и думает, что всегда ценил семью больше, чем она думает. Он также недоумевает, почему его общение с ребенком должно быть ограничено визитами.

– Я не хочу навещать моего ребенка, – он отзывается пораженно, не без доли возмущения от того, что ей пришло это в голову вовсе, – я хочу быть рядом, воспитывать его. Не приходить время от времени.

Он вздыхает глубже, прежде чем возразить о своем отношении к семье. Бальтазар, впрочем, не спешит с этим, потому что не забывает о некоторых аспектах своей работы. Он считает, что она не видит всей картины чтобы в чем-то его обвинять.

– Мы не пытались строить семью прежде, – он делится тем, как видел их прежние отношения, – я не предполагал, что мы можем ею стать. Но это не значит, что я отрицаю подобный расклад.

– У ребенка должны быть и мать, и отец, – подытоживает Бальтазар, не зацикливаясь на мысли о том, что она действительно может сделать аборт и что никакого ребенка не будет, – вряд ли Торфинн подойдет на роль того, с кем можно построить семью, – он вспоминает её ухажера не без доли раздражения, потому что он ему не нравится. Он вспоминает про него исходя из логики, что с ней должен быть кто-то рядом, когда его самого она собирается держать на расстоянии.

Он смотрит на неё требовательно, когда переспрашивает:

– Что это означает, Фрида – "оставить всё, как есть"? Я не понимаю.

Бальтазар испытывает раздражение, которое сдержать не может, когда она продолжает говорить, отстаивая свою точку зрения.  Ему всегда это нравилось в ней - то, что несмотря на свой возраст Фрида умела держать удар. Вопреки прежним симпатиям, Бальтазар считает, что ей стоит перестать говорить и начать, наконец, слушать. Он распаляется сильнее, когда Блетчли продолжает выворачивать его намерения наизнанку. Бальтазар не привык недооценивать свои способности, но в этот раз считает, что она многого от него требует.

– Я сам проявляю инициативу жить с тобой под одной крышей, Блетчли. Не похоже, чтобы ты меня принуждала к этому.

Он действительно не понимает того, что она от него хочет.

– Чего тебе не хватает? – он спрашивает резче, потому что, на самом деле, по-прежнему не готов говорить об этом – о ребенке, об их будущем, взявшемся из ниоткуда. Бальтазар не разрешает себе капризничать, но не может держаться больше спокойнее. Он считает, что не железный и что у его терпения тоже есть предел.

– Когда для тебя будет достаточно, чтобы мужчина мог жить рядом с тобой без обвинений в том, что он делает это "вынужденно"? – он не уверен, что формулирует мысли в полной мере корректно, но не может остановиться.

– Я уже сказал, – он повышает голос на тон, – я не собираюсь навещать своего ребенка.

– Ты не имеешь права уведомлять меня о нём, как о посылке. Словно немного разницы в том, "дойдет" она или нет. По-моему, Фрида, тебе пора определиться, – Бальтазар хочет, чтобы она избавилась от "если", вызывающего у него отвращение.

– Если ты не хочешь этого ребенка, сделай с ним что-нибудь, – зло бросает швед, не до конца осознавая – и в то же время осознавая слишком хорошо – то, о чём говорит.

– Не надо превращать это в цирк.

Он смотрит на неё внимательно несколько мгновений, когда отчего-то решает для себя, что ему стоит действительно уехать в Стокгольм; оправдать, наконец, её ожидания. Подсознательно Бальтазар ни на грамм не верит, что она взаправду избавится от малыша. Более того, это отнюдь не то, чего он добивается. Единственное, чего он хочет - это чтобы она образумилась.

Он делает шаг обратно к двери, чтобы уйти.

Бальтазар держится от неё подальше. Он испытывает то, чего, пожалуй, не испытывает раньше - чувствует, что запутывается, что не может разобраться в себе. Швед воздерживается от алкоголя, несмотря на желание, потому что хочет сохранить голову трезвой, пытаясь судить о происходящем здраво. Чародей признается себе с неохотой, что ему это дается тяжело, если дается вовсе.

Он никогда не испытывает особого трепета к детям, но начинает навещать крестника чаще. Он и без того считает его очаровательным малышом, когда проводит с ним едва ли не целый вечер, пока мальчик не засыпает от усталости, наигравшись. Бальтазар не помнит о том, что говорит Фриде в пылу ссоры, когда советует ей сделать что-нибудь с ребенком. Он осознает, пока передает крестника лучшему другу, что действительно хотел бы своего ребенка. Бальтазар не задумывается о том, насколько это хлопотно, когда - как редко себе это позволяет - идет на поводу у своего желания.

Он приходит к Крису вновь, слишком часто за последние пару дней. Он ловит себя на мысли, когда друг открывает дверь, что с ним что-то не так. Бальтазар проводит время в недолгих размышлениях, пока проходит в дом, пытаясь найти причину поведения Кристофа. Та, впрочем, находит его сама.

Бальтазар не понимает, о чем он говорит, в первые мгновения. Вероятно, понимать не желает, потому что всё это время живет с мыслью, что у него будет сын или дочь. Швед коротко мотает головой, выражая свое отрицательное отношение к происходящему, когда не находит поначалу что сказать.

– Что она сделала? – он переспрашивает, осознавая, что вопрос на редкость глупый. Бальтазар также не хочет слышать это вновь, но не может сдержаться. Всё это – его стадия отрицания.

– Она не должна была... Она не собиралась! – чародей повышает голос, но быстро замолкает, вспоминая, что у Кристофа семья и что он не знает, спит ли крестник или, вероятно, отдыхает Беатрис.

Он заставляет себя вздохнуть глубже, пытаясь взять в руки, стараясь сдержать невольную дрожь:

– Где твои? – он спрашивает между делом, прежде чем формулирует вопрос так, как важно ему:

– Где она, Крис? Как давно она приходила?

Бальтазар присаживается в кресло послушно, когда ощущает, что контролирует себя всё хуже. В его голове бьется всего одно слово – "аборт". Чародей не верит всё ещё, что оно может быть применимо к Фриде и к их ребенку, который был жив всего несколько дней назад.

Он слушает друга внимательно и не знает, как реагировать. Потому что то, о чём говорит Кристоф - это дикость. Бальтазар считает Блетчли малолеткой, но не верит, что у неё настолько отсутствует инстинкт самосохранения, раз она пошла в Лютный, чтобы избавиться от их ребенка.

– Насколько всё было плохо? – в нём просыпается врач, которым он был редко за последние года. Признаться, Бальтазару страшно думать о том, что с ней могли сделать, попади она в неправильные руки, – когда она пришла к тебе.

Бальтазар испытывает запоздалое облегчение от того, что родные друга покинули жилище, и конвульсивно запускает пальцы в волосы, крепко сжимая, пытаясь едва ли не в буквальном смысле сдержать себя в руках. Чародей хочет сказать другу спасибо, но пока не оказывается способен на это. Он считает, что успеет это сделать позже.

Он выпрямляется спустя некоторое время, всё ещё испытывая нечеловеческое внутреннее напряжение. Бальтазар не знает, как относиться к тому, что Фрида ещё здесь. Но в большей степени, пожалуй, испытывает облегчение, ра она находилась под присмотром друга всё это время.

– Я хотел бы её увидеть, – честно сознается Баль, но не пытается двигаться с места, следуя совету Кристофа.

– Я не знаю, почему она сделала аборт. Я ничего не знал об этом, – негромко признает Бальтазар после некоторого времени молчания. Он ловит себя на мысли, что, вероятно, она сделала аборт сразу после их ссоры – и от этого ему становится дурно.

– Я плохо помню то, что мог наговорить ей во время ссоры, – Бальтазар вздыхает судорожно, – но я не мог её подтолкнуть к этому. Я был готов воспитывать этого ребенка, Крис.

Он поднимает на него взгляд, ловя чужой:

– Я знаю, что не осознаю всю ответственность. Но я хотел этого ребенка.

Он поводит невесело уголком губ, констатируя:

– Поверь, для меня самого это стало сюрпризом.

Бальтазар не сомневается, что всё так и было: что Фрида пыталась проявить самостоятельность тогда, когда оно того меньше всего требовало. Чародей испытывает раздражение, потому что, помимо их ребенка, она поставила под угрозу своё здоровье и дай Мерлин, если не свою жизнь. Бальтазара всё ещё передергивает от мысли, что она сделала аборт. Он ловит себя на мысли, что вряд ли задумается о ребенке снова. По крайней мере, Бальтазар не представляет обстоятельства, которые заставят его на это пойти. Он никогда не мог подумать прежде, что будет разочарован, если вопреки его желанию залетевшая от него девушка сделает аборт.

Он коротко кивает, когда Кристоф делится её состоянием, и воздерживается от последующих комментариев. Признаться, он не знает, стоит ли ему подниматься к ней. Не знает пока что, о чём с ней говорить, но испытывает несколько нездоровое желание убедиться, что она в порядке. Настолько, насколько это возможно.

– Я не решался, – Бальтазар подытоживает самокритично, – она залетела.

Он не хочет говорить грубо с другом, когда вздыхает глубже, не обрывая тему, которую выбирает для разговора:

– Кому, как не тебе, знать, что с моей работой я не могу позволить себе семью. По крайней мере, не сейчас.

Бальтазар заставляет себя думать о последствиях его желания иметь ребенка, когда подытоживает:

– Возможно, оно и к лучшему – что Фрида сделала аборт. Жаль, что всё обошлось не так гладко, как могло быть.

Он действительно не прочь выпить, когда всё же задумывается на мгновение. Он предполагает, впрочем, что предложение друга движимо не только альтруистическими побуждениями:

– Я буду то же самое, что и ты. Не наливай много, – всё же замечает Бальтазар, – я поднимусь к ней. Хочу бы трезв, – он бормочет напоследок так, что Кристоф его слышит наверняка, о том, что напьется позже.

– Хорошо, что она пришла к тебе, – швед ловит его взгляд, – спасибо тебе, Крис.

Бальтазару кажется, что лестница, по которой он поднимается на второй этаж, никогда не закончится. Слышит, как тихо, едва слышно скрипят ступеньки, и позволяет себе сосредоточиться лишь на это звуке. Сейчас он больше не хочет ни о чем думать, не желает анализировать происходящее, считая пустой тратой времени. Обстоятельства оказываются ему неподвластны.

Он открывает дверь в гостевую спальню аккуратно, сразу подмечая на постели ирландку. Он отмечает невольно, насколько точен оказывается друг, когда некоторое время молча наблюдает за ведьмой. От него не скрывается её удивление, и Бальтазар может понять её реакцию.

– Нет, – он отвечает на её вопрос об инициативе Кристофа негромко и спокойно, – я пришёл сам. Крайне вовремя, – даёт оценку происходящему швед, когда всё же проходит вглубь комнаты. Он разглядывает её румяные щеки, видит, как сбивается её дыхание – и не уверен, что что-либо чувствует. Разве что плещущееся где-то в глубине беспокойство за неё, но он не дает себе права быть откровеннее.

– Как ты себя чувствуешь? – швед подходит ближе, прижимая прохладную ладонь к чужому лбу на мгновение, проверяя не лихорадит ли её, – Твоя температура – это, должно быть, последствие операции. Она скоро спадет.

Он хочет поговорить с ней о том, что случилось, но это оказывается непросто – заставить себя произнести это вслух. Бальтазар некоторое время молчит, когда задает далекий от конструктивного вопрос:

– Это было больно? – он говорит немного тише, но не сбивается на шепот. Бальтазар спрашивает и утверждает одновременно, избавляя интонации от ноток любопытства.

– Не думал, что ты пойдешь на это, – честно делится мыслями швед и, вопреки тому, что чувствует на самом деле, мягко улыбается, но без какого-либо энтузиазма, тускло и невесело:

– Мне почти удалось привыкнуть к мысли, что я буду отцом. Хорошо, что не до конца.

Он повторяет про себя, что не винит её ни в чем, потому что не хочет совершать очередную ошибку, допускать неверный вывод.

Бальтазар слушает её внимательно и от мантры о том, что не винит Блетчли, всё больше склоняется к тому, что происходящее - это вина его.

- Ты не должна была принимать в своём возрасте таких решений вовсе, - делает вывод Харт, когда подытоживает всё также ровно, внешне спокойно, как и прежде:

- Я слишком многое взвалил на тебя. Я должен был понимать, что ты к этому не готова, - он снова повторяет твёрдо следом:

- Ты и не должна быть к подобному готова.

Бальтазар тянется к её одеялу, заворачивая в него Блетчли крепче, скорее из желания занять руки, чем от переживаний о том, что ей холодно.

- Всё закончилось, - он подтверждает очевидное в странной манере выказывая желание её успокоить, - ты это прекратила.

Он мягко ловит её подбородок на короткое мгновение, прежде чем отпустить, но успевает заглянуть ей в глаза:

- Всё происходит так, как нужно нам обоим.

Он коротко проводит ладонью по её волосам, по макушке, прежде чем убрать руки от ведьмы вовсе.

- Кристоф говорит, что тебе необходимо отлежаться. Пожалуйста, слушайся его, - он скрывает ща наставлениями своё беспокойство о ней, не желая говорить об этом вслух. Не видя в этом надобности.

- Сейчас ты должна особенно себя беречь, чтобы аборт имел как можно меньше последствий на твой организм. У тебя впереди вся жизнь, - Бальтазар смотрит на неё мягче, чем прежде, но не выглядит растроганным.

- Я уйду, чтобы ты не нервничала, - убеждает её швед, чувствуя, что заставляет её присутствием волноваться больше. Он чувствует обязанность сказать об этом даже если ошибается - и, пожалуй, действительно хочет уйти. Через минутку-другую.

Бальтазар остаётся с ней в тот вечер, потому что уйти попросту не может. Не может оставить её на Криса, как на лучшего друга, потому что в оставшееся время они хоть и молча, но делят горечь их общей трагедии на двоих. Бальтазар старается казаться уверенным, что её решение было правильным. Потому что она имела на него право - и потому что он не хочет надрывать и без того рваную рану.

Он уходит, когда от усталости ведьма засыпает, прижавшись щекой к его плечу. Бальтазар выходит из спальни проворно, не слушая то, что творится в его голове.

Он напивается в тот вечер в ближайшем, совсем рядом с домом, баре, избегая чьей-либо компании. К глубокой ночи Бальтазар, кажется, успевает перецеловать нескольких. Он не помнит точно и, признаться, не желает уделять этому внимания, когда на своё счастье просыпается на утро в своей постели один.

Следующие недели он не перестаёт приходить к крестнику часто, пользуясь тем, что ни Беатрис, ни Кристоф не оказываются против - и не комментируют его новую привычку также.

За то время, пока Блетчли снова не возвращается в его жизнь, Бальтазар даже успевает взять отпуск.

Он как раз распаковывает сумку по возвращению, не успевая зайти домой, когда на пороге кабинета появляется Кристоф. Бальтазар чувствует, как где-то внутри всё опускается, потому что предчувствует неладное, замечая выражение лица друга.

Он заставляет себя дышать глубоко, когда они идут по коридору лечебницы к её палате. Бальтазар считает, что нынешняя обстановка сюрреалистичнее, чем аборт ведьмы. Отчего-то в его понимании это добавляет ситуации очков реальности.

Он оставляет друга беседовать с врачом, не желая пока знакомиться с персоналом, и толкает дверь, за которой, как ему сказали, находится ирландка.

Она кажется такой маленькой на кровати, стоящей у дальней стены, что швед признает её не сразу.

Чародей не знает всей картины. Кристоф говорил, что её избили судя по синякам на теле. Ему кажется, что друг о чем-то недоговаривает, когда Бальтазара в свою очередь передёргивает, когда он допускает мысль о том, что она все ещё встречается с Роули.

Он подходит ближе к кровати, чувствуя лёгкое дежа вю.

Ему сказали, что она не произнесла ни слова с момента, как оказалась здесь.

- Привет, - он отзывается просто, следя за ней внимательно.

Бальтазар на мгновение теряет лицо, когда все же выдыхает с надрывом:

- Что, черт побери, случилось, Блетчли?

Бальтазар не может взять в толк, что она действительно не может говорить. Он смотрит на неё внимательно, когда она остаётся безмолвна, и глубоко, отчасти шумно вздыхает, когда она демонстрирует ему запястья. Бальтазар перестаёт понимать, что происходит, и ему не нравится то, что он видит.

Он молчит сам, пока она не тянется за листком и карандашом, начиная писать. Чародей несколько секунд смотрит на написанное, и отчего-то больше всего его беспокоит улыбающаяся мордашка.

Бальтазар тянется к её запястьям, забывая о надписи, и снова разворачивает так, чтобы были видны синяки. Он ведёт по ним мягко подушечками пальцев, не желая причинять боль, когда, наконец, отпускает ведьму.

- Что произошло? - он спрашивает прямо и надеется, что она не решит ответить ему молчанием - или бездействием.

- Я подожду, пока ты напишешь.

Он прикладывает указательный палец к месту, где она рисует улыбку:

- Ты ведь хочешь говорить? Почему ты этого не делаешь?

Он не предъявляет претензии, придерживаясь тона, который не должен будет её обидеть.

- Я пришёл с Кристофом, - поясняет Бальтазар, не дожидаясь её возможного вопроса, - он сказал, что нашёл тебя в квартире в таком состоянии.

- Пожалуйста, Фрида, напиши мне, чем я могу тебе помочь?

Он думает, что её родители, возможно, не знают, что она здесь.

- Стоит сказать твоим отцу и матери о том, где ты, если они не знают.

Бальтазар остаётся с ней в этот раз ненадолго, но возвращается быстро - на следующий день. Он не забывает об её желании и в итоге приходит чаще, чем "иногда".

Им легко друг с другом, несмотря на то, что она не может говорить. Бальтазар чувствует, что она не пытается закрыться от их общения, и ему оказывается этого достаточно. Он не стесняется приходить к ней со своей работой, когда досматривает бумаги, пока она просто сидит у него под боком. Чародей не может пересилить себя, чтобы перестать заботиться о ней, как о маленькой, да и не видит в этом смысла.

Когда он приходит в следующий раз, ведьма обнаруживается на кровати спящей. Бальтазар оказывается вынужден прежде сделать перерыв в свои визитах, когда не появляется в больнице с половину недели. Он испытывает облегчение от того, что у неё все в порядке. Бальтазар не понимает своего беспокойства, когда Фрида находится в заботливых руках врачей. Он верит в итоге, как медик, в медицину, но как медик бывший -  со здоровой долей скептицизма в случае с Блетчли.

Он раздумывает недолго, когда остаётся, но не решается ведьму будить. Бальтазар предполагает, что может пожалеть о своём следующем поступке.

Чародей принимает кошачий облик, когда забирается на постель к ведьме и комфортно располагается у той под боком, прикрывая глаза, прежде лизнув чужое, располагающееся у его носа запястье.

Бальтазар успевает задремать вместе с ней - тем более, что у него не оказывается иного выхода. Он помнит, как терпеть не мог свой животный облик, но сейчас находит его своего рода отдушиной. Бальтазар считает, что отчасти это звучит забавно, но находит свои раскрывшиеся способности к анимагии полезным деловым навыком, если ему выдастся шанс поразить своих конкурентов неожиданным поворотом сюжета и унести ноги, пока они будут приходить в себя.

Чародею требуется время, чтобы инстинктивно потянуться на кровати, прежде чем взглянуть на ирландку. Он замирает удивлённо, потому что не ожидает подобной реакции с ее стороны. Он задумывается лишь сейчас о том, о чем его превращение могло напомнить ей.

Мужчина встаёт с кровати проворно, на ходу принимая человеческий вид.

- Блетчли, перестань, - он старается перевести это в шутку, потому что считает, что она и без того на взводе, - всё хорошо, слышишь?

Он обнимает её, успокаивающе прижимая к себе и не отпуская некоторое время.

- Я не хотел тебя напугать.

Он решается взглянуть на неё снова, когда ему кажется, что она перестаёт всхлипывать. 

- Ты спала, когда я пришёл. Я подумал, что в одной постели с тобой человеком я буду выглядеть неуместно, - он поводит уголком губ, разглядывая её отчасти весело и подытоживает мягко и заботливо:

- Глупая.