- Есть, раз я спрашиваю. Вопросы из вежливости - не мой конек.

Нико оглядела мужчину скептически и внимательнее, чтобы все же прийти к выводу, что праздновать он ничего явно не собирался. По крайней мере, с таким лицом скорее хоронили, чем радовались, и не сказать, что это вызывало у нее много энтузиазма. Она предпочитала веселье, либо же человеческий разговор, если ему было чем поделиться. Делиться он не собирался, а скорбные лица терпеть не собиралась она.

- Ты перестанешь быть занудой только после третьей стопки, а пока ты еще не так кардинально изменился в моих глазах, - она усмехнулась, подзывая бармена вновь. Заказывать по одной было слишком скучно, если он всерьез собирался провести этот вечер веселее, чем обычно. Здравый смысл отчего-то подсказывал Нико, что за главную сегодня была она.

- Я всегда приятная компания, спроси у любого здесь.

Аллегре выпила следом за ним, устраиваясь на стуле за барной стойкой и разглядывая его с большим интересом. У него, несомненно, была причина для подобного поведения, и несомненно причина малоприятная. Учитывая, что он все это время защищал ее от воображаемых врагов отца, она чувствовала своим долгом проявить участие.

-Ладно, Харт, мне конечно больше нравится, когда ты не провожаешь каждую мою стопку осуждающим взглядом, а пьешь вместе со мной, но если у тебя что-то случилось, ты можешь мне рассказать.

- Я вряд ли тебя пожалею или дам совет, который придется тебе по вкусу, но тебе явно полегчает.

- Ты вообще обо мне много не знаешь, - она фыркнула, прекрасно представляя, какое мнение у окружающих могло о ней складываться, и не имея ничего против этого. Менять чужое впечатление о себе на условно положительное не входило в список ее приоритетов. Ей нравилось и так.

Нико знала, что рано или поздно он сдастся и расскажет о произошедшем. Особенно, если продолжит пить также бодро, как и начал. Все рано или поздно сдавались, и всем так или иначе хотелось поделиться тем, что их мучило. Она это знала не хуже пресловутых барменов, бывших в курсе всех личных проблем своих клиентов. В конце концов, она общалась с людьми ничуть не меньше, чем они. Особенно, с пьяными людьми. И вопреки впечатлению, которое производила, умела неплохо слушать.

Вот и сейчас она слушала внимательно, но все же не сдержавшись от скептически приподнятой брови на заявление, что во всем, оказывается, была виновата она. Бальтазар, впрочем, не обвинял, но суть доносил ясно. Хотя, надо сказать, девушке ничего ясно не было.

- Если у твоей личной жизни проблемы с головой, то я здесь причем? Ты же объяснил ей, что ты не в моем вкусе?

- То есть, я правильно понимаю, что тебя бросили за то, что в перспективе, когда-нибудь ты можешь с кем-то переспать, да?

Нико выпила следом за ним, отправляя в рот дольку лайма и чуть морщась от кислого вкуса.

- Ну так, может это и к лучшему, что она сама избавила тебя от нервотрепки?

- По-моему, чем больше загонов, тем сложнее отношения. А у нее, кажется, тараканов целый взвод.

- В следующий раз говори, что все наоборот, - она усмехнулась, не обижаясь на заявление, что она не в его вкусе. - Любая девушка знает, что если потенциальная любовница задастся такой целью, то скорее всего ей удастся затащить мужчину в постель.

- Даже, если она не в его вкусе. Женщины, знаешь ли, не вам не доверяют, а друг другу.

Нико считала это разумным. Не то чтобы у нее был слишком богатый собственный опыт, но она была крайне наблюдательна. И то, что она наблюдала, приводило к неутешительным выводам. Впрочем, поведение его пассии это оправдывало своеобразно. По ее мнению, разумным было бы бросать того, кто пойман с поличным, ну или хотя бы есть хоть какие-то причины сомневаться. Бальтазар был просто примерным семьянином, и к чему можно было придраться в его случае, ей было не понятно.

- В следующий раз проси справку о вменяемости, прежде чем вступать в отношения с кем-то.

Это звучало даже романтично - готовность терпеть чужих тараканов. Подобное самопожертвование Аллегре немного даже восхищало, вероятно потому что она так не могла. Ну, или могла, но в ограниченном количестве. Тараканы Каспера, например, ей в последнее время категорически не нравились. Их самомнение было больше, чем у ее тараканов, а от этого точно всегда стоило ждать беды.

- Самопожертвование - это полный отстой, Харт. По итогу всегда оказывается, что оно никому не нужно, и тебя об этом вообще-то не просили.

- Если хочешь развести дома буйную живность, заведи лучше щенка.

Девушка закатила глаза на признание ее талантов в сфере психоанализа и покачала следом головой:

- Обычно я не вызываю у людей желание поделиться со мной сокровенным, а настаивать не в моем стиле.

- Но видеть рядом с собой скорбную мину на вечеринке я точно не хочу, так что считай это тоже проявлением моего эгоизма.

Она поразмыслила пару мгновений, отправляя в рот орешек из вазочки, прежде чем признать без лишней скромности:

- Ну и немного заботы. Я вообще-то очень заботливая, просто не кричу об этом с порога.

Николетт бросила на Бальтазара скептический взгляд, прежде чем расставить точки над "i":

- Ну уж нет, кто сказал, что я хочу, чтобы люди были обо мне такого мнения? Чаще всего мне нет дела до чужих проблем, так что никому не рассказывай, что я решила выслушать твои. Не то тут выстроится очередь, и я умру раньше, чем воображаемые враги моего отца доберутся до меня.

Она считала, что это было у людей в крови - найти свободные уши и жаловаться, в поисках поддержки. Нытье девушка не выносила, как и не выносила глупость, отсутствие воли и мягкотелость. Судить по себе людей, конечно, не стоило, но она считала, что и ее жизнь не была столь безоблачной, как могло показаться со стороны, однако она себе не позволяла подобного поведения и не терпела его от других.

- Всегда. Ну, отец периодически с кем-то встречался, о ком-то я даже узнавала из новостей раньше, чем он говорил мне об этом, но это длилось недолго.

- Мы часто переезжали раньше, и он постоянно ездит в командировки, и я в детстве была еще хуже, чем сейчас. В общем, мало кто выдерживал.

Аллегре выпила еще, рассказывая буднично и не делая из этого трагедии. Она думала иногда, что было бы неплохо, чтобы Рик все же с кем-то сошелся, но ей всегда нравился их на двоих мир, и за это время еще не было никого, кто в него органично смог бы вписаться.

Ей тоже становилось жарко и чувствовалось приятное, пока еще не сильное опьянения, поэтому она не имела ничего против танцев, когда он предложил. Правда бросила на него удивленный взгляд, прежде чем согласиться.

- Ого, ты еще и танцуешь, - девушка прокомментировала шутливо, отрываясь от барной стойки и подцепляя напоследок еще один орешек, прежде чем утянуть его за собой. - Быть собутыльником тебе понравится куда больше, чем телохранителем, обещаю.

Она поймала себя на забавной мысли, что таким он нравился ей куда больше. И даже, наверное, понравился бы, познакомься они иначе. Впрочем, задумываться об этом всерьез она пока не собиралась.

У Нико в жизни было не так много строгих правил, но одному из них она была категорически верна: никогда не лезть в чужие отношения. Никаких отношений с женатыми мужчинами (даже, если они утверждают, что брак на грани развала) и мужчинами в любых отношениях, похожих на романтические. Ей не нужны были ни проблемы, ни подпорченная карма, в которую она особо не верила, ни муки совести этих самых мужчин. Со своими был полный порядок: с совестью она была всегда в ладах.

О том, попадал ли Бальтазар в одну из этих категорий, она начала задумываться, чувствуя, как распаляется сильнее под воздействием выпитого, жары и его вынужденной, но от этого не менее приятной близости. Формально он был свободен, но она, как и любая девушка, понимала, что этой свободы может быть полным полно граней, если к примеру его подружка на утро решит, что передумала.

Аллегре забавляла эта ситуация. Он все еще был ее телохранителем, и она помнила об этом, но вместе с тем ей нравился его новый...образ, если его можно было так назвать. Бальтазар несомненно был хорош собой и хорошо двигался, и кажется был вовсе не прочь повеселиться тоже. Рано или поздно моральным метаниям пришлось бы сдаться и отступить на второй план.

Она поймала себя на том, что ведет себя с ним несколько вызывающее, когда прижалась на короткое мгновение ближе, ловя его взгляд озорным своим. Он сам напрашивался на это, и она не чувствовала себя виноватой, в особенности, когда он притянул ее к себе ближе.

Он нарушил границы первый, по ее мнению, прижавшись губами к ее коже и вызвав в ней своим жестом приятное, волнующее предвкушение. Ей было интересно, как далеко он зайдет, если дать ему волю, несмотря на все его заявления, что она не в его вкусе. Вообще-то, она знала, что хороша собой, поэтому никогда не воспринимала подобное всерьез.

Она прижалась ближе, танцуя раскованно, без лишнего стеснения, благо музыка к тому располагала, но все же не желая скатываться в пошлость.

- Когда я говорила, что быть собутыльником тебе понравится больше, я имела в виду не это, - она усмехнулась, проговаривая негромко рядом с его ухом, но не торопясь отстраняться.

Аллегре улучила удачный момент, чтобы остановиться, запуская пальцы в короткие волосы на макушке и ловя его губы своими, не обращая внимания на людей вокруг.

Последний, чей голос Фрида ожидает услышать спросонья, это Рихард Спаак. Он звучит собранно, но мягко, лишенный впрочем бессмысленной жалости, когда озвучивает немного сухо и без лишних прелюдий, что произошло с Бальтазаром. Что-то о пуле и о частной клинике в паре кварталов от его дома. О том, что тот только-только пришел в сознание, но с ним несомненно все будет в порядке. И что ее номер у него забит для экстренных случаев.

Она не хочет верить, но голос мужчины звучит слишком серьезно, не оставляя ей надежды, что тот ошибся или неудачно шутит. Ей требуются считанные минуты, чтобы сорваться с постели, собираясь второпях и выскочить на улицу, чтобы поймать такси. В котором неизбежно застревает следом в традиционной утренней пробке.

Фрида рассчитывается с таксистом, выходя на ближайшем светофоре, потому что сидеть в машине спокойно совершенно невыносимо. Она влетает в двери больницы через некоторое время практически бегом, чтобы столкнуться на регистрационной стойке с Риком. Женщина знает его лишь заочно, видев однажды мельком, когда с ним встречался отец, но несомненно видит часто в светской хронике, чтобы быть уверенной, что не ошиблась.

Блетчли узнает от него этаж и номер палаты и коротко благодарит за звонок, прежде чем направляется туда. Она не знает, нужно ли сейчас что-то Бальтазару, но полагает, что он простит ей то, что она заявилась с пустыми руками. Это сейчас вряд ли имеет значение, но она ничего не может поделать с подобными странными мыслями, крутящимися у нее в голове. Отчасти бессмысленными, но заслоняющими ту самую главную, которая бьет набатом, окутывая ее волной парализующей паники. Мысль о том, что он мог умереть.

Она не обращает внимание на причитания медсестры о том, что мужчине сейчас вводятся какие-то инъекции, что ему нужен покой и что здесь установлены, вообще-то, часы приема. Ее вообще это все волнует мало, и она не находит себе ни сил, ни желания объяснять что-то, когда попросту обходит женщину, открывая дверь в палату.

Ей требуется некоторое время, чтобы взять себя в руки, потому что от вида капельницы и трубок у нее начинает слегка кружиться голова, а тот самый главный страх становится все более осязаемым. Потому что она видит Бальтазара сейчас с этим чертовым ранением, катетером в руке, вероятно перенесшим только что операцию. И мысль, что он мог умереть становится реальнее.

- Какого черта, Харт? Какого черта ты согласился на эту работу?

Она помнит о том, что он задолжал Спааку услугу, но сейчас считает это все чушью собачьей. Прихотью, на которую Харт не обязан был соглашаться.

- Как это вообще произошло?

Она знает, что задает не те вопросы, что в первую очередь должна убедиться, что он в порядке и чувствует себя нормально, прежде чем срываться на него, но у нее сдают нервы, и она считает, что он должен быть благодарен за то, что она не начинает истерику с порога.

Фрида проходит вперед, не желая топтаться на пороге, и игнорирует стул стоящий неподалеку, когда присаживается на край его кровати. Она отчего-то думает, что он не будет возражать подобному вторжению. Он выглядит несомненно паршиво, пусть и старается держаться бодро и уверенно.

- Мне позвонил Рихард. Сказал, что я у тебя в списке экстренных контактов.

- Мне, конечно, это льстит, но я бы предпочла узнать это не так.

Она качает головой, чувствуя, что злится сейчас и на него, и на Нико, и на самого Рика, которому пришла в голову такая безумная идея. Несмотря на наличие "маленькой армии" он не имел никакого права подставлять так Бальтазара, который уже много лет зарабатывал вовсе не защитой избалованных девиц от трудностей жизни. Фрида считает, что имеет все основания так рассуждать, потому что у нее тоже есть отец и тоже бывали моменты, когда требовалась защита. Но отчего-то ему никогда не приходило в голову приставлять к ней того, кто вовсе не собирался и не должен был рисковать своей жизнью ради нее.

- Зачем нужно было нанимать тебя, если у него есть эта армия? Почему ты, а не кто-то из них?

- Как это произошло? И когда? - она бросает короткий взгляд на часы, чтобы удостовериться, что еще слишком рано, а он здесь явно не первый час. - Если бы стреляли в ночном клубе, об этом уже гудел бы весь Нью-Йорк.

Фрида вздыхает глубже, прежде чем тянет руку к его ладони, касаясь мягко. Она все еще недовольна тем, что произошло, но в целом отдает себе отчет в том, что сейчас важнее то, что с ним все-таки все в порядке. Пусть она еще не высказала все, что собиралась, но несомненно найдет еще время на то, чтобы сказать ему, что он ненормальный, и что она не хочет чтобы он имел еще какие-то дела с Рихардом.

- Ты слишком болтлив для того, чтобы быть при смерти.

- Я была бы больше рада, если бы мы встретились где-то в другом месте, конечно. Ну что ж, больничная палата лучше, чем ничего.

Она окидывает взглядом помещение, чтобы следом подытожить немного скептично:

- Но надеюсь, что тебя скоро выпишут.

Фрида не торопится отвечать, когда слышит его обещание подредактировать список. Она помнит, несомненно, что они расстались, и не может отрицать, что вероятно это разумно - убрать ее из списка контактов, но несмотря на это не хочет этого. Не хочет, чтобы он убирал ее оттуда, потому что как бы ни развивались их отношения, она знает точно, что хочет быть уверена, что с ним все в порядке. А если нет - узнать об этом первой.

- Не нужно. Не убирай мой номер оттуда, - она просит мягко, но не давая ему повод усомниться, что просит всерьез. Потому что как бы абсурдно это ни звучало, она рада, что Рихард позвонил именно ей этим утром.

Девушка слушает его внимательно, когда он поясняет, что именно нужно было от него Рихарду. Она все еще считает, что они оба сошли с ума - Спаак, потому что додумался предложить это, а Бальтазар - потому что согласился. Должность переговорщика ее впечатляет также мало, как и должность телохранителя. По ее скромному мнению, переговорщик должен был понадобиться уже после того, как Нико похитят. Никто не стал бы вести разговоры и спрашивать разрешения у Бальтазара.

Впрочем, она осознает бессмысленность этих доводов сейчас. Все уже произошло, и единственное, на что она всерьез сейчас надеется, что Рихард найдет стрелявшего и тот сильно пожалеет о том, что сделал.

Фрида интересуется тем, как это произошло, без какой-либо задней мысли. Она не собирается устраивать допрос, но что-то в его словах настораживает ее. Что-то совершенно точно не сходится, и она слабо представляет себе, чтобы в него стреляли в холе отеля или даже на этаже. Ирландка уверена, что если для Нико и есть безопасное место в этом городе, так это совершенно точно отель ее отца, напичканный охраной.

- Вообще-то, все в городе знают, где живет Николетт. И если бы можно был так просто устроить перестрелку в холле отеля, Рихард был бы полнейшим идиотом, который нанимает дочери охрану, не защитив свой дом.

- Он не похож на идиота, Баль.

Фрида согласна, что самое главное это то, что все обошлось, но больше не считает подробности неважными.

- Где ты словил пулю, Харт?

Фрида усмехается и качает головой:

- Давай просто договоримся, что мне больше не придется бегать по больницам?

Она считает, что ему больше не за чем быть приставленным к Николетт, а значит и угрожать ему больше ничего не должно. Она надеется на это и на их, особенно его, благоразумие. Потому что да, эта девчонка не заслуживает быть убитой, как и не заслуживает он отвечать за прегрешения Спаака. В конце концов, если им нужны контакты хорошего агентства по подбору телохранителей, он всегда может обратиться к ее отцу. Он в этой сфере разбирается как никто.

Фриде кажется, что она знает, что он скажет, раньше, чем Бальтазар начинает говорить. Она осознает практически сразу, что не хочет, на самом деле, слышать это, но слушает как завороженная, чувствуя как внутри все обрывается. Потому что с их расставания до этой минуты прошло немного больше суток, за которые он успел переспать с Николетт и оказаться в больнице.

Она убирает от него руку механически и вставая следом, не слишком хорошо осознавая, но отныне чувствуя неловкость за свое нахождение здесь.

- То есть ты переспал с ней при первой возможности. Сколько прошло, сутки?

Фрида не кричит, прикидывая всерьез, и смотрит немного недоверчиво, потому что несмотря на все ее уверенные доводы о том, что когда нибудь это случится, не может поверить, что это и правда произошло.

- Вот об этом я говорила. О том, что это рано или поздно произойдёт.

- Мне тоже наш разрыв дался не легко, Харт. И поверь, у меня не было желания искать утешения в чужой постели.

Фрида считает это абсурдным. Заверять ее в том, что его не привлекает Николетт, когда этой ночью он переспал с ней. И переспал вряд ли под дулом пистолета. Она не сомневается отчего-то, что это было его решением, потому что за то время, которое они проводят вместе, успевает узнать его достаточно, чтобы думать, что он не делает того, что не хочет.

Она качает головой, вместо того, чтобы ответить избитой фразой о том, что он не хотел, но все же сделал ей больно. Что ей в действительности больно так сильно, что нет никаких сил на то, чтобы ругаться с ним сейчас. Так больно, что она даже не может уложить это до конца у себя в голове. Она помнит его признание в любви, но сейчас уж точно не может никак в него поверить.

- Нужно было расстаться еще  тогда, когда ты первый раз предложил переехать к тебе. Чем раньше бы это произошло, тем проще было бы.

- Чтобы в момент, когда я узнаю, что ты переспал с кем-то еще, это не было так больно.

Фрида хочет его понять, как и понимает, что у нее нет никаких прав на то, чтобы обвинять его в неверности. Нельзя изменить, если никаких отношений уже нет. Она понимает это прекрасно, но не может смириться с тем, как быстро это произошло и с кем это произошло. Она не хочет так думать, но думает неизбежно, что все выглядит так, как будто он только этого и ждал - дозволения вести себя подобным образом. Ирландка понимает, что накручивает себя, но не может остановиться в эту минуту.

- Вот поэтому я против отношений, Харт. Потому что чего стоят признания в любви, если через сутки после моего ухода ты оказываешься в постели с другой женщиной? 

- Но зато теперь ты точно можешь задумываться о том, чтобы переспать с кем угодно. Я больше точно не буду мешать.

Фрида уходит в ту утро из больницы, намереваясь сдержать свое обещание и больше никогда не мешать Бальтазару жить так, как ему хочется. Она узнает у врачей о его состоянии и выдыхает спокойнее после того, как его выписывают. С тех пор она старается не вспоминать о нем, хоть неизбежно вспоминает, несмотря на то, что он перестает приходить в ее ресторанчик по вечерам. Она считает это разумным.

Последняя из проблем, которую она ожидает - повестка о выселении из здания. Им дается на это ровно 30 дней, и судя по бумажке решение окончательное. Ирландка не колеблется, когда звонит адвокату, работавшему когда-то на ее отца, которого старается не тревожить обычно, но сейчас не слишком знает, что нужно делать. Он обещает разобраться с этим.

Фрида считает, что "разобраться" - это договориться о сделке, а не идти в суд, но не возражает, когда все оборачивается именно так. Она полагает, что ее адвокат знает лучше и не сомневается в его профессионализме. По его словам, противная сторона не отличается хорошим воспитанием и понятиями о морали. Ей, в общем-то, на все это наплевать. Ей просто нужно, чтобы новый владелец компании оставил все так, как было, не пытаясь закрыть ее ресторан.

Она приходит в суд чуть раньше, пусть на этом заседании ее присутствие и не столь необходимо. Фрида попросту хочет контролировать процесс, чтобы понимать самой, что происходит. Впрочем, именно это она и перестает понимать на несколько мгновений, когда видит Бальтазара, входящего в зал суда и занимающего место адвоката противной стороны.

Она проводит все это время в напряжении, выдыхая облегченно лишь в момент, когда судья удовлетворяет их ходатайство и назначает им время следующего слушания. Блетчли встает с места резко, не заботясь сейчас о том, как это может выглядеть, когда подходит к мужчине, не собираясь устраивать скандал, но бросая разочарованно, прежде чем направиться к выходу:

- Поверить не могу, что это делаешь именно ты.

Фрида считает это злой насмешкой - его участие в этом деле. Полагает разумно, что он не мог не знать, чей ресторан находится в этом здании, и не понимает, почему он не отказался от этого дела. Она не собирается сдаваться так просто, даже если для этого будет необходимо привлечь все возможности отца, но присутствие Бальтазара в зале суда выбивает ее из колеи.

Она направляется обратно в ресторан, потому что нет времени посыпать голову пеплом. Потому что он должен продолжать работать также, как и работал прежде, и она дает обещание людям, работающим с ней, что все будет в порядке и им нет необходимости искать новую работу. Она знает, что им нравится с ней, также как ей с ними.

Фрида задерживается, чтобы поговорить со своим шеф-поваром наедине. Он относится с пониманием, но также просит понять и его. Ему нужно больше определенности, потому что у него жена и ребенок, за школу которого нужно платить и платить немало. Она понимает, когда заверяет, что без работы он не останется в любом случае. Она шутит следом, что в крайнем случае он всегда может переехать с семьей в Тоскану и работать у ее отца.

Ирландка не ожидает появления Бальтазара в ресторане, поэтому замирает на мгновение, завидев его у барной стойки. Она подходит следом, не колеблясь, но не понимая, зачем он пришел.

- Серьезно? Ты сказал ему, что наша связь для тебя ничего не значит, и тебе нет проблем закрыть мой ресторан?

Она присаживается на соседний стул, забирая один из бокалов и делая глоток:

- Я слушаю, Харт. Но ты сошел с ума, если думаешь, что я сдамся так просто.

Фрида не хочет быть резкой и уж тем более обижать его, но для нее все выглядит именно так, как она озвучивает, и откровенно говоря девушка не видит причин в этом сомневаться. Не считая того, что он говорит ей раньше о своих чувствах, если все это, конечно, имеет сейчас силу. Она не знает, почему на самом деле дает ему возможность высказаться сейчас. Вероятно, желая услышать действительно что-то, что может убедить ее в том, что он не поступит с ней так.

Блетчли считает, что безболезненный выход из этого только один - если его клиент поменяет свои планы касаемо этого здания. Она также считает, что этого не будет, потому что ясно дает понять свои намерения.

- Что мешало тебе отказаться от этого дела?

Ирландка не очень хорошо знает, как все у них устроено, но сейчас не может понять, почему он не отказал ему сразу. Если, как он уверяет, знает, что для нее значит это место.

- Мой адвокат справится, Харт. Если есть выход, он его найдет, я уверена.

- Тебе не стоит подставляться ради моего ресторана. Не думаю, что твой клиент будет в восторге от этого.

Фрида делает очередной глоток, прежде чем подытожить:

- И я не считаю тебя злом во плоти, но не думаю, что тебе теперь можно разговаривать со мной без моего адвоката. В первую очередь, это обернется проблемами для тебя.