На самом деле, Фрида не чувствует, что поступает верно, но испытывает облегчение, когда он целует ее, все же соглашаясь с ней. Она знает, что это правильно, и что он сам будет благодарен ей за возможность вернуться к сыну. Она не хочет перетягивать одеяло на себя, потому что ей претит отбирать его внимание у Ларса, который заслуживает его в той же мере, если не в большей.

Ведьма закатывает глаза и тихонько фырчит на заявление о возрасте. Ей приходит это в голову внезапно – если он уедет, ей придется вести себя так, чтобы у него не было поводов вернуться. Она не тешит себя иллюзиями, что он, пусть даже соглашаясь сейчас с ней, испытывает особый восторг от ее инициативности.

Она улыбается в ответ на его благодарность и только сейчас чувствует, насколько сильно устала за день.

- С Рождеством, Харт.

Блетчли не считает это подарком, но думает о том, что ничего ценнее дать ему все равно не смогла бы. И что он чертов упрямец, раз они потратили на спор столько времени, когда очевидно было, что это – лучшее решение.

- Пойдем спать. Спорить с тобой – очень утомительное занятие.

***

Фрида безрезультатно пытается бросить курить уже пятый день. С тех пор как убедилась, что слова Фенрира могут быть правдой, и вероятность того, что она действительно беременна, слишком высока, она пытается припомнить все, что знала о том, что это вообще такое и что можно, а что нельзя. Впрочем, что это такое, она узнала особенно явственно, когда связала плохое самочувствие, в том числе по утрам и непереносимость некоторых запахов, сонливость и перепады настроения в одно целое. Она бы, наверное, заметила бы это и сама, если бы хотя бы на миг допускала мысль о том, что такое возможно, и не списывала бы все на стресс.

Забавным было то, что добрым вестником стал Долохов, донесший информацию из стройных Пожирательских рядов, с которыми она предпочитала не контактировать больше, чем того требовала ситуация. Он же любезно оповестил, что из нее на редкость странная будущая мать, когда она потянулась за очередной сигаретой – пятой за прошедшие тридцать-сорок минут. Признаться, на первых порах, растерявшись, она как-то не сообразила насколько вредны могут быть сигареты и алкоголь, запасы которого пополнялись в ее квартире последний год регулярно, для ребенка.

На самом деле, она не верит до конца, что это действительно так. Точнее верит, но не осознает, что в разгар всего этого хаоса они оба – она и Харт – могли быть настолько беспечны.

Фрида не говорит ему ни о чем, несмотря на то, что они общаются каждый день. После того, как Бальтазар достал сквозные зеркала, им обоим стало несколько легче переносить отсутствие друг друга рядом. Она чувствует себя чертовски паршиво, когда уже который день подряд улыбается ему, заверяя, что все в порядке, и не говорит ни слова о его будущем втором отцовстве.

Ведьма знает, что это усложнит им жизнь, если она расскажет ему. Потому что он, непременно, захочет вернуться. Она малодушно не хочет видеть насколько ему будет больно осознавать, что она, теперь –они, в опасности, и он ничего не может с этим поделать. Она знает, что поступает неправильно.

Блетчли устраивается в широком министерском кресле, устроив голову на подлокотнике и свесив ноги через второй, и закрывает глаза. Ей не хватает только пледа, которым, к слову, она обзавелась в кабинете уже давно, но ей лень за ним вставать. Время близится к обеду и, выбирая между едой и сном, она останавливается на втором. Откровенно говоря, она не уверена в своем выборе с точки зрения полезности для ребенка, но все чаще не может отделаться от мысли, что у этого мальчика или девочки и так не много шансов появиться на свет.

Она успевает провалиться в полудрему, когда на пороге, пренебрегая замком и запирающим заклинанием, появляется отец. Фриде требуется пара секунд, чтоб сонно приоткрыть глаз, недовольно щурясь, а после проснуться окончательно.

- Ты же знаешь, что в это время я обычно сплю, - она тянет обиженно и отчасти капризно, потому что правда все время чертовски хочет спать. – Если ты решил составить мне компанию, второе кресло в твоем распоряжении. 
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

За это время, с тех пор, как знает о беременности, Фрида успевает множество раз пожалеть о собственной вопиющей безграмотности в этом вопросе. По сути, ее знания ничем не отличаются от знаний маленьких девочек, с единственным отличием – ответ на вопрос откуда берутся дети, она знает сама. Она считает, всю свою жизнь до этого момента, что подобная информация – последняя, которая может ей пригодиться. Любит детей, но исключительно чужих, никогда не помышляя о том, что у них с Бальтазаром может быть общий ребенок.

Ведьма не позволяет себе думать об этом по многим причинам, и одна из них – то, что происходит с их жизнями сейчас. То, чему нет конца и края, тогда как все становится только хуже и хуже. Она до сих пор не может прийти в себя после того, как Долохов заставил ее убить ребенка, и не может окончательно уложить в голове то, что беременна сама.

Ей доставляет удовольствие эта мысль, в те редкие моменты, когда она забывает о метке и о том как малы у этой девочки или же мальчика шансы появиться на свет.

Фрида замечает за собой привычки, которые считает дурными и первым признаком того, что у нее начинает ехать крыша, когда все чаще кладет руку на живот в поисках доказательств, что внутри нее действительно растет жизнь. Она не знает, сколько времени должно пройти, чтобы она начала это чувствовать, но все равно не оставляет попыток, как и не перестает удивляться привычно плоскому животу. Единственное, что пока намекает на то, что Сивый оказался прав – тошнота по утрам и круглосуточная сонливость.

Впрочем, несмотря на это, она отдает себе отчет в том, что мать из нее выходит скверная. Она не знает, что вредит ребенку сильнее – сигареты, алкоголь или постоянный стресс, но не имеет ни малейшего понятия, как оградить его хоть от чего-то из этого списка. Ирландка утешает себя тем, что зато в шоколаде есть гормон счастья. Следуя этой логике, судя по тому, сколько сладкого она ест, счастья у их ребенка должно быть хоть отбавляй.

Фрида, говоря откровенно, не связывает появление отца на пороге кабинета с ее беременностью, хотя знает, что слухи в Пожирательских кругах униматься не собираются. В основном, из-за того, кто отец ребенка. Она полагает, что отношение к ней было бы, пожалуй, совершенно иным, будь она женой кого-нибудь из них – уважаемого в их «элитном обществе»представителя древнего рода, но ни о чем не жалеет.

На самом деле, ей не хватает отца, пока он находится в командировке, потому что пусть ей и все равно на нападки остальных, но она знает, что при нем они будут вести себя тише. Хотя бы когда он рядом. Не имея привычки прятаться за чьей-либо спиной, она малодушно хочет этого сейчас – держаться к нему поближе. Потому что ей пять, и он, как и всегда, чтобы ни случилось, на ее стороне. Она уверена в этом, несмотря на то, что он еще ничего не знает.

А она не знает, как ему сказать. Объективно понимает, что сказать надо, как и Бальтазару, но не может подобрать слов. У нее слишком много причин для того, чтобы молчать об этом до последнего, хотя, говоря откровенно, она не отказалась бы, чтобы кто-то был в курсе. Кто-то знающий больше, чем она, потому что для нее даже до Мунго дойти пытка. Впрочем, и сказать врачам нечего – с ее образом жизни они лишь покрутят пальцам у виска.

Фрида не спешит принимать вертикальное положение, когда он избавляет ее от необходимости рассказывать самой, и прикрывает устало глаза. Она не удивляется, потому что, несмотря на надежду, знала, что это случится. Что он узнает, непременно, потому что скрыть то, что знают уже все, совершенно невозможно.

Она выдыхает немного обреченно:

- Так себе утешение, но я тоже узнала об этом от Долохова. Он, в свою очередь, он Фенрира, - ирландка слегка кривится, вспоминая животные повадки Пожирателя, - не хочу знать, как он это учуял, но всерьез думаю поинтересоваться полом ребенка.

Блетчли говорит серьезно, потому что это – один из вопросов, который ее занимает, когда она позволяет себе расслабиться. Не может решить, кого хочет больше, мальчика или девочку, но чаще всего считает, что никого не будет вовсе. Иногда она представляет, как скажет о беременности Балю, и не может даже предположить его реакцию.

- Не самое подходящее время для ребенка, да? – она открывает наконец глаза и садится в кресле, скидывая ноги с подлокотника. – Ты был в командировке, я сама узнала несколько дней назад.

Она не уверена, что это в полной мере ответ на его вопрос, потому что не уверена, что сказала бы ему сразу, будь он в Англии. Фрида добавляет честно, не желая ничего утаивать:

- Но я не думаю, что рассказать об этом тебе или Бальтазару, было бы хорошей идеей.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида считает, что Фенриру уже давно кто-то должен укоротить его не в меру длинный нос, который он сует куда ни попадя, но сдерживается и молчит. Потому что его любопытство действительно сыграло ей на руку. Зная себя, она полагает, что не подозревала бы о беременности еще долго, потому что, говоря откровенно симптомы были чертовски похожи на то, что с ней происходило весь год из-за стресса. Откровенно говоря, она никогда не подозревала свой организм в подобной слабости, но ее и без беременности выворачивало практически после каждого убийства.

Ведьма знает, что это – одна из причин, почему за все это время ни она, ни Бальтазар ничего не заметили. Она позволяет себе невесело усмехнуться, когда думает о том, насколько все плохо, если подобное самочувствие уже давно норма.

Она кивает, соглашаясь с тем, что долго скрывать не получится, и задумывается всерьез над его вопросом, прежде чем неуверенно повести плечом:

- Эмм… На небольшом? Судя по тому, что я все еще влезаю в свои платья, - ирландка улыбается с явным сомнением в собственных словах, но совершенно точно не предполагает на каком сроке находится. – Точнее, видимо, могут сказать в Мунго, но я туда не пойду.

На самом деле, она считает эту информацию бесполезной. Начиная с того, что ей все равно – не разбираясь в этом, ведьма придает мало значения необходимости следить за количеством недель, а заканчивая тем, что у нее нет никакой уверенности, что малыш переживет эти девять месяцев.

Фрида заставляет себя собраться, отогнав последние намеки на сонливость, и взглянуть на отца серьезнее. Он задает вопросы, вполне невинные на первый взгляд, но заставляющие ее говорить то, о чем она бы предпочла молчать. Она не может ему врать и не хочет увиливать от ответа, но считает, что не все вопросы действительно стоят того, чтобы быть заданными.

- Вероятность того, что этот ребенок родится, с каждым днем стремится к нулю. Ты же знаешь, как я живу – я даже курить бросить не способна, не то что как-то обеспечить ему безопасное и спокойное существование.

- Я не хотела, чтобы ты слишком сильно привыкал к мысли о втором внуке.

Блетчли не лукавит и говорит как есть, зная, что ее ответ может не понравиться отцу. Если он кому-то вообще может понравиться.

Она морщится на его вопрос, заданный следом. Не потому, что не хочет говорить, а потому что ей говорить сложно. Потому что то, что происходит между ними, в действительности не поддается описанию, и она знает, что не сможет объяснить это хоть более-менее понятно. На ней уже привычно водолазка, скрывающая последствия их с Бальтазаром отношений, и меньше всего она хочет, чтобы отец знал о них.

- Я настояла, чтобы он уехал.

Ведьма считает, что если не вдаваться в подробности, все можно представить в более приличном свете, чем есть на самом деле, и продолжает, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Она считает, что ее выдает напряжение в голосе и слишком собранный вид.

- У него сын в Стокгольме, а он здесь носится со мной. Это неправильно, я так не хочу.

Она мотает головой и знает, что отец ее поймет. Поймет, почему она так настаивала на его отъезде, лучше, чем сначала понял Бальтазар. Потому что именно отец был повинен в ее подобном мировоззрении, когда дети, вне зависимости от ситуации, должны были быть на первом плане.

- Он приезжает по вторникам, четвергам и воскресеньям. Поэтому я иногда опаздываю на работу по понедельникам, средам и пятницам.

Фрида улыбается отчасти вымученно, потому что их встречи, вопреки здравому смыслу, приносят больше боли, чем удовольствия. И наличие у нее синяков не имеет к этому отношения. Просто каждая их встреча подчеркивает все ярче и сильнее то, насколько они сейчас далеко друг от друга.

- У нас все лучше, чем могло быть, живя почти четыре месяца порознь.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида благодарна отцу за то, что тот не настаивает на том, чтобы она рассказала обо всем Бальтазару. Знает и сама, что должна, но не может ни найти нужный момент, ни достаточное количество аргументов для этого. Всегда находится весомое против, потому что ребенок сейчас – больше проблема и проблема в достаточной степени серьезная, чем повод для радости. Она не хочет относиться к этому так, но не может иначе. Потому что все, что с ними происходит, будет всегда затрагивать в первую очередь малыша. Она не желает подобной участи ни ему, ни им, когда они оба будут не в состоянии уберечь его.

Ведьма не спорит с отцом, когда он говорит, что ей нужен врач. На самом деле, периодически она думает о том же, но никогда всерьез. Знает, что может спросить все, что ей нужно, в том числе и хотя бы какое-то простенькое успокоительное, у Бальтазара, но не делает этого, не желая признавать очевидного. Меньше всего ей хочется жалеть себя, заставлять его волноваться и признавать, что то, что с ней происходит, весь этот круглосуточный стресс, ставшие обыденными за эти почти четыре месяца истерики и головные боли – это реальная проблема, которая появилась, по всей видимости, еще до беременности. Сейчас же все это тем более требовало к себе внимания.

Впрочем, ирландка считает, что раз протянула все это время, то протянет еще. Не уверена в том, что ей действительно нужно быть под наблюдением врача. По многим поводам, один из которых – доверие. Она не представляет себе, как расскажет кому-то о том, что происходит, а рассказать нужно будет непременно. Потому что иначе нет смысла в обследовании, когда любой самый толковый врач будет бессилен.

Она хочет повторить упрямо, что не пойдет в Мунго, но не знает, почему сдерживается. Вместо привычного желания противоречить, задумывается всерьез, кому бы могла довериться. Она ловит себя на отчасти веселой мысли, что ей уже сильно за тридцать, но она все еще считает все, что говорит отец, правильным. Несомненно, иногда спорит, но чаще принимает как данность и его советы, и нотации, если ему вздумается их ей читать.

- Мне придется многое рассказать врачу. Я не хочу посвящать посторонних в то, что происходит в моей жизни, - она чуть морщится от этой мысли и добавляет, все еще раздумывая, - у меня вообще не так много знакомых врачей. Один из них – Бальтазар.

Фрида хмурится, потому что все так или иначе идет к тому, что она должна рассказать ему обо всем, но считает, что лучше пока обойдется без медицинской помощи, чем решится на это. Она знает, что с ней все непременно будет в порядке, если она скажет шведу, потому что вряд ли кто-то сможет позаботиться о ней лучше, чем он, но считает те последствия, которые за собой повлечет ее признание, слишком высокой ценой за это.

- Вообще-то, есть еще Крис.

Она говорит раньше, чем успевает в самом деле осмыслить этот вариант, поэтому дальше рассуждает больше вслух:

- Он отличный врач. Помнишь, он приходил к нам, когда Бальтазар был без сознания?

- Но Крис – друг Баля, он не сможет молчать о том, что у него будет ребенок.

Блетчли говорит это с сожалением, но прекрасно понимает. Потому что тоже вряд ли бы смогла о таком молчать на его месте, тогда как Харт, объективно, имеет право узнать об этом первым.

Она встает с кресла и подходит к отцу, сидящему на подлокотнике, ближе. Чуть помедлив, садится в кресло, устраивая голову у него на бедре, и прикрывает глаза.

- Никогда не думала, что моя жизнь будет так сильно зависеть от сына Джеймса Поттера. Кажется, стоило быть к нему добрее в школе.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида признает, что никогда, с самого детства, не стремилась вырасти. В отличие от других детей, стремившихся стать поскорее взрослее, получала удовольствие, будучи самой младшей. Возможно, дело было в достаточном количестве свободы (в разумных рамках, но без непонятных, неаргументированных ограничений), а возможно в том, что ей всегда нравилось это ощущение, когда отец заботился о ней, баловал ее и защищал.

Она не знает, почему за столько лет так и не выросла, и почему ее так успокаивает, когда он ласково проводит рукой по волосам. Она считает, что должна была уже научиться справляться со всем как-то сама, а после – что никому, вообще-то, ничего не должна. Ведьма уверена, что у их ребенка будет самый прекрасный дедушка, и сейчас, в этот момент, как никогда хочет, чтобы он действительно родился.

- Ты же знаешь, я никогда особо не любила врачей, - она честно раздумывает над иной кандидатурой, но приходит к выводу, что никто из ее школьных знакомых, с которыми она общалась хотя бы мало-мальски, не пошел в медицину. – Не к Кэрол же идти. Я до сих пор сомневаюсь в ее компетенции.

Она тихонько фырчит, потому что за эти годы, пусть и пересекается с женой брата не так часто, но все еще откровенно ее недолюбливает, хотя у них с Алексом чудесный сын, да и то, что они так долго продержались в браке, вызывает уважение. Впрочем, она не считает это показателем сильных чувств, после всего того, что произошло с личной жизнью у нее самой, но не может не радоваться за брата, если у них действительно все хорошо.

Фрида поднимает на отца взгляд и позволяет себе улыбнуться, потому что не может на него злиться. Она согласна с ним, что девочка пришлась бы им очень кстати, потому что их семье хватает двух мальчишек, Майлза и Ларса, но совершенно ничего не имеет против третьего.

- Хочешь, чтобы снова был полный набор, и внук и внучка?

Ведьма, поддавшись порыву, обнимает отца, ткнувшись носом ему куда-то в бок, и думает, что, возможно, он прав. Возможно, Кристоф не станет ничего говорить шведу, а если даже расскажет, это пойдет им всем на пользу. Она верит в то, что друг никогда ничего не делает, не подумав хорошенько. И что, если он решит все же рассказать, значит будет уверен в том, что так действительно нужно.

- Я поговорю с ним сегодня, - Фрида бормочет тихо, но твердо, потому что действительно не хочет заставлять отца волноваться больше. – Надеюсь, что ты окажешься прав.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида не успевает сообщить Бальтазару о происходящем. Метка вспыхивает у нее на руке призывно тогда, когда она уже почти готова поверить, что сегодняшняя ночь действительно будет в их распоряжении. Она считает, что он поступает нечестно, когда приходит после полуночи, но ничего не имеет против, потому что тоже ценит возможности быть рядом с ним больше суток.

Она аппарирует на место сбора, но быстро перестает понимать, что происходит вовсе. Забывает взять зеркальце и поглядывает беспокойно на часы, потому что вот-вот швед должен появиться в ее квартире и застать ее пустой. Она не хочет думать, какие мысли придут ему в голову за то время, пока она доберется до дома, но все больше слушая Лорда  ловит себя на мысли, что может и вовсе не вернуться.

У ведьмы, в самом деле, не укладывается в голове, что сегодня ночью все действительно может закончиться. Она не верит в то, что у мальчишки получится избавить магическую Англию от Лорда, но не может не надеяться, потому что иначе победа Пожирателей для нее равносильна смерти. Она не знает, сколько еще продержится так, как они жили последние четыре месяца, но знает, что недолго. Потому что больше не может и не хочет так жить.

Фрида теряется в толпе, когда бой начинается, и чувствует отчаяние и страх. Она не хочет бороться ни против детей, ни против своих преподавателей, но также понимает, что за пожирательской маской и черным плащом, она – враг. Она отбивается по мере сил и старается не причинять вреда. Ирландка пытается следить краем глаза за отцом и братом, но вскоре бросает это занятие, когда в очередной раз оказывается сбита с ног. Она радуется малодушно, что их противники слишком благородны для Непростительных, потому что не горит желанием схлопотать Круцио.

Блетчли думает о ребенке и о том, что отец хочет внучку. О том, что следовало рассказать Бальтазару, и что это к лучшему, что она сказать так и не сумела. Она считает, что это будет большим чудом, если ей удастся выбраться отсюда живой и невредимой, а если нет – то шведу не стоит знать о том, что у него могла быть дочь.

Ирландка осознает не сразу, что у них появилось время на передышку. Судя по заявлению Лорда, целый час. Она соображает лихорадочно, разглядывая толпу Пожирателей, когда подмечает, насколько никому ни до кого нет дела. Она делает пару шагов в сторону, когда ее ловит отец. Предлагает сделать то, что кажется на данный момент самым логичным – уйти, потому что их отсутствие не будет заметно в общем хаосе. Она раздумывает с пару мгновений, прежде чем помотать головой.

Фрида отдает себе отчет в том, что ничего не изменит этим, но говорит, что хочет помочь защищать замок. Знает, что это не вернет отнятые ею жизни, но чувствует, что ей нужно это – искупление за то, что совершила. Она не может больше смотреть на детей, умирающих по прихоти безносого ублюдка.

Она уходит первой, когда отец дает добро, и скидывает плащ и маску, как только оказывается на достаточном расстоянии. Не знает, что скажет, когда подойдет к школе, но решает подумать об этом по ходу дела. Говоря откровенно, она надеется наткнуться на Флитвика, питавшего к ней всегда теплые чувства, потому что он – один из немногих, кто способен поверить ей. Все-таки с Минервой и у нее, и у Регулуса всегда были разногласия.

Фрида вздрагивает от неожиданности, когда оказывается поймана за локоть, и смотрит первые мгновения недоверчиво, не понимая, как он здесь оказался.

- Я не могла предупредить, - она проговаривает это быстро и оглядывается по сторонам, потому что не считает хорошим вариантом продолжать стоять здесь. – Это произошло внезапно, никто не знал, что сегодня будет нападение на Хогвартс.

Ирландка тянет его за руку, предлагая двигаться дальше, и ласково проклинает в мыслях Бубенчика, заставившего Бальтазара прийти сюда. На самом деле, она ему рада, но хочет сейчас больше всего, чтобы он был в безопасности и где-нибудь подальше отсюда.

- Я хочу помочь им, - она кивает в сторону замка и смотрит твердо, - там одни дети, Харт.

Она добавляет уверенно и не хочет сейчас с ним спорить, потому что ей действительно это нужно:

- Я не пойду домой. Это не исправит того, что я сделала за этот год, но я хочу хотя бы попытаться.

Фрида не пытается отправить домой его, потому что знает, что это бесполезно, и что он не оставит ее здесь одну. Колеблется отчасти из-за этого, потому что не хочет подвергать его опасности, но понимает, что он не уйдет без нее. Ей требуется сделать над собой усилие, чтобы убедить себя в том, что они оба в состоянии постоять за себя, в особенности он.

- Я не прошу тебя уйти, потому что знаю, что ты этого не сделаешь. Но обещай мне, что с тобой ничего не случится.

Она знает, что брать с него такое обещание вновь – жестоко, но хочет, чтобы он ей его дал. Сейчас он обязан сдержать его во чтобы то ни стало, потому что у него теперь на один повод больше. Пусть даже он пока об этом не знает. 
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида кричит, пытаясь вырваться из цепкой хватки отца, когда вместо поля боя видит вокруг знакомые стены Блетчли-холла и не видит рядом Бальтазара. Ей не требуется много времени, чтобы сообразить, что отец забрал оттуда только ее, а он все еще там. Она не пытается мыслить здраво, когда дергается сильнее и отскакивает на пару шагов от отца, позволяя себе, пожалуй впервые, смотреть на него со злостью, которой никогда не испытывала по отношению к нему.

Она кричит ему, что он не имеет на подобные выходки права, и не пытается аппарировать. В поместье это невозможно, поэтому она бросается к двери и только бесполезно дергает за ручку. Ведьма топает ногой в бессильной злобе, когда требует у него открыть дверь, но сталкивается со спокойным, но твердым отказом. Тони не собирается выпускать ее из дома после того, как они чудом пережили эту бойню.

Она чувствует, как у нее все плывет перед глазами, когда осознает, что она сейчас здесь, а он – там. И нет никакой вероятности, что он действительно вернется. Делает пару шагов вперед, цепляясь  со всей силы рукой за спинку кресла так, что белеют костяшки пальцев, и пытается вдохнуть глубже, когда понимает, насколько ей сейчас не хватает воздуха.

Фрида слышит голос отца словно вдалеке. Он говорит, что Бальтазар должен вернуться следом, и что он вот-вот будет. Она кивает невпопад, но не верит в это, потому что им слишком давно и слишком сильно везет для еще одного подобного чуда.

Следующие пятнадцать-двадцать-тридцать-сорок минут проходят как в Аду. Не сливаются в одно пятно, потому что она слишком пристально следит за часами и слишком болезненно и ярко переживает каждую минуту. Ее тошнит, и она чувствует, как все переворачивается внутри. Чувствует, как начинает раскалываться от рыданий голова, и как разъедает животный страх, и отчаяние, и сожаление, необъятное и всепоглощающее.

В голове бьется лихорадочно, что она должна была ему сказать о том, что он станет отцом. Что не имела права, не могла скрывать это от него, а если уж скрыла, то должна была сказать, хотя бы когда он пришел в Хогвартс.

Фрида окончательно слетает с катушек, когда проходит полчаса, а его все нет. Не сдерживает ни ярость, ни боль от потери, потому что верить в то, что он жив, становится невозможно, и чувствует покалывание в пальцах. Она разносит зеркало вдребезги случайным выбросом магии, потому что то, что происходит в ней сейчас, отчаянно требует выхода. Ей не приносит это ничего, кроме осознания своего бессилия. Потому что единственное, на что она способна сейчас – ломать и крушить, но никак не помочь Бальтазару.

Блетчли меряет шагами холл, пока не оказывается поймана отцом. Она, в самом деле, не хочет, чтобы он трогал ее сейчас, потому что все еще считает, что он не имел права так поступать с ней, но в следующее мгновение обнимает его, рыдая навзрыд, ткнувшись носом в плечо.

Она не слышит, как он появляется в доме, но чувствует, как забирает ее у отца, прижимая к себе. Она считает, что если не сошла с ума до этого, то непременно сойдет сейчас, потому что больше не может. Потому что за это время успела похоронить его и сейчас отчаянно боится, что он ей мерещится.

Фрида отталкивает его от себя и отшатывается назад, когда выкрикивает в истерике:

- Где ты был?! Где ты, черт бы тебя побрал, был, Харт?

Она знает, что вопрос, пожалуй, некорректен, но не испытывает желания тщательнее подбирать слова. Потому что это все неважно, важно лишь то, что он жив, а она чуть было не сошла с ума за это время.

- Зачем ты вообще пришел туда?! Ты мог оставить свою дочь без отца!

Фрида не задумывается, когда предъявляет претензии, и не знает, в самом деле, почему говорит именно о дочери, тогда как это еще совершенно неизвестно.

- Я беременна.

Она поясняет коротко следом, так и не избавившись от истерики в голосе, и чувствует, как ее бьет крупная дрожь.
[AVA]http://savepic.su/6708429.png[/AVA]

Его ответ заставляет ее чуть сбавить обороты, но она все еще не может успокоиться. Не может винить его в том, что он не отправился домой вслед за ними, но чувствует еще большее отчаяние, когда думает о том, что он мог так и не прийти в себя. Она не знает, как унять дрожь и как выкинуть это из головы – мысли о том, что он чуть не бросил ее. И в этот раз это было бы насовсем.

- Сорок пять минут. Тебя не было сорок пять минут.

Фрида не хочет вдаваться в подробности, что для нее значили эти сорок пять минут, но считает чудом, что сейчас, несмотря на истерику, остается вполне в здравом уме. У нее все еще болит голова, и градом льются слезы, но чем дальше, тем яснее она осознает, что все же все закончилось. Что несмотря ни на что, он сейчас здесь. Она считает, что ее жизнь отныне делится на две части, потому что то время, пока она его ждала, было больше похоже на медленную и мучительную смерть.

Ведьма теряется от его вопроса и не знает, почему сказала, что будет дочь. Скорее на нервах и эмоциях, возможно, слишком сильно зациклившись в последнюю неделю на том, что отец хочет внучку. Предупреждая его, чтобы он не слишком привыкал к мысли о еще одном внуке, она сама, пожалуй, привыкла к ней слишком сильно.

Она мотает головой неуверенно, чувствуя, как начинает проходить ужас, не отпускавший ее все это время.

- Я не знаю, - она опускает взгляд и неопределенно поводит плечом, - не знаю, почему так сказала.

В общем-то, ей совершенно все равно, потому что это не важно, важно лишь то, что это их ребенок. Она запоздало, но отмечает нотки надежды в его голосе, и улыбается неуместно, мимолетно уголком губ. У нее в голове хаос из боли и отчаяния последних минут, вперемешку с надеждой на то, что теперь все будет иначе. Она, признаться, не особо понимает то, как должна реагировать, и хочет упорядочить наконец то, что в происходит у нее в голове.

Фрида морщится инстинктивно, когда он повышает голос, и сдерживается от порыва отшатнуться еще на шаг. Она знает, что его претензии обоснованы, но не может относиться к этому здраво, чувствуя, как к горлу вновь подступает ком, а на глазах выступают слезы. Откровенно говоря, она не знает на что именно свалить свою истеричность – на беременность или окончательно сдавшие нервы, но не может реагировать иначе, чувствуя, абсурдно, обиду.

- Не кричи, - она просит сквозь слезы и в самом деле не знает, как объяснить ему, почему осталась там, когда на ней была ответственность не только за себя, но и за их ребенка. – Я думала о том, что там дети. На моей совести уже и так достаточно смертей, чтобы я оттуда спокойно ушла.

Ведьма опускается на подлокотник ближайшего кресла, когда замечает, что отец успел выйти. Она благодарна ему за то, что ему всегда хватает такта не лезть в их с Бальтазаром отношения.

Фрида поднимает взгляд на шведа и смотрит с пару мгновений, прежде чем заговорить снова:

- Я знаю, что должна была сказать тебе раньше. Ты представить себе не можешь, сколько раз я пожалела за это время о том, что не сделала этого.
[AVA]http://savepic.su/6708429.png[/AVA]

Фрида позволяет себе вздохнуть глубже и отчасти спокойнее, потому что теперь они дома, и она хочет верить, что в безопасности. Она помнит последними крики, что Волдеморт побежден, и суматоху вокруг, и надеется, что это действительно так. Что больше метка на ее руке никогда не вспыхнет призывно вновь. Она думает за этот год и особенно в последние месяцы, что будет, если Лорд победит, и боится этого до ужаса, до дрожи каждый раз представляя в красках то, во что превратится Англия.

Ведьма всхлипывает, когда он подходит ближе и обнимает ее, и прижимается к нему, цепляясь за ткань джемпера. Она не знает, как отпустить его теперь от себя, потому что у нее в голове до сих пор, не отпуская, бьется мысль, что он мог умереть. Она держит крепче, потому что ей это нужно – чувствовать его рядом, и разжимает пальцы неохотно, когда он все же слегка отстраняется.

Ирландка неуверенно кивает, потому что то, о чем он говорит – одна из причин, почему она не рассказала ему о ребенке. Знала его реакцию, и знала, что он будет сходить с ума, не имея возможности никак защитить ни ее, ни малыша.  Она понимает, что действовала отчасти эгоистично, когда отказалась аппарировать в удобный момент, оставаясь на битве, но благодарна ему за понимание. Она не знает, что делать с чувством вины, не оставляющим ее по многим причинам, и, кажется, помнит их всех – тех, у кого отняла жизнь. В особенности, мальчишку, которого заставил ее убить Долохов.

Блетчли слушает его внимательно и отдает себе отчет в том, что это будет тяжело. Отпустить события прошедшего года. Еще она понимает, что должна это сделать, если хочет, чтобы у них, наконец, все было так, как должно быть. Потому что сейчас, кажется, у них есть надежда на нормальную, обычную семью. Возможность вернуться в Стокгольм, перестать считать часы встречи и забирать к себе Ларса. Воспитывать их ребенка. Ведьма не может описать чувство, которое испытывает от мысли об этом, когда все внутри переворачивается и сердце бьется быстрее, но больше не от страха за него.

Фрида проводит рукой по глазам, стирая остатки слез, и не может сдержать улыбки в ответ на его. Она позволяет себе короткий смешок, когда он говорит о девочке, и думает, что девочка у них теперь просто обязана быть, раз ее так ждут. В самом деле, она ничего не имеет против и мальчишки, похоже на него, но признает, что у них есть Ларс, и теперь его черед.

- Около двух недель, - она внезапно коротко фырчит, вспоминая, как именно узнала, и спешит пояснить следом, - Фенрир сказал Долохову. Пожалуй, за это его стоит поблагодарить, иначе я, кажется, до сих пор была бы в неведении.

Блетчли до сих пор не находит оправдания своей невнимательности и считает отчасти забавным, что признаки беременности настолько схожи с признаками сильного стресса.

Она встает с подлокотника и обнимает его, глубоко вздыхая. Вспоминает слова отца, когда она вернулась от Лорда с меткой и, пожалуй, только сейчас понимает, что значит благодарить за то, что избежал смерти.

- Спасибо, - она бормочет глухо, не поднимая головы, но следом поясняет, - за то, что вернулся.

Потому что ей действительно есть, за что его благодарить, пусть она никогда не сможет выразить то, что с ней происходило все это время без него. Впрочем, сейчас, она не испытывает желания больше ничего  объяснять, и чувствует усталость и волнение за его далеко не блестящий внешний вид. Вспоминает, что он был без сознания, и полагает, что все же ему здорово досталось. Она считает, что им обоим нужен отдых, и что они оба его заслужили.

- Я считаю, мы имеем право проспать ближайшие сутки. Как думаешь?
[AVA]http://savepic.su/6708429.png[/AVA]

Фрида чувствует подступающие вновь слезы, когда он напоминает о своем обещании и о том, что все же сдержал его. Самое главное и важное обещание, потому что то, что было раньше, уже давно не имеет значения. Она одергивает себя быстро, не успев разреветься вновь, когда отчасти весело думает, что, кажется, так теперь будет еще долго. Определенно не имеет ничего против, но желает Бальтазару сил и терпения, потому что, судя по последнему месяцу, когда ее могло расстроить что угодно, ему они понадобятся в избытке.

Ведьма коротко, но счастливо смеется следом, принимая «комплимент» о своем внешнем виде, и не забывает напомнить, что он тоже далеко не блещет. Она считает, что они оба хороши и непременно друг друга стоят, но предпочитает не смотреть в зеркало по крайней мере до тех пор, пока как следует не выспится.

Они выбирают спальню не столько осознанно, сколько руководствуясь тем, что она ближе, чем ее комната, а покрывале нет миллиона медвежат разных цветов и комплекций, которых нужно переместить на пол, чтобы забраться под одеяло. Она в полной мере осознает то, как сильно устала, лишь когда оказывается у него под боком, закрывая глаза и ткнувшись носом куда-то к шее.

Фрида засыпает быстро и крепко и не видит снов. Ничего, что могло бы ее тревожить, потому что на тревогу у нее больше нет сил. Она не сдвигается от него ни на миллиметр за это время, но беспокойно ворочается, чувствуя сначала еще только во сне, а после и потихоньку просыпаясь, острую боль в животе.

Ей требуется время, когда окончательно проснувшись она осознает, что боль прекращаться не собирается. Она убеждает себя в том, что сейчас все пройдет и не позволяет паниковать, потому что не хочет этого вновь – лишних волнений. В самом деле, ей хочется разбудить Бальтазара, потому что чем дальше, тем невыносимее становятся ощущения, но она терпит еще какое-то время, закусив губу.

Швед просыпается через какое-то время сам, притягивая ее к себе, и она сдерживается от того, чтобы не поморщиться инстинктивно. Ей не то чтобы больно от его прикосновений, скорее нестерпимо больно в принципе, и она не хочет беспокоить его, когда, перевернувшись на спину, упрямо мотает головой.

- Ничего, все в порядке.

Ведьма кладет руку поверх его руки и ласково гладит большим пальцем. Ей нравится это – чувствовать его прикосновения, особенно, когда он так кладет руку ей на живот, потому что она до сих пор не может привыкнуть к мысли, что у них будет ребенок. Их общий и совершенно все равно мальчик ли или девочка, но несомненно чертовски желанный.

Она все же морщится и смотрит на него страдальчески, когда внутри все скручивает от резкой боли вновь, и понимает, что больше терпеть не может. В конце концов, если кто и может сейчас помочь избавить ее от этого, так это определенно он.

- Болит живот, - она тянет жалобно и переворачивается набок вновь, подтягивая к себе колени, -  минут пятнадцать-двадцать уже, наверное. Не могу больше терпеть.

- Хотела попросить что-нибудь у Бубенчика, но о моих отношениях с медициной ты знаешь.
[AVA]http://savepic.su/6708429.png[/AVA]

Фрида придает происходящему не так много значения, чтобы начать переживать. Единственное, о чем она думает сейчас всерьез, что была бы не против избавиться от этой боли, потому что ее наличие потихоньку начинает сводить ее с ума. Она готова совершенно по-детски захныкать и не понимает, почему Бальтазар тянет, вместо того, чтобы назвать подходящее обезболивающее. Она уверена, что в поместье найдется все, что нужно, а если нет, то в теории, это будет не сложно достать. В конце концов, она знает точно, продавцов зелий полно, другой вопрос, что не все из них хорошие изготовители.

Ведьма ложится послушно на спину, но морщится вновь, потому что так, кажется, еще больнее. Ее вполне устраивало лежать, свернувшись калачиком, и признаться, она не понимает, почему он нервничает. Она позволяет себе успокоиться тем, что он всегда переживает за нее больше, чем следует, и что врачебное прошлое не позволит ему обойтись без осмотра. Она надеется, что дело лишь в этом, но чувствует, как его тревога передается в полной мере ей.

Блетчли чувствует, как сердце пропускает удар, когда он спрашивает о беременности, и, вопреки его совету не волноваться, не может бороться с паникой, накрывающей волной. Она не хочет думать, что ее плохое самочувствие связано с беременностью, потому что, очевидно, подобная резкая боль вряд ли может сопровождаться чем-то хорошим. Плюс ко всему она все еще чувствует, как напряжен он, и не может заставить себя успокоиться.

- Восьмая или девятая. Я не знаю, Кристоф обещал, что позже скажет  точнее.

Ирландка «сдает» друга на эмоциях, хотя до этого и вовсе забывает о том, что рассказала ему. Не заботится сейчас о том, как Бальтазар воспримет то, что Крис узнал о ее беременности раньше, чем он, но всегда до этого смутно надеялась, что поймет ее. Почему она не пошла к нему, но пошла к другу. Сейчас ее волнует совсем иное, и она поднимается на локтях, принимая вертикальное положение, и кладет уже по привычке руку на живот.

- Какое это имеет значение?

Фрида смотрит требовательно и хочет, чтобы он в самом деле ее успокоил, сказав, что эта боль не имеет отношения к ее беременности. Чем дальше, тем сильнее отчего-то убеждается, что все именно так и не может сдержать истеричных ноток в голосе.

- У меня просто болит живот, такое бывает, - она не знает кого пытается убедить в этом больше, когда повышает неосознанно голос, и продолжает, стараясь придать словам больше уверенности, - Бубенчик принесет любое зелье, которое нужно, и все будет в порядке.

Ведьма выглядывается в его лицо и молчит несколько мгновений, надеясь, что сейчас он подтвердит ее слова, и что любые его опасения всего лишь вызваны стрессом. Они оба устали и не могут пока полностью избавиться от страха друг за друга. Она хочет думать, что ему по привычке за нее страшно, хотя поводов для этого больше нет, и все еще ждет от него подтверждения, что он действительно просто переволновался.

- Все будет в порядке, да? Ответь мне, Харт.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фриду отнюдь не успокаивает то, что нет кровотечения, потому что, в самом деле, это еще ничего не значит. Полчаса назад у нее не было и боли в животе, от которой сейчас, оказывается, может быть столько проблем. Откровенно говоря, ей страшно представить то, какой худший итог возможен, потому что она действительно сообразительная девочка и связывает все происходящее между собой достаточно неплохо. Однако по прежнему изо всех сил отрицает саму возможность того, что все может закончиться именно так. Сейчас, когда их жизнь только начала налаживаться.

Она считает, что он увиливает от ответа, но не давит на него. Не имеет ничего против того, чтобы он позвал Кристофа, и вздыхает глубоко, пытаясь заставить себя успокоиться. Выходит скверно, потому что она слышит, о чем они говорят, и не хочет верить, что все это действительно с ними происходит.

Ведьма знает, что их дочь сильная, потому что ей удалось пережить два беспросветных месяца, но сейчас у нее нет совершенно уверенности, что сегодняшний день не стал для нее последней каплей. Она боится лишний раз пошевелиться и не может ничего сказать, потому что у нее в голове хаос из страха и отчаяния. Ирландка проводит рукой по его волосам, не отдавая себе в этом отчет, но до ужаса желая знать, что он рядом.

Фрида смотрит на появившегося друга с надеждой и верит в чудо чуть больше. Потому что он – святой, единственный святой, в которого она готова верить, и который заботится о них вот уже столько лет. Она знает, что он сделает все, что в его силах, чтобы спасти их ребенка.

Она чувствует, как внутри все переворачивается вновь, когда он говорит, что ей немедленно нужно в больницу. Ирландка мотает головой, не до конца осознавая, но не желая до ужаса отправляться в Мунго. Не может перебороть детский страх перед больницами и уверенность, что туда отправляют лишь только в самых тяжелых случаях. Она все еще хочет верить, что они оба ошибаются.

Блетчли перестает следить за происходящим после того, как они оказываются в Мунго. Единственное, о чем просит Бальтазара – следить за тем, чтобы на руке не проступала метка, потому что знает, какую реакцию та вызовет у врачей. Ее поят зельями, и она сбивается со счета и перестает различать на вкус ингредиенты. Она слышит, как врачи объясняют шведу, что у них есть шанс, если предотвратить кровотечение. Ведьма не успевает порадоваться тому, что его у нее нет, как оно, вопреки всем этим зельям, начинается через пару минут.

Ее забирают из палаты и не разрешают Бальтазару пойти с ними. У нее идет кругом голова от всего, что ей дают выпить и от обилия заклинаний из курса колдомедицины. Единственное, о чем она способна сейчас думать – о ребенке внутри нее. Еще живом, несмотря ни на что. Она не знает, откуда у нее такая уверенность, и ей без разницы, что думают на этот счет врачи. Он жив; она жива.

Фрида замечает обреченность на лицах врачей и хочет накричать на них и топнуть ногой, потому что они ничего не понимают. Потому что у них с Бальтазаром будет дочь, потому что все не может закончиться так.

До нее не сразу доходит смысл слов одного из врачей, когда он говорит, что они сделали все, что могли. Смотрит на него молча, а после просит повторить. Она чувствует, как внутри что-то с дребезгом разбивается, не оставляя после себя ничего, кроме опустошения. Ведьма вырывает руку, когда ей предлагают помочь дойти до палаты, и бросает, что в состоянии идти сама. Она не хочет, чтобы к ней приближались, и уж тем более – чтобы трогали лишний раз. Две медсестры идут чуть позади, пока она проходит по коридорам.

Фрида вспоминает о том, что швед ждет ее в палате, лишь когда открывает дверь. Не смотрит на него, когда проходит мимо к кровати, и цепляется за нее, удерживая равновесие. На самом деле, она не чувствует в себе ни на что сил, и в особенности – на то, чтобы говорить о произошедшем. 

Она сообщает бесцветно, потому что он должен знать:

- Не будет ни девочки, ни мальчика.

Больше всего она хочет сейчас забыться, и ей без разницы каким образом – будет ли то сон или изрядная порция алкоголя. Оставаться в этих стенах она хочет меньше всего.

- Забери меня домой.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида не знает, почему это так больно, терять ребенка, которого не должно было быть в принципе. Она помнит, как эти две недели не позволяла себе даже надеяться на то, что он родится, потому что итог был неизбежен. Дети не рождаются в тех условиях, в которых жила она в последнее время, потому что просто не способны пережить весь ужас, происходящий вокруг. Она знала, что так будет, когда ругала себя за очередную сигарету и когда успокаивала нервы единственным доступным ей в тот момент образом.

Она знает, что несмотря ни на что, все же надеялась. Потому что им слишком часто везло и должно было повезти еще раз. Потому что все приличные сказки всегда заканчивались победой над злом и избитым «и жили они долго и счастливо», и она была вовсе не против, чтобы у них все закончилось также.

Ведьма чувствует, как он обнимает ее, прижимая к себе, и не делает попыток отстраниться. Вопреки ее характеру, за этот год он успевает объяснить ей, что вовсе не обязательно переживать все самой, держать в себе. Потому что всегда, чтобы ни случилось, он рядом с ней. Она так и не может это понять за все прошедшее время, но учится потихоньку делить с ним то, что ее тревожит. Сейчас единственное, чего она в самом деле хочет – чтобы он был рядом, где угодно, пусть даже в этой чертовой больнице.

Фрида садится на кровать, не сопротивляясь. Не чувствует в себе сил стоять дальше на ногах, но не хочет больше ложиться. Она не может похвастаться сейчас особой эмоциональностью, и все чувства как будто притуплены, но все же осознает достаточно ясно, насколько ей отвратительно это место и эта больничная кровать.

Она смотрит на него тяжелым взглядом, когда он все же отказывает ей в том, чтобы уйти отсюда, но не испытывает ни злости, ни раздражения. Ничего вообще, лишь ровно констатирует:

- Я не хочу здесь оставаться.

Она считает, что ее здоровью больше ничего не угрожает, потому что все худшее, что могло произойти, уже произошло. Ей в общем-то сейчас в очередной раз все равно, что будет дальше, потому что у будущего мрачные перспективы и ни одной идеи, как с этим продолжать жить.

Блетчли все же не спорит с ним, принимая его обещание вернуться домой завтра. Она хочет в Стокгольм, подальше от всего, что окружало ее все это время, и хочет просто отдохнуть. Она смертельно устала от всего.

Фрида смотрит на него пару мгновений, оказавшись у него на коленях, а после обнимает и закрывает глаза, ткнувшись носом куда-то в шею. Она не хочет изводить их еще больше, настаивая на том, чтобы он забрал ее домой, и думает, что ей, в общем-то, все равно. Ночью больше или меньше, то, что происходит вокруг, уже не имеет значения.

- Хорошо.

В самом деле, она соглашается лишь потому, что это имеет значение для него, и потому, что он обещает быть рядом. Она позволяет себе быть эгоистичной, когда не заботится о том, что ему будет не очень комфортно в кресле, потому что не знает, как переживет эту ночь без него.

- Отец тоже хотел девочку.

Ведьма бормочет глухо и не знает, зачем вообще теперь говорить об этом, но не может остановиться:

- Наверное, поэтому я сказала, что у тебя будет дочь.

Она отстраняется и ловит его взгляд, когда говорит честно:

- Не хочу сама рассказывать ему. Пожалуйста, Баль, - она не считает, что Бальтазару это будет сделать легче, но не находит в себе сил на подобный подвиг. Потому что он всегда сильнее ее, и она надеется, что и сейчас тоже.

Фрида знает, что у шведа должна быть с собой пачка сигарет, и выуживает ее из его кармана без лишних раздумий. Подцепляет из пачки одну и протягивает ему, щелкая зажигалкой, найденной там же. Она бросает равнодушный запоздалый взгляд на дверь, когда вспоминает, что вряд ли здесь можно курить, но затягивается вновь.

- Да и плевать, - ирландка бормочет негромко и считает, что имеет на это право.
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]

Фрида ловит себя на мысли, что возможно переживет эту ночь в больнице, если он действительно будет рядом и будет держать так крепко как сейчас. Она тушит сигарету вслед за ним в пачке и благодарно кивает, когда он говорит, что сам расскажет ее отцу. Ведьма знает, что ему это будет также тяжело и, говоря откровенно, боится знать, что он чувствует в этот момент. Она не представляет, как они будут жить дальше, потому что сейчас ей кажется, что ничего впереди нет, особенно – того будущего, которое они планировали, прежде чем заснуть. В общем-то, его действительно нет, и ей нужно время, чтобы с этим смириться. В самом деле, она боится, что ей будет мало и целой жизни.

Блетчли не задумывается над его вопросом, когда бросает невпопад «не знаю», но быстро исправляется, вспомнив, что друг действительно был там, вместе с врачами. Она кивает и размышляет об этом отстраненно – о том, что даже Крису не удалось совершить для них очередное чудо.

***

Фрида переворачивается на живот, чувствуя, как в мышцах отдается болью, а по всему телу ноют следы его рук, потому что последнее, что он старался сделать – сдержать себя. Она касается губами его плеча и всматривается в отметины, оставленные на нем ею. Она тоже не стремится держать себя под контролем, потому что банально не может. И, говоря откровенно, не испытывает ни малейшего желания, потому что чувствует себя все еще живой лишь в эти моменты.

Ведьму редко интересует, что там, за пределами их квартиры. Он предлагает отправиться в Индию, а она не имеет ничего против, потому что ей совершенно без разницы вид на какой город открывается из ее окон. Она считает, что Нью-Дели ничем не лучше Стокгольма, Парижа, Тосканы. Определенно, лучше Лондона, но она может назвать еще тысячу мест, с которыми не может соперничать Туманный Альбион.

Она не выходит из дома, потому что там, за стеной, люди, хаос, суматоха. Ей не хочется этого – чужого присутствия вокруг, тогда как ей достаточно, и при том совершенно недостаточно, одного Бальтазара. Она не хочет никого приближать к себе даже на несколько шагов, а первую неделю и вовсе не интересуется тем, где оказалась.

Фрида расспрашивает его иногда, потому что помнит, что он уже был здесь. В самом деле, ей просто нравится слушать его голос, потому что за последние пять недель они разговаривают крайне редко. Иногда она наблюдает из окна за тем, что происходит на улице, но после, неизменно, возвращается в постель.

Ведьма закрывает глаза, сосредоточившись сейчас лишь на одном – на его близости, пьянящем родном запахе и желании быть еще ближе. Она чувствует кожей тепло его тела, но привычно считает это недостаточным. Все еще не может смириться с тем, что между ними всегда, как бы они не были близки, есть преграда. Она не может отделаться от противного отчаяния, сопровождающего ее раз за разом, когда осознает, что эта преграда будет всегда. Что им не под силу залезть друг другу под кожу.

Ирландка устраивается на нем удобнее, когда прихватывает зубами мочку уха, не заботясь о силе, а после мягко прижимается губами куда-то рядом и почти шепчет:

- Я тебя люблю.

Она говорит ему об этом в последнее время все реже, потому что не видит ценности в словах, но все равно хочет напомнить. Ей кажется это важным, потому что это и только это – причина того, что происходит сейчас с ними. Фрида знает, что все было бы проще, если бы у них друг к другу было хотя бы немного меньше чувств. 
[AVA]http://savepic.su/6495236.png[/AVA]