Бальтазар не желал выяснять отношения, потому что выяснять, по сути, было нечего. Он злился не на Блетчли, но на Пожирателей смерти в целом, и обычно не имел привычки вымещать свой гнев на тех, кто этого не заслуживал. В этот раз, однако, сдержаться было сложно: произошедшее затронуло его за живое.

Харт чувствовал, что Фрида была настроена решительно, когда поднял на неё мрачный взгляд. Предложение высказаться звучало заманчиво, но в глубине души Бальтазар понимал, что она этого не заслуживала. Он не знал, почему ведьма в свое время присоединилась к Пожирателям смерти, но не видел в ней ни жестокости, присущей приступлениям шайки Волдеморта, ни какого-либо коварства. Даже сейчас, в этом разговоре, она вполне искренне всего лишь требовала справедливости. Ничего больше.

Справедливости, впрочем, Бальтазар желал сам.

– Знать о твоей метке, Блетчли, и видеть, как твои дружки на глазах моего сына пытают его родную мать – это разные вещи, – ровно, стараясь не дать эмоциям взять верх произнес Харт. Бальтазар говорил негромко, не желая привлекать внимание к их разговору.

Харт до сих пор с трудом верил в то, что всё произошло на самом деле. Никогда не был в восторге от Патрика, но всегда знал, что тот был лучшим отцом, чем он сам, и ничего не имел против, чтобы Риган давал любовь и ласку Ларсу, когда Бальтазар не мог этого сделать сам.

– Боюсь представить, что могло бы произойти, не явись вовремя авроры, – добавил швед. Он был уверен, что если бы пыточным спектакль не ограничился, то они с его личным банкиром говорили иначе в этот момент. Он боялся, на что был бы способен сам, случись непоправимое.

Бальтазар запил свои мысли алкогольными остатками из бокала, отмахнулся бармену о следующей порции, прежде чем снова обратить свое внимание на Фриду.

– Объясни мне одно, Блетчли: почему ты с ними?

Харт считал, что после всего, что произошло, она была обязана ему это объяснение. Обязана, потому что ему был нужен весомый повод поверить, кроме собственных догадок, что Фрида не была одной из тех ублюдков, которые получали удовольствие, когда разрушали невинные семьи. Пыточное, которое Бальтазар схлопотал от неизвестного Пожирателя, не дало ему возможности оценить в полной мере то, как Блетчли вступалась за Ригана и остальных во время схватки.

Бальтазар не знал, что смогло немного смягчить его напор: то, как побледнела Блетчли, когда он упомянул сына, или её заявление, что, нося метку, Фрида защищала свою семью. Харт не имел понятия о том, что могло угрожать чистокровному до десятого колена семейству Блетчли, но не торопился задавать вопросы. Перед тем, как проявил здравый смысл, всё же огрызнулся, когда Фрида с уверенностью заговорила о перспективе убийства:

– Я знаю, Блетчли. Знаю, что их бы убили. Не нужно лишний раз напоминать о том, что не даёт мне спать по ночам.

Бальтазар заставил себя перевести дух. Взглянул на бокал, наполненный барменом, но так и не притронулся к нему. Швед задумался о другом: о том, что Фрида сказала, что не только он был знаком с пострадавшей семьёй. Ему пришлось задуматься на мгновение, но вывод был очевиден, если применить метод исключения.

– Ты знакома с Патриком? – с долей недоверия переспросил Бальтазар. Он считал это насмешкой судьбы, но, в то же время, не знал, что должна была испытывать Фрида, будь это правдой.

– Вряд ли ты общалась с Тильдой. Если бы вы знали о существовании друг друга, то ты наверняка не раз услышала о том, что из меня вышел никудышный муж, – усмехнулся между делом швед. Он был в хороших отношениях со своей бывшей женой и знал, что та бы не рассказывала об их неудавшемся браке направо и налево, но всегда считал, что он заслужил подобную оценку своих способностей на семейном поприще.

Бальтазар кивнул после небольшой задержки, подтверждая признание Фриды:

– Тебе не откуда было знать о том, что Ларс – мой сын.

Он полагал, что Блетчли давно не общалась с Патриком, даже если эти двое были причудливым образом знакомы.

– Я не виню в произошедшем тебя, Блетчли, но согласись, что я имею право злиться на весь белый свет, – спокойнее отозвался Бальтазар, прежде чем ответить на её вопрос.

– Ему пришлось тяжело. Я надеялся, что Ларс восстановится быстрее, но... – Харт замолк, не желая говорить больше. Произнес следом, убеждая всех, кто участвовал в разговоре:

– Всё будет в порядке. О нем есть, кому позаботиться.

Бальтазар не имел себя в первую очередь.

Он замолк, через какое-то время сделал очередной глоток из наполненного барменом бокала, запивая снова пришедшую на ум болезненную, больную, сумасшедшую мысль о мести.

– Не знаю, хочу ли я знать о том, кто скрывался под маской того Пожирателя, который пытал их всех, – вдруг произнес Харт, не глядя на Фриду.

– Иначе я его убью, – без тени сомнения заявил швед.

Бальтазар улыбнулся невольно, когда Фрида заговорила о Патрике. Ему нравилось то, как тепло ведьма отзывалась о Ригане, и отчасти удивляло, что она встречалась с магглом. Это было ещё одним подтверждением тому, что Блетчли не была похожа на большинство Пожирателей смерти – даже если, кроме нее, Бальтазар больше никого из этой шайки не знал.

– Из него выходит хороший отец, – помедлив, отозвался Харт мягко, подтверждая вывод Блетчли о маггле. Не мог говорить за Тильду, даже если видел, что та была счастлива, но наверняка мог судить по довольной мордашке Ларса, который уже называл Ригана отцом. Бальтазар не обижался. Они все привыкли к тому, что у них была большая, не самая привычная в своем укладе семья.

Он хотел спросить Фриду, почему она рассталась с Патриком, но отчего-то не стал. Считал, что этот вопрос мог быть неуместен в свете недавних событий: связь Пожирательницы смерти и маггла явно стала бы моветоном. И лишь Гриндевальд знал, каковы были бы её последствия.

Бальтазар промолчал, когда Блетчли посоветовала ему быть благодарным. Харт знал, что ему станет легче завтра или, к примеру, послезавтра, но не мог рассуждать мудро в этот момент. Бальтазар не считал месть выходом, но считал, что имел право помечтать.

Он поймал себя на мысли, что Фрида, без сомнения, знала, кто был этот человек под маской, который пытал его семью. Знала – и не говорила, потому что у Блетчли была одна вредная привычка – это жажда справедливости, которую Бальтазар уже приметил ранее.

– Я поверю тебе на слово, – без агрессии отозвался швед, желая верить, что Фрида была права: что кто бы ни был под маской, он или она исполняли приказ Волдеморта, и это его стоило винить в том, что произошло. Бальтазар знал, что ей не удастся убедить его до конца, но его значительно разморил крепкий алкоголь, и Харт не собирался лезть в драку. Также видел, как аккуратно, как считал Бальтазар, вела себя Фрида, и почему-то не желал подставлять её тоже. Помнил, что Блетчли защищала свою семью, от чего бы то ни было.

– Тильда начала собираться сразу после того, как пришла в себя, – кивнув, подтвердил догадку Фриды Бальтазар.

– Им потребуется время, чтобы оставить свою жизнь в Англии, но я не дам им сделать вид, что всё в порядке, – пообещал Харт. Он собирался сдержать свое обещание и, несмотря на потенциальную опасность, больше не ждал беды. Не ждал, что Пожиратели попытаются напасть на одно и то же место снова – тем более, аврорат должен был прислать одного-двух хит визардов для охраны жилища пострадавшей семьи.

Бальтазар взглянул на Фриду внимательно, когда она предложила ему держаться подальше от неё тоже. Швед взвесил своё решение, прежде чем усмехнуться, салютуя бокалом ведьме:

– Вряд ли я скоро избавлю тебя от своей компании, Блетчли. Ты мне слишком дорого стоишь, – шутливо подытожил швед, ссылаясь на то, что она была его банкиром, который заведовал не меньше, чем восьмидесятью процентами его активов.

Бальтазар отставил бокал в сторону, не желая больше пить. Посчитал, что им достаточно обсуждать Волдеморта и зверства, которые творились в Англии.

– Давно вы встречаетесь с Торфинном? – швед улыбнулся, отчасти озорно и мальчишечьи.

– Вы неплохо смотритесь вместе.

Прошло больше суток с момента убийства Патрика Ригана, а Торфинн все ещё чувствовал адреналин, бурлящий в крови. Помнил сладостную дрожь, которую испытал при виде остеклевших глаз маггла, бывшего любовника Фриды Блетчли, о котором ведьма продолжала беспокоиться. Оставив тело Патрика лежать в подворотне неподалеку от бара, в котором он работал, Торфинн, наконец, почувствовал, что он может спать спокойно.

Роули не ожидал визитёров в столь поздний час, но насторожился, заслышав варварские звуки, доносящиеся едва ли не с порога поместья. Через мгновение перед ним нарисовался встрепанный домовой эльф, пропищавший, что явилась госпожа Блетчли и что она была явно чем-то расстроена. Прямолинейность, а также догадливость Фриды вызвала у Торфинна в тот момент нездоровое предвкушение, замешанное на лёгком раздражении. Он считал, что Александр Блетчли был единственным в этом ненормальном семействе, кто умел играть по правилам.

Когда ведьма ворвалась в его кабинет, Торфинн её уже ждал. Он поднялся с кресла, впрочем, лишь тогда, когда Фрида хлопнула дверью и подошла ближе. Теперь Роули видел то, насколько Блетчли была расстроена смертью своего бывшего кавалера – грязного маггла, до которого ей не должно было быть дела. Торфинн приложил усилия, чтобы не сжать челюсти, и изобразил искреннюю озабоченность. Особенно когда Фрида принялась громить его кабинет. Её обвинения его восторгали и, совсем немного, нервировали. Пусть Торфинн считал, что стыдиться ему было нечего.

Роули спокойно вышел из-за стола, несмотря на женскую истерику, и подошёл к ведьме. Колдун коснулся ладонью женского локотка в успокаивающем, доверительном жесте, преданно заглядывая в глаза Фриде.

– Тише, – пробормотал Торфинн. Её истерика мешала ему сосредоточиться.

– Откуда ты знаешь, что его убили? – Роули сдвинул брови к переносице, уточняя между делом обманчиво мягко:

– Ты хотела встретиться с ним?

Торфинн подался ближе, обнимая Блетчли за талию до того, как она скинула бы его руку, и едва ли не баюкал ведьму.

– Тебе не стоит так волноваться, – произнес Роули и понизил голос, проговаривая над женским ухом.

– Ты знала, что он должен умереть, Фрида. Это было предрешено с той самой ночи.

Торфинн уже говорил ей о том, что станет легче, когда она научится себя вести подобающе Пожирательнице смерти.

– Тебя не должны удивлять подобные вещи, – вторил своим мыслям вслух Роули, и в его голосе мелькнули железные нотки, причудливо смешиваясь с гипнотическим, негромким тоном.

Торфинн чувствовал, как Фрида отзывалась на его прикосновения, раскрываясь ему и говоря что-то помимо обвинений, с которыми ведьма явилась к нему на порог. Роули нравилось, что она доверяла ему, и его завораживало, когда ему раз за разом удавалось обуздать неиссякаемую непокорность ведьмы. Ощущение, что Блетчли никогда не сломается, лишь сильнее вызывало у Торфинна желание её сломать. Заставить вести себя так, как подобало женщине, носящей метку Волдеморта; как подобало его, Роули, женщине.

Торфинн не испытывал сострадания, когда наблюдал за слезами, текущими по щекам Фриды. Он не понимал, как она может оплакивать маггла. Его злило, что этим магглом был Патрик Риган, которому колдун и без того уделял чересчур много внимания за прошедшие дни.

– Ты знала его семью, Фрида? – вскользь обратился Роули в ответ на озвученное желание Блетчли попрощаться со старым любовником. Он откинул женские волосы с плеча, оголяя шею, прежде чем коснуться её легко губами, заботливо и совсем не пошло.

– Я думал, вы не общались, – тем же обманчивым мягким тоном заметил Торфинн, поддерживая разговор о Патрике.

Роули знал, что последовавшие следом слова о неизбежности судьбы Ригана произведут на нее такое впечатление. Торфинн никогда не считал Фриду дурой, не способной понимать простые намеки. В остальном ему не нужно было признавать свою вину. Он считал, что убийца Патрика был вполне очевиден – он хотел, чтобы это было очевидно для неё.

Роули не напрягся, когда напряглась Блетчли. Ощутил привычное раздражение, когда Фрида в очередной раз спросила о причине убийства. Торфинн считал, что это было очевидно.

Роули коснулся мягко ладони Фриды, однако вместо того, чтобы переплести пальцы с её, поднялся к запястью ведьмы, следом оголяя метку на её руке. Торфинн хотел, чтобы она помнила о её присутствии на своей коже; помнила, какие обязательства та за собой несла.

Роули едва заметно покачал головой, обозначая свое разочарование:

– Ты поступила с собой так сама, Фрида, – проговорил Торфинн. Он не обязан был считать себя виноватым лишь потому, что Блетчли ввязалась в авантюру, движимая собственным благородством.

Роули снова понизил голос, заверяя доверительно:

– Если бы ты не мешала мне тогда, в их доме, Патрику не пришлось бы умирать в одиночестве в грязной подворотне.

Торфинн считал, что доносил свою мысль четко: во всем была виновата Блетчли. Он лишь делал то, что требовалось.

Торфинн начинал думать, что они с Фридой ходили по порочному кругу. Он видел, что она внимала его словам, однако всё снова пошло наперекосяк, когда Блетчли вырвалась из его объятий. Он сделал шаг вперед, но она ясно дала ему понять, что не хочет чувствовать его рядом. Колдун не стал настаивать. От умасливающего тона Роули не осталось и следа спустя мгновение. Он смотрел безжалостно, больше не давая Фриде право на ошибку. Торфинна больше не устраивали её игры в святошу.

– Я проявил к тебе достаточно сострадания, Фрида, – отчеканил Роули, приводя аргумент, который должен был преследовать её в кошмарах:

– Ты должна была убить его. Я всего лишь был любезен и сделал за тебя грязную работу.

– Потому что я забочусь о тебе. Потому что ты мне небезразлична, – подытожил Торфинн, глядя на Блетчли в тот момент с долей театрального отчаяния.

Роули считал, что уже не раз ответил на вопрос Фриды о причинах убийства Патрика. Торфинн раздражённо повел плечом, устав обсуждать набившую оскомину тему.

– Я выбрал эту семью, это правда, – легко признал мужчина. Он не собирался что-либо скрывать от Блетчли.

– Ты и без того должна была быть в отряде со мной. Совпадение, которое позволило мне не беспокоиться попусту.

– Я надеялся, что за тобой не нужно будет присматривать, но ты подвела меня, Фрида, больше, чем я мог ожидать, – яростно сверкнул глазами Торфинн.

Роули вдруг усмехнулся, в глазах мелькнуло знакомое безумие, которое обычно преследовало его во время нападений. Безумие, говорившее о том, что у него, по своей сути, были развязаны руки.

– Ты считаешь меня чудовищем? – ласково переспросил Торфинн. Его тон явно не сулил ничего хорошего. Палочка оказалась в его руке незаметно, выскользнув из потайного кармана.

Ведьме было некуда бежать.

– Изнеженное дитя, – отозвался Роули.

– Crucio, – следом ровно, без колебаний произнес Торфинн.

Он подолжал несколько секунд, прежде чем снять пыточное проклятие. Роули имел право использовать его на неофитах, но всегда жалел Блетчли. Старался, чтобы с ней всё вышло "по-хорошему".

Торфинн опустился рядом с ведьмой на колени, когда всё закончилось; провел рукой по шелковистым волосам, прижимаясь следом губами к женскому виску.

– Это поможет тебе, Фрида, – прошептал Роули.

– Это поможет тебе понять, кем ты стала.

В кого она превратилась, когда на её руке появилась метка.

– Ты – такое же чудовище, как и я. Ты знаешь это, даже если продолжаешь отрицать, – снисходительно заметил Торфинн, мягко и успокаивающе касаясь женской щеки, давая ведьме прийти к себя.

Торфинн знал, что она будет сопротивляться мысли о том, что они были похожи. Он считал это здоровым защитным рефлексом, особенно для психики, которой обладала Фрида. Ею было манипулировать сложнее, чем многими, но Роули знал, что он был с каждым разом ближе к собственной цели. Колдун знал, что Блетчли была не безнадежна и что вскоре она должна была вести себя так, как ей полагалось.

Торфинн смотрел с интересом, как она собиралась уходить, и не собирался ей мешать. Она была, очевидно, слаба после пыточного, и упорству ведьмы можно было лишь позавидовать.

Фриде было необходимо смириться со всем, что он ей успел рассказать, прежде чем они смогут продолжить.

***

Бальтазар не ожидал кого-либо в столь поздний час. Более того, он вернулся домой мгновениями раньше, проведя весь день с Тильдой и Ларсом, пытаясь разделить их горе. Домовики были заняты сбором вещей, прежде чем его семья должна была отправиться в Стокгольм, однако овдовевшая миссис Риган настояла на том, чтобы остаться на похороны. Бальтазар знал, что Тильда лучше бы похоронила Патрика в Швеции, но, в то же время, вряд ли бы кто-либо смог объяснить его друзьям и родителям о подобном, изрядно внезапном решении.

Распахнув дверь после того, как стук стал настойчивее, Бальтазар не смог сдержать удивления: кого он точно не ожидал увидеть на собственном пороге, это Фриду Блетчли – и совершенно точно не ожидал услышать, что его старинный знакомый был тем, кто причинил так много боли его семье.

Бальтазар не смог в полной мере выплеснуть собственное негодование, пытаясь осознать сказанное Фридой, а также следом отвлекшись на странное состояние ведьмы. Он сделал проворный шаг вперед, придерживая Блетчли за талию, не подумав спросить разрешения в отношении столь фамильярного жеста.

– Что с тобой? – напрямик спросил швед. Позволив ей опереться о себя, помог перешагнуть порог квартиры, запирая дверь. Всё, что она ему сказала, было явно не предназначено для посторонних ушей.

Бальтазар, наконец, нахмурился:

– Ты знала, что Торфинн был тем, кто пытал мою семью. Знала тогда, на приеме, когда старалась доказать мне, что это неважно – кто скрывался под маской.

– Что изменилось, Блетчли? – твердо переспросил Харт. Он всё ещё наблюдал за ней подозрительно, потому что ему не нравилась ни нездоровый румянец, ни воинственный вид, явно не сочетавшийся с тем, что она шаталась на ходу.

– Расскажи мне всё, – потребовал Бальтазар.

Бальтазар считал очевидным, что в порядке ничего не было. Мужчина вздохнул, взглянув на ведьму мрачно:

– Не помню, когда кто-либо говорил: "Всё в порядке", когда всё было бы действительно в порядке, – с невеселой иронией заметил швед. Мужчина не сомневался, что ведьма не договаривала, не в последнюю очередь основываясь на собственном опыте. Догадаться о том, что произошло с женщиной в самом деле, было сложно без её чистосердечного признания.

Бальтазар снова отвлекся от её плачевного состояния, когда Блетчли продолжила говорить. События, которые описывала Фрида, походили на сюжет дешёвой мыльной оперы, но было очевидно, что ведьма знала, о чем говорила, и Харт не думал сомневаться в её словах.

– Я знаю байку о ненависти к магглам и магглорожденным, но почему именно Патрик? – искренне вопросил Бальтазар, пытаясь осознать сказанное Фридой. Он полагал, что вопрос мог остаться висеть в воздухе, потому что Блетчли была лишь гонцом с плохими новостями. Бальтазар не имел права винить её в бедах. Даже если ему нестерпимо хотелось разобраться с виновными.

– Торфинн мог выбрать любого, – уверенно произнес Бальтазар. Он помнил о том, что Фрида и Патрик встречались, но не мог предположить, что это повлияет на выбор Роули; не мог представить, что тот вовсе решится тронуть семью шведа, когда Бальтазар и Торфинн неплохо общались на протяжении последних лет. Роули частенько справлялся о Ларсе, мечтая о наследнике, чтобы потом поставить жизнь невинного ребенка под угрозу.

– Сукин сын, – процедил Бальтазар, не мгновение потеряв над собой контроль, когда размышления подстегнули его ярость.

Его отвлекла просьба Блетчли присесть, когда Харт окинул своего банкира скептическим взглядом. Сделав шаг навстречу Фриде, посоветовал ей держаться крепче, прежде чем подхватил женщину на руки. Он считал, что ей не помешало бы прилечь, не только присесть, потому что ей явно не хватало сил стоять на ногах.

Бальтазар отнес её на диван в гостиной, отступая к центру комнаты и позволяя Блетчли расположиться с комфортом.

– Я не вчера родился, Фрида, и знаю как отличить обычное недомогание от последствий боевого проклятия, не меньше, – Харт пытался попасть пальцем в небо, но был не прочь ошибиться. Его буйной фантазии хватало разве что предположить, что она снова попалась аврорам во время стычки, отнюдь не домашнее насилие.

– Что с тобой случилось? – с нажимом спросил Бальтазар.

Бальтазар не ожидал, что причиной убийства Патрика может стать глупая ревность. Происходящее в целом плохо укладывалось в голове у шведа, даже если у него не было причин не верить Фриде. Действия Торфинна были чертовски логичны и, вероятно, укладывались в мировоззрение Роули, раз тот принадлежал к отморозкам, которые служили Волдеморту. Бальтазар был уверен, что разберется со старым знакомым позже, на трезвую голову, не затуманенную слепым желанием отомстить за содеянное.

После того, как Фрида объяснила, почему Торфинн выбрал Ригана жертвой, Бальтазар догадался, почему Блетчли пыталась себя винить мгновениями раньше.

– Мне жаль, – искренне произнес Харт.

– Патрик не заслужил этого.

Риган не заслужил ранней смерти в целом, но такой – в особенности.

Переместившись в гостиную, Бальтазар наблюдал за Блетчли внимательно, стараясь не пропустить момент, если Фрида потеряет сознание. Отчего-то её состояние не внушало доверия шведу, и он не стеснялся об этом говорить вслух. На самом деле, Бальтазар не ждал откровений с её стороны, и вскинул брови в неподдельном удивлении, когда Фрида объявила о причине своего недомогания: пыточное проклятие было не тем, что он ожидал услышать. В особенности Харт не мог предположить, что его автором станет Торфинн, пусть после новостей о метке Роули и убийстве Патрика удивляться, пожалуй, не стоило.

Бальтазар, не сдержавшись, выругался на шведском.

– "Повздорили"? – переспросил Харт, взглянув на ведьму красноречиво.

– О чем, черт побери, был спор, если он применил на тебе пыточное, Блетчли?!

Бальтазар считал, что имел причины возмущаться и, на правах старшего, ругаться на своего банкира, потому что она явно аппарировала в подобном состоянии, вместо того, чтобы восстанавливаться.

Харт осознал, что аппарировала она, потратив силы, к нему, чтобы рассказать о Роули, и взглянул немного иначе на её визит.

– Спасибо за то, что рассказала мне о Торфинне, – признал Бальтазар.

– У меня есть гостевая комната с удобной кроватью. Тебе нельзя трансгрессировать ещё раз, а зелья не подействуют так быстро, – предложил следом швед.

Бальтазар усмехнулся, ловя взгляд Блетчли:

– Дойдешь сама, или мне придется тебя нести на руках?

Бальтазар усмехнулся невесело, когда Фрида объяснила причину спора с Торфинном. Звучало, признаться, своеобразно, однако швед считал очевидным, кто был победителем в этой схватке: большего чудовища, чем Торфинн, ещё стоило поискать. Особенно учитывая, что каждую минуту о нем становилось известно больше подробностей, убеждающих Бальтазара в том, что у Роули что-то было не в порядке с головой. Это пугало и интриговало одновременно. Свой интерес Харт так же, как и веселье Фриды, объяснял неспособностью осознать до конца происходящие зверства. Бальтазар повидал многое на своем веку, однако был готов признать, что Торфинн своими выходками переходил границы, и швед был сыт по горло. Нехорошее предчувствие, впрочем, говорило, что всё было впереди.

– Я бы дважды подумал, чтобы верить словам человека, который применил на тебе пыточное проклятие, – не скрывая скептицизма, заявил Бальтазар в ответ на размышления Фриды о своей вине и выборе, который она сделала.

– Я помню, что ты носишь метку, чтобы защитить свою семью.

– Не знаю, по каким параметрам ты сравниваешь себя с Торфинном, Фрида, но я не вижу в тебе чудовища, – искренне подытожил Харт, слабо улыбнувшись.

Он осознавал, что она, как и другие, должна была убивать и пытать, но, в отличие от многих, Блетчли производила удивительное впечатление, что у нее действительно не было выхода, кроме как исполнять приказы.

– Ты останешься, а я позову Кристофа, он тебя осмотрит, – продолжал настаивать Бальтазар.

– Тебе нужна будет хотя бы пара часов, чтобы тебе хватило сил на следующее перемещение. От головной боли, впрочем, я смогу избавить тебя раньше, – пообещал Харт.

Он отошёл на мгновение, возвращаясь с маггловской таблеткой в одной руке и стаканом воды – в другой.

– Выпей. Это должно помочь, – предложил Бальтазар. У него не было нужного зелья под рукой, потому что сам он зельями не пользовался, а спасать никого в своей квартире не собирался.

– Если будешь себя хорошо вести, я сам помогу тебе добраться до дома, чтобы тебе не пришлось оставаться у меня на целую ночь, – усмехнулся Бальтазар, подначивая:

– Соглашайся, Блетчли. Это честная сделка.

Бальтазар не стал отвечать на замечание, которым Фрида выразила радость от того, что он не видел в ней чудовище. Харт, вопреки своему отношению к ней, не стремился умалять её грехов, однако не забывал, что у всех присутствующих в комнате имелись свои секреты в шкафу. Если бы Блетчли знала о его прошлом, то, наверняка, посчитала бы чудовищем и своего клиента. Бальтазар, как ему казалось, не имел права судить её. Особенно учитывая, что Фрида не спешила рассказывать всю историю того, как она обрела метку.

Бальтазар развеселился, когда Фрида выразила свое отношение к специализации Кристофа.

– Колдомедики – прекрасные зельевары. Полезно иметь таких людей на производстве летучего пороха, – назидательно ответил швед, однако не сдержал усмешки следом.

– Мы с Кристофом вместе проходили стажировку в Мунго много лет назад. В отличие от меня, из него действительно получился достойный врач. Он – единственный, кому я могу доверить свою жизнь, – Бальтазар надеялся, что тон смягчит серьезность его признания способностей друга.

Харт не сомневался, что её удивят маггловские таблетки, но остался доволен, когда Фрида приняла лекарство без особых возражений, даже если у ведьмы оставались вопросы.

–  Я не могу лечиться так, как лечится большинство волшебников, – отозвался мужчина уклончиво. Он не хотел отнимать время объяснениями об особенностях своего организма, когда признал легко:

– Считай, что маггловские таблетки могут быть эффективнее сваренного зелья, когда дело касается головной боли.

Харт пронаблюдал с интересом за тем, как Фрида располагается на диване. Он считал, что ведьма была необыкновенно упряма – и что, в принципе, именно за похожее качество он нанял её своим личным банкиром несколько недель назад.

– Торфинн записал меня во враги, когда позволил себе причинить боль моей семье, – не в пример серьезно отозвался Бальтазар, когда Фрида, борясь со сном, пообещала, что Роули убьет их обоих.

Не желая развивать тему, Харт предупредил ведьму:

– Я позову Кристофа.

Мужчина надеялся, впрочем, что сон станет лучшим лекарством для Фриды.

Бальтазар лег поздно. Он позвал Кристофа прежде, чем осознал, что Блетчли уснула, и они с Борге потратили время с не меньшей пользой. Заместитель посоветовал зелья, которые должны были предотвратить какие-либо повреждения после пыточного заклинания, даже если Фрида будет чувствовать себя лучше на утро. Остальное же время старые друзья просидели, обсуждая то, о чем не успели поговорить толком в пылу рабочей недели – в основном говоря о простом, о человеческом.

Бальтазар обычно вставал раньше, однако этим утром не мог заставить себя поднять голову с подушки. Он, в целом, никуда не торопился, потому что его лист срочных задач был пуст – что означало, что мир мог подождать.

Харт заворочался лишь тогда, когда Блетчли вознамерилась нарушить его покой. Мужчина открыл глаза, с удивлением учуяв съедобный запах в квартире, и потратил некоторое время, чтобы избавиться от сонного прищура, разглядывая ведьму.

Бальтазар весело усмехнулся, считая, что их отношения явно перешли на новый уровень.

– Если бы я знал, что мой личный банкир может готовить завтраки, я бы напросился на твои блинчики раньше, – улыбнулся шире швед.

Он поднялся на постели, разминая шею, прежде чем окинуть Фриду внимательным взглядом.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Харт, а после улыбнулся:

– Я думал, что ты сбежишь раньше, чем я снова начну поить тебя мерзкими зельями.

– Кристоф заходил после того, как ты уснула, – объяснил мужчина. – Дал пару незаменимых советов о том, как пережить последствия пыточного.

Бальтазар, наконец, встал с кровати, натягивая футболку вдовесок к домашним брюкам, в которых уснул.

Харт улыбнулся шире, глядя на ведьму озорно:

– Завтраку, несомненно, место на кухне, но от кофе в постель в будущем я бы не отказался.

Бальтазар взглянул на ведьму насмешливо, обещая:

– Я обязательно запомню, что я "ценный" клиент, – припомнил мужчина, улыбаясь шире. Обещать перевести все активы компании в британский филиал Гринготтса Харт не торопился: хорошего понемножку.

Он взглянул на ведьму внимательно, когда та чересчур бодро отозвалась на его вопрос о самочувствии. Бальтазар считал, что маггловская таблетка не могла сотворить чудо и избавить Фриду от дискомфорта целиком.

– Я находился под пыточным проклятьем, Фрида, – признался Харт, усмехнувшись:

– Я настойчиво советую тебе выпить зелье, как бы ты ни относилась к их отвратительному вкусу. В остальном открою тебе секрет, Блетчли: колдомедики не любят лечиться больше всех, – весело, мальчишечьи фыркнул Бальтазар.

Он кивнул следом спокойно в ответ на недоверчивый вопрос ведьмы об особенностях его организма.

– Я не могу пить целительные зелья, и на меня не действует добрая половина лечебных чар, – поделился наболевшим Бальтазар.

– Никто не знает, почему это происходит, но я давно перестал задаваться этим вопросом.

– Раньше именно из-за этой аномалии я хотел стать врачом, – улыбнулся Харт.

Бальтазар поймал себя на абсурдной мысли, что ему нравилось их причудливое, домашнее общение, которое не было положено кому-либо из них по статусу. Харт считал, что она совершенно очаровательно краснела, но, что похвально, при это не сдавалась, продолжая планировать их несуществующее будущее. Бальтазар вздохнул украдкой, что Блетчли заставляла его думать не о том, о чем следовало, когда дело касалось общения с личным банкиром.

Харт послушно последовал за Фридой на свою же кухню, продолжая думать о перспективе подачи кофе, а то и завтрака в постель. Это, следуя своеобразной логике, привело его к размышлениям о Торфинне Роули, как корне их бед и причине, почему Фрида, по сути, готовила своему ценному клиенту завтрак этим утром.

– Что ты собираешься делать с Торфинном? – спросил Бальтазар, довольно принюхиваясь к запаху свежесваренного кофе, разливая тот по чашкам.

– Насколько понимаю, вы продолжали встречаться на момент вчерашних событий, – объяснил ход своих мыслей швед.

Бальтазар старался не придавать значения тому, что вопросы, как ему казалось, становились более личными, нежели прежде, даже когда они говорили о смерти Патрика.

Бальтазар кивнул, соглашаясь с предложенным компромиссом. Его забавляла теория, выдвинутая Блетчли в отношении колдомедиков, и Харт заявил с готовностью, с теплотой вспоминая о Кристофе:

– Больше всего колдомедики любят издеваться друг над другом.

Когда Блетчли продолжила проявлять интерес к особенностям его организма, Бальтазар поймал себя на странной мысли, что имел в виду совсем не пыточное, полученное им от Торфинна, когда делился с Блетчли своим опытом в области пыточных проклятий. Фрида не знала об особенностях его бизнеса, и Харт предпочитал, чтобы оно так и оставалось.

Бальтазар усмехнулся криво:

– Да, Торфинн преуспевает в искусстве непростительных проклятий.

– Обезболивающие, здоровый сон и йога, – чародей пожал плечом. – Обычно полное восстановление длится в течение недели, но я способен стоять на ногах днями раньше.

– Я был без сил, но слышал, как ты защищала мою семью тогда, когда Роули их пытал, – внезапно вспомнил Бальтазар. Он был слишком зол, чтобы признать это раньше; был чересчур растерян, потому что не знал, кого считать виноватым. Благодаря минувшему вечеру всё встало на свои места.

– Спасибо, Блетчли, – несмотря на смерть Патрика, швед хотел, чтобы Фрида услышала его благодарность. Отчего-то хотел, чтобы она помнила, что не была ни в чем виновата. Даже если был шанс, что он ошибался, идеализируя своего банкира. В отличие от Роули, впрочем, Блетчли по-прежнему не производила впечатление человека, у которого выходило запросто пытать людей.

Что-то зацепило Бальтазара в том, как Фрида говорила о насилии, которое к ней применил Торфинн.

– Он поднимал на тебя руку раньше? – не сдержавшись, переспросил Харт. Он знал, что ему не стоило поднимать эту тему. Знал, что лез туда, куда его не просят, однако у них с Фридой выходил чересчур доверительный разговор в последние сутки. Бальтазару нравилось их откровенное общение, и он был готов слушать.

– Мой совет, Блетчли – не терпи тех, кто позволяет себе подобное.

Харт усмехнулся невесело, подытоживая:

– Тильда не стала. Ей хватило одной пощёчины, чтобы подать на развод.

Пощёчина не была, разумеется, единственной причиной. Бальтазар знал, что совершил много ошибок в их браке, и с годами начал считать, что друзья и родители из них с Тильдой выходили лучше, чем супруги. Супругами друг другу они были отвратительными. Развод расставил всё на свои места.

Бальтазар улыбнулся шире следом, когда Фрида упомянула ночёвку в контексте неугодных Торфинну действий.

– Мы ему ни о чем не расскажем. Всё, что происходит в моей квартире, остаётся в моей квартире, – заговорщически отозвался Харт.

Бальтазар взглянул на Фриду внимательно, когда она снова упомянула метку, в этот раз – в контексте с Роули.

– Почему ты остаешься с ним? – напрямик спросил Харт. Он не ждал от Блетчли ответа и не собирался подталкивать её к какому-либо решению, но интересовался искренне. Из того, что Фрида успела ему рассказать о Торфинне, Бальтазар мог судить, что их взгляды на мин чересчур часто противоречили друг другу.

– Ты можешь не отвечать. Я не хочу быть бестактным, – всё же предупредил Бальтазар, дотягиваясь, наконец, до блинчиков.

Харт смерил пристальным взглядом банку с шоколадной пастой, уверенный, что той в его квартире не водилось, прежде чем внезапно весело фыркнуть:

– Теперь я знаю твой страшный секрет, Блетчли: ты жить не можешь без шоколадной пасты.