Нико нравится цинизм, с которым он подходит к вопросу ее сохранности, и она усмехается дружелюбно, полагая, что ему действительно вряд ли будет комфортно. Они знакомы не так давно, но она хорошо разбирается в людях, чтобы признать в младшем Харте хорошего человека. Пожалуй, даже слишком, учитывая специфику его работы.

Она чувствует, как дает о себе знать алкоголь, и кивает, соглашаясь, когда Бьорн объявляет, что теперь они с Бальтазаром квиты. Он спасает однажды ее, она делает все, что зависит от нее, чтобы спасти его. Честное соглашение, и они оба в выигрыше. Сейчас, делая очередной глоток, она больше не хочет думать о том, чем может это обернуться для нее и ее отца. Отчасти за него она переживает даже больше, пусть и не стремится сама оказаться в месте подобном той затхлой, мерзкой комнате на парковке.

Аллегре согласна, что им обоим не помешает отвлечься и целует его следом немного настойчивее, чем начинает он. Ей требуется немного времени, прежде чем она отставляет бокал на ближайшую поверхность, и тянет мужчину за собой в сторону кровати.

***

Фрида приезжает в больницу, как только Бьорн дает ей знать, что нашел Бальтазара. Забегает в холл, нетерпеливо поднимается по лестнице, игнорируя лифты, и натыкается на врача, пытающегося убедить ее, что Бальтазару сейчас необходим покой. Она не возражает, но настроена решительно попасть к нему в палату, несмотря ни на что. Она объясняет врачу вежливо, но твердо, что ни собирается в ближайшее время никуда деваться из этих стен, а после благодарит искренне, когда он все же сдается.

К моменту, когда она попадает в палату, Бальтазар, к счастью, принимает более приличный вид и больше не вымазан в крови, но ей хватает впечатлений и от его замученного, болезненного вида. Она отдает себе отчет в том, что это дурацкая реакция, но не может сдержаться, когда начинает его отчитывать.

- Как ты мог не сказать мне, что у Новака на тебя зуб?!

Она подходит ближе, не собираясь останавливаться на этом, потому что действительно успевает перенервничать за это время.

- Ты должен был сказать мне, и мы бы нашли способ как тебя защитить!

- Ты чертов эгоист, Харт. Ты даже представить не можешь каково было мне!

Фрида успевает заметить выставленную охрану, полагая, что об этом позаботился Бьорн. Она думает, что с сегодняшнего дня Бальтазару лучше вовсе и шагу не ступать без сопровождения, и она намерена позаботиться об этом как минимум с момента, когда его выпишут домой. Она не успевает узнать у врача, что именно с ним происходит сейчас, но непременно собирается выяснить чуть позже.

Ирландка не ожидает "нападения", когда он обнимает ее, и не торопится отстраняться от него тоже, обнимая крепче. Накричит на него лишь потому что нервничает, но сейчас не может больше ругаться всерьез. Только ворчать недовольно о его безответственности и халатности, не выпуская, впрочем, из объятий.

- Не смей больше меня так пугать, понятно, Харт?

Она отстраняется недалеко, когда разглядывает мужчину внимательно, а после хмурится недовольно вновь:

- Почему ты не в постели? Уверена, твой врач это не одобрит.

Фрида тянет Бальтазара к постели, не собираясь давать поблажек, и оглядывается растерянно, не слишком хорошо представляя, что нужно делать в таких ситуациях, и чем она может ему помочь.

- Ты что-нибудь ел? - она хочет уточнить "эти три дня", но ее чертовски коробит говорить об этом. - Хочешь, закажем что-нибудь?

- Когда мы сможем поехать домой?

Фрида смотрит на Бальтазара с недоверчивым весельем во взгляде, когда он объявляет, что хочет пиццу и пиво. Она не возражает, но считает выбор забавным, и что им непременно стоит скрыть их варварский ужин от лишних глаз медперсонала. Отчего-то она уверена, что им это понравится вряд ли.

- Если твой врач об этом узнает, меня больше сюда не пустят, - она фырчит весело, устраиваясь на кровати рядом с Бальтазаром и прижимается губами к его плечу. - Хотя это, конечно у них вряд ли получится.

Она не может не заметить его состояние и не собирается давить, потому что ему необходим отдых, и эти три дня наверняка были сущим адом. Блетчли хочет знать, что происходило в это время, но не хочет спрашивать сейчас, боясь не в последнюю очередь собственной реакции. Потому что сейчас, на самом деле, самое главное только то, что он жив.

- Тогда подождем до утра, - девушка кивает, проводя аккуратно подушечками пальцев по ссадине на скуле шведа. Она тянется к нему, целуя в ответ, и не сдерживается, подбираясь пальцами под его футболку и касаясь аккуратно теплой кожи.

Блетчли ведет рукой вверх по спине неторопливо и неизбежно натыкается подушечками на край тугого бинта. Она отстраняется несильно, ловя взгляд мужчины, прежде чем отозваться мрачно:

- Ребра?

- Тебе нужно лечь, - она подталкивает его аккуратно, сбрасывая следом сама туфли. - Ты не против, если я останусь?

Ей отчего-то кажется, что нет, поэтому она не стесняется устраиваться рядом, пусть ширины больничной койки и недостаточно, чтобы двое устроились с комфортом.

- Я точно заберу тебя утром домой. Здесь же невозможно спать вдвоем.

Фрида качает головой, не разделяя его оптимизма насчет сломанных ребер, потому что те, как и любые переломы, обещают срастаться долго и болезненно. Она благоразумно молчит, потому что хуже действительно быть могло, и она даже представлять не хочет, что конкретно он подразумевает под этим "хуже".

Она шутливо фырчит, когда Бальтазар вспоминает о пицце и пиве, но отдает телефон добровольно, помогая следом определиться с заказом. Блетчли устраивается удобнее, чувствуя насколько ее вымотал предыдущий день, и только сейчас, у него под боком, вздыхая ощутимо спокойнее.

На следующее утро, пока Бальтазара осматривают врачи, она звонит отцу рассказать последние новости и попросить об услуге. Она никогда раньше не воспринимает всерьез необходимость охраны, как минимум для себя, но сейчас готова настаивать на том, чтобы за шведом по пятам следовали те, кто в случае чего может его защитить. Она знает, что Новак все еще на свободе, и уверена, что сойдет с ума, если что-то подобное снова повторится. Блетчли обещает дать знать, куда они поедут - в его квартиру или в ее, чтобы исходя из этого Тони мог уже действовать.

К моменту, когда они подъезжают к его дому, рядом с ним выстраивается действительно маленькая армия, в том числе состоящая из ребят, которых отправляет Бьорн ранее охранять его палату. Ее устраивает сейчас такое повышенное внимание к Бальтазару, и она надеется, что он не будет возражать тоже.

Фрида наблюдает с интересом за тем, как он передвигается по квартире, и совершенно точно не собирается подпускать его к плите. Когда он уходит в душ, она спрыгивает с барной стойки, направляясь к холодильнику в поисках съестного и раздумывая о вариантах предполагаемого завтрака, переходящего плавно в обед.

Она задумывается об этом следом - о том, что возможно ему потребуется ее помощь. У нее нет и мыслей, что он может от нее что-то скрывать, когда она без стука аккуратно приоткрывает дверь в ванну, замирая следом.

- Что он делал с тобой?

Блетчли выдыхает пораженно, подходя ближе. Ей требуется сделать над собой усилие, чтобы коснуться аккуратно кожи, проводя пальцами по уродливой надписи, чтобы убедиться, что это реально. Она чувствует как у нее по коже пробегают мурашки, и не может понять, какой человек вообще способен на такое.

- Почему он так ненавидит тебя, Баль?

- Что еще он делал с тобой?

Фрида, на ее счастье, никогда не имеет дело с психопатами, чтобы так просто принять чужое желание мучить и убивать людей. Как и своеобразный принцип, позволяющий прикрывать ужасные деяния практически благородными мотивами. Она признает ужасающий творческих подход, но желает от всей души Новаку сгнить в тюрьме.

Она подмечает это - то, как он пытается перевести тему. Фрида помогает ему размотать бинты, чтобы минимизировать приложенные им усилия, и качает головой, подмечая гематому. Ей не нравится собственно бессилие, когда она не имеет ни малейшего понятия, чем может ему помочь.

- Я собиралась спросить у тебя, что ты хочешь на обед.

Она снимает бинт, откладывая его в сторонку, а после делает небольшой шажок ближе к Бальтазару. Блетчли знает, что ему необходимо покой, но не сдерживается, прижимаясь следом губами к его плечу и скользя к ключицам и немного вверх к шее. Ей стоит больших трудов держать себя в руках после всего произошедшего и увиденного, и она считает, что заслужила за это быть к нему немного ближе.

- Расскажи мне, что там было, - она просит мягко, не желая на него давить, но знает, что хочет разделить с ним это - все, что происходило там.

Фрида находит его губы своими, целуя бережно, и отзывается следом негромко:

- Я ужасно скучала.

Эстер тоже смотрит новости и хорошо знает, кто такой Шон Новак. Однажды ей в руки попадается его характеристика, и она не сомневается, что все написанное в ней - правда. Ее лишь удивляет, почему его адвокаты не используют ее, чтобы упечь его психиатричку, вместо тюрьмы, но вероятно он сам этого не хочет. Такие как он куда лучше себя чувствуют в тюрьме, где вопросы можно решать с помощью грубой силы, чем в больнице, где после пары таблеток ты превращаешься в овоща. Она могла его понять. Выбирая, она бы тоже остановилась на тюрьме.

Она знает о пропаже Бальтазара Харта, но признаться сомневается, что его найдут живым. Поэтому, когда одним прекрасным утром в ее расписании появляется его фамилия, она не скрывает удивления. Как и не скрывает удовлетворения от того, что он выбирает ее, чтобы поделиться пережитым. Она знает, почему он ищет помощи. Потому что никто из тех, кто рядом, не в состоянии разделить с ним то, что происходило в те дни. Родные, обычно, либо плачут, либо повторяют избитые фразы о том, что нужно жить дальше, либо обращаются как со смертельно больным, но рано или поздно им надоедает этот фарс, и они становятся раздражительными. Никому не нравится обременять себя чужими проблемами. Разумеется, кроме тех, кто получает за это внушительные гонорары.

В ее случае, у нее всегда был и личный интерес к подобным историям. Прошло всего несколько недель с тех пор, как они с Акселем вернулись из Венгрии, оставив там один малопривлекательный труп человека, не гнушавшегося никакими методами ради собственной мести.

Бальтазар появляется в ее кабинете минута в минуту, как они и договариваются.

- Вы пунктуальны, - она улыбается дружелюбно, - располагайтесь, где вам удобнее.

У нее, несомненно, есть кушетка, где можно устроиться с комфортом и расслабиться, но она не возражает, когда клиенты выбирают сами, где им будет спокойнее.

- Я видела характеристику Шона Новака, - она наблюдает за ним внимательно, но не собирается делать вид, будто не понимает, почему он к ней пришел, - вам повезло остаться в живых.

Эстер практикует слишком долго, чтобы не понимать, как люди чувствуют себя, приходя впервые в ее кабинет. Как чувствуют себя в принципе, когда осознают, что с ними что-то не так, и им нужна помощь "мозгоправа". В Америке, несомненно, с этим проще, но несмотря на то, насколько это уже вошло в культуру, внутреннее сопротивление никуда не девается. Никому не нравится мысль, что у него проблемы с головой. На самом деле, она не знает ни одного человека, у кого их нет.

Она улыбается тепло на его забавную попытку защищаться. Эс наводит справки до его появления и знает о том, что он адвокат и адвокат достаточно успешный. Ему наверняка куда комфортнее в зале суда, чем сейчас с ней, и она не хочет, чтобы их разговор стал похож на судебную тяжбу, где один из них нападает, а второй защищается всеми силами. Желая победить во чтобы то ни стало.

- Для начала давайте я расскажу о паре правил.

- Все, что вы расскажете на сеансе останется между нами. Я действую только в ваших интересах, и очень важно проговаривать, если вы чувствуете дискомфорт или не доверяете мне. Это нормально, но если вы будете честны, мы сможем решить эту проблему. Вы можете отказаться от терапии в любой момент, как и я могу отказаться от вас как от клиента, но в этом случае я помогу найти более подходящего специалиста.

Она обрисовывает простые правила мягко и спокойно, как минимум потому что он обязан о них знать. К тому же, она считает это важным - дать понять сразу, что их общение может не быть гладким, но это нормально, и все, что она делает исходит из заботы о нем. Она, впрочем, не считает нужны вдаваться в сентиментальные подробности, полагая, что этого достаточно. Тот, кто хочет услышать - услышит.

- В Америке достаточное количество жертв насильников, маньяков, домашних тиранов. О них просто не говорят так часто, как должны, но это не значит, что их нет. Поверьте, лучшее, что можно сделать в этой ситуации - обратиться за помощью.

- Я рада, что вы пришли ко мне.

Никто никогда не знает, с чего начать на приеме у психотерапевта. Эстер привыкла к этому и смотрит на Бальтазара оценивающе, раздумывая, с чего в таком случае хочет начать сама.

- Начните с ощущений. Я знаю, что Новака еще не поймали. Что вы чувствуете сейчас?

Эстер улыбается мягче:

- Первый раз всегда особенный. Потом станет комфортнее. Может быть однажды, вы даже приляжете на кушетку, - она шутит, но не насмехается, понимая, почему большинство предпочитает кресло, а те, кто сразу идут на кушетку, в основном движимы стереотипами, почерпнутыми из фильмов.

Она слушает его внимательно и действительно понимает, о чем он говорит. В этом всегда так много всего - стыда, страха, не желания расстраивать и разочаровывать, но с близкими людьми говорить о подобном тяжело всем. Она знает как много жертв насилия не могут сказать никому, и дело вовсе не в том, что они боятся расстроить близких.

- Вы им явно дороги, - она не стесняется делать выводы по его словам и считает, что вряд ли ошибается. - Почему вы испытываете от этого дискомфорт? Охрана напоминает вам об опасности, или может вам неловко?

Эстер не давит, предлагая варианты, подсказывая своеобразно, но надеется, что он ответит честно. Обычно она ждет, когда люди скажут ей все сами, но сейчас не имеет ничего против того, чтобы немного подтолкнуть.

Она смотрит заинтересованно, когда он внезапно начинает говорить жестче и увереннее, описывая свое отношение к Новаку. Рац признает, несомненно, его право на то, чтобы ненавидеть человека, который мучил его несколько дней, но практически уверена, что тот задел его чем-то. Чем-то, возможно, личным.

Он, впрочем, отвечает раньше, чем она задает вопрос.

- Но вы не убили? - женщина прекрасно его расслышала, но хочет, чтобы он сказал об этом вслух. - Его убил Новак?

Эстер не выказывает неуместного веселья, но считает, что это забавно - то, что уже второй раз за последний месяц ей приходится иметь дело с чужими угрызениями совести. Но если у Акселя была серьезная причина, то Бальтазар, кажется, корил себя за малодушие.

- Вы раздумывали о том, чтобы сделать это? Как это вообще произошло, кем был тот человек?

Эстер по-человечески нравится, как он держится, но для терапии, несомненно, ей нужно от него больше. Это дается с трудом всем - оказаться в позиции слабого, но она почему-то уверенна, что ему это осознавать особенно тяжело. Она не первые раз сталкивается с такими как он - привыкшими все контролировать, знать, что им все по плечу. Она понимает его, потому что недавно ей было страшно потерять контроль тоже.

- Вам станет легче, если ваша "армия" станет менее заметной? Уверена, они могут держаться от вас чуть поодаль и не мелькать перед глазами так часто.

- Но дело не в ней. Что плохого в том, что вам нужна защита? Вы имеете на нее право, и у вас, в отличие от огромного количества людей, есть возможность обеспечить себе эту защиту.

Эстер раздумывает о том, стоит ли подойти к их общению чуть более научно, объяснив, что с ним происходит. Ее, впрочем, помимо базового состояния, замешанного на потере ощущения собственного могущества и чувства собственного достоинства, интересует то, что он не говорит прямо, но очевидно намекает. Она внимательна к чужим словам, чтобы не заметить отсутствие конкретики при описании будущего Новака.

- Ваше спокойствие зависит не только от Новака, оно зависит от вас. Пострадавший боится не только конкретного человека, причинившего боль, а скорее любого, кто обладает определенным схожим набором. Вы боитесь не Новака, а его образ, который может обнаружиться внезапно в любом вашем знакомом.

- Во мне, в вашем брате, коллеге и даже вашей девушке, как бы абсурдно это ни звучало.

Она считает Шона интригующим, но моментами лишенным фантазии убийцей. Убедить себя, что он современный Робин Гуд, подло и несправедливо осужденный за попытку сделать мир лучше. Практикующий суд Линча и не признающий запретов во имя благого дела.

- Я выскажу предположение, поправьте меня, если я не права. Вам некомфортно говорить об этом, потому что на какое-то мгновение у вас появилась мысль сделать это, чтобы спастись? Просто у нас с вами серьезные проблемы, если у вас этой мысли даже не было, а ее наличие подтверждает, что с вами все в порядке.

Ей не хочется давить, вытягивая из него подробности, если он сам не готов говорить о них. По ее мнению, он действительно старается быть откровенным, но, честно говоря, ее интересуют больше не действия, сколько его ощущения тогда и сейчас. Она знает, что многим намного легче говорить о фактах, чем о тех эмоциях, в которых они сами не могут разобраться до конца.

- Он оставил на вас порезы? Символичные? Не похоже, что он из тех, кто просто исполосовал бы в порыве гнева. Вы можете не отвечать на этот вопрос, если не хотите.

- Почему он вас не убил, Бальтазар? Ни когда только поймал, ни когда вы отказались выполнять его требование?

Эстер знает, что он заблуждается, и что это нормально. Ее задача - показать ему это, потому что так происходит всегда. Человек не может понять до конца, что чувствует и что происходит, и поэтому выбирает наиболее понятные ему чувства, делая их основными. Потому что так проще. Потому что искать мести - это понятная и простая реакция. Страх - это понятная и простая реакция. Проблема была в том, что упрощая до подобных составляющих был огромный риск не заметить слона в комнате.

Рац не скрывает интереса, когда разглядывает его порезы. У нее нет вопросов к надписи, которую оставляет Шон. Она до отвращения правильно вписывается его картину мира и все его действия.

- Вы недооцениваете свою психику, если считаете, что вашу проблему решит устранение Новака как угрозы, - она хочет быть честной с ним, в конце концов ей платят не за то, чтобы она потакала сиюминутным капризам клиентам и во всем с ними соглашалась. - Вы знаете, что мы мало чем отличаемся от первобытных людей? У нас те же реакции, пусть и проблемы другие. Наша психика должна нас защищать, и поверьте, ее не успокоит исчезновение Новака с лица земли. Потому что наш мозг умнее нас с вами и часто не спрашивает нашего мнения на тот или иной счет. Будьте уверены, что в вашей памяти уже сохранены отличительные черты Новака, как потенциальной угрозы. Как тигра или мамонта 21 века, встречи с которым необходимо избегать. А встретившись - защищаться всеми способами. И вы будете защищаться, если почувствуете что-то схожее с ним в других людях. Именно поэтому пострадавшим от любого насилия так тяжело выстраивать отношения с людьми дальше.

Она проводит краткий экскурс, уповая на то, что таким как он необходимо понимать происходящие процессы, чтобы проникнуться к ним доверием. Эстер уважает такой подход, потому что сама предпочитает разобраться, прежде чем слепо верить. Она просит обычно довериться ей как профессионалу, но это срабатывает с другими, более податливыми. И пусть Бальтазар ведет себя послушно, она не гнушается предоставлять ему доказательную базу.

- Что вы чувствовали, оказавшись в плену? Помимо страха, конечно.

Женщина ждет, пока он наденет свитер обратно, и не стесняется признавать искренне:

- Я не знаю, как поступила бы на вашем месте. И никто не знает, на самом деле.

- Именно поэтому даже в уголовном кодексе есть поправки, рассматривающие принуждение как обстоятельство, снимающее вину.

У Эстер есть свои соображения, почему Шон не убил ее клиента, но прежде чем поделиться ими, она тянется к своей пачке сигарет, лежащей на столе. Ей нравится, что их беседа проходит комфортно, по крайней мере, для нее, но она не видит в данный момент причин волноваться за его состояние в стенах этого кабинета. Он держится хорошо, и она позволяет себе слегка расслабиться.

- Я не думаю, что его целью было ваше убийство. Конечно, он бы вас убил в конечном итоге, потому что отпустить вас было бы опасно, но хотел он другого.

- Шон уверен в том, что оказался в тюрьме несправедливо. Что вы - как представитель власти - предали его, хотя он старался вам помочь. Выполнял вашу работу, мистер Харт. Как ему кажется.

Она затягивается, делая небольшую паузу, прежде чем усмехнуться:

- И вот вместо благодарности, вместо признания его заслуг, вы делаете все, чтобы он получил...сколько там пожизненных сроков вы ему выбили? Удивительная, кстати, практика в американском судопроизводстве - давать несколько пожизненных.

- Не думаю, что он хотел вашей смерти. Он хотел, чтобы вы признали свою ошибку и воздали ему должное.

Эстер кивает, когда он описывает чувства, испытываемые им в плену. Она рада его откровенности и тому, что он кажется действительно пытается искать ответы на ее вопросы честно. В честности всегда был ключ к решению любых проблем.

- Подобные травмы оставляют глубокий след по одной просто причине: они задевают две базовые составляющие человека. Уверенность в собственном могуществе, собственных силах и неприкосновенное чувство собственного достоинства.

- Знаете, почему мы, психотерапевты, так любим копаться в детстве клиентов? Потому что обе эти составляющие закладываются именно в детстве, и оказывают влияние на всю дальнейшую жизнь человека.

Она раздумывает о том, насколько корректно обсуждать сейчас Новака, но полагает, что Бальтазар также видел его психологический портрет раньше, когда только работал над этим делом. Эстер считает, что может себе это позволить в таком случае.

- Шон - отчетливый пример человека с травмированным, сломленным представлением о собственных силах. Это звучит избито, но я готова поспорить на одну из картин в моей галлерее, что он был также травмирован в детстве родителями. Морально и возможно физически. И запомнил одну простую вещь - на существование имеет право тот, кто сильнее, быстрее и круче. И только тот кто сильнее, тот прав.

- Наша с вами задача, позволить вам быть обычным человеком, со всеми вашими страхами и слабостями. Потому что вы имеете на это право.

Эстер нравится то, какие вопросы он задает. Ей нравится его заинтересованность в настоящем, которому он, кажется, уделяет внимание больше, чем прошлому. Он думает с интересом, что при правильной мотивации, у них все несомненно сложится в терапии.

- Как ее зовут? - она интересуется внезапно, поясняя следом: - Мы можем продолжить называть ее "ваша девушка", но думаю будет удобнее называть ее по имени. Если вы не против.

Она усмехается дружелюбно, когда отзывается шутливо:

- Как психиатр, я не признаю понятия "нормальная жизнь". То, какой будет ваша жизнь дальше, зависит от вас и от того, насколько вы будете доверять мне. Поверьте, психотерапия - лучший подарок, который вы могли сделать себе после пережитого. И раз вы тут, я думаю, что ваша жажда жить сильнее, чем любовь к рефлексии.

Рац отвлекается ненадолго на пепельницу, стряхивая "башенку" пепла с сигареты, а после смотрит на него немного серьезнее, потому что то, о чем он говорит, это чертовски важно.

- Есть две причины, почему вы постоянно думаете об этом. Первая заключается в том, что вы пытаетесь найти хотя бы в своей голове более выигрышный путь. Прожить менее травмирующую ситуацию. Это опасно тем, что если вы не примите произошедшее, вы будете искать раз за разом подобные ситуации, чтобы переиграть их так, как хочется вам. Вряд ли вы будете искать маньяков, которые вас похитят, конечно, но и в обычной жизни схожих эмоциональных ситуаций можно найти предостаточно.

- Вторая причина более тривиальна: наш мозг чертов лентяй. Ему привычнее следовать по избитому пути, чем создавать новые нейронные связи. Грубо говоря, вариться в собственных мыслях куда проще, чем сосредоточиться на работе, которая требует активной мозговой деятельности.

Она тушит сигарету, усмехаясь на последних словах, потому что это действительно проблема, с которой сталкиваются вообще все, и единственный путь ее решения - останавливать подобные мысли силой воли.

- Вы не хотите говорить ей, потому что не хотите тревожить ее или не хотите этим делиться? Если дело в заботе о ней, то позвольте ей самой решать, что она хочет слышать, а что нет.

- Нам всем нужны близкие люди рядом, Бальтазар. И вам станет легче, если вы поделитесь этим не только со мной, но и с ней.

- О, ему наверняка хотелось поговорить, вы правы. Таким как он всегда хочется поговорить и объяснить, что и зачем они делают, чтобы заставить общество признать их заслуги.

Эстер понимает, о чем он беспокоится, когда не хочет рассказывать Фриде о произошедшем, но вместе с тем, она считает, что желание контролировать и решать за других никого еще до добра не доводило. Особенно, когда дело касается отношений. Признать право другого на свободу выбора всегда было чертовски важно.

- Как бы вы чувствовали себя на ее месте? Вам бы хотелось знать о произошедшем?

Она знает, что проецировать собственное отношение на других людей чертовски плохая идея, но в данной ситуации хочет, чтобы он попробовал взглянуть на ситуацию с другой стороны.

- Вас больше беспокоило бы произошедшее, узнай вы о нем, или неизвестность?

Эстер улыбается мягко, не собираясь давить, но высказывая очевидное:

- Вы хотите выбросить эти дни в плену так, словно их и не было, забыть и жить дальше как ни в чем ни бывало, но это невозможно, Бальтазар. Вы можете только признать их и пережить, как опыт. Вы спрашивали станет ли ваша жизнь нормальной. Она станет нормальной только если вы примете то, что произошло. И вы не будете таким как прежде, но поверьте, пройдя терапию, вы станете гораздо сильнее.

- Тоже самое касается и ее. Она будет думать об этом, выстраивая ужасные предположения и не имея шанса принять это, если не будет знать, что произошло.

Эстер кивает, когда он делает очевидный вывод, что хотел бы знать о произошедшем, если бы это касалось Фриды. Она не торопится с выводами, но считает его отношение к ней трепетным и хочет думать, что это взаимно. Потому что в таком случае это поможет ему быстрее справиться со всем и вернуть себе свою "нормальную" жизнь. У нее достаточно большой опыт в таких вещах, чтобы относиться уважительно к поддержке, которую можно получить от близких.

- Я вижу большую разницу между смирением и принятием, Бальтазар. Смирение мне кажется похожим на податливость, а в принятии, на мой взгляд, куда больше силы. Давайте пойдем по пути силы, вам понравится.

- Хотя, возможно, и не сразу.

Она не имеет ничего против перерыва, потому что это необходимо и ему и ей, к тому же она хочет успеть выпить кофе до следующего сеанса. Рац усмехается, когда он признает, что не против продолжить терапию с ней, и считает это достойным комплиментом. Она, впрочем, легко относится к тому, что не с каждым клиентом они находят точки соприкосновения.

- Думаю, мы с вами поладим. Я освобожу для вас время на следующей неделе, но вам придется выполнить домашнее задание.

- Оно вам не понравится, но это необходимо. Я хочу, чтобы вы каждый день записывали свое состояние и анализировали, чем оно вызвано. Страхи, тревогу, радость. Все, что можете зафиксировать. Пытайтесь найти первопричину и записывайте это. Это очень нам поможет дальше.

Эстер встает с кресла, потому что их сеанс окончен, и позволяет себе жест доброй воли после некоторых раздумий:

- Позвоните мне, если почувствуете, что не справляетесь с тревогой.

Фрида не ожидает увидеть его так рано, потому что он говорит, что ему необходимо отлучиться по делам, и она рассчитывает на встречу вечером, а не посреди рабочего дня. У нее достаточно своих дел в ресторане, и она отвлекается на них с облегчением, потому что, говоря откровенно, ей тоже тяжело пережить то, что происходит.

Ее мысли, как Бальтазар и предполагает, занимает то, что было с ним те три дня, которые он провел в плену у психопата. Ее фантазии хватает на то, чтобы рисовать ужасные картины, пугающие ее в первую очередь тем, что она не знает наверняка, что из этого может быть правдой. Она думает, что еще чуть-чуть, и она точно сойдет с ума от неизвестности, в особенности, видя, как тяжело ему самому. Он несомненно держится изо всех силах, но и она, к счастью, не слепая.

Фрида усмехается в ответ на его наглость, когда он обозначает открыто, что пришел положить конец ее рабочему дню. Она не имеет ничего против, потому что скучает по нему, но не может бросить дела на половине.

- Тебе придется подождать, - она отзывается с шутливой строгостью в голосе, наблюдая краем глаза за тем, как он устраивается на диване. - Ты уже закончил с делами?

Она делает попытку еще какое-то время вникнуть в документы, когда признает это бессмысленным и вздыхает обреченно.

- Ладно, ты победил. Где ты хочешь пообедать?

Блетчли встает из-за стола, подходя к дивану, и наклоняется к мужчине, требуя причитающийся ей поцелуй. Она целует его мягко, ведомая желанием заботиться о нем, а после устраивается рядом, не стесняясь прижаться на короткое мгновение губами к его шее.

- Расскажешь, где ты был?

- Я соскучилась.