Бальтазар ловит себя на мысли, что ему не нравится то, что она отстраняется, и после на другой, что ей не следовало это делать для того, чтобы зажечь свет. Швед успевает осознать, что он находится в Блетчли-холле, и бросает взгляд на одну из детских игрушек, которую замечает неподалеку от себя. Он думает, что ей пять, но не знает, кто сейчас ведет себя взрослее.

Он считает себя глупцом, потому что недооценил их. Потому что стоило быть аккуратнее и, возможно, не трогать Бьорна, но каждый раз, когда дело касается бывшей жены, все непременно идет наперекосяк. Бальтазар старается дышать глубже, выравнивая сердцебиение, и приходит к выводу, что бесполезно "перемывать косточки" собственным ошибкам. Он больше ничего не может изменить.

Харт старается не думать о том, какую мог взвалить на ведьму (и, пожалуй, взвалил), потому что сил думать о чужой боли, в нагрузку к своей, у него нет. Он считает, что с трудом держится в сознании, но не хочет обратно в небытие. Пожалуй, потому, что сейчас боится не вернуться.

Он выслушивает череду её вопросов со смирением и молчит. Бальтазар считает их резонными и не хочет ввязываться в конфликт.

Швед хочет, чтобы она снова легла рядом. Пожалуй, сейчас это единственное, чего он хочет на самом деле, но старается не заострять на этом внимания. То, что связало их в последние дни, её очередное похищение, было лишь досадной оплошностью Провидения.

Он мешкает, но все-таки стягивает одну из трубок, отвечающую, видимо, за кислород, потому что она ему начинает мешать дышать, если поддерживала жизнь до этого.

Его хватает на то, чтобы неопределенно мотнуть головой, когда она говорит о зельях.

- Нет, - он отзывается лаконично и не вдается в подробности. Он знает, что боль приходится терпеть без толковых анестетиков - и привычен к этому, - и считает, что перетерпит и в этот раз.

- Ничего не надо, - подытоживает Бальтазар и рефлекторно пытается подтянуть колени к груди, но быстро сдается, осознавая, что боль становится невыносимее.

Он на самом деле думает о том, что оставить его умирать было бы гуманнее, но быстро вспоминает о Фриде.

- Сколько уже ты меня караулишь? - Харт изображает то подобие усмешки, на которое способен, и думает, что это все-таки странно - что она спит здесь, а не с мужем, когда за ним самим могли и должны были приглядывать врачи.

- Как ты узнала? О том, что произошло. Я пытался запечатлеть в памяти большинство красочных воспоминаний, но, видимо, что-то упустил.

Он не знает, почему хочет смотреть на неё именно сейчас, и, набравшись храбрости, в итоге оборачивается, плавно и аккуратно, стараясь беречь себя. Бальтазар с мрачным весельем думает о том, что никогда не чувствовал себя больше, чем на свой возраст, нежели сейчас.

Он никогда не думал, что нахождение на боку требует подобного поддержания равновесия, и аккуратно сжимает её руку, опираясь.

Он не знает, много это или мало – три ночи, потому что не надеялся очнуться вовсе; он не знает, много это или мало в отношении ведьмы – в первую очередь. Бальтазар видит её напряжение и относится с опаской к мысли, как она провела эти двое суток.

Чародей смотрит равнодушно, когда она говорит, что его оставили на её пороге, когда внутри него (отнюдь не из жалости к себе) всё переворачивается от мысли, что ей довелось пережить.

Он убирает от неё руку и закрывает глаза. Его гложет меланхолия, потому что ни на что другое больше нет сил.

– Я надеялся, что ты послушаешь отца, – Бальтазар отзывается честно, потому что не видит смысла что-либо от неё скрывать; потому что её отец, наверняка, посвятил дочь в подробности их разговора. Швед остается в этом убежден, когда она продолжает его упрекать.

– Я не заманивал их с транспарантами, Блетчли, – его смирение и эмоциональная стабильность объясняются тем, что он не может позволить себе раздражение.

Бальтазар лениво перебирает пальцами собственные ребра и аккуратно дышит, прислушиваясь к ощущениям. Он поднимает на неё взгляд, когда понимает, что несколько увлекся собственными реакциями.

– Они ждали меня здесь, едва ли не у порога. Откуда-то знали, что я приду.

– Я не собирался здесь задерживаться, – он смотрит на неё упрямо, – и ты была лишь одной из причин, по которой Яксли и его прихвостни хотели моей компании.

Он отводит взгляд невольно, когда вспоминает о Бьорне. Он думает, что так и не сказал об этом ни отцу, ни матери. Бальтазар считает, что это неправильно – откладывать, но чем дальше, тем больше не знает, как начать разговор.

Бальтазар берет во внимание, что Тони – Пожиратель, и считает, что в Англии всё вечно наперекосяк.

– Я не хотел подставлять ни тебя, ни твою семью.

Он знает, что не получит положительного отклика с её стороны, когда слабо улыбается.

– Тебе стоит перестать брать всё, что со мной происходит, близко к сердцу, – и после спрашивает следом:

– Как Патрик?

Чародей вспоминает об этом случайно и спрашивает незамедлительно:

– Тильда была здесь? – он мельком думает, что Крис, вероятно, ей всё рассказал – и тут же перестает надеяться, что его неприятные разговоры закончатся на Фриде.

Бальтазар отвечает безразлично, но чувствует, что она задевает за живое.

- Ничего бы не было, Блетчли, - он смотрит на неё потому, что теперь ему некуда девать взгляд, и следом поясняет с толком и с растановкой:

- Потому что бы не было тебя. Ты предлагаешь мне сожалеть о том, что ты осталась в живых?

- Это был мой выбор, - он думает мимоходом, что, скорее, их общий. Его и Бьорна. - Ты не имеешь отношения к его убийству.

Бальтазар не тратит времени на то, чтобы отдавать себе отчет в том, что говорит грубее и жестче, насколько позволяют неразработанные связки.

- Не трогай то, что тебе не принадлежит, - он заканчивает тише и аккуратно вытягивается на постели, когда она встает, и на тот момент больше не смотрит на неё.

- Ты сама этого не любишь, - он не упрекает её, но сейчас чувствует, что им необходимо держать дистанцию.

Он не считает должным с ней спорить, когда она говорит, что он подставил только себя, и соглашается молчаливо. Бальтазару это претит - быть жертвой обстоятельств.

Харт позволяет себе новую усмешку, потому что, несмотря на сковывающую боль, находится в относительно благожелательном настроении. Он даже позволяет себе эту мысль - представить свою похоронную церемонию.

- Моя мать бы избавила тебя от этих хлопот, - он отзывается механически, но не хочет её обижать. Чародей смотрит на неё устало, но с озорством в глазах:

- Если что, я предпочитаю палисандр.

Он спонтанно думает, что хочет обнять её. И что ей следует вернуться в постель, потому что ему не нравится её состояние, с точки зрения врача. И что она его никогда не слушает, но он непременно напомнит Кристофу о том, что в этой комнате швед не единственный, за кем приходится следить в оба.

Он раздумывает над её предложением и вдвойне скучает по сыну, потому что отвечает отказом.

- Я попрошу Криса. Он должен держать с ней связь, если она не пришла до сих пор.

Бальтазар отзывается задумчиво. Он не чувствует подобной решимости до этого, но сейчас, пожалуй, точно знает, как завяжется их с Тильдой разговор. Потому что сейчас он осознает особенно ясно, что ни он, ни она не заслужили той жизни, которую имеют.

Но он не собирается вдаваться в подробности при ирландке.

Бальтазар не желает воспринимать мысль, что она оставила мужа на несколько дней ради него.

- Я не голодный, - он отзывается честно; знает, что это не то, что ему нужно, но сейчас его интересует другое.

- Перестань надо мной трястись и иди к Патрику.

Он смотрит на неё исподлобья и заставляет себя пойти на компромисс:

- Можешь считать, что я согласен на сладкий чай.

Он вдруг поводит уголком губ и, морщась, проводит ладонью по трехдневной щетине, когда находит силы поднять руку, бормоча:

- В этот раз мы обошлись без холодного душа перед тем, как к нему перейти.

Последнее, чего хочет Бальтазар - это быть героем. Он не смотрит на неё, когда она садится в кресло, и разглядывает потолок, когда Блетчли говорит о выборе. Он считает, что она ничего, в самом деле, не знает; швед относится к этому безразлично, потому что осознает, что это не её вина. Как и то, что он не собирается вдаваться в подробности их с Бьорном отношений. По крайней мере, не сейчас, а после не видит смысла.

Он знает, что ведет себя неблагодарно после того, что она сделала для него, но не может ей помочь. Харт до сих пор с трудом принимает это всерьез - то, что мог, после стольких неудавшихся покушений, в самом деле умереть.

Чародей сносит её тяжелый взгляд лениво. Он чувствует сожаление о своем поведении, но ни капли стыда. Он знает, что, попытавшись извиниться, будет неискреннен.

Он, так или иначе, в самом деле предпочитает палисандр.

- Нет, - отзывается Харт, потому что-таки не считает, что это весело.

Бальтазар хочет, чтобы помолчала она. Он прикрывает глаза, потому что не желает с ней спорить по-прежнему; потому что от его слов, несмотря на равнодушие, сейчас ему больно.

Чародей думает, что не хочет видеть её такой.

- Успокойся, Блетчли, - он говорит холоднее, потому что сдерживается, но всё ещё движимый заботой и ней. - Всё позади.

Он с трудом верит, что ей всё равно, но говорит:

- Спасибо, - когда она не имеет ничего против его жены.

Бальтазар не уверен, что хочет видеть её. Но точно хочет видеть сына, а ещё, все-таки, хочет поговорить с глазу на глаз. Потому что он устал лгать. Потому что, как оказалось, жизнь слишком коротка.

Он кривит губы, когда она говорит о бутылках виски, и отзывается оживленно:

- Я не считал.

Он тоже не хочет поминать прошлое, но не отказывается от него, потому что оно - их общее.

Он говорит следом негромко, несколько подумав.

- Они нашли действенный способ для того, чтобы оставить меня в живых - бросить к тебе на порог.

Харт продолжает разговор о старом достаточно быстро, отзываясь бескомпромиссно, оценивающе:

- Вернись в кровать. На тебя страшно смотреть.

Бальтазар дотягивается до чая, потому что вспоминает, что хочет пить и что обещал ей. Он забывает о нем быстро, когда пытается приподняться, а она касается его щеки.

Он не реагирует на её выпады до этого, потому что знает об её эмоциональности, и смотрит настороженно сейчас.

Бальтазар не отталкивает её, потому что ему нужна эта близость. Он отдает отчет, что у них будущего нет, но не может заставить себя отстраниться. Он продолжает смотреть на неё со странным подозрением, так до конца и не встав за сладким напитком.

В этот момент ему кажется, что она, совсем чуть-чуть, безумна. И ему это безумие нравится, когда он чувствует её пальцы на тонкой коже на шее, под которой бьется жилка.

Бальтазар не знает, как поступить с собственными эмоциями, когда она льнет решительнее, и чувствует её ладонь на торсе. Он мелко вздрагивает, не сводя с неё взгляда. Потому что её ладонь - холодная, и он тянет на неё, не раздумывая, одеяло, покуда хватает сил.

Он аккуратно опускается на подушку, стараясь не спугнуть её, когда Фрида прижимается к его плечу. Бальтазар, прижимая её к себе, запускает ладонь в копну волос, устраивая на чужой макушке, и считает, что сейчас всё так, как быть должно.

Его пугает её состояние, но он по-прежнему поводит насмешливо уголком губ, стараясь не шевелиться.

Он думает, что с ней невозможно, и гадает, как его угораздило позвать замуж именно её. Харт отныне не понимает значения фиктивного брака. После неё.

Чародей прижимается губами к её макушке и ощущает острую пустоту:

- Не надейся, Блетчли.

Фриде больше не нравится спать до полудня. У нее тревожные, мрачные сны, и она старается засыпать не больше, чем на пару часов. Она по-прежнему не уходит из его комнаты, потому что Крис называет его состояние нестабильным, и потому что уходить не хочет. Она знает, что это неправильно, но не хочет оставлять его ни на минуту, пока все не станет как прежде. Ведьма думает, что для нее как прежде уже ничего не будет и не может забыть те два страшных дня, которые Бальтазар мог не пережить. И она вместе с ним.

Она старается не засыпать, потому что боится, что ему может стать хуже, но проваливается в сон, стоит только голове коснуться подушки. Она устала и вымоталась, и не может привести в порядок нервы, поэтому просыпается по несколько раз за ночь, чтобы убедиться, что он не вздумал умирать снова.

Фрида засыпает в очередной раз под утро, когда сквозь щель между плотными шторами уже пытается пробиться солнце, и тянется по инерции во сне к нему, прижимая к себе Бегемота. Она меняет плюшевого демона на вполне настоящего достаточно быстро, устраиваясь у него под боком и цепляясь за него, словно боится, что он снова исчезнет. Она боится этого в самом деле, но знает, что так будет лучше для него. Вернуться в Стокгольм к жене и сыну и забыть о ее существовании вовсе.

Ведьма просыпается резко, распахивая глаза и рывком вставая на кровати. Она не может сказать точно, что ей снилось, потому что видение ускользает, не оставляя за собой следов, но чувствует тревогу, которая усиливается, когда она не находит шведа рядом.

Ирландка срывается с кровати и подзывает к себе Бубенчика, проклиная самостоятельность Харта, потому что не сомневается, что тот решил нарушить постельный режим. Она знает, что он не доставляет ему удовольствия, но считает, что его мнение на этот счет стоит спрашивать в последнюю очередь. Она злится на него за то, что он заставляет волноваться ее вновь и не думает о последствиях, когда быстрым шагом почти бежит до кухни, следуя наводке домовичка.

Она обещает его убить, если увидит поблизости хотя бы намек на выкуренную сигарету, но замирает на пороге кухне. Мысли об убийстве из головы вытесняет неподдельное удивление, когда Бальтазар обнаруживается готовящим завтрак, а пепельница – совершенно чистой. Ей приходится озадаченно моргнуть, в попытках убедиться, что это не видение.

Она молчит, когда он сообщает, что у них на завтрак, потому что не знает, как к этому относиться. Он выглядит на удивление достаточно бодро и улыбается слишком уж довольно, чтобы ей было что ему предъявить насчет его самочувствия, а пачка сигарет лежит все также не тронутой.

Блетчли не сомневается, что отправить его обратно в постель сейчас будет проблематично, поэтому не реагирует на его ультиматум, но не сводит взгляда. Она чувствует, как у нее слегка перехватывает дыхание, когда он наклоняется ниже, и не сопротивляется, когда он ее целует. Ведьма хочет его оттолкнуть, потому что его ничему не учит жизнь, и потому что ей снова больно. Потому что сегодня или завтра, а может теперь каждый день, придет Тильда, как приходила уже вчера, и потому что все скоро будет также как раньше. Она хочет его оттолкнуть, но не может этого сделать.

Ей хочется целовать его в ответ, но она не позволяет себе. Потому что дома ждет Патрик, который искренне любит ее и не позволяет ей в этом сомневаться. Она сжимает руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу, чтобы не дать себе забыться.

Фрида не притрагивается к еде, но не выпускает чашку с кофе из рук. Она смотрит на него обеспокоенно, потому что не верит до конца, что ему настолько лучше, и считает, что ему стоит завтракать быстрее и отправляться обратно в комнату. Она знает, что он упрям до безобразия, и что по детской, мальчишеской дурости не признается ей в плохом самочувствии, пока оно не станет совсем критичным.

Ведьма смотрит на него пристально, когда он ловит ее руку, прикладывая ко лбу, и не может сдержать улыбку. Которая впрочем быстро меркнет, стоит ему коснуться губами ее ладони. Она не выдирает ее, потому что не может, потому что у нее на это нет сил, но смотрит на него почти с мольбой. Она устала бежать за миражом и хочет наконец остановиться.

Фрида убирает руку не резко, но твердо, занимая ее вилкой, но все равно не притрагивается к еде.

- Не надо. Пожалуйста.

Она знает, что он поймет, о чем она просит, поэтому не видит смысла уточнять.

- Я не хочу обратно в этот Ад.

Она думает о том, что с той их встречи на Рождество и так уже круглосуточно в Аду, потому что больше не может выкинуть его из головы ни на минуту. Что он тянет ее в пропасть еще большую, чем та, в которой она оказалась, и что у нее уже не хватит сил на то, чтобы из нее выбраться.

Фрида делает глоток кофе и отставляет чашку. Вертит в руке вилку, опустив на нее глаза, но больше не потому, что не хочет, чтобы он прикасался к ней вновь, но потому что боится коснуться его сама. Она считает, что он играет нечестно, потому что знает, что она сейчас испытывает, и давит на чувства, которых у нее быть не должно.

Она чувствует небольшое облегчение от того, что он не слышал, находясь без сознания, как она в ненормальном, сумасшедшем бреду твердила, что любит его, и что он не может так с ней поступить и бросить ее.

Фрида замирает с вилкой в руке, когда он заговаривает вновь, и поднимает на него недоверчивый взгляд. Ей кажется, что она ослышалась, пока он не поясняет насчет Ларса. Она чувствует растерянность, потому что не знает, как на это реагировать, и молчит, стараясь не выдать волнение. Ей хватает сообразительности связать его расставание с Тильдой и поцелуй несколько минут назад, но отчего-то не чувствует должной радости от этого открытия. На самом деле, она не понимает, что и зачем он делает, после того, как чудом выжил, но не может перестать думать о том, что он сказал ей – что происходит в его голове из-за нее.

Она думает мимоходом, что ему, наверное, нелегко оставить сына с матерью, потому что она видела, как он к нему привязан.

- Почему? – Блетчли старается спрашивать ровно и хочет знать, почему именно сейчас. Она не считает это логичным, как и не считает правильным, потому что вне зависимости от ее желаний, думает в первую очередь о нем. Она не уверена, что так будет лучше для него, в особенности – жить отдельно от сына.

Фрида принимает извинения молча, но не считает их уместными. Хотя бы потому, что несмотря на ее просьбу, хотела этого сама, иначе бы не позволила ему целовать ее. Она не знает, что делать с ним, и что делать с самой собой, потому что ее желания идут вразрез с возможностями, и она все также не может делать то, что хочет, как и раньше.

Она опускает взгляд, когда он говорит, что она счастлива с Патриком, и с горечью думает, что ничего он на самом деле не знает.

Ирландка любит мужа и действительно была с ним счастлива, пока Бальтазар не появился в ее жизни вновь, разбередив старые раны. Она хочет быть счастлива с Патриком так, как была раньше эти два года, но больше не может.

- Зачем тогда это все, если ты знаешь, что я счастлива с ним?

Она имеет в виду, конечно, не завтрак, и уверена, что он поймет. Ведьма спрашивает, потому что для нее в его словах не много логики, только эгоизм, с которым она больше не хочет иметь дела. Она не хочет идти на поводу его желаний снова, потому что он всегда уходит, и он знает об этом. Однажды она ему уже об этом сказала.

Фрида встает из-за стола, потому что с трудом выдерживает его взгляд и больше не может быть с ним так близко, и отходит к шкафчикам. По детской привычке проверяет мимоходом один из них на наличие сладкого, но, не обнаружив, тянется к сигаретами, подтягивая ближе пепельницу.

- Если захочешь, после завтрака можем выйти в сад. Только ненадолго – Кристоф и так убьет меня если узнает, что ты вставал. И тебя, кстати, тоже.

Она говорит это, потому что отчаянно хочет говорить о чем-то другом, не касающемся их отношений, и закуривает, выдыхая дым в противоположную сторону.

Она думает, что он изменился и что все же перспектива смерти переворачивает все с ног на голову. Она считает, что он прав, когда говорит о Тильде, потому что ей ее жаль. Тильда заслуживает сказочной любви вместо того, что предлагал ей Харт, но у нее никогда не хватило бы смелости подать на развод первой.

Фрида считает Бальтазара далеко не счастливчиком, несмотря на то, что его столько лет окружают женщины, которые любят его больше, чем себя. Отчасти ей страшно за то, какую ответственность они тем самым накладывают на него, заставляя принимать решения.

Она испытывает благодарность, когда он говорит, что это не из-за нее, потому что не хочет быть повинной в развале его семьи. Облегчения это, впрочем, не приносит - она не считает развод хорошей идеей, потому что хочет, чтобы кто-то заботился о нем. Кто-то, кто любит его со всей искренностью.

Она надеется, что Тильда будет счастлива и сможет найти человека, который оценит ее преданность. Она знает, что Бальтазар так и не смог сделать этого в должной мере, чтобы дать супруге то, что она заслуживала.

Фрида боится его откровенности, потому что он говорит ей намного больше, чем она хочет знать. Она боится ее еще с тех пор, когда он первый раз сказал о своих чувствах, но сейчас особенно. После того, как он чуть не умер, она не хочет пока даже представлять, что значит отпустить его снова. Он делает все, чтобы это далось ей еще сложнее.

Ведьма знает, что сделает это. Отпустит его, как только ему станет лучше, и Кристоф разрешит ему вернуться. Иногда ей кажется, что друг не делает этого специально, давая ей время побыть с ним рядом. Она не хочет думать о том, сколько упустила за эти семь лет.

Блетчли не считает, что он ответил на ее последний вопрос в полной мере, потому что не хочет ничего додумывать сама, но не настаивает на большем. Она знает, как может быть тяжело отвечать на самые с виду простые вопросы, и отдает себе отчет в том, что ее «зачем» в разряд простых вписывается вряд ли.

Она смотрит на него, пока курит, и не может избавиться от мыслей, что могла действительно его потерять. На самом деле, она не знает, как пережила те два дня, оставшись в здравом уме, потому что до сих пор не верит, что худшее позади. Она не отходит от него надолго, потому что ей нужно чувствовать, что он здесь и что жив.

Фрида тушит остатки сигареты в пепельнице и, поддавшись порыву, сокращает расстояние между ними, оказываясь рядом. Касается пальцами волос ласково и осторожно и опускает голову, целуя его в макушку, а после прижимаясь к нему лбом. Она обнимает его аккуратно, боясь сделать больно, потому что знает, что у нее под руками еще не сошедшие синяки. Ей кажется, она знает каждую царапину, оставленную на нем.

Она молчит и зажмуривает глаза, потому что не хочет ничего говорить, и потому что для нее нет мира вокруг. Она стоит так с пару мгновений, прежде чем отозваться невпопад.

- Тебе нужно вернуться в постель. Я помогу дойти.

Фрида не двигается с места, только позволяя себе судорожный вздох, потому что не в силах бороться с пьянящим осознанием его близости.

- Я бы сошла с ума, если бы ты умер.

Фрида чувствует противную, надоевшую ей за это время горечь, когда он обнимает ее крепче, и не хочет, чтобы он отпускал ее. Она знает, что это ее – их – максимум, потому что у нее есть муж, и она слишком уважает его для того, чтобы позволить себе вести себя так, как ей в самом деле того хочется. Патрик, как и Тильда, меньше всего заслуживает к себе подобного отношения. Она привыкла, что они делают больно друг другу, но не хочет подобного для своего мужа. Она считает, что и так навлекла на его голову достаточное количество бед, и что все эти годы он дает ей куда больше, чем она способна дать ему в ответ.

Ирландка вспоминает его свадьбу и то, как тащила его наверх в свою комнату, и чувствует на мгновение странное, неуместное веселье. Вообще-то, она знает, что может попросить отца помочь, как могла тогда попросить Кристофа, но отчего-то не хочет этого делать. Она считает, что в состоянии позаботиться о нем сама и не хочет ни с кем делить ничего, что касается его.

Фрида не улыбается ему в ответ и смотрит со всей серьезностью. Она бы тоже была рада шутить, но к сожалению хорошо знает, о чем говорит. Потому что отдает себе отчет, как много он значит для нее. Ее пугают собственные чувства к нему, и она знает, что совершила ошибку, позволив им пробиться, но абсурдно ни о чем не жалеет.

Она закусывает губу до боли, когда он говорит, что скоро уйдет, и заставляет себя молчать о том, как ей этого, на самом деле, не хочется. Вопреки всему, что она говорит ему о том, чтобы он держался от нее подальше, она считает, что его место здесь, рядом с ней. Потому что в этом должен быть смысл, раз они за столько лет так и не смогли быть счастливее порознь. Она знает, что не имеет права говорить ничего подобное, потому что ему действительно лучше в Швеции, и потому что она не хочет обижать Патрика.

Ее отчасти отрезвляет, когда он говорит о ее муже. Она все еще не может убрать от него руки и заставить себя отойти, но смотрит уже яснее. Блетчли капризно хочет, чтобы все разрешилось как-то само, чтобы все было так, как ей того хочется, но осознает, что у высших сил есть заботы поважнее, чем решать ее проблемы, а ей уже не пять, чтобы прятаться от них за спиной у отца.

- Да, Патрику и без того несладко, - она усмехается, однако веселья в этом мало.

- Не заставляй меня снова проходить через этот кошмар, Харт. Думай обо мне – еще два таких дня я не выдержу.

Она знает, что играет отчасти нечестно, но хочет, чтобы он заботился о себе хотя бы ради нее.

Фрида вздыхает судорожно, когда он тянет ее к себе на колени, но не делает попыток сопротивляться. Не может и не хочет, пусть и чувствует свою вину перед мужем за все то, что сейчас происходит. Она чувствует отвращение от того, что позволяет себе крамольную мысль, что имеет на это право - не отталкивать Бальтазара сейчас. Потому что все будет как прежде, когда он выздоровеет, и потому что у нее больше не будет такой возможности.

Она закрывает глаза, пристраивая ладонь у него на затылке и чувствуя странное умиротворение. Она хочет, чтобы мир вокруг проявил солидарность и замер, потому что хочет продлить это ощущение еще хотя бы чуть-чуть.

Ведьма фырчит и парирует, что ему уже давно пора, пусть он и не выглядит на свой возраст, и не может сдержать улыбки, глядя на него.

Она мрачнеет против воли, когда он говорит о палочке, потому что слишком хорошо о ней помнит. Она знает, что будь тогда у него в руках она, он бы смог отбиться, чтобы успеть аппарировать. Ее гложет чувство вины за произошедшее.

Фрида смотрит на него внимательнее и думает, что в самом деле не слепая. И что, пожалуй, не отказалась бы таковой быть, потому что не хочет сейчас этого видеть - его отношение к ней. Потому что ей хочется, чтобы он любил ее и хочется любить его в ответ, открыто и больше ни в чем себя не ограничивая, но она больше не может позволить себе такой роскоши.

Ирландка улыбается ему вместо ответа, когда он просит беречь себя, потому что знает, что в этом вопросе они никогда не сойдутся. Она прижимается крепко губами к его виску, целуя, а после осторожно встает с колен. Она не собирается никуда уходить сейчас от него и мягко тянет его за руку, призывая встать.

Ему действительно тяжело идти, и она держит его, стараясь лишний раз не причинять боль, но он все равно иногда морщится, когда они поднимаются по лестнице. Она не знает как ему помочь и утешает как маленького, что осталось совсем чуть-чуть.

Фрида помогает ему лечь и накрывает одеялом, когда замечает оставленную на туалетном столике и не замеченную ранее книгу. Она подходит ближе и весело фырчит, замечая название. Шведская сказка из далекого детства; она берет ее в руки, перелистывая и с удовольствием замечая яркие картинки.

Блетчли устраивается у Бальтазара под боком, поднимая подушку чуть выше, чтобы было удобнее, и открывает книгу.

- Читал в детстве про Муми-троллей?

Она бросает на него озорной взгляд и не принимает возражения, когда начинает читать, держа книгу так, чтобы ему были видны картинки.

Фрида чувствует, что ее трясет, когда оказывается наконец в своей квартире. У нее перед глазами все еще отец и брат, не верящие в происходящее, и она не хочет знать, что они испытывали в этот момент. Она зовет Бубенчика, чтобы сказать ему, что жива, потому что не хочет продлять его страдания, и крепко обнимает, когда он бросается к ней.

Она не может остановить дрожь и не хочет смотреть на правое предплечье, радуясь, что длинный рукав закрывает метку. Она до сих пор не верит, что это действительно произошло, и чувствует разъедающую пустоту внутри.

Фрида не хочет никого видеть, поэтому благодарна домовичку, когда он все-таки исчезает. Она просит напоследок принести ей что-нибудь выпить, и тянется к бокалам. Ей хочется напиться, чтобы забыть о том, что случилось и о том, у кого в подчинении она оказалась. Она знает, что алкоголь не решит ее проблем, но не хочет больше оставаться в здравом уме.

Она забирает бутылку, стащенную, кажется, из Блетчли-холла и надеется, что у отца найдется еще одна припасенная. Она знает, что ему, пожалуй, тяжелее, чем ей, но не находит в себе сил идти сейчас к нему. Ведьма не обращает внимания на то, как поспешно аппарирует вновь Бубенчик, потому что ей, по большей части, сейчас все равно, и она не хочет ни о чем думать.

Фрида наливает себе больше, чем наливают самые щедрые бармены, потому что ей лень делать это слишком часто, и она не видит смысла наедине с собой в правилах приличия. Ей, в общем-то, все равно и на это, но пить из горла не позволяет воспитание. Она считает, что уже и так на дне и ниже падать некуда, но абсурдно хочет сохранить манеры хотя бы в этом.

Когда напротив нее появляется Бальтазар, она уже осушить бокал и, прихватив с собой бутылку, оказаться в спальне. Она смотрит на него молча, замечая общий паршивый вид, и лениво обещает себе когда-нибудь прибить Бубенчика за болтливость. Домовик не оставляет ей шансов сделать это прямо сейчас и исчезает сразу же.

Блетчли не хочет видеть его сейчас, потому что ей нужно время, чтобы привести время в порядок и смириться с неизбежностью, и вместе с тем не хочет видеть никого, кроме него. Она считает, что он должен ее в этот момент ненавидеть, и принимает как должное, что услышит сейчас все, что он думает на ее счет. Ей все равно, потому что хуже быть уже не может, но на мгновение становится страшно от того, что ему пришлось пережить.

Ведьма понимает, что больше не может пытаться держать себя в руках, когда он обнимает ее, прижимая к себе, и держит крепко, не давая возможности отстраниться. Она обнимает его и не верит, что он здесь, потому что не надеялась, что ей снова удастся это сделать. Она позволяет себе ненадолго забыться, закрывая глаза, и допустить мысль, что все поправимо и не так уж плохо, потому что он рядом.

Фрида знает, что это не так, и что исправить больше ничего нельзя. Она не отталкивает его, но отстраняется твердо, не решаясь смотреть ему в глаза, и отходит к небольшому столику, куда пристроила бутылку и бокал. Не к месту замечает оставленное для него кольцо и наливает себе еще, стараясь избегать его взгляда, прежде чем сообщить очевидное.

- Хреново выглядишь.

Ведьма подхватывает бутылку за горлышко и бокал, разумно полагая, что ему тоже нужно выпить.

- Пошли на кухню, здесь лишних бокалов нет.

Она говорит ровно, не чувствуя в себе сил на обсуждение произошедшего ни с ним, ни с кем либо еще, и больше всего хочет, чтобы он просто принял это как данность. Она знает, что ее надеждам не суждено сбыться, поэтому все же поднимает на него взгляд.

- Я не могу заставить Бубенчика поменьше трепаться.

Фрида делает внушительный глоток, когда он сминает в руках лист. Ей бьет по нервам звук мнущейся бумаги, и она чувствует дрожь, пробегающую по телу. Она знает, что не в состоянии объяснить сейчас, почему поступила именно так, а не иначе, но считает, что он все, абсолютно все, понимает с точностью наоборот. Ей не нравится, что от напоминания ему о ее любви остается жалкий комок, потому что она вкладывала в это куда больше, чем он может себе представить.

Она чувствует обиду, от которой перехватывает дыхание, когда он позволяет себе озвучить сомнения в том, что она его действительно любит. Обиду и злость, потому что считает его идиотом, если через столько лет он все еще в это не верит. Ей хочется, чтобы он замолчал, потому что она устала, и у нее сдают нервы, и меньше всего она хочет этого – видеть как ему больно. Она считает, что на сегодня ей достаточно своей боли и не хочет брать на себя больше, чем может выдержать.

- Замолчи, - ирландка говорит холодно и зло, пусть и отдает себе отчет в том, что он не заслужил этого. Она считает, что у него нет права сомневаться в ней. – Замолчи и не смей говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия.

Ведьма делает очередной глоток и не видит смысла уговаривать его перемещаться на кухню. Она бросает равнодушное «как хочешь», когда возвращает бутылку на столик и садится на кровать, поджав под себя ногу. Она предпочитает не смотреть на него, потому что не может, и находит более интересным узор покрывала.

Фрида не сдерживает невеселой усмешки, когда он отправляет ее к черту. Усмехается, а после смеется нездоровым, истеричным смехом, не поднимая головы. Она считает, что он просто дьявольски проницателен, и что к черту-то она как раз теперь и отправится. В услужение.

- Я, пожалуй, последую твоему совету.

Ее мрачное веселье обрывается также резко, как началось, и она допивает содержимое бокала, когда слышит его вопрос. Ирландка считает, что это не его дело и меньше всего хочет рассказывать ему правду. Она думает, что с него и так достаточно потрясений, и что никому от ее слов не станет легче.

Блетчли поднимает на него тяжелый взгляд и молчит, глядя снизу вверх. Не подбирает слова, потому что не собирается говорить правду, но и не ищет, что соврать. Пожалуй, слишком уважает его для низкопробной, наспех придуманной лжи.

- Он не считает нужным так бездарно лить чистую кровь.

Она не врет ему ни на грамм, потому что примерно такой ответ услышала от Лорда, но знает, что это мало что объясняет. Ведьма видит его взвинченное состояние и понимает, что своими ответами лишь подливает масла в огонь, но до последнего не собирается признаваться в произошедшем. Отчасти, потому что не верит в это сама и хочет забыть о том, что красуется теперь у нее на руке.

- Это не важно, Харт. Можешь просто порадоваться тому, что я жива.

Фрида не может удержаться от намека на сарказм, когда говорит о радости, но не потому, что хочет задеть его. Просто искренне не видит для этого поводов со своей стороны и считает, что смерть вариантом была куда лучшим, чем это.

Она берет в руки бутылку, наполняя вновь бокал, и ловит его взгляд.

- Ты знаешь, где бокалы, если захочешь составить мне компанию.

Бальтазар не знает, о чем говорит, когда требует у нее ответа, и она не собирается идти у него на поводу. Она хочет оставить в тайне свое приобретение на предплечье, и не считает, что об это должен знать кто-то еще. В особенности он. Ей по самое не могу хватает того, что это видел отец, и она считает, что переживет куда легче, если не будет больше никого пугать этим уродливым рисунком. Она знает, что ей не удастся забыть об этом ни на минуту, но не хочет видеть напоминание каждый раз в глазах близких ей людей.

Фрида ловит себя на мысли, что Крауч, будь он в здравом уме, смог бы оценить жестокую насмешку судьбы, когда она все же пришла к тому, от чего ее пытались оградить в семнадцать, чтобы она не натворила глупостей. По его словам, они с Регулусом молчали о метке, отчасти боясь, что она полезет в это за ними. Она думает, что в семнадцать, кажется, была куда умнее, и вряд ли сунулась бы к Лорду добровольно.

Она игнорирует его сарказм, но поднимает голову, когда он этого требует. Откровенно говоря, она не знает, что он хочет увидеть в ее глазах, когда смотрит внимательно и зло, потому что не уверена, что в них вообще что-то есть. Она хочет ему помочь и хочет, прокричавшись, успокоить тем, что все снова хорошо, но не может. Потому что из хорошего у нее для него только сохраненная жизнь, от которой она сейчас получает весьма сомнительное удовольствие.

- С ним все в порядке. В ближайшее время он обойдется без метки.

Фрида признает его право на то, чтобы знать, что с Майлзом, но не вдается в подробности. Она считает, что ему должно хватить того, что его племянник будет жить спокойно. Ей хочется мстительно и из вредности напомнить ему, что они в разводе, и что он слишком редко вспоминает о том, что Майлз и его племянник тоже, но не хочет препирательств. Вообще-то, она знает, что он волнуется о нем, и не хочет задевать его чувства.

- И чтобы ты мне сказал, если бы я к тебе пришла?! Если бы был какой-то иной выход, я бы нашла его, – ведьма не выдерживает и говорит громче, чем хотела бы. Ей не нравится, что он хватает ее за руку, потому что считает, что имеет право пить сколько захочет, и потому что на этой руке теперь красуется метка. – Отвали, Харт.

Фрида пытается вырвать руку, но не может позволить себе более резких движений, если не хочет расплескать содержимое бокала. Она не смотрит на руку, но замечает, как меняется его лицо, когда широкий рукав свитера сползает вниз. Она проклинает его и то, что он никак не может оставить ее в покое, и вырывается наконец из изрядно ослабевшей хватки.

- Доволен?

Ирландка огрызается зло и знает, что это звучит по-детски глупо, но она устала от того, что он не может перестать лезть в ее жизнь и что своей заботой о ней доставляет куда больше боли, чем те, кто хотят причинить ее намерено. Она встает резко и порывисто, отталкивая его от себя и больше не заботясь о том, что может запачкать алкоголем покрывало или ковер. Она одергивает свитер, потому что не горит желанием видеть метку, и отходит к окну, потому что ей тяжело выносить его близость.

- Меня не тащили насильно, Бальтазар. Я сама пришла. И пришла бы в любом случае, куда бы мы ни уехали.

Фрида делает глоток вновь, объективно понимая, что ей хватит, но с досадой признает, что алкоголь не приносит облегчения. После того, как он увидел метку – точно нет. Она с силой отставляет бокал на подоконник и бросает раздраженный взгляд на шведа, потому что он лишил ее единственного способа успокоить нервы.

- Какого черта, Харт? Почему ты не можешь просто порадоваться тому, что я жива, и не лезть дальше. Остальное – мое дело.

Фрида чувствует, что ее трясет, но уже от гнева, не имеющего ничего общего с праведным. Она сдерживается поистине чудом, чтобы не высказать ему сейчас все, что думает о нем и о том, что он ей говорит, и считает, что у него нет на это права. Сомневаться в ней и разговаривать таким тоном. У нее вспыхивают алым щеки, когда он говорит о том, что она думала о себе. Ей до слез, до истерики обидно, что он выставляет все так.

Она хочет забрать у него свое кольцо, когда он вешает его себе на шею, и закричать на него, по-детски топнув ножкой. Потому что это ее вещь, и он не имеет права отбирать ее после всего, что успел наговорить. Она не хочет отдавать ее из дурацкой вредности, потому что обида не собирается утихать и обжигает сильнее.

Фрида все-таки топает ногой, когда он уходит, и швыряет об стенку бокал, не в силах больше сдерживать злость. Она считает, что он невероятный везунчик, раз ей удалось унять ее хотя бы на время, чтобы позволить ему так просто уйти.
Ведьма советует ему катиться к Дьяволу, где ему самое место, и жалеет, что говорит это в пустоту. Ее раздражает его благородство и мнимая забота о ней, потому что не верит в нее сейчас ни на грамм. Потому что вопреки всему, она хотела, чтобы он остался, потому что нужен был ей сейчас. Она решает, что справится и без него.

Блетчли идет за новым бокалом и через какое-то время перестает окончательно следить за тем, сколько пьет. Сегодня ее это волнует мало, потому что это ее жизнь, и она вольна делать с ней, что ей вздумается. Она чувствует досаду от того, что алкоголь не помогает унять злость и, вопреки ожиданиям, ей не удается забыться. Она винит во всем Харта, потому что до его появления ей, как бы абсурдно это ни звучало, было легче. Сейчас она думает, что метка – глупое недоразумение по сравнению с тем, что произошло в ее квартире.

Ведьма не может выкинуть из головы слова о том, что она заботилась не о Майлзе, а о себе, и только накручивает себя еще больше. Ей слишком много есть сказать бывшему мужу, и она хочет обратно свое кольцо.

Она оказывается в Стокгольме и, покачнувшись и с трудом удержавшись на ногах после аппарации, жалеет, что не попросила Бубенчика перенести ее. Ирландка стоит на улице перед его подъездом с пару минут, приходя в себя, и заходит, когда признает, что тонкий свитер не лучшая защита от холодного осеннего ветра.

Фрида барабанит в дверь до тех пор, пока она не открывается, и на пороге не показывается Бальтазар. Она считает, что может забыть о манерах, когда заталкивает его вглубь квартиры и проходит сама. Взгляд цепляется за кольцо, висящее у него на шее на цепочке, и она разворачивает мужчину, прижимая его к стенке у двери. Вообще-то, она не знает, откуда у нее на это силы, потому что обычно на такие маневры не способна, но не задумывается об этом, когда подцепляет цепочку, зажимая в пальцах кольцо.

- Это мое.

Ведьма дергает резко и со всей силы, срывая тонкую цепочку, и отстраняется, когда та оказывается у нее в руке. Она отходит от него на шаг, зажимая в ладони украшение, и все еще не испытывает ни грамма вины.

- По-твоему, я думала о себе, а не о Майлзе, да, Харт? – она не ждет от него ответа и продолжает практически сразу, потому что он уже все сказал, теперь ему стоит послушать ее. – Я думала о том, что не хочу, чтобы мой племянник расплачивался за ошибки, которые совершила его семья. А еще о том, что один мой лучший друг умер из-за этой чертовой метки, а второй сейчас в Азкабане ведет жизнь овоща. И если ты думаешь, что мне было так легко и просто смириться с мыслью, что я больше не увижу отца, брата, тебя, то ты – круглый идиот.

- Твоя очередь, Харт. Раз уж ты так считаешь, то поясни, чем же я руководствовалась, когда шла туда? – Фрида старается не повышать голос, но не сдерживается, потому что больше всего сейчас хочет именно накричать на него. – Ответь мне.