Бальтазар улыбается, когда она целует его в щеку, и принимает бокал вина, но смотрит, за напускным легкомыслием, настороженно. Он считает, что Кристоф всё портит и что они могли обойтись без этой встречи, потому что всё ещё помнит, о чём они говорили несколько недель назад, но его крестник выступает фактором, который, даже будь у него желание, швед не может игнорировать. И желания, впрочем, нет.

Чародей считает, что в тот вечер они разобрались и что им стоит перестать жить прошлым. Он ловит себя на коробящей мысли, что попытки сделать это в течение прошедший лет не принесли должного результата. Бальтазар убеждает себя, что терпение – залог успеха.

Он не считает, что она обязана соблюдать приличия, но не имеет ничего против общения с миром, когда ирландка задает вопрос в лоб. Бальтазар успевает сделать глоток из поднесенного ею бокала и заглядывает в светлые глаза. Он знает, как она относится к Кате, и, говоря откровенно, не до конца принимает, почему ведьму это должно волновать.

Он не пытается уйти от ответа, отзываясь уверенно и спокойно, и не сводит с неё взгляд:

– Потому что я могу ей доверять, – он сдерживает улыбку, когда вспоминает, как его дражайшая подруга упиралась, когда швед пришел к ней с подобной просьбой. Он знает, кто Катаржина открещивалась от детей, как могла, но также понимает, что не сможет найти лучшей кандидатуры, если его сыну потребуется помощь или защита. Бальтазар позволяет себе расчетливую мысль, что после того, как он «погостил» у её муженька, она у него, к тому же, в долгу.

Он не принимает клеймо, которое ей приписывают – её любовницы.

Чародей считает, что, судя по настроению ирландки, она не может обвинить его в желании дать сыну лучшее.

Он считает, что тогда, когда он извинялся перед Фридой в восемьдесят седьмом, они закрыли тему, не разобравшись до конца, потому что им обоим было так удобно. И что он ни на грамм ей не соврал, называя Кату только подругой.

– Что тебя смущает? – он знает, что она не понимает характера их отношений, но отчего-то не желает оставлять между ними недосказанность, и не стесняется выражений:

– Что мы периодически вместе спим?

Бальтазар держится спокойно и твердо, но снова считает, что Фрида лезет не в свое дело. Он, признаться, удивлен, что его бывшую жену волнует погода в их с Тильдой доме, и не понимает, почему она её защищает. Чародей считает, что ведьма ведет себя абсурдно и что их обсуждение крестной его сына не приведет ни к чему хорошему. Бальтазар сыт по горло выяснениями отношений с ней и тем, что они ни к чему не приводит.

Он видит её насквозь, несмотря на то, что Фрида ведет себя сдержанно. Бальтазар ловит себя на мысли, что она реагирует на Катаржину, по его мнению, слишком остро; что, почему-то, они все это делают.

Бальтазар игнорирует её советы и смотрит терпеливо, когда она подходит к корню зол издалека. Он на мгновение прикрывает глаза, потому что Фрида и её ненормальное, по мнению шведа, сострадание Тильде наступают на те же грабли, на которые попадаются все.

Последнее, что хочет Бальтазар - это унижать жену. Он знает, что объективно сильнее Тильды и что, возможно, часто принимает решения слишком жестко, принимая чужую покорность, как должное. Но он никогда бы не стал самоутверждаться засчет матери своего ребенка.

Он считает, что Фрида путает понятия, и говорит ей об этом.

- Она не моя любовница, - Бальтазар смотрит на неё некоторое мгновение, после чего допивает оставшийся глоток вина. - Ни ты, ни Тильда не можете этого понять.

Он ловит себя на мысли, что после их ненормального, сумбурного разговора после нападения ему почему-то хочется быть с Фридой откровеннее. Он не уверен, что это пойдет им на пользу.

- Я люблю свою жену и стараюсь её не обижать. Прими это, как факт, даже если для тебя это прозвучит абсурдно.

Бальтазар думает, что у его подруги потрясающий талант настраивать людей против себя, и что её, на самом деле, недолюбливает даже Кристоф. О тонкостях отношений шведа и Каты его друг, впрочем, осведомлен. Чародей знает, что он не принимает подобную политику, но благодарен за молчаливое понимание.

- Я видел, что ты сделала, - он не пытается сменить тему, но улыбается тепло, когда бросает очередной беглый взгляд на жену и сына, обосновавшегося на её руках.

- Спасибо.

Бальтазар слушает её внимательно и чувствует неприятный осадок. Он по-прежнему не понимает, какое Блетчли есть до этого дело, но понимает все отчетливее, что объясниться в отношении Каты, вероятно, им не удастся. Чародей считает, что она права во многом, и, в то же время, во многом не права, потому что сторона, о которой говорит ирландка - это их сторона. Её и Тильды. Бальтазар ловит себя на ироничной мысли, что Кате понравится идея того, что из-за неё две его жены, бывшая и нынешняя, смогли прийти к консенсусу.

Бальтазар признает, что секс по дружбе - это наиболее близкое определение того, что между ними происходит, но считает, что в итоге это слишком просто. Потому что они спят друг с другом не потому, что им это нравится, но потому, что таким образом, как это делают они, никто из них не желает испытать на себе любимому человеку.

Бальтазар смотрит на Тильду, когда Блетчли заканчивает обрисовывать ситуацию, и думает, что это всё - неправильно. Прямо сейчас - ни Фрида, ни Ката, ни Тильда. И что он по-разному дорожит ими всеми, когда уложить их в пределы одной реальности, кажется, не представляется возможным.

Бальтазар оборачивается к Блетчли и заглядывает той в глаза.

- Я думаю о ней больше, чем ты считаешь, - отзывается чародей. Он думает, что Фрида единственная, перед кем он хочет объясняться. И что сейчас она вынуждает мерить Тильду тем же, чем швед мерит свою бывшую жену. Бальтазар считает, что она просит от него слишком многое на данный момент.

- То, что называешь сексом по дружбе - это наша с Катой эмоциональная необходимость. Потому что у нас есть люди, которыми мы дорожим и которым мы желаем только лучшего. Поверь мне, в наших с ней отношениях, кроме аспекта понимания и доверия, нет ничего, что нравится как ей, так и мне.

Тильда, по мнению Харта, и без того не была рождена для их брака, чтобы он подставлял её сильнее.

- Когда я смог отказаться от того, чтобы спать с Катой потому, что мне это не требовалось, я это сделал. С тобой.

Бальтазар снова смотрит на Тильду. Он, на самом деле, порой не знает, что с ней делать, не меньше, чем она - с ним. Швед иногда считает этот брак ошибкой, но каждый раз, отчего-то, себя удерживает.

Он улыбается, не размыкая губ, наблюдая за женой и сыном, и молчит ведьме в ответ.

Бальтазар считает её вопрос некорректным. Потому что их минувший брак отличается от его брака с Тильдой и потому что она снова ставит себя и её в одно предложение. Блетчли заставляет его задуматься о многих "если", которые ему не нравятся, потому что звучат неправильно. В первую очередь - с точки зрения ведьмы.

Чародей остается благодарен ей за то, что она с ним откровенна, когда говорит, что не понимает. И что, кажется, пытается разобраться. На самом деле, Харт начинает сомневаться, что их разговор стоит свеч, когда снова ловит её взгляд своим.

Он считает, что слепой заметит, как он на неё смотрит, и возвращается мыслями к её вопросу.

Бальтазар думает о том, что его жене не помешал бы роман на стороне. И что он до сих пор привыкает к тому, что Фриду касается её законный муж.

Он думает, что они, пожалуй, понимают любовь одинаково, но Блетчли отчего-то приравнивает к ней брак. Швед находит это забавным после того, как она соглашалась выйти за него замуж фиктивно. И что прекрасно знала, что могла быть у него не одна, хоть и была одной, не считая Каты, постоянной.

Он не имеет ничего против того, чтобы ответить ей, но ему требуется время, чтобы смириться с тем, как будет звучать для нее его практичность.

Он ловит себя на ироничной мысли, что его жены, бывшая или настоящая, порой слишком много думают, когда все, на самом деле, гораздо проще, нежели они представляют.

Он знает, что ему будет сложно это объяснить, и отвечает иначе.

- Я бы дал Тильде развод, если она смогла кого-то найти, - Бальтазар задумчиво нащупывает в кармане джинс сигареты и зажигалку. Он думает, когда смотрит на Ларса, что у них получился прекрасный сын. - Отношения на стороне могли пойти бы ей на пользу.

Швед знает, что ему не чужда ревность. Но если Тильда сможет кого-то полюбить, он не будет препятствовать.

Бальтазар также знает, что он, вообще-то, собственник, но единственная, кто будит в нем это чувство - это Фрида. И что ему, определенно, не нравится подобная избирательность.

Он не смотрит на неё, когда подытоживает:

- То, что ты счастлива с ним - единственная причина, которая позволяет мне разрешить ему тебя касаться.

Бальтазар не испытывает иллюзий относительно её реакции. Он не ждет признаний и признанием это не считает. Он сдерживается, чтобы не отозваться в тон в ответ на её ярость, потому что Фрида, требуя честности, кажется, на самом деле не хочет её в ответ. Бальтазар понимает, что не прав. Что сейчас он говорит это лишь ради себя, потому что никого не перестанет удивляться глубине своего падения.

Он видит её гнев, но смотрит на неё спокойно; наблюдает за ней от кончиков пальцев, сжимающих бокал, после возвращаясь к женским глазам.

Ему кажется, что они смертельно устали друг от друга. Он проклинает Гринготтс и её упрямство, положившие в восемьдесят втором начало их непредвиденным проблемам.

Он думает об этом всё реже, потому что она взрослеет, но до сих пор не понимает, как его угораздило влюбиться в малолетку. Чародей считает, что её непонимание его позиции - признак того, что она по-прежнему любит сказки. Потому что только там любят только одних и живут с ними долго и счастливо.

Бальтазар не видит в своих словах ничего красивого. Он не жалеет о сказанном, но задумывается о том, что бы произошло, если бы он закончил речь на том, что сказал о Тильде.

Он осознает не сразу, что из-за сомкнутых челюстей на лице ходят жвалки, и одергивает себя.

Бальтазар осознает свою ошибку и осознает то, что им больше не стоит об этом говорить. Об их отношении друг к другу. Потому что все становится только хуже.

- Я ответил на твой вопрос, - коротко резюмирует швед, после чего, отставив бокал на высокий комод, переводит на Фриду безразличный взгляд:

- Давно стоило закончить этот разговор.

Он отходит к жене и сыну и больше, с трудом, рассеянно забываясь в настоящем, не оборачивается в её сторону.

Фрида не замечает, как уходит и приходит Яксли. Не замечает, что он больше не пытает ее, а только изредка переговаривается со вторым мужчиной. Его, кажется, начинают нервировать ее крики, и он хочет домой, потому что им не приказывали замучить ее до смерти. Пытки входили в обязательную программу, но на его вкус они уже успели затянуться.

Пожиратель говорит что-то о Бальтазаре, и она, когда способна думать о чем-то кроме дикой, выкручивающей боли, удивляется его интересу к ее бывшему мужу. Впрочем, она думает об этом недолго, ровно до того момента, когда тело пронзает очередная волна боли.

Фрида хочет, чтобы все это поскорее закончилось, и считает Аваду избавлением. От того, чтобы начать молить о нем, ее останавливает только то, что говорить она не может в принципе – не хватает ни сил, ни дыхания.

Она считает, что четыре дня восемьдесят пятого были паршивеньким, но курортом, по сравнению с тем, что происходит сейчас. Она не знает, сколько прошло времени, но каждая вспышка боли растягивается для нее на вечность.

Пожиратель умудряется держать ее на грани между сознанием и блаженным забытьем, и она ненавидит его за это в моменты передышки.

Фрида не замечает появления в зале кого-то еще, как и не сразу замечает, что боль прекратилась. Она всхлипывает судорожно и панически, когда слышит его голос, и вздрагивает, когда он прикасается к ней. Она не верит в то, что он снова за ней пришел, и считает, что тронулась умом. Ирландка знает, что так бывает, потому что видела это сама.

Она начинает верить совсем чуть-чуть, когда он освобождает ее, подхватывая на руки, и она закрывает глаза, чувствуя до одури знакомый запах.

Она, кажется, теряет сознание или же остается где-то на грани после аппарации, поэтому, очнувшись на диване, не может точно сказать добралась ли до него самостоятельно. Ей не нравится лежать, потому что перед глазами начинает все плыть, стоит ей прикрыть глаза, а она хочет поскорее прийти в себя.

Ей удается это с ощутимым трудом – принять вертикальное положение, и она благодарна бывшему мужу, когда он помогает ей сесть и облокотиться о спинку дивана. У нее болит все тело, и она не слишком способна на то, чтобы оглядываться по сторонам, но обведя взглядом все, что попалось в поле зрения, заторможено все же осознает, где оказалась.

Блетчли мельком удивляется на то, что вокруг с причитаниями не носится Тильда, но не находит в себе сил подумать об этом всерьез. Признаться, она этому рада, потому что сомневается, что ее голова выдержит дополнительный источник шума. У нее в ушах все еще звенит ее собственный крик и голос Пожирателя, и ей этого хватает с лихвой.

Она смотрит на чашку в его руках и чуть морщится, чувствуя не самый приятный запах. Она не собирается ему перечить, потому что у нее на это нет никакого желания и возможности, поэтому молча забирает чашку, делая глоток. Она морщится снова и ставит ее на колени, потому что пока не способна на такой подвиг – выпить целиком. По телу разливается приятное тепло, и ей становится легче сфокусировать взгляд.

Фрида молчит, глядя на него, и не может перестать думать о том, что он пришел за ней. Снова.

Его слова отрезвляют ее и приводят в чувство куда лучше, чем зелье, и она недоверчиво моргает, пытаясь осознать услышанное. Ей не нравится, что он кричит на нее, потому что его голос отдается болью, и не нравится то, что он говорит. Она дергает головой, вырываясь из его рук, и тут же понимает, что поступила опрометчиво. От резкого движения перед глазами начинает все плыть снова.

- Я не просила тебя приходить. Не просила вытаскивать оттуда.

Фрида цедит это зло, потому что она сделала все, чтобы эти месяцы с дня рождения сына Криса он и думать забыл о ее существовании. Она дала ему возможность жить долго и счастливо с женой и сыном, а заявиться за ней было лишь его решением. Она его не просила.

- Ты не должен был этого делать. Моя жизнь – не твоя забота.

Ирландка отставляет чашку в сторону и, опираясь на подлокотник пытается встать с дивана. Она возвращается обратно почти сразу же, рухнув на него из-за слабости и темноты перед глазами, и закрывает глаза, откидываясь на спинку дивана.

- Я хочу домой. Бубенчик меня перенесет.

Она знает, что должна поблагодарить его, но не может выдавить из себя ни слова.

Она благодарна ему за то, что он понижает голос, но считает, что он раскомандовался. Потому что после сказанного им, последнее, чего ей хочется – оставаться здесь и дальше. «Чтобы не подставлять его еще больше». Она думает об этом язвительно, но сдерживается и молчит, потому что на самом деле ей не нравится его состояние больше, чем свое собственное.

Фрида не слепая, поэтому замечает и слезы и перенапряжение. Она понимает, почему он пришел за ней, но не может не злиться, потому что считает, что лучше бы он этого не делал. У него жена и ребенок, и он должен думать в первую очередь о них, а не бросаться в логово Пожирателей. Она считает, что он подставляет себя сам, и что не имеет права на подобные претензии, но начинает нервничать сильнее. Она знает, что у каждой выдержки есть свой предел, и не хочет, чтобы его наступил сейчас.

Ведьма прислушивается внимательнее, когда Бальтазар начинает рассказывать и чувствует облегчение от того, что Патрик сейчас у Криса. Она помнит о его врачебном прошлом да и просто хорошо знает друга, чтобы быть уверенной, что с мужем все будет хорошо, но не удерживается от обеспокоенного вопроса:

- Он в порядке?

Потому что она считает, что единственный человек, которого она действительно подставила – он. Она не думала, что это вообще возможно – возвращение Лорда, - но должна была предусмотреть все, прежде чем согласиться выйти за него замуж. Она, объективно, не может защитить его теперь от того, что ему грозит.

Фрида закипает вновь, когда он давит на то, на что давить не имеет права. Она проклинает тот день в восемьдесят седьмом, который ни она, ни, кажется, он не могут отпустить. Она считает со всей уверенностью тот день ошибкой, потому что смогла себя в этом убедить, но думает, что его напоминание неуместно. Потому что она доверяет ему, начиная с восемьдесят второго и до сих пор. Доверяет, когда он приходит после Азкабана, и доверяет на его свадьбе, когда он целует ее. Каждый раз, несмотря на то, что он делает с ней.

У него нет права говорить ей об этом, потому что она доверяет ему и сейчас. Ведьма отдает себе отчет в том, что не может позаботиться о себе сама так, как он, и вряд ли кто-то вообще сможет сделать это лучше него. Но ее желание уйти не имеет никакого отношения к доверию.

Она смотрит на него молча, тяжелым взглядом и делает пару глотков, когда он подходит к ней.

- В отличие от тебя, я держу свои обещания, Харт. Ты знаешь, почему я хочу уйти, и доверие здесь не причем.

Она все еще злится на него и пытается вырваться, когда он снова прикасается к ней, но на этот раз он держит крепче. Она дает ему осмотреть себя и чувствует, что у нее начинается истерика от его прикосновений, потому что он не должен заботиться о ней. Потому что она не хочет этого и хочет больше всего на свете, но знает, что в конечном итоге ей не принесет это ничего хорошего.

Фрида чувствует, что не может больше сдерживаться, когда он говорит о брате. Закрывает глаза, потому что снова все начинает мутнеть, и трет виски, потому что больше не может терпеть эту боль. В голове предательски крутятся мысли о том, что ее пытали из-за него, и что это никогда не закончится – расплата за идиотскую идею выйти за него замуж.

- Я не хочу об этом знать, - она бросает это резко, но понимает, что уже от этого никуда не деться. Ей в самом деле не нужна эта информация – то, почему он ее пытал так долго, потому что она не хочет никого обвинять в этом, но не может не думать о том, что ее мучения могли прекратиться гораздо раньше. У нее болит все тело, и она по-прежнему не считает смерть там чем-то ужасным.

Ведьма кивает на его вопрос и чувствует, как у нее сводит лопатки от противной мысли, что кто-то был в ее голове.
Она осознает это внезапно – что, по сути, выжила в восемьдесят пятом лишь благодаря тому, что он не знал, чья она жена. Ее похищали за грехи отца, а ее новая фамилия не имела для них значения.

- Он бы не отпустил меня и так – у нас с ним взаимная любовь с восемьдесят пятого. Но убил бы раньше, если бы не полез ко мне в голову. Его, кажется, здорово разозлило имя твоего сына.

Фрида чувствует панику, как только говорит это вслух. Что Бьорн видел его сына и видел жену. Что если он настолько ненавидит Бальтазара, раз пытал ее с такой жестокостью, лишь бы насолить ему, то он может не остановиться на этом.

- Он видел Тильду и Ларса, - она проговаривает это лихорадочно, чувствуя, как от волнения начинают гореть щеки и пересыхают губы, - он может прийти за ними.

- Ты должен быть там, а не со мной, - Фрида повышает голос, вырываясь, - я в порядке.

Она не хочет, чтобы из-за нее пострадал кто-то еще, и считает, что в состоянии сама о себе сейчас позаботиться.

Фрида чувствует отчаяние, когда Бальтазар говорит о состоянии Патрика, потому что понимает, что то, что его не задело в этой суматохе – чудо, не меньше. Она не хочет думать о том, что было бы, не успей она позвать Бубенчика, чтобы он забрал его. Она знает, что домовик первым делом бросился бы к ней, потому что хоть и любит ее мужа, но испугался бы больше за нее. Ее мутит от мысли, что на ее месте мог быть он, и что она вряд ли успела бы вытащить его оттуда.

Она отчетливо осознает, что на сегодняшнем дне ничего не закончится, и что их обоих рано или поздно достанут, потому что не могут спустить произошедшее с рук.

Ведьма правда старается взять себя в руки, когда он призывает успокоиться, но думает, что сказать легче, чем сделать. Она чувствует боль, когда он сжимает сильнее, но на удивление не имеет ничего против – ей хочется чувствовать, что он здесь и что рядом, несмотря на то, что она по-прежнему уверена, что это ошибка. Он должен быть там, где бы ни была сейчас Тильда с ребенком, потому что обязан защищать их, а не рисковать жизнью, спасая в очередной раз ее.

Она вспоминает, что Пожирателей там было двое, и ему просто повезло, что Яксли снова вышел прогуляться, и невесело думает, что успокоиться ей все же не суждено. К мертвому Патрику в воображении прибавляется еще и мертвый Бальтазар, и она срывается, когда по телу пробегает дрожь.

- Уже тронул. Откуда тебе знать, что он не доберется и до них? Или до тебя?

Блетчли не хочет кричать, но не может и не понимает его уверенность, потому что паникует и боится за них всех. Ей хватает фантазии представлять все это в красках, и она чувствует, что лучше ей от этого не становится, однако несмотря на это упорно игнорирует чашку с зельем.

Она чуть приходит в себя, когда он говорит об имени сына, и смотрит растерянно, не зная, что сказать. Она понимает, что он чувствует себя на редкость паршиво, но совершенно не знает, чем помочь ему и хочет ли он вообще говорить об этом. Особенно с ней.

У нее нет претензий к нему, потому что на месте его брата мог быть любой другой Пожиратель, и ей было уготовано мало приятного в любом случае, но признает, что если бы не он, это продлилось бы не так долго. Она благоразумно молчит, потому что, несмотря на истерику, остатками здравомыслия понимает, что это не лучшее, что она может сказать, и потому что несмотря на боль, благодарна ему за то, что жива.

- Мне лучше, - упрямо сообщает ирландка и ни капли не врет. Ей действительно лучше, по сравнению с тем, что было, когда он только принес ее сюда. По крайней мере сейчас жить хочется больше, чем умереть и прекратить мучения, особенно, если не делать резких движений.

Она допивает содержимое чашки и сообщает, что это редкостная дрянь, пока он идет на кухню. Бальтазар обещает, что новая порция снимет боль, заставляя ее делать мучительный выбор между гадким вкусом и перспективой страданий еще энное количество времени. Она послушно делает глоток и отставляет чашку на подлокотник.

Фрида смотрит на него молча, когда он убирает прядь с лица, и чувствует, что ему дается это с трудом – сохранять видимость спокойствия. Она думает, что ванна – это прекрасно, но не сейчас, потому что у нее нет на это сил и, скорее всего, она просто там уснет.

Она ловит его руку, когда он касается ее лица, и сжимает ее в своей ладони. Она молчит какое-то время, прежде чем наконец-то искренне поблагодарить.

- Спасибо, Харт. Ты снова меня спас.

Она констатирует очевидное, но не обходится без ложки дегтя:

- Я не хочу, чтобы у тебя снова были проблемы из-за меня. Если что-то случится с тобой или твоей семьей, я себе этого не прощу, ты же знаешь.

- Поэтому помоги добраться до моей старой квартиры или на худой конец в Блетчли-холл, и отправляйся к жене.

Фрида меняется в лице, когда до нее доходит простое, но убийственное осознание того, что у нее забрали палочку. Снова. Она ненавидит Бьорна сейчас со всей искренностью, потому что без нее она совершенно беззащитна, и потому что он отнял у нее все то, что принадлежало только ей.

- Черт бы побрал твоего брата, Харт. Он присвоил себе не только мои воспоминания, но и палочку.

Фрида чувствует, как внутри что-то обрывается и падает, когда слышит его ответ. Она молчит, потому что до конца не осознает сказанное им, и осознавать это не хочет. В голове панически бьется мысль, что он убил его. Убил брата, и она не знает, что ее пугает больше – их родство или то, что он снова совершил ту же ошибку, за которую тогда они заплатили куда более высокую цену, чем стоило заплатить за ее жизнь.

Она молчит, когда он усмехается насчет ее времяпрепровождения, и не особо вникает в смысл слов. Не убирает ладонь, сжимая, кажется, еще сильнее, но практически этого не замечает.

Она считает, что у него нет права на такие ошибки, потому что он, черт бы его побрал, снова нарушил данное ей обещание.

Фрида встает с дивана резко, чувствуя, как голова начинает кружиться. Не столько уже от слабости, сколько от его слов. Она смотрит на него с отчаянием и думает, что его ничему не учит жизнь, потому что он снова обрекает себя на Ад.

- Зачем?!

Она не сдерживается и повышает голос, переходя почти на крик, потому что больше не может. Больше не может выносить то, что он делает с ней, и потому что до дрожи, до одури боится того, что с ним будет дальше.

- Зачем ты это сделал, Харт? Зачем притащился туда, когда тебя об этом никто не просил?

Она проклинает Бубенчика, перенесшего Патрика к Крису, хотя и понимает, что лучше места он действительно найти не мог. Она все понимает, но со всей искренностью ненавидит сейчас его, его инициативность, Криса, не удержавшего друга от того, чтобы помчаться за ней, Бьорна, Яксли, всю эту компанию Пожирателей. Себя за то, что действительно снова его подставила. Она знает, что от нее у него снова проблемы, и не может не злиться на него за то, что он не пытается их избежать.

- Мне не нужно твое геройство такой ценой, неужели ты не можешь этого понять? Не нужно было ни тогда, ни сейчас.

Она ходит по комнате, пока на глазах не выступают слезы от отчаяния и злости, и цепляется рукой за спинку ближайшего кресла.

- Почему ты не можешь просто постоять в стороне? Тебя это не касалось, Харт. Это моя жизнь. Хватит в нее лезть, хватит меня спасать.

Вообще-то она отдает себе отчет в том, что звучит на редкость неблагодарно, но больше не может сказать ему спасибо за свою жизнь. Она не видит в ней такой ценности, чтобы быть готовой за нее вновь испытать те полтора года.

Фрида с трудом сдерживается от того, чтобы его ударить, потому что считает, что он снова не думает ни о ком кроме себя, тогда как у него сын, который не заслуживает расти без отца.

- Я устала быть виноватой в твоих проблемах, Харт. В том, что из-за меня у тебя все всегда не слава богу. Если тебе так понравилось в Азкабане – это твое дело, но не впутывай в это меня.

- Прекрати это делать – прекрати меня мучить. Я больше так не могу.

Фрида хочет, чтобы это прекратилось. Чтобы ночь закончилась, а на утро выяснилось, что ничего не было. Она чувствует, как сильно вымоталась за эти несколько часов, и что сильнее – здесь. Боль физическая пусть и не утихает, но отходит на второй план в сравнении с тем, что она испытывает сейчас.

Она не хочет думать о том, что будет утром, потому что знает, что ничего хорошего следующий день не готовит. Будет не так трудно установить, кто убил Бьорна, и она не знает, чего боится больше – Азкабана или того, что ему решат отомстить. Она знает, что ее бывший муж сильный маг, но еще она знает, что Пожиратели держат в страхе магическую Британию отнюдь не симпатичными масками.

Фрида не считает, что паникует понапрасну, когда возвращается мыслями о самосуде, который могут устроить и без приказа на то от Лорда. Исключительно из желания восстановить справедливость – если в первый раз отобранную игрушку можно было спустить с рук, то во второй – дело чести отомстить.

- Если бы Бубенчик забрал оттуда меня, Патрик оказался бы на моем месте. Что я должна была, по-твоему, делать? Оставить его там и радоваться, что спаслась?

Она считает, что он не понимает, о чем говорит, когда обвиняет ее в том, что она не заботится о себе. Она была бы рада, как никто другой, позаботиться о себе, потому что в том, что она испытала сегодня, мало приятного, но у нее не было другого выбора.

- Ты обещал быть рядом, и я уже смирилась с тем, что ты не можешь это сделать. Но ты, помимо прочего, обещал быть живее всех живых, но раз за разом делаешь все, чтобы нарушить и это обещание. Я устала бояться, что рано или поздно тебя убьют.

Фрида слушает его внимательно, когда он говорит о брате, потому что ее слегка отрезвляет голос Баля. Она вслушивается, пытаясь взять себя в руки, и думает, что отчасти действительно понимает, почему он это сделал. Понимает, но не может принять, потому что слишком боится.

Она молчит, осмысливая сказанное им, и не может подобрать слова. Она не собирается говорить ему, что он все сделал правильно, но больше отчего-то не может на него кричать. Ирландка все еще злится на него за то, что он пришел туда, и, несмотря ни на что, понимает, что если бы не она, ему бы не пришлось убивать брата. Они не виделись столько лет и вряд ли бы когда-нибудь встретились случайно.

Она собирается сказать ему об этом, но не успевает, когда он подходит ближе и обнимает ее. Блетчли не собирается вырываться, но ей требуется время, чтобы обнять его в ответ. Она прижимается к нему лбом и почти не чувствует боли, когда он сжимает крепче. Она думает, что они оба идиоты, и проклинает день, когда они подписали документы о разводе. Тогда ей казалось, что между ними пропасть, что Азкабан стал катастрофой, которую они не переживут. Вместе уж точно.

Сейчас она готова отдать многое, чтобы вернуть те две недели обратно и никуда его не отпустить.

Она не сопротивляется, когда он усаживает ее в кресло, потому что на свою истерику потратила больше сил, чем у нее вообще было. Ведьма смотрит ему в глаза и до боли закусывает губу, когда он целует ее, потому что на глаза снова наворачиваются слезы, и потому что все это временно, и она не хочет давать себе забыть об этом.

Пусть он сейчас и здесь, с ней, но он все равно уйдет. Потому что не может не уйти.

Фрида смотрит ему в спину и растерянно смаргивает, когда он отстраняется. Она готова по-дурацкой женской привычке переспросить, что он сказал, лишь бы услышать это вновь, не потому что не услышала, а потому что не может поверить. Что он сказал это ей. И еще больше в то, что он действительно так считает, но она знает, что ее бывший муж не привык бросать слова на ветер.

Она встает с кресла и делает пару неуверенных шагов к нему, оказываясь за спиной. Аккуратно касается спины и, дождавшись, когда он обернется, утыкается в плечо, закрывая глаза. Она стоит так с пару мгновений, прежде чем глухо, не поднимая головы отозваться:

- Ляжешь со мной? Не хочу оставаться одна.

Фрида принимает его ультиматум недовольным фырчанием и считает, что он – тиран. И деспот. Потому что ей и так несладко, а питье только усугубляет ее страдания. На самом деле она, конечно же, понимает, что оно поможет, но совершенно по-детски капризничает, хотя и по большей части мысленно. Она морщит нос и смотрит на Бальтазара жалостливым взглядом, но в конечном итоге сдается. Она решает, что это не такая уж большая цена за то, чтобы он остался с ней, и мужественно делает большой глоток.

Ведьма не знает, как отпустит его от себя завтра снова, но пытается не думать об этом сейчас. Ей не хочется представлять завтрашний день вообще, потому что она знает, что он обернется новыми проблемами уже для них всех. Больше всего она хочет, чтобы в этом хаосе не задело его и его семью, потому что несмотря на его слова, знает, что не имеет права ломать его жизнь.

Фрида допивает зелье и показывает ему пустую чашку в подтверждение того, что условие выполнено. Она не имеет ничего против, когда он поднимает ее на руки, не столько потому, что у нее настолько нет сил, хоть их и мало, но потому, что ей нравится это – его забота о ней.

Она переодевается и забирается под одеяло, только сейчас осознавая, насколько все-таки устала. Она мужественно ждет, пока он ляжет рядом, и только после этого устраивается на подушке. Ей стоит больших трудов держаться от него на подобающем расстоянии, и она не делает попыток придвинуться ближе.

Фрида пытается довольствоваться малым, тогда как ей расстояние между ними кажется катастрофическим, но не сдерживается, когда замечает его руку рядом. Она накрывает его ладонь своей и закрывает глаза, чувствуя, как проваливается в сон.

Фрида держит его руку крепко, пока, наконец, не засыпает.

***

Она с удивлением обнаруживает, что проснулась первая, когда неохотно распахивает глаза. Не знает, который час, но судя по тому, что выспалась, предполагает, что не так уж и рано. Бальтазар спит, и ей чертовски не хочется вставать, поэтому она лежит, прислушиваясь к его мерному дыханию. Она обреченно отмечает, что лежит куда ближе, чем когда засыпала, и что ничего не может поделать с желанием быть ближе.

Ведьма лежит так еще несколько минут, практически не шевелясь, прежде чем неохотно откинуть одеяло. Она встает аккуратно, стараясь не потревожить шведа, и закусывает губу, потому что все тело ломит. Она признает, что зелье, насильно влитое в нее вчера, действительно работает, потому что все болит уже не так сильно, но все равно капризно хнычет, словно ей пять, пока идет до ванны.

Фрида чувствует себя куда лучше после душа и еще лучше – после осознания, что выглядит она куда приличнее вчерашнего. Разглядывать себя в зеркало ночью у нее не было никакого желания, но отсутствие некоторых синяков и ссадин она все равно замечает. Она касается подушечками пальцев пореза на скуле, подзатянувшегося, но не прошедшего до конца, и чувствует досаду от того, что он пока остается ей напоминанием.

Ирландка идет на кухню и ставит турку на огонь, надеясь запахом кофе выманить шведа из лап Морфея, когда вспоминает, что забыла вчера сказать отцу, что жива и относительно даже здорова.

Она чувствует досаду и бессильную злость, когда понимает, что не может сделать этого и сейчас, потому что осталась без палочки. Традиция менять раз в десять лет палочку ей совершенно не нравится, как и не нравится идея оставаться какое-то время без нее. Без нее, например, она совершенно точно не может вернуться сейчас в Англию, если хочет прожить чуть дольше.

Фрида цепляется взглядом за палочку Бальтазара, оставленнуюна столе. Она раздумывает с пару минут, потому что не хочет будить его ради того, чтобы он разжег камин, потому что ее раздражает собственная беспомощность. Она знает, что это вряд ли сработает, но все же не может побороть укол любопытства, когда берет в руки его палочку и между делом снимает турку с плиты.

Она чувствует ее энергию и как та чуть вибрирует у нее в руке, недовольная тем, что ее берет в руки чужой. Ведьма медлит и чувствует волнение, а вместе с ними и стыд, потому что знает, что палочка – слишком индивидуальная вещь и слишком много значит для владельца, чтобы ее трогал кто попало.

Она позволяет себе мысль, что Бальтазар ее простит, когда взмахивает ею и произносит заклинание. Палочка подчиняется ей неохотно, но Фрида широко распахивает глаза, вскидывая брови, потому что удивлена тому, что та действительно сделала то, что ей было нужно. В камине весело потрескивает огонь, и ирландка напрочь забывает, зачем ей он вообще был нужен.

Блетчли вылетает из гостиной сломя голову, и врывается в спальню шведа. Она забирается на кровать рядом с ним и нетерпеливо трясет его за плечо, потому что хочет, чтобы он поскорее проснулся. Она начинает тараторить, как только видит признаки жизни:

- Как может твоя палочка среагировать на меня?

- Я взяла ее, чтобы разжечь огонь в камине. Да, прости, я знаю, что не должна была брать твою палочку, мне стыдно.

Фрида говорит все на одном дыхании, извиняясь искренне, но все же больше в качестве дани формальности потому что сейчас ее занимает больше не это. Она хочет, чтобы он объяснил ей, как может такое быть, когда она прекрасно знает с детства, что палочки признают только одного владельца, если, конечно, не отобрать их в бою.

- Я была уверена, что она не сработает.

Фрида терпеливо ждет, пока он окончательно проснется и встанет с кровати, мимоходом ловя себя на мысли, что выглядит он не особо отдохнувшим. Она решает, что подумает об этом позже и на мгновение жалеет, что разбудила его и не дала выспаться, но ее мысли занимает больше утреннее происшествие. Она хочет узнать, как это вообще работает, настолько, что практически забывает о том, что еще минут двадцать назад страдала от тупой, ноющей боли.

Ведьма быстро кивает и лезет к шкафчику за палочкой под обещание все разъяснить, и мимолетно удивляется тому, что у шведа есть запасная палочка. Ей не доводилось слышать о том, что кто-то приобретал их про запас, но сейчас она думает, что одна такая ей явно бы не помешала на случай, если на нее вздумали нападать раз в десяток лет.

Она идет вслед за ним в гостиную и весело фырчит, что он крайне наблюдателен. Ей действительно лучше благодаря его зелью и отчасти от того, что сейчас она не думает о том, что будет дальше.

Фрида берет его палочку снова, вновь ощущая легкий трепет, но взмахивает ею уже увереннее. С восторгом смотрит за тем, как разгорается огонь в камине, и чувствует, что хочет попробовать что-нибудь еще, потом что до конца не верит в то, что это получается. Она думает, что его палочку не очень-то радует находиться у нее в руках, и понимает, что заклинание сработало без ощутимых трудностей лишь потому, что было достаточно простеньким. Ей любопытно посмотреть, что будет, рискни она использовать что-то сильнее.

Блетчли не успевает сообразить, что в пределах квартиры может сделать еще, когда рядом появляется дожевывающий что-то Бальтазар. Она отвлекается на мысль, что к кофе следует добавить полноценный завтрак, пока он не добрался до сигарет, но забывает об этом, когда он начинает говорить.

Она молчит, когда он объясняет, чью палочку держит в руках. Она считает это удивительным, но все еще несколько не относит к себе. В случае с Ларсом все объясняется куда проще – родством, и она отчего-то думает, что никогда не пробовала колдовать палочкой Алекса. На самом деле, ей необъяснимо хочется поспрашивать его больше о брате и о том, насколько они были в детстве дружны, но она понимает, что вряд ли этот разговор доставит ему удовольствие.

Фрида смотрит на него спокойно, но не может скрыть растерянности, когда он говорит о том, почему у нее в руках работает его палочка. Она вспоминает о том, что он сказал ей после того, как Бубенчик вытащил его, и думает, что его палочка говорит ей об этом больше, чем он смог бы сказать сам. Потому что она знает, что есть вещи, для которых недостаточно слов, чтобы донести их до другого в полной мере.

- Я не знала, что такое возможно.

Она говорит честно и все также растеряно и ловит себя на мысли, что одно из обещаний он все же сдержал. Она чувствует горечь, потому что понимает больше, чем ей понимать бы стоило, касательно его отношения к ней.

- Ты не будешь против, если я попользуюсь ею чуть-чуть? Пока не куплю новую.

Ведьма спрашивает неуверенно, потому что не знает насколько это вообще уместно и красиво с ее стороны просить его еще и об этом, после всего того, что он для нее сделал. Она считает, что и так напрягает его слишком сильно, но обещает себе, что скоро перестанет это делать, начав, наконец, решать свои проблемы сама.

- Собиралась это сделать, но забыла, когда сработала палочка, - Фрида усмехается, потому что действительно забыла обо всем на свете, и бросает на него озорной взгляд, - у тебя есть время подумать, что ты хочешь на завтрак, пока я говорю с отцом. И, Харт, никаких сигарет.

Они переезжают из своей квартиры, потому что ей так спокойнее. Патрик считает, что в этом нет смысла, и что новая квартира дальше от его работы, но не возражает, если это успокоит ее хотя бы немного. Фрида на взводе с того дня, как они вернулись в Дублин, хоть и старается этого не показывать. Она не хочет, чтобы из-за ее паники нервничал и Патрик, но не может успокоиться, думая о том, что на них – на него – могут напасть вновь.

Она не выходит на работу эти два дня, потому что им и без того хватает забот, и потому что она не хочет оставлять мужа одного. Ее немного трясет от мысли, что она не может удерживать его дома вечно, как и не может оставаться здесь одна, и что рано или поздно он все же вернется на работу. И, возможно, не вернется домой.

Она искренне благодарна сейчас жизни за то, что Бальтазар живет в другой стране, и что их отделяет внушительное расстояние. Она надеется, что никому не придет в голову пересекать его ради того, чтобы отомстить ему, и заглушает волнение мыслями о том, что рядом с ним Крис и родители, способные ему помочь.

Фрида не успевает улучить момент, чтобы купить себе новую палочку, и чувствует вину за то, что все никак не вернет ее владельцу. Она обещает себе заняться этим завтра прямо с утра, потому что не считает правильным так напрягать его.
Она до сих пор не может привыкнуть к тому, что его палочка поддается ей, и заставляет себя не думать о том, что это значит, хотя прекрасно знает ответ.

Ведьма позволяет себе только вылазки до ближайшего магазина, потому что, говоря откровенно, никуда больше выходить не хочет. Продукты – вынужденная необходимость, потому что после произошедшего, она испытывает почти физическую потребность баловать мужа и заботиться о нем. Она знает, что он чуть не пострадал из-за нее, и не может избавиться от дурацкого чувства вины за то, что не предусмотрела все, когда связывала жизнь с магглом. Единственная причина, по которой она об этом жалеет – беспокойство за него.

Фрида идет домой с пакетом, набитым, в основном, ягодами, потому что лето и потому что из них можно сделать десерт, и слышит, оказавшись почти у подъезда, голос мужа. Патрик курит, высунувшись в окно, и весело обещает умереть с голоду, если она не поторопится. Она возмущенно фырчит что-то об отсутствии у него терпения и заходит внутрь, поднимаясь на нужный этаж.

Ведьма чувствует, что ей не хватает воздуха, когда видит на пороге их квартиры мужское тело. Она не видит лица, но отчего-то не испытывает сомнений в том, кто это. Она хватается за стенку, потому что все перед глазами начинает плыть, и с пару мгновений просто стоит, глядя на него.

Блетчли не замечает, как из руки вылетает пакет, а из него высыпаются ягоды, когда бросается к нему, оказываясь рядом на коленях. Не замечает, как каменный пол царапает тонкую кожу, и не замечает, идущий от него неприятный холодок.

Она дергает его за плечо, разворачивая к себе, и вскрикивает, когда ей это удается. Она видит его лицо, синяки и ссадины на нем, пока глаза не начинают застилать слезы, и видит, что он не дышит. Фрида рыдает и не может остановиться, но не может в это поверить.

Она трясет его, зовет и просит очнуться, потому что так не может быть, потому что он не может умереть. В ее идеальном мире с Бальтазаром ничего не случится, только не с ним, потому что он обещал. Он ей обещал, он не может с ней так поступить.

Фрида судорожным и нервным движением скользит рукой к его запястью, проверяя его пульс, и, не нащупав его, кричит от отчаяния, чувствуя, как все внутри падает и разбивается.

Ее бьет крупная от рыданий дрожь, когда Патрик открывает дверь, но она не пытается встать и не поднимает голову, не выпуская руку бывшего мужа.

Фрида не замечает, как Патрик наклоняется к Бальтазару и проверяет пульс. Не замечает, как тянет ее за локоть вверх, и не слышит, что он ей говорит, потому что в ушах стоит оглушающий звон. Она встает по инерции, потому что у нее нет сил сопротивляться, и неохотно выпускает руку шведа. Она не верит, что все это происходит в самом деле, и отчаянно хочет проснуться.

Ведьма слышит, что он жив, только когда Патрик повышает голос, но не может сопоставить это с его кровью на своих руках. Она не двигается с места, пока он снова на нее не прикрикивает, но здравой частью сознания понимает, что он прав. Что Бальтазару нужен врач, если он действительно жив.

Она не верит в это также сильно, как и не верит в то, что он может умереть. Она заходит в квартиру, только сейчас ощущая на руках липкую, вязкую кровь, и смотрит на нее испуганно и не может остановить слезы. Ее бьет дрожь, когда муж втаскивает его в гостиную, и она не может успокоиться, потому что он не подает никаких признаков жизни.

Фрида мотает головой на вопрос Патрика скорее на автомате, потому что у нее в голове пусто и только истерически бьется мысль, что Бальтазар мертв. Сейчас она действительно не знает, что с ним произошло, и как он вообще оказался здесь, когда ему полагается быть в Швеции.

Она благодарна мужу, когда он ее обнимает, и обнимает его в ответ, ища у него поддержки. Ее отрезвляют немного его слова, потому что она хочет верить, что еще может помочь шведу, и что еще не все потеряно, и она всхлипывает последний раз, чуть отстраняясь и заглядывая Ригану в глаза.

Блетчли, чуть подуспокоившись, ловит себя на мысли, что знает, что произошло, и чувствует отчаяние, потому что знала, что так будет.

- Я знаю, что с ним случилось, - она отзывается безжизненно, отпуская Патрика и не смотря на него больше. Делает пару шагов по комнате молча, но понимает, что рано или поздно должна будет это признать. – Это из-за меня. Из-за того, что он меня вытащил.

Она ходит по комнате, не сводя глаз с Бальтазара, лихорадочно соображая, что делать. Вспоминает слова мужа о том, что ему нужен врач, и отдает себе отчет в том, что он прав.

- Ваши врачи ему не помогут. Не поймут, что с ним произошло, а я не смогу объяснить.

Фриде кажется, что глядя на него, она может с точностью сказать, как именно его пытали. Против воли видит это в красках и закусывает до боли губу, потому что сейчас должна думать о другом. Она паникует и не может сосредоточиться, но понимает, что ей будет стоить больших трудов, а главное времени, убедить кого-то из врачей Мунго отправиться с ней в маггловскую часть Дублина. То, что она нарушила запрет и рассказала мужу об их мире, не стесняясь пользоваться палочкой при нем, еще не значило, что кто-то тоже на это согласится.

В ее голосе вновь появляются истерические нотки, когда она снова начинает говорить:

- Я предупреждала его, говорила, что он зря пошел за мной. Что он не должен был этого делать после того, как уже однажды поплатился за это. Но он меня никогда не слушает из-за своей дурацкой самоуверенности.

Она говорит и не может остановиться, потому что ей нужно выговориться. Не особо отдает себе отчет в том, что именно говорит, но осознает, что Патрик ничего об этом не знает, когда ловит его взгляд, и быстро поясняет:

- Меня уже похищали в восемьдесят пятом из-за дел отца. Бальтазар спас меня, убив одного из Пожирателей, и в восемьдесят седьмом его посадили на полтора года. Мы подали на развод через две недели после того, как он вышел.

Она не хочет вдаваться в подробности, потому что для этого сейчас не время, и обещает себе, что ответит на все вопросы мужа позже.

- Его нельзя в больницу, потому что об этом станет быстро известно, и за ним снова придут, - она рассуждает вслух, потому что так легче, но все равно не может найти правильное решение. Оно приходит в голову внезапно, и хоть ирландка не спешит отметать его, но говорит все же неуверенно: - Я перенесу его к родителям. Больше некуда.

Фрида снова опускается рядом со шведом на колени, пытаясь его аккуратно приподнять и подтащить к себе. Она не хочет подставлять брата и отца, потому что знает, что они могут поплатиться за это, но не видит иного выхода.

- Поможешь? – она быстро облизывает пересохшие губы, глядя на Патрика, и добавляет непреклонно, - я позову Бубенчика, чтобы он приглядывал за тобой.