Бальтазар располагается в одной из свободных комнат, в которых, как он считает, давно никто не живет. Чародей спит крепко, несмотря на новое место и вечер, вполне способный подстегнуть фантазию. Мужчина невольно вспоминает, как Фрида играет с ним, и считает, что здоровую реакцию на внимание девушки сдерживает лишь власяница на его бедре.

Харт избавляется от предмета, предназначенного для усмирения его страстей, прежде чем ложится в кровать. Он достает из дорожной сумки бинты, аккуратно перевязывая израненную плоть. Он сдерживается, чтобы не воспользоваться звукоизолирующим заклятием, когда на утро возвращает инструмент на место и старается не издать ни звука, стоит шипам вонзиться в тело. Он оставляет левое бедро заживать, не снимая бинт, когда вскрывает старые раны на правом. Бальтазар расценивает это с недавних пор как ритуал, в котором нет ничего нелогичного или зверского. Он не разрешает себе ставить под вопрос то, что делается во славу Ему.

"Доминик" выбирается из своей спальни немногим позже, чем обычно. Он тратит время, чтобы, из любопытства, осмотреть дом, в котором ночует, прежде чем отправиться на поиски Блетчли.

Он входит после чинного стука. Бальтазар ловит себя на странном ощущении, что что-то идет не так. Запах, витающий в воздухе, кажется ему знакомым. Он молчит некоторое время, прежде чем проигнорировать предложение заняться завтраком, отзываясь:

– Как твои ожоги? Тебе ещё не стоит вставать с постели.

Харт оглядывает помещение, прежде чем переспросить, переступая порог и подходя ближе к девушке.

– Что ты готовишь?

Когда Фрида упоминает отца, Бальтазар отчего-то вспоминает, что того в этот момент судят за ересь, если верить словам девушки. Не верить им, как считает швед, у него нет причин. Он обещает себе направить весточку вечером, чтобы узнать, как обстоят дела у мистера Блетчли. Харт не наивен, чтобы верить, что тому удастся избежать приговора, будь тот настоящим магом или магглом, но знакомство с его дочерью побуждает в Бальтазаре интерес. Он знает, что некоторых волшебников, к примеру, пытки доводили до выбросов магии (когда с потерями, когда без), после чего те сразу отправлялись на костер. Если отец Фриды окажется достаточно крепок, чтобы пережить пытки и не проявить подозрительного поведения, может быть, его пощадят. Или, может быть, повесят. Система не была идеальна.

Бальтазар присаживается на край застеленной кровати на небольшом расстоянии от Фриды, когда та рассказывает ему байку. Швед не отрицает сказанное ей, но запах, который витает в комнате, не дает ему в спокойствии духа направиться за провизией.

– Из чего ты её варишь? – интересуется мужчина.

– Даже если настойка хороша, она не поможет вылечить твои ожоги мгновенно, – предупреждает "Доминик". Он играет по её правилам. – Я останусь и прослежу, чтобы тебя не беспокоили.

Харт возвращается мыслями к её отцу и его незавидном положении, когда отчего-то спрашивает:

– Ты говорила, что твоего отца подозревают в ереси. Как он попал под подозрение?

Бальтазар считает, что её семья бедовая, раз двое родственников за раз стараются отправить на костер. Впрочем, вероятно, её от дотошного допроса спасало лишь то, что её отца не было поблизости от дочери, которая тоже успела наломать дров.

– Интересный запах, – всё же делится мыслями вслух швед между делом.

Бальтазар отмечает, как сосредоточена его собеседница на отваре, и считает, что вряд ли какую-либо из маггловских настоек стоит помешивать столь тщательным образом. Швед знает действия, которые выполняет Фрида, и ни на грамм не сомневается, что в котле варится зелье. Отчасти его восхищает её наглость. Впрочем, он даже не может посчитать, что она держит его за дурака, потому что, находясь в доме травника, стоит ожидать, что его дочь будет знать, как обращаться с отварами. "Доминик" считает, что невооруженному глазу простого человека её действия должны были казаться причудой, а не магическими ритуалами. Бальтазар знает, что его братья по цеху не всегда вели себя как "простые люди", чей глвз был "вооружен" предрассудками и верой, направляющей их. Эта мысль снова возвращает шведа к тому, что Фрида мало заботится о своем благополучии, позволяя себе такие выходки при инквизиторе в её доме.

Он кивает, и в этот раз Харт продолжает делать вид, что играет по её правилам.

– Сейчас моё дело – разобраться, почему жители этой деревни захотели отправить тебя на костер, – без обиняков отзывается мужчина, когда она проявляет надежду, что у него появится повод уйти. – Признаться, это занятие становится всё интереснее, – замечает вслух инквизитор, не вдаваясь более в подробности своих размышлений.

– Однако мне сложно отрицать, что кровать в твоем доме устраивает меня больше, чем ночевки на койках по тавернам, – дружелюбно благодарит за приют швед.

Он мрачнеет немногим позже, когда Фрида отзывается об отце резче и с вызовом. Бальтазар думает, что понимает её чувства; вероятно, вёл бы себя похожим образом, если бы ему приходилось защищать и переживать за своего родственника. Однако Фрида заставляет его думать всё чаще о том, что он слишком многое ей прощал даже для пострадавшей девушки, которую отправили на самосуд.

– Дознание покажет, кто он: травник или ведьмак, – сухо отзывается "Доминик", не собираясь вдаваться в дискуссию об этом с ней.

Харт отвлекается, и отчего-то считает, что знает, какое зелье она варит, только когда Фрида пытается объяснить, какие травы дают столь специфичный запах. Он пользуется своим авторитетом медика, чтобы скрыть причастность к знаниям о зельеварении, и отзывается советом:

– Если ты ещё этого не сделала, попробуй добавить измельченную сирень. На моей практике она показывала себя хорошо в вопросах заживления, особенно в сочетании с чемерицей, – невозмутимо заканчивает чародей.

Он считает, что им можно заканчивать разговор, когда интересуется перед тем, как подняться с кровати:

– Как долго ещё тебе возиться с отваром?

Швед при движении морщится едва заметно, привыкая к власянице, сдивинутой на правое бедро.