Эва вставала, умывалась, завтракала, садилась за уроки, чтобы нагнать пропущенное, ждала дедушку из Министерства, играла с ним в карты после ужина, получала подарок, если выигрывала, и если проигрывала тоже получала. Они старательно делали вид, что жизнь продолжалась несмотря ни на что, и она подыгрывала ему в этом, надеясь, что он прав - однажды станет легче.

Она перестала кричать и топать ногами, требуя, чтобы все вернулось на свои места в один день, когда осознала окончательно, что мама больше не вернётся домой, сколько ни кричи, а отец вряд ли когда-то снова узнает ее. Так говорили врачи. Врачам она не верила, но и надеяться на лучшее больше не получалось, потому что день за днем ничего не происходило, ничего не менялось.

В тот вечер Эва перебирала артефакты в кабинете дедушки под его присмотром. Она разложила на полу каждый из ящичков, в которых они хранились, и открывала поочередно, рассматривая. Трогать их без него не разрешалось, в остальном Тони не препятствовал получению ею дополнительного образования, если ей это было интересно.

Ее внимание привлекла вещица, которую она совершенно точно уже видела ранее, правда только на картинках - маховик времени. О таком рассказывали в школе, но профессор Флитвик уверял, что сейчас невозможно найти такой. Она взяла его в руки аккуратно, разглядывая и допуская крамольную мысль о том, что он может быть действительно рабочим. Эта идея отчего-то вызывала смутное, не до конца понятное волнение.

Девушка бросила взгляд на дедушку, отвлекшегося за столом на документы, и встала, подходя ближе.

⁃ Это маховик времени, да?

Софи подняла артефакт за цепочку, демонстрируя ему. Она не сомневалась, в общем-то, в ответе, но на всякий случай ждала подтверждения.

⁃ Нам говорили в школе, что их больше нет.

⁃ Он работает?

Эва колебалась с мгновение, прежде чем отдать маховик дедушке. Она не жадничала, но и расставаться так быстро с ценой вещицей не хотела, тем более, что на ее счет у нее начинали зарождаться собственные мысли. То, о чем она не задумывалась ранее, но сейчас ей казалось это ужасно логичным. Ужасно правильным воспользоваться артефактом, чтобы все исправить.

Впрочем, мысль об этом еще была смутной, озвучивать которую вслух ей казалось отчасти страшным, отчасти нелепым. Эвелина хотела подойти к вопросу основательно - узнать все, проанализировать, взвесить. Она была порывистой и эмоциональной, но отец учил ее сдержанности и собранности, а она хотела быть такой, чтобы он ею гордился.

⁃ Почему ты им никогда не пользовался? - вопрос прозвучал немного по-дурацки, но девушка спрашивала искренне и пояснила следом, - можно ведь вернуться назад и исправить что-то, если где-то ошибся.

Софи осознавала, что вряд ли стоило злоупотреблять подобными возможностями, но все же не видела ничего плохого в том, чтобы пользоваться ею изредка и без вреда для остальных. В конце концов, разве не в этом был смысл этого изобретения?

⁃ Профессор Флитвик говорил, что это опасно, - она пожала плечами несколько беззаботно, не придавая особого значениями подобным предупреждениям. Их послушать, так вообще все было опасно. - Он рассказывал про волшебников, которые ошиблись в расчетах и умерли.

Харт было сложно напугать такими рассказами, потому что она, как и многие подростки, обладала непоколебимой уверенностью, что подобные нелепые случаи происходят с кем-то другим, но точно не могут произойти с ней или с кем-то из ее близких.

Она подошла ближе, касаясь маховика в руке дедушки и подмечая, как движутся на оси песочные часы.

⁃ Их надо прокрутить назад, да? Чтобы вернуться в прошлое?

Девушка задумалась на мгновение, интересуясь следом неуверенно:

⁃ Из прошлого же можно вернуться потом обратно?

Эвелина, как и полагалось, услышала лишь часть того, что говорил ей дедушка. Впрочем, самую главную - что он воспользовался бы маховиком, будь уверен в том, что это поможет. Она была уверена, не могла не быть, ощущая холод металла как единственную свою надежду. Если раньше она пыталась смириться с действительностью, то теперь была полна решимости ее изменить.

Выкрасть маховик оказалось непростой задачей из-за бдительности Тони. Ей помог Бубенчик, не нашедший в себе силы отказать ей, когда она обещала ему вернуть его хозяйку. Смотреть на страдания девочки ему было также невыносимо, как переживать утрату самому. Он достал ей артефакт, взяв обещание, что она будет осторожна, и проводил в одну из подсобок, использующихся домовиками. Девушка не знала, где окажется, когда переместится, и хотела быть уверенной, что не наткнется сразу же на себя в прошлом.

Эвелина прокрутила механизм маховика достаточное количество раз, чтобы у нее устали пальцы. По ее подсчетам, все должно было быть верно, и ей всего-то навсего надо было найти маму или папу и сказать им, что произошло. Папу было надежнее - мама могла подумать, что у нее температура.

Перемещение было похоже на неудачную трансгрессию, хорошо хоть не расщепило. Она поморщилась, оглядываясь, чтобы убедиться, что в подсобке все было также, только не хватало Бубенчика. Девушка выглянула за дверцу наружу и аккуратно, стараясь не шуметь, вышла в холл. Нужно было незаметно узнать, дома ли кто-то из родителей.

Голос дедушки застал ее врасплох позади, и она обернулась резко, ловя его взгляд. Растерялась следом, потому что, кажется, он не узнавал ее и, что самое странное, выглядел намного моложе, чем вчерашним вечером.

⁃ Дедушка, - она обратилась, не задумываясь, а после замолчала, не зная, как объяснить ему, кто она. К тому, что в этом прошлом никто не будет знать о ее существовании, она готова не была. Впрочем, догадка пришла быстро и внезапно.

⁃ Какой сейчас год?

Софи спрашивала требовательно и немного нервно, не боясь, впрочем, показаться сумасшедшей. Насколько ей было известно, дедушка всегда отличался особым человеческим пониманием.

⁃ Меня зовут Эвелина, - она представилась следом поспешно и добавила неуверенно, - я твоя внучка. В будущем.

Эвелина не знала, что ожидала услышать на вопрос про год, стоявший на дворе, но почувствовала, как все внутри сжалось и от озвученной цифры и от месяца. Она вспомнила следом слова дедушки, предупреждавшего ее об опасности, что сам путешественник может не родиться из-за изменений, к которым может привести его визит в прошлое. Ей показалось это тогда скорее байкой, чем правдой, но сейчас отчего-то она почувствовала неуютную нервозность.

Софи не заподозрила ничего неладного в вопросе о родителях, потому что у дедушки было целых два варианта. Об отношениях родителей на этот период она ничего не знала, но отчего-то даже не подумала сомневаться в них.

⁃ Фриды и Бальтазара, - она поделилась охотно, полагая, что какой Бальтазар дедушка точно должен знать. Вариантов, по ее мнению, было немного. Она улыбнулась на замечание о внешнем сходстве «кое с кем».

⁃ Все говорят, что я копия мамы.

Девушка не ожидала, что он поверит ей быстро, но ее успокаивало то, что, кажется, он не торопился прогонять ее или обвинять во лжи. Ей было тяжело смириться с мыслью, что ее занесло так далеко во времени, и она, признаться, была в растерянности, не зная, что делать дальше. Союзник ей бы точно не помешал, в особенности - дедушка.

Тони, как и всегда, пришел ей на помощь, пока она раздумывала как доказать, что говорит правду. Софи успела забыть, что у нее в кармане лежал маховик, который она предусмотрительно сняла, выбираясь из подсобки.

Она замешкалась на несколько мгновений, глядя на раскрытую ладонь, не зная, насколько разумно будет расставаться с артефактом. Впрочем, привычка доверять ему оказалась сильнее, и девушка вытащила из кармана золотую вещицу, протягивая мужчине.

⁃ Он твой. Бубенчик помог мне его… одолжить.

«Украсть» - было бы вернее, но она действовала в благих целях и собиралась положить его обратно, как только вернется домой.

Соль бросила любопытный взгляд на лестницу, ведущую вверх, не сдержавшись от вопроса:

⁃ А мама дома?

Она поймала следом взгляд дедушки, хмурясь в процессе подсчетов и не до конца веря, что это правда:

⁃ Ей правда сейчас, - она запнулась на секунду, - восемнадцать?

Энтони улыбнулся, когда Эвелина, не скрывая своей гордости, поделилась именами своих родителей, но всё же поднял брови в невольном удивлении. Он был готов к тому, что стоящая перед ним девочка могла быть дочерью Фриды, однако имя отца прозвучало громом среди ясного неба.

– Интересно, – миролюбиво пробормотал Тони, взяв себя в руки, а после, бросив живой взгляд на внучку, не смог сдержать своего любопытства, уточняя:

– Когда ты родилась?

Насколько Энтони было известно, ни Фрида ни Бальтазар не воспринимали свои причудливые отношения всерьёз, и Блетчли не осуждал молодое поколение в желании развлечься – они все были взрослыми людьми, а швед был хорошим знакомым Фишера, чтобы Тони знал, где его искать, если Бальтазар посмеет обидеть его дочь. Энтони, впрочем, обычно доверял Фриде и её суждениям, чтобы не сильно переживать о выборе дочери.

Блетчли вздохнул, когда Эвелина протянула ему маховик времени, чересчур похожий на тот, что лежал среди коллекции артефактов Энтони. Ведьмак оценил доверие внучки, в том числе из-за рассказа о том, как подобная вещица попала к ней в руки.

– Полагаю, что в том будущем, из которого ты прибыла, всё по-прежнему: без Бубенчика не обходится большинство проказ, – хмыкнул Энтони. Мужчина повертел, рассматривая, золотую безделушку, после чего уверенно вернул её девочке. Ей она была нужнее.

Однако прежде чем Блетчли смог задать волнующий его вопрос, Эвелина застала его врасплох элементарной математикой. Энтони, впрочем, быстро пришёл в себя, отчего-то забавляясь с того, с каким волнением внучка отзывалась о возрасте своей матери.

– Фриде в самом деле восемнадцать, – подтвердил Тони, добавляя следом дружелюбно, но безжалостно, – а твоему отцу, если мне не изменяет память, в этом году исполнилось тридцать шесть.

Блетчли взглянул на внучку с любопытством:

– Что ты знаешь о жизни своих родителей в этом году?

– Фрида перебралась в свою квартиру в Косом переулке сразу после окончания школы, поэтому вряд ли ты найдёшь её здесь, – объяснил следом Энтони. Пусть Блетчли скучал по дочери, в свете новых обстоятельств выходило, что её отсутсвие было ему на руку, и они с Эвелиной могли не прятаться. Даже если пожелай кто-то явиться без предупреждения, отныне ведьмак, зная о ситуации Эвелины, смог бы обеспечить ей достойное алиби при необходимости.

Когда Тони посмотрел на внучку снова, в его взгляде читалось беспокойство. Пусть ему всё ещё с трудом верилось, что он ведёт беседу с будущим отпрыском Бальтазара и Фриды.

– Ты совершила слишком большой прыжок в прошлое, Эвелина, ещё и до своего рождения. – Энтони выдержал паузу, прежде чем заключил, избегая нотаций. – Полагаю, у тебя была на то веская причина.

Блетчли бросил взгляд в сторону стола, на котором дымились приготовленные домовиками яства, когда предложил:

– Если хочешь, ты можешь рассказать мне о том, зачем тебе понадобилось путешествие во времени, за утренней трапезой.

Утро, как и последующий день, обещали быть непримечательными. В офисе накопилось немало дел, а гостившая в Стокгольме Блетчли вернулась восвояси, перестав, наконец, отвлекать Бальтазара от работы. Не то чтобы, впрочем, чародей жаловался – он всё ещё порой гадал о том, как его угораздило связаться с малолеткой, но в остальном он оставался в здравом уме, чтобы всерьёз возражать.

Бальтазар всегда отличался быстрым, уверенным шагом человека, который не сомневался в направлении, в котором двигался; он также не имел привычку оглядываться по сторонам и отвлекаться на прохожих, поэтому обернулся лишь тогда, когда молодой женский голос отчётливо выкрикнул его имя. Отчасти заинтригованный, но по большинству – раздражённый, Бальтазар всё же остановился, разглядывая приближавшуюся к нему особу. Чародей поймал себя на меланхоличной мысли, что именно поэтому предпочитал жить в маггловском районе – чтобы избегать ситуаций, подобной этой, когда его внимания требовали сомнительные личности.

Бальтазар молчал, пока девица тараторила, и не сдержался, когда она уверенно обхватила его запястье пальцами. Наглости ей было явно не занимать. Чародей внезапно подумал, разглядывая девушку, что она напоминала ему Фриду не только своей наглостью, но и, как ни удивительно, некоторыми чертами лица. Безжалостное совпадение.

Придя в себя после неожиданной выходки, Харт вывернул руку из чужой хватки настолько вежливо, насколько ему позволило его терпение и воспитание. Жаль, что она явно знала его имя, что исключало попытку убедить девицу в том, что она обозналась. При этом это не было достаточной причиной, чтобы довериться первой встречной. Чародей в целом доверял лишь людям, которых можно было пересчитать по пальцам одной руки, и издержки его профессии не помогали справиться с проблемами с доверием.

– Полегче, юная леди, – насмешливо отозвался Бальтазар, но его взгляд был цепким и серьёзным. У Эвелины, как представилась особа, был взбудораженный, крайне странный вид, явно намекавший на то, что у девчонки были проблемы. Швед, впрочем, не видел причин для того, чтобы делать ее проблемы своими.

– Давай начнём сначала. Кто ты? – повторил Бальтазар, добавляя следив, посчитав нужным уточнить:

– И откуда ты знаешь мое имя?

Бальтазар заметил, что девушка растерялась. В его глазах это лишь послужило лишним доказательством его предчувствий – то, что ему, скорее всего, не стоило тратить на неё своего времени. Однако, несмотря на внешнее волнение, сдаваться особа не торопилась, одарив его следом взглядом, невольно вызвавшим у Бальтазара намёк на уважение. Положительное впечатление, впрочем, быстро улетучилось, стоило Эвелине произнести своё полное имя, а после заявить, что он – её отец, не желая подпитывать его надежду на то, что они могли оказаться лишь однофамильцами.

«Это, должно быть, шутка», – мгновенно подумал чародей, пристально разглядывая девчушку. На вид она была ровесницей Блетчли, что, если верить словам Эвелины, делало её последствием едва ли не школьной интрижки, о которой Бальтазар мог растерять какие-либо воспоминания к своему возрасту. Что было бы особенно неловко, потому что по большинству Харт не отличался безответственностью в постели. Отношения же с Фридой Бальтазар предпочитал списывать на вероятный кризис среднего возраста.

– Мне необязательно верить тебе на слово, – задумчиво отозвался швед, пытаясь прийти в себя; он мог бы рассмеяться в лицо девчонке, но его останавливало лишь то, что их разницы в возрасте, пусть с натяжкой, но хватало для того, чтобы она могла оказаться его дочерью. Бальтазар представил лицо братьев, узнай они о внебрачной племянницей, и быстро попытался забыть о том, что нарисовало его воображение. Швед старался сосредоточиться на словах Эвелины.

– Ты знаешь, что это легко проверить, не так ли? Являюсь ли я твоим отцом. Поэтому если это какой-то розыгрыш, то тебе лучше прекратить прямо сейчас, – доверительно отозвался мужчина. Бальтазар, впрочем, вздохнул следом, потому что, если девушка в самом деле верила в то, что он был ее отцом, злодеем мог оказаться кто угодно – тот, кто вбил ей в голову эту нелепую теорию, а она, движимая подростковой наивностью и, очевидно, некоторым отчаянием, явилась на порог незнакомого мужчины в смутной надежде на неизвестно какой исход. Бальтазар был вынужден признать, что не имел травмировать психику чьего-либо ребёнка, будучи при этом крестным чада Кристофа и Беатрис. Швед всегда отличался жёсткостью характера, но ему не доставляло удовольствия быть жестоким.

– Идём, – сдался Бальтазар, предлагая, – за углом есть кондитерская.

Он не был в ней частым гостем сам, но знал наверняка, что в ней души не чаяла Блетчли, когда бывала в Стокгольме.

– С меня – пирожное, с тебя – рассказ о том, как ты пришла к блистательной идее о том, что я – твой отец.

Швед всерьёз считал, что, кем бы ни была её мать, у той скорее всего было беспощадное чувство юмора.

Бальтазар усмехнулся в ответ на чужую наглость перед тем, как они направились в кондитерскую. Эвелина была не из робкого десятка, но её личных качеств, а также самоуверенных заявлений всё ещё не было достаточно, чтобы швед поверил ей на слово. Знакомство, вне сомнений, выходило интригующим, но мужчина не мог отделаться от мысли, что девчонка не знала о чем просила, когда напрашивалась к нему в дочери. Швед имел причины, по которым отказывался заводить семью, а внебрачный ребёнок обещал разрушить его планы. Не то чтобы Бальтазар потерял бы сон, переживая за упущенные годы в жизни Эвелины, но определённые особенности его профессиональной деятельности могли поставить её под удар тоже, продолжи юная «мисс Харт» гнуть свою линию. Подобной участи – иметь жизнь под угрозой – швед не желал никому.

Бальтазар взял чёрный кофе, отказавшись от десерта, как делал это всегда, приходя в кондитерскую с Блетчли. Он не был сладкоежкой, о чем Фрида прекрасно знала, но всё равно умудрялась скормить ему ложку-другую пирожного.

Последовавшее продолжение рассказа Эвелины, впрочем, вынудило мужчину вернуться в настоящее – лишь для того, чтобы задаться вопросом, кто из них, сидящих за столиком, грозил оказаться городским сумасшедшим: девчонка, которая пыталась убедить его в том, что она – его дочь, прибывшая из будущего, или он сам, вероятно слегший с белой горячкой из-за чрезмерного трудоголизма и растерявший воспоминания об этом.

Это явно начинало заходить слишком далеко. Бальтазар молчал, разглядывая Эвелину некоторое время, прежде чем всё-таки заговорил.

– Я рад, что ты понимаешь о том, как это звучит со стороны, – припомнил ей швед, откидываясь на спинку стула и не сводя с юной волшебницы сосредоточенного взгляда.

Упоминание дедушки также не помогало прояснить ситуацию больше. Бальтазар отчего-то был убеждён, что Амадеус не поверил бы в историю девушки так легко, как она заявляла.

– Полагаю, что это был дедушка со стороны твоей матери, – произнёс чародей. – И семнадцать лет – это… большой огрех в вычислениях. Не знал, что маховики времени могут переносить на такие длительные расстояния.

Бальтазар подался вперёд, отчасти выдавая своё напряжение напополам с остатками раздражения, потому что все ещё стоял вопрос, стоило ли ему продолжить тратить время на Эвелину, которая звалась его дочерью.

– Кто твой отец мы, допустим, выяснили. Расскажи мне, как зовут твою мать? – Бальтазар не видел смысла сдерживать своё любопытство. Особенно учитывая, что, как заявляла особа, родилась она в восьмидесятом году, который был едва ли не за порогом, а у него не наклевывалось ни одной кандидатки в жены или потенциальные матери его ребёнка.

Бальтазар вернул Эвелине несколько красноречивый взгляд, когда девушка признала участь путешественников, которые злоупотребляли силой маховика времени.

– Неутешительный исход, – признал вслух мужчина. Было очевидно, впрочем, что девчонка понимала риски, когда пыталась воспользоваться артефактом, что наталкивало на определённые мысли: либо ситуация, в которую она загремела в будущем, была столь безвыходной, что Эвелина была в отчаянии, либо она была не слишком смекалистой девочкой. Отрицать наличие ума и хватки у Эвелины было нельзя, пусть Бальтазар знал ее считаные минуты, отчего он склонялся к первому варианту. Не исключая, впрочем, то, что при наличии смекалки её могло подвести отсутствие инстинкта самосохранения.

Пусть швед будто бы принял за данность её путешествие во времени, до конца на веру слова молодой волшебницы всё же принять не мог. Ему требовались больше доказательств и, как ни крути, время.

При этом от него не укрылось, с каким… комфортом Эвелина отзывалась о старших Хартах, вполне правдоподобно передавая повадки и Амадеуса, и Кассиопеи.

Однако когда Эвелина произнесла имя матери, Бальтазар окончательно пришёл к выводу, что она его разыгрывала. Мужчина не хотел обижать свою названную дочь, но, не сдержавшись, сорвался на искренний, вполне дружелюбный смешок. Ему нравилась Блетчли, но стоило признать честно: ни он ни она не видели долгосрочного будущего друг с другом. Тем более, что Фриде было всего восемнадцать, а она была в достаточной степени привлекательной ведьмой, чтобы у неё была личная жизнь и после того, как запал от их с Бальтазаром неуклюжей интрижки в библиотеке сошёл бы на нет.

Подметив искреннее выражение лица Эвелины, впрочем, мужчина постарался взять себя в руки. Он сделал глоток кофе и тяжело вздохнул. Заодно отметил, что тем самым дедушкой, который ей безоговорочно поверил, был никто иной, как Энтони Блетчли. Шведу стоило бы уточнить имя англичанина для пущей верности, в смутной надежде, что чем-то да Эвелина выдаст свою нелепую ложь, но Харт оказался чересчур поглощён мыслями о том, кто мог стать его будущей женой.

– Я не могу в это поверить, – предельно честно отозвался Бальтазар, глядя на юную «мисс Харт». Ему, вероятно, стоило бы пожалеть детскую психику, но жалеть кого-либо он в целом был не привычен.

– Кто угодно, но не Фрида Блетчли, – не сдержавшись, добавил швед. Забавным, впрочем, было то, что немногие знали об их отношениях с ирландкой, что в некотором смысле заставляло Бальтазара насторожиться сильнее. Всё, что касалось Эвелины Софии Харт, не имело ни малейшего смысла, но девчонка тем не менее сидела перед ним и явно наслаждалась происходящим, насколько могла.

– К тому же, не припомню, чтобы в её квартире была закрыта дверь, – подметил Бальтазар. – Тем более, что в её квартире не так много дверей или комнат в целом.

– Я бы спросил имеем ли мы в виду одну и ту же Фриду Блетчли, но не стану. Даже учитывая, что все, что ты мне рассказываешь, даже с натяжкой не похоже на правду.

– Но предположим, что это так, – снова сделал вид, что он сдался, Бальтазар, и задал наиболее волнующий его вопрос:

– Зачем ты здесь, Эвелина? И почему сидишь передо мной? Не припомню, чтобы негласные правила путешествия во времени предполагали, что стоит уведомлять первого встречного о своём присутствии.

Харт вдруг подумал, что он, будь происходящее правдой, уже знал опасно много о собственном будущем. Каким бы абсурдным то ни казалось.

Бальтазар заметил перемену в настроении Эвелины, когда он высказал свои сомнения в отношении кандидатуры её матери, и неслышно вздохнул. Швед не собирался брать свои слова обратно, но было очевидным, что они задели юную «мисс Харт» за живое.

– Насчёт «кого угодно» я, несомненно, погорячился, но Фрида… – Бальтазар замолчал на мгновение, отчего-то подметив то, о чем подумал ещё на улице, когда он только встретил Эвелину: она в самом деле была чем-то похожа на Блетчли, но швед не позволил этой мысли, все ещё отдававшей абсурдом, сбить его с толку.

– Фриде всего лишь восемнадцать, – отозвался Харт с искренней заботой. Он считал, что это многое объясняло, и отнюдь не то, что его мог смущать её возраст. Стараясь выбирать выражения, Бальтазар заключил:

– Ей стоит подыскать кого-либо своего возраста для замужества. Со временем. Пока что она имеет полное право не торопиться под венец.

– Мне жаль тебя разочаровывать, – вдруг заметил Бальтазар, отчасти тронутый искренними переживаниями Эвелины, – но наши с Фридой отношения никогда не должны были носить долгосрочный характер.

Мужчина выдержал паузу, прежде чем отметил очевидное:

– Однако если то, что ты говоришь, правда, то мои слова неважны.

Бальтазар редко чувствовал себя подобным образом – когда казалось, что голова в самом деле шла кругом.

Его отчего-то позабавило обращение «дядя Алекс», но швед кивнул отрицательно в ответ на чужую догадку.

– Насколько мне известно, не Александр занимает ту комнату, а Регулус. Раз ты – дочь Фриды Блетчли, уверен, что ты его знаешь.

Несмотря на оптимистичное заявление, Бальтазар не мог не подметить некоторые логические несостыковки в собственном выводе.

– Ты знаешь, почему та комната закрыта? – вдруг уточнил мужчина, прежде чем Эвелина, наконец, принялась объяснять причину своего визита. Пусть девушка воздержалась от конкретики, Бальтазар отчего-то почувствовал беспокойство. Он все ещё не желал взваливать на себя чужие проблемы, но моральная дилемма усугублялась тем, что Эвелина видела в нем отцовскую фигуру, даже если на данный момент он не был формально её отцом. Путешествия во времени, очевидно, были коварной штукой.

Бальтазар мельком отметил, что Эвелину связывали с отцом, видимо, крепкие отношения, раз она нарушила не одно правило, чтобы увидеться с ним. Это было бы трогательно, если бы не было столь абсурдно.

– Ты не можешь вернуться в нужное время? – уточнил швед, отчего-то не сомневаясь в её ответе. Он прежде не пользовался маховиками времени, в том числе потому, чтобы не оказаться в похожей ситуации, в которой оказалась Эвелина.

Бальтазар подумал, взвесив все «за» и «против», прежде чем предложил, заглянув девочке в глаза:

– Покажи мне, – произнёс мужчина, уточняя следом. – Полагаю, ты знаешь, что я владею легилименцией.

– Покажи мне своё будущее, Эвелина, и я подумаю о том, как можно тебе помочь.

Бальтазар ценил уверенность Эвелины в непогрешимости брака её родителей, но всё ещё не мог воспринимать всерьёз потенциальную женитьбу. Кто бы мог подумать, что прихоть Фриды могла бы обернуться подобным.

Швед не сдержался от миролюбивого смешка, когда пробормотал:

– «Подыскала» – не то слово.

Он не собирался вдаваться в подробности их с Блетчли знакомства, раз уж Эвелина претендовала на место их дочери, но всё ещё дивился стечению обстоятельств.

Бальтазар заметил заминку, с которой девушка отозвалась в отношении Регулуса Блэка, и немного нахмурился. Фрида и Регулус были неразлучны, а вместе с Барти Краучем вовсе представляли собой увлекательное трио, но Эвелина, очевидно, не имела ни малейшего представления о том, кем они были.

– Регулус Блэк – лучший друг Фриды, – объяснил Бальтазар, внимательно наблюдая за реакцией девушки. Его досаждало нехорошее предчувствие о будущем, из которого явилась Эвелина, потому что шведу было тяжело представить, что могло бы разлучить Блетчли и её верного сообщника, ещё и настолько, чтобы Фрида не обронила ни слова о Регулусе при своей дочери. Блэк и Крауч были настолько неотъемлемой частью жизни Блетчли, что, по сути, были первыми, с кем она охотно поделилась подробностями того, как лишилась девственности.

– Странно, что Фрида о нем не рассказывала, – всё же признал Бальтазар вслух. – Блетчли не рассказывала и о Барти Крауче? – швед, не отдавая отчета, обратился к ирландке по фамилии по привычке, все ещё не способный называть ее матерью в присутствии Эвелины. Хорошего понемножку.

Стоило признать, что Бальтазар был бы не прочь узнать несколько больше, чем события одного дня, но всё же кивнул, потому что предложение Эвелины звучало разумно. По крайней мере, пока не станет очевидным, что ему нужно будет ждать больше.

– Будь по-твоему. Начнём с одного Рождества.

– Вряд ли посетители кофейни оценят небольшой фокус с легилименцией, поэтому предлагаю вернуться в мою квартиру, – предложил Бальтазар, поднимаясь со стула. Он расплатился, оставив несколько монет на столике, прежде чем позвать за собой Эвелину.

– Идём.

Он проводил её в кабинет, стоило им оказаться в квартире, и присел на краешек стола, наблюдая за девушкой. Бальтазар мог поклясться, что она была неплохо знакома с его жилищем. Что, естественно, было бы не удивительно, окажись она его дочерью на самом деле. Отчего-то Бальтазар впервые ощутил внутренний трепет из-за этой мысли; единственное, было неясно – был это положительный трепет или несколько обреченный и отчаянный.

– Скажи мне, когда ты будешь готова.

Бальтазар кивнул, подтверждая, что у него не было намерений нарушать данное Эвелине обещание, как бы ему того ни хотелось. Чародей в целом никогда не отличался стремлением к самопожертвованию, поэтому если девушка желала оставить свои проблемы при себе, швед не торопился настаивать на обратном. Он всё ещё не чувствовал себя её отцом, пусть менее резво выражал свой протест словесно.

Наблюдать за Фридой и самим собой, погрузившись в воспоминание Эвелины, было удивительно. И Фрида, и сам Бальтазар выглядели явно старше нынешнего возраста, и швед поймал себя на неуместной мысли о том, что Блетчли стала лишь привлекательней с годами. Судя по разговору с ней, сам же Бальтазар, очевидно, остался верен старым привычкам, вернувшись с одной из стычек – вряд ли разговор шёл о чересчур большой родинке у него на шее или о следах от слишком туго затянутого галстука. Харт находил причудливым, что Эвелина считала происходящее счастливым воспоминанием. Вероятно, потому что она не понимала, что происходило на самом деле. В отличие от Фриды, которая явно имела дело с последствиями его работы в компании не в первый раз. Швед чувствовал себя странно, оценивая искреннее волнение ведьмы, а после – свою собственную реакцию. Бальтазар не имел подобных отношений с кем-либо прежде, это он мог сказать наверняка – то, как он обращался с Блетчли, не было простой вежливостью.

Воспоминание закончилось, и Харт неохотно, но послушно оборвал заклинание. Мыслями, впрочем, он всё ещё был далеко, анализируя увиденное. Бальтазар не был тем, кто доверялся первому встречному, а также знал, что воспоминания, которые можно было изучить с помощью легилименции, можно было сфабриковать, но швед отчего-то больше не думал об этом. Он продолжал всматриваться в лицо Эвелины, пока не заговорил, не сводя с девушки цепкого взгляда.

– Удивительно, – лаконично отозвался швед. Он поднялся с края стола, задумчиво обходя кресло, в котором сидела Эвелина, пока не оказался перед взором девушки снова. Шведу требовалось некоторое время, чтобы принять действительность такой, какой та была, но судьба, очевидно, сыграла с ним шутку, когда вынудила его познакомиться со своей же великовозрастной дочерью. При том, что прежде Бальтазар вовсе не был уверен, что ему стоило становиться отцом.

– Фрида и я, – начал мужчина, вдруг спрашивая следом, – мы были хорошими родителями?

Харт признавал, что Эвелина была похожа на ребёнка, у которого было беззаботное детство, но отчего-то желал услышать это от неё самой. Возможно, потому что его детство было другим, когда отец воспитывал сыновей железной хваткой, и пусть Бальтазар оправдывал методы Амадеуса необходимостью, в глубине души он не желал вести себя подобным образом со своим ребёнком.

– И, насколько могу судить, ты не знаешь, почему была расстроена Блетчли? – на всякий случай уточнил швед. Он начинал считать, что не только ей, но и ему самому стоило начинать следить за словами. Взаимодействие прошлого и будущего было коварной штукой.

Загадкой оставалось лишь одно.  Особенно учитывая то, с какой настойчивостью Эвелина просила не смотреть её воспоминания дальше этого события.

– Похоже, во время Рождества девяносто четвёртого все счастливы.

Бальтазар не имел понятия, зачем ей мог понадобиться маховик времени.

– Из какой даты ты путешествовала? – уточнил мужчина.