Фрида поступала разумно, не сопротивляясь. Торфинн всегда считал её умной девочкой и перешагнул порог небольшой квартирки без лишних раздумий. Им действительно было о чем поговорить, и им обоим было на руку обсудить тонкие материи как можно скорее. Бальтазар должен был быть чертовски плох к этому моменту – и это должно было сильно расстраивать Фриду.

– Выглядишь устало, – заметил Торфинн, разглядывая ведьму. Он заметил, что она держала между ними расстояние, и не торопился его сокращать.

– Полагаю, я угадал, и Бальтазар находится в твоей квартире, – улыбнулся Роули.

– Надеюсь, ты уже осознала, что с этого момента всё будет становиться лишь хуже.

Торфинн знал, что говорил об очевидных вещах, но не мог отказать себе в том, чтобы лишний раз напомнить Фриде, что Бальтазара не ждёт впереди светлое будущее. В лучшем случае тот умрет, в худшем – продолжит существовать так, как есть, без возможности жить как таковой.

– Небольшое проклятие, – Торфинн небрежно повел плечом, отвечая на вопрос ведьмы.

– Оно забирает сначала органы, с помощью которых мы чувствуем – например, слух или зрение, – а после – всё остальное, – объяснил Роули.

– Самое интересное в этом проклятии то, что снять его может лишь его автор.

Он сложил букет цветов на обеденный стол, мало беспокоясь об их дальнейшей судьбе, и сделал шаг к Фриде.

– Я впечатлен тем, что ты смогла так долго смотреть за тем, как угасает Бальтазар, – поделился наблюдением Торфинн.

– Может быть, он тебе не так дорог, как я думал?

Он протянул руку, мягко касаясь женского подбородка. Роули не ждал многого и не удивился бы, если бы ведьма отпрянула. Ему нравилось, когда она демонстрировала это открыто – её страх в его отношении.

– Тебе придется играть по правилам, если ты хочешь спасти ему жизнь.

Торфинн позволил себе очередную улыбку и отозвался доверительно, едва понизив голос, разглядывая её красивое лицо:

– Ты станешь послушной девочкой, Фрида?

Торфинн не сомневался, что Фрида будет сопротивляться, несмотря на щедрое предложение, с которым он пришел. Ему нравились её гордость и стать, даже когда ведьма была измотана. Её упрямство было неизменной, по мнению Роули – фамильной чертой, из-за которой с Блетчли было интересно играть.

Роули убрал руку от её лица, не настаивая. Она не была нужна ему сейчас. Торфинн надеялся, что у них будет достаточно времени после; надеялся, что Фрида сможет проявить благоразумие. Он не собирался выражать свою добрую волю дважды.

Торфинн взглянул на ведьму мягко:

– Ему осталось недолго. Впрочем, это зависит лишь от тебя, Фрида.

Роули нравилось, когда она показывала зубы, и он усмехнулся в ответ на её выпад о борделе. Торфинн пренебрегал к услугам подобного рода, однако быстро терял к купленным девочкам интерес. Они были одноразовыми и, чаще всего, быстро ломались. Фрида Блетчли, в свою очередь, была алмазом неграненным. К тому же, не стоило забывать о том, чьей дочерью она была. Это лишь делало игру интереснее, даже если Торфинн понимал, что играет с огнем. Он не стремился недооценивать её отца и до сих пор был впечатлен тем, что его девочка держала рот на замке, не собираясь рассказывать отцу постыдные подробности своей жизни. Торфинн уважал её храбрость, когда её глупость, вне сомнений, играла ему на руку.

Торфинна не считал её презрение к нему помехой. Чувства были непостоянны, однако Фриде предстояло осознать это позже.

– Мне нужна спутница, а не дешёвая шлюха, – отозвался Роули, – и, в перспективе, чистокровное потомство.

– Мы неплохо смотрелись вместе, Фрида, до того, как Бальтазар помешал нам. Не так ли?

Он не ждал от неё ответа всерьез.

Торфинн оказался у ведьмы за спиной, отзываясь поверх женского ушка:

– Ещё одна попытка для нас обоих. Это всё, что я прошу в обмен на жизнь Бальтазара.

Роули улыбнулся:

– Ты ведь будешь стараться, дорогая?

Торфинн считал, что всё было не так однозначно, как того хотела Фрида: вопреки её словам, они смотрелись неплохо и после того, как он поднял на неё руку в первый раз.

– Почему ты не ушла сразу, Фрида? – поинтересовался мужчина так же, как и прежде, из-за её плеча. Он легко, невесомо коснулся пальцами её плеча, плавно перемещаясь к тонкой женской шее.

– Ты осталась, – констатировал Роули. – Возвращалась снова и снова. Мы нравились друг другу.

Торфинн считал, что в этом было дело в сравнении с остальными девушками, которые смотрели ему в рот. Они были слабы, скучны и неинтересны. Фрида была другой. Роули видел то, что она была напряжена, и взглянул на женский затылок нежно. Однако она не могла видеть его взгляда. Могла лишь чувствовать его присутствие и ждать то, что он сделает с ней. Бальтазар не смог бы её спасти в этот раз. Если бы он только знал, что происходило за стеной, когда чародей, вероятно, лежал где-то там, в считанных метрах от них, беспомощный.

– Я сниму заклятие, когда мы вернёмся домой, – отозвался Торфинн. Он не собирался идти у нее на поводу, зная, что у него было право диктовать правила. Если Фрида хотела, чтобы её любовничек умер, она всегда могла разорвать их сделку.

– Тебе придется довериться мне, Фрида.

Роули снова замер над женским ушком, усмехнувшись неслышно:

– Разве ты мне не доверяешь?

Торфинн коснулся ладонью женской талии, прежде чем вернуться к вопросу, который ведьма задала ранее.

– Они не годятся тебе в подметки, Фрида – остальные девушки. Мне не нужно их слепое обожание.

Роули заглянул ведьме в глаза, улыбнувшись:

– Ты знаешь кто я и на что я способен. Это то, что мне нужно.

Её страх, её упрямство. Торфинн собирался играть с ней аккуратно, чтобы не сломать раньше, чем того требовалось. Всему было свое время.

Роули отстранился.

– Ты можешь попрощаться с ним, если хочешь, – великодушно предложил мужчина.

Он полагал, что Бальтазар, так или иначе, не увидит и не услышит то, что ведьма захочет ему сказать.

***

Бальтазару потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя после того, как он очнулся в опустевшей квартире. Ему становилось лучше с каждой минутой и к моменту, как перед ним объявился Бубенчик, к шведу вернулось зрение. Бальтазар взглянул на домовичка напряжённо, потому что его выздоровление было слишком внезапным. Кто-то должен был заплатить за него цену, и швед с содроганием догадывался кто стал его благодетелем.

Бальтазар провел неделю в Стокгольме, встал на ноги и лишь после этого вернулся в Лондон. Там ему объявили, что за его финансами продолжит присматривать Фрида Блетчли, однако встречаться и вести непосредственное общение Бальтазар будет с Мэри, одной из её помощниц. Швед не стал спорить, не желая усугублять ситуацию. Он понимал, что стояло за этим решением.

Он постучался однажды в её квартиру и не нашел ее там, как и не смог получить аудиенцию у её секретаря. Харт проявлял недюжинное терпение в отношении того, как всё обернулось, но чувствовал, что они были должны поговорить. Он не мог спокойно спать по ночам, зная, что Фрида вернулась к Торфинну. Его сводила с ума мысль, что это произошло из-за него – и он не имел понятия о том, каким должно быть его следующее решение.

Бальтазар забрал стаканчик кофе из заведения Флориана Фортескью, когда заметил Фриду случайно за одним из столиков. Она сидела спиной к нему и не могла его видеть, но он знал, что это она. Швед присел за столик и некоторое время сидел, выкуривая сигарету, прежде чем принял решение подойти к ведьме.

– Фрида, – окликнул женщину швед, подойдя ближе. Он не знал спутницу, с которой ведьма, вероятно, вышла на ланч, и лишь вежливо кивнул в её адрес.

– Блетчли, мы можем поговорить? – открыто спросил Бальтазар.

Он улыбнулся её спутнице после обаятельно, заявляя:

– Я не отниму её у вас надолго.

Бальтазар последовал за Фридой к выходу,  молча протягивая ей сигарету, когда женщина о той спросила. Он снова затянулся сам, разглядывая ведьму некоторое мгновение. Харт понимал, почему она старалась держаться от него на расстоянии и вести непринуждённую беседу, но его душевному равновесию не способствовали разговоры ни об его здоровье, ни об предпочтениях Торфинна. Ему казалось, что слова найдутся сами, когда они встретятся, но в этот момент Бальтазар молчал, не понимая с чего стоит начать разговор вовсе.

– Какие условия он выдвинул? – вдруг спросил Бальтазар. Продемонстрировал Фриде догорающую сигарету:

– Курение, мои счета, о которых мы больше не можем поговорить напрямую. Что ещё ему нужно?

Бальтазар говорил спокойно, словно рассуждая вслух. Мужчина отвёл взгляд от Фриды, в очередной раз затягиваясь. Он сам перестал злоупотреблять сигаретами в той мере, которую предпочитал до этого, потому что до сих пор помнил нездоровый кашель, рвущий его горло, стоило лёгким начать ослабевать. Он знал, что он медленно умирал, но не мог сказать кому-либо об этом – и чувствовал, что не мог пережить так запросто новость, что в его честь отныне придется страдать Фриде.

– Ты живёшь с ним? – уточнил Харт.

– Я заходил к тебе, надеясь поговорить, но не нашел тебя дома, в твоей квартире, – объяснил Бальтазар.

Он сбросил окурок под ноги, зло затоптав тот каблуком. Харт иногда позволял себе думать, что раз Торфинн снял с него проклятие, то теперь швед, наконец, мог поквитаться со старым знакомым: за свою семью, за Блетчли и за самого себя.

– Назови мне хотя бы одну причину, почему мне не стоит его убить, – поинтересовался Бальтазар ровно, глядя на людей, снующих по Косому переулку. Полных забот, но ему казалось сейчас, что таких беззаботных на самом деле.

Бальтазар считал, что Торфинн был не в себе.  Мужчина взглянул на Фриду недоверчиво, когда она упомянула наследника, и не понимал то, как Роули могло прийти подобное в голову. Бальтазар был отцом сам и не мог представить, какого пришлось бы ребенку в такой семье: с таким отцом, как Торфинн, который удерживал будущую мать рядом с собой угрозами, на которую поднимал руку и которую однажды изнасиловал. Бальтазар чувствовал, что его начинало мутить из-за подобных мыслей.

– Он хочет, чтобы ты вышла за него замуж? Он в своем уме? – вырвалось у шведа, пусть он знал, что задаёт вопрос, на который имелся очевидный ответ.

– Ты не можешь так поступать с собой, Фрида. Не можешь губить свою жизнь потому, что он угрожал мне, – вдруг отозвался Бальтазар.

Он знал, что по-прежнему не поблагодарил её за то, что она сделала для него, но был чересчур отвлечен безумными планами Торфинна.

Швед достал новую сигарету и прикурил снова, чувствуя, как едва заметно подрагивают пальцы. Он не знал, где искать выход из этого порочного круга, и всерьез считал убийство Роули правдоподобным вариантом.

Бальтазар поднял на Фриду неопределенный, но мрачный взгляд, когда Блетчли попыталась его убедить, что он не был похож на Торфинна. В самом деле Харт не был склонен к жестокости, но прекрасно помнил все свои грехи, чтобы ему было легко сойти за невинную душу.

Он знал, что было не место и не время говорить об этом, но вдруг вспомнил их небольшие каникулы в Стокгольме и то, как она ходила с ним на могилу брата.

– Я давно стал таким, Фрида, – негромко отметил Бальтазар. Он не хотел делать ей больнее, но считал, что она имеет право знать кого она защищает ценой собственного счастья.

– Мой брат, Ларс, погиб из-за меня, когда мне было немногим больше двадцати.

– Я его убил, – не стесняясь в выражениях, объяснил Бальтазар.

Харт взглянул на Фриду, когда отозвался убеждённо:

– Я не мог спать спокойно, зная, что ты согласилась на условия Роули лишь потому, что он угрожал мне.

– Возможно, я заслужил то проклятие, которое наложил Торфинн, – пробормотал швед, обращая свое внимание на сигарету.

Бальтазар помнил и о Регулусе, и о Патрике, когда Фрида заговорила о тех, кого успела потерять, но не сдержался, когда отозвался раздражённо:

– Я тоже хоронил дорогих мне людей, Фрида, поэтому не понимаю, почему ты решила похоронить саму себя.

Бальтазар на мгновение взглянул в сторону, стараясь взять себя в руки, и поквитался с очередной сигаретой, растирая ту об асфальт.

Новость о помолвке застала мужчину врасплох, вынудив его взглянуть на ведьму недоверчиво. Швед разглядывал дорогие ему черты лица с мгновение, прежде чем выдохнул. Он не заметил, как задержал дыхание секундами ранее.

Бальтазар понизил голос до яростного шёпота, отдавая себе отчёт в том, что они находились в публичном месте:

– Фрида, это зашло слишком далеко. Ты не должна на это соглашаться.

Швед не помнил, когда ощущал подобную беспомощность в последний раз, не считая нескольких дней в аду, когда он лежал при смерти, оглохший и ослепший. Его страдания подобного рода, впрочем, быстро меркли перед тем, к чему готовила себя Фрида, всерьез собираясь вступить брак с Торфинном.

– Он привязывает тебя к себе на долгие годы. Блетчли, ты в своем уме?

Бальтазар, как и прежде, не желал давить на неё или делать больнее, но в тот момент отчаянно желал привести её чувство. Он не понимал, почему Фрида была столь честна в сделке с человеком, который предавал и обманывал её множество раз.

Бальтазар бы сказал, что ему необходимо на воздух, если бы они уже не стояли на улице.

Он знал, что его спонтанный рассказ о брате вызовет у нее много вопросов. Швед бегло оглянулся, надеясь, что их никто не слушает. Ему показалось, что он заметил сбоку шевеление, но не придал этому большого значения.

– Я бы не хотел говорить об этом здесь, прилюдно, – отозвался мужчина. В его голосе слышалась усталость, потому что их разговор выматывал. В нем было слишком много боли и безысходности, в которых было тяжело не захлебнуться.

– Я рассказал тебе об этом, чтобы ты подумала дважды, прежде чем защищать меня. Чтобы ты осознала, что цена, которую ты платишь, слишком высока.

– Должна быть иная защита от проклятия, которое наложил на меня Торфинн.

Бальтазар поймал взгляд Фриды, отзываясь твердо:

– Ты защищаешь такого же убийцу, как Роули, Блетчли. Мой брат не единственный, к смерти кого я приложил руку. Это всё, что тебе стоит знать.

Бальтазар считал абсурдом её утверждение о том, что от того, что делал с ней Торфинн, ещё никто не умирал; абсурдом было предполагать, по мнению шведа, что от неё зависело то станет ли поднимать Роули на неё руку. Если их чему-то научило общение с Торфинном в последнее время, то стоило признать одно: Роули делал то, что ему вздумается, следуя своей, ясной лишь ему изощренной логике. К тому же, вряд ли то, что ранее Торфинн изнасиловал Блетчли, можно оправдать тем, что она сделала что-либо неправильно. Бальтазар был уверен, что никто не заслуживал того, чтобы испытать подобное.

Он пообещал, движимый эмоциями, что найдет способ защитить себя и, как следствие, её до выходных. Кассиопея заверила его, что им потребуется время: было до сих пор неясно то, какое именно проклятие использовал Торфинн, но зная матушку Роули, Кассиопее было легче ориентироваться в замешанной в инциденте магии. Как говорилось, яблочко от яблони падало недалеко.

Времени потребовалось больше, чем до выходных. Торфинн обручился с Блетчли в назначенные день и час, ни секундой позже. Событие было торжественным. Роули доставляло удовольствие то, что Фрида была послушной девочкой. Торфинна отчасти поражало, что ей в голову не приходила мысль защитить саму себя. Избежать их пакта, выторгованного далеко не честными способами. Она была такой, какой он видеть её хотел. Вопреки глупости, которую совершала Блетчли, Роули считал её умной девочкой.

Торфинн не стал ждать долго, прежде чем завести разговор о наследнике. Его не интересовала совместная жизнь с его новоиспеченной невестой. У брака, на который Фрида согласилась, была конкретная цель. Не говоря о том, что им было необходимо время на вторую попытку, если Блетчли не сможет родить мальчика в первый раз.

Торфинн надеялся, что это не займет много времени, однако вскоре стало понятно, что его надеждам не суждено было оправдаться. Семейный колдомедик каждый раз качал головой, когда не мог подтвердить беременность Фриды. Роули был разочарован: он потратил на Блетчли слишком много времени, чтобы в итоге она оказалась испорченной. Наследник был нужен ему больше, чем примерная жена. Не говоря о том, что примерная жена не имела должного веса, если не была способна произвести наследника.

Торфинн стал выходить из себя чаще. Он знал, что Фрида была не в восторге от идеи стать матерью, но его мало интересовало её мнение. Роули изнасиловал её после их небольшой ссоры о вопросе будущего потомства. Торфинн потерял терпение, устав нянчиться с Блетчли, и отныне брал свое тогда, когда того хотел, и гораздо грубее, нежели раньше, когда пытался вести себя как подобает женихам. Если Фрида не была способна дать ему наследника, она становилась не больше, чем очередной шлюхой.

Торфинн изменял ей память после каждого раза, когда брал её силой, создавая идеальную семью там, в её голове. Пока он не решил бы то, насколько ведьма была бесполезна, ей стоило оставаться послушной девочкой на людях. Роули считал, что великодушно помогал ей принять правильное решение таким способом.

Торфинн был в отвратительном настроении, когда колдомедик в очередной раз покинул поместье Роули с плохими новостями.

Он молчал, глядя на невесту, прежде чем, не сдержавшись, отвесил ей пощечину. Фрида, впрочем, не должна была помнить, что он часто обращался с ней подобным образом, когда она не могла забеременеть снова и снова.

– Я не понимаю, – следом объявил Торфинн сухо, разглядывая Блетчли. Он коснулся пальцами её подбородка, заглядывая в глаза и отзываясь вкрадчиво:

– Ты должна хотеть наследника не меньше, чем я, Фрида. Если хочешь, чтобы твой ненаглядный Бальтазар спокойно спал по ночам.

– Почему ты не можешь забеременеть?

Роули знал, что у нее может не быть ответа на вопрос, но вымещал злость на ней, потому что она становилась источником его проблем.

Торфинн не желал ждать и объяснял ей это уже не раз. В этот момент ему было наплевать, что исковерканная память Фриды не давала ей об этом вспомнить. Он заметил, как она отшатнулась от него, и сделал шаг следом за ней в ответ, не считаясь с личным пространством Блетчли.

Роули коснулся женской талии, отзываясь бархатным тоном, который не сулил ничего хорошего:

– Я начинаю думать, что наш ребенок не может появиться на свет твоими стараниями, Фрида, – отметил Торфинн, словно размышляя вслух. Дикая мысль, что Блетчли не могла забеременеть из-за того, что принимала какие-либо зелья втайне от него приводила Роули в ярость. Он крепко сжал ладонью женскую шею, не заботясь о силе.

– Уверен, что перед Бальтазаром ты бы охотнее раздвигала ноги в попытке залететь, – процедил Торфинн.

Роули оттолкнул от себя ведьму, не заботясь о безопасности при возможном её падении. Она не была беременна, поэтому он мог с ней не церемониться.

Торфинн склонился и коснулся женских волос, вдохнул знакомый аромат. Его секундная нежность выглядела дико в сравнении с тем, что он позволял себе делать со своей невестой.

Он усмехнулся, дотягиваясь до аккуратного женского ушка.

– Какая жалость, что твоя память тебя подводит, дорогая, – с неподдельным сочувствием отметил Торфинн. Он обхватил Фриду крепче, не давая отстраниться от себя.

– Ты не можешь вспомнить то, как сильно я хочу нашего ребенка.

Роули шепнул ей следом словно по секрету:

– Ничего страшного, Фрида. Ты не вспомнишь этого и в следующий раз.

Торфинн растерял свое подобие дружелюбия, когда вдруг отозвался резко, отстраняясь:

– Раздевайся.

Роули мог бы ей помочь, но хотел чувствовать свою власть над ей, когда ему начинало казаться, что он потерял контроль. Ему нужно было видеть столь знакомый и сладкий страх в её глазах.

***
С ней что-то происходило, но Фрида не могла понять что. Кошмары, появлявшиеся по началу лишь изредка, теперь преследовали ее стоило ей закрыть глаза. Тревожные, нервные сны, в которых она, подгоняемая чем-то страшным, пугающим бежала прочь, пытаясь спрятаться, но не находила ни одного укрытия. Ночь за ночью, просыпаясь следом разбитой и опустошенной.

Она считала, что во всем была виновата ее чертова метка. Ужасы, творимые ею, творящиеся на ее глазах. Они были источником ее страхов, упадка сил, порой апатии. Рабочие дела, рутинные, но требующие концентрации, давались ей в последнее время с трудом, но она все еще контролировала ситуацию. По крайней мере, как ей казалось.

Очередная квартальная встреча с клиентом - Бальтазаром Хартом - выматывала. Подготовкой, миллионом отчетов и сводов, самим фактом встречи. Блетчли считала разумным для них обоих держаться друг от друга подальше, не бередить прошлое, которое в прошлом остаться должно было, если они оба хотели какого-то будущего. Ей давалось это решение с трудом, но она не видела иного. В конце концов, Торфинн действительно старался.

Она слушала как Мари представляла отчет, но не могла сконцентрироваться ни на одной ее фразе. Фрида сама попросила девушку выступить сегодня, и они волновались обе, но ее волнение имело мало общего с волнением за исход встречи. Первое, что она отметила - как участился пульс. Сердце забилось быстрее, отзываясь в висках мерным стуком. Следом организм возвестил о нехватке воздуха. Она пыталась сделать глубокий вдох, но легкие будто сдавило, а на шее словно затягивалась удавка. На побледневшем лице выступили капельки пота.

Страх был липким и пах отчаянием. Неизбежностью гибели и смертью. Прямо сейчас или с небольшой отсрочкой, но она словно была обречена.

Фрида поднялась со стула резко, прерывая некрасиво помощницу на полуслове противным скрежетом ножки стула. Не обратила на это внимание, добираясь с пару шагов до окна, чтобы следом распахнуть его настежь, не задумываясь о погоде. Выставила руки на улицу, чувствуя, как прохладный ветер обдувает запястья, и попыталась сделать очередной вдох. Закрыла глаза, наклоняясь и опуская голову.

Рано или поздно это должно было закончиться, и эта мысль заставляла ее оставаться в сознании, пытаясь каждый вдох сделать чуточку глубже.

Фрида не знала, что с ней происходило. Не знала ничего, кроме всепоглощающей паники, ужаса, охватившего ее. Этому не было разумных причин, да она и не старалась искать, пытаясь сосредоточиться на нереальности всего происходящего. Ей нечего было бояться - она знала каждого присутствующего и никто из них не мог причинить ей вреда. Она цеплялась за эту мысль как могла и старалась вдохнуть глубже. Получилось скверно, но это было большее, на что она была способна.

Присутствие Кристофа рядом ведьма осознала не сразу. Как и не заметила волшебную палочку, пока он не произнёс заклинание. Его голос звучал как будто издалека, прорываясь сквозь шум в ушах, и она с трудом могла разобрать, что он говорил.

Блетчли почувствовала как из тисков освободились лёгкие. Вздохнула судорожно, стараясь набрать как можно больше воздуха. Следом перестали биться молоточки в висках, последним ушёл парализующий страх. Она сделала несколько глубоких вдохов, выдыхая медленно, размеренно, стараясь успокоить стучащее бешенно сердце. Приступ не прошёл бесследно, и она все ещё чувствовала его тревожные отголоски, но ей очевидно становилось лучше. Достаточно, чтобы она могла различить совсем рядом голос Бальтазара.

⁃ Не знаю.

Фрида отозвалась негромко и немного хрипло. Не лукавила, отвечая, потому что действительно не могла предположить, что с ней могло произойти. Подобные приступы не были для неё обыденными, и сейчас она была растерянна. Ведьма не оборачивалась на присутствующих, но слышала, как те выходят из кабинета, переговариваясь обеспокоенно.

⁃ Не стоило прерывать совещание, - она покачала головой разочарованно, считая сейчас, что ей стоило выйти из кабинета, а не бросаться к окну. - Прости. Мари направит вам все отчёты. В них все в порядке, можешь не переживать.

Фрида наконец нашла в себе силы отвернуться от окна, убеждаясь, что в помещении ей также хватает воздуха. Хотела отойти, сохраняя дистанцию между ними по правилам приличия, но отчего-то осталась стоять напротив, ловя его взгляд. Ей было страшно даже сейчас, когда все прошло. Страшно от того, что она не знала, что с ней произошло вовсе.

⁃ Я не знаю, что произошло, - она вернулась к его вопросу внезапно, собираясь с духом, прежде чем признаться искренне, - мне просто стало страшно, как не было никогда раньше.

⁃ Думаю, мне просто нужно наконец-то нормально выспаться, - ведьма усмехнулась, не желая более драматизировать и стараясь взять себя в руки. - Все в порядке.

В тот день Бальтазар выбрал соблюсти дистанцию, когда Фрида дала понять, что она не хотела продолжать разговор о Торфинне или своём припадке. Швед кивнул в знак того, что был бы рад выслушать предложения по сделкам, и откланялся, запретив себе переживать о ведьме. Бальтазар не был наивен и не верил, что люди менялись, особенно – столь радикально и за такой короткий срок, но Фрида, похоже, была уверена в том, что Роули мог о ней позаботиться. Бальтазар желал больше всего на свете, чтобы Блетчли была права.

Швед, как обычно бывало, погрузился в работу в последующие дни, в том числе в подробности тех самых сделок, которыми поделилась с Бальтазаром Мари, верная помощница Блетчли. «Роули», иногда поправлял себя Харт, когда не забывал о том, что забывался. Бальтазар с удивлением замечал, что даже регулярное напоминание самому себе о том, что Фрида была замужем, не притупляло чувств шведа к ведьме. Чувств, взявшихся, по сути, одним днём и на ровном месте, не считая странных планов «на будущее», которые что он, что Фрида строили несерьезно, безосновательно. Бальтазар не был впечатлительным мужчиной, от того его и отношение к Блетчли оставалось для предпринимателя загадкой.

Бальтазар оставил свою квартиру в Англии, когда они стали реже видеться со своим банкиром, и совершенно точно не ожидал, что Фрида пожелает навестить его в Стокгольме. У Блетчли это получалось, казалось, лучше, чем у Бальтазара – двигаться вперёд, оставив их нелепый роман позади.

Швед заворочался, когда в дверь застучали настойчиво. Бальтазар, толком не открывая глаз, озадаченно взглянул на наручные часы и негромко, протестующе застонал. Он должен был видеть десятый сон, если бы не нежданные визитёры. Бальтазар, пересилив себя, поднялся с дивана, на котором уснул случайно, и двинулся к входной двери. Стук не унимался, настойчиво требуя внимания.

Фрида, как считал швед, была не в себе, и её слова лишь подтверждали теорию мужчины. Бальтазар нахмурился, недовольный её состоянием больше, нежели нелепыми идеями, и мягко, но настойчиво втянул ведьму под локоть в квартиру, закрывая за ней дверь.

Бальтазар, встревоженный нервным состоянием ведьмы, поддался порыву и обнял Фриду.

– Всё хорошо, – пробормотал, заверяя женщину, швед. – Ты в безопасности.

Он не настаивал, пожелай ведьма отстраниться раньше, и вскоре отстранился сам, разглядывая гостью. Всё ещё пытаясь прийти в себя со сна, Бальтазар протер глаза и махнул в сторону кухни:

– Идём, – хрипло предложил мужчина. – Расскажешь по порядку, зачем тебе избавляться от воспоминаний.

Бальтазар, несомненно, помнил и о Торфинне и о недавнем приступе ведьмы, но не мог подумать всерьёз, что она примет решение запросто забыть часть своей жизни – как и не мог в ту минуту подумать швед, что ему придётся заниматься этим всерьёз – стирать ей память.