Швед не скрывает дружелюбного, но скептического взгляда, когда Фрида описывает имеющиеся в Хогвартсе факультеты.

– По-моему, ваше разделение чересчур категорично, – отзывается чародей.

– Зануда, добряк, недоделанный герой или интриган – и одно из этих клейм преследует тебя всю жизнь, я прав?

– Эх, не видели вы, выпускники Хогвартса, настоящей жизни, – миролюбиво подтрунивает Бальтазар.

– Ты действительно считаешь, что мне бы подошёл Хаффлпафф? – интересуется швед через мгновение, прежде чем поясняет:

– Звучит, как идеалистическая версия меня.

После, когда Блетчли  заводит разговор о компании, Бальтазар не отвечает, когда Фрида интересуется, шутит ли он. Швед был бы рад свести данные реалии в шутку, но знает по себе чересчур хорошо, что считается в их деле "издержками профессии".

– Давай не будем об этом сейчас, – мягко просит Бальтазар. Он считает, что этот разговор не пойдет на пользу её выздоровлению – последнее, что было необходимо сейчас Фриде, это волнение. Особенно с двумя детьми под сердцем.

– Мы можем поговорить об этом позже, если ты захочешь, – всё же старается идти на компромисс мужчина. Он не скрывает для самого себя, надеясь, что Фрида забудет об этом; он не даёт сейчас каких-либо обещаний. Лишь предлагает поиграть по другому сценарию.

Он улыбается ей тепло в ответ, когда Блетчли припоминает колдомедицину и его возможность заняться ею снова, когда замечает:

– Что было, то прошло. Колдомедицина требует колоссальной отдачи. Сейчас я нужнее нашим детям, – рассуждает вслух Бальтазар, не забывая добавить, ловя взгляд Фриды, – и тебе.

– Я доволен тем, что имею на данный момент.

Швед раздумывает с мгновение, прежде чем, не стесняясь, сбрасывает ботинки и забирается на свободную кушетку по правую руку от Фриды.

– Так гораздо лучше, – бормочет Бальтазар, после поворачивая голову к Блетчли, прежде расположившись на подушке:

– Я думаю, Эвелине и Эрлингу будет пора взять мою фамилию, – вдруг предлагает Харт.

Харт смотрит на Блетчли странно недолгое мгновение, когда та зовёт его домашним. В какой-то момент он не считает нужным комментировать это, пусть усмехается дружелюбно в итоге. Порой он действительно верит, что она знает о нём недостаточно, когда припоминает множественные грехи за собой – впрочем, как он упоминает ранее, они, вероятно, поговорят об этом позже. Сейчас неведение должно было идти ведьме на пользу.

Бальтазар не находит в себе сил подняться с кушетки, когда заверяет Фриду:

– Я должен быть рядом с вами.

Он имеет в виду ведьму, а также их нерожденных детей; швед не сомневается, что о Софи и Себе бабушки и дедушки позаботятся достойно.

Впрочем, Харт не торопится отрицать, что рано или поздно намеревается, лёжа на этой кушетке, выспаться. Судя по разговорчивости Блетчли, ей больше ничего не угрожало.

У шведа, как он считал, было, однако, незаконченное дело – но ему было необходимо подумать об этом основательнее.

Бальтазар отвлекается от подобных размышлений, когда не ожидает, что Фрида выделит Эрлинга в его предложении о смене фамилии. Он смотрит на нее растерянно с мгновение, когда следом утверждает уверенно:

– Он – мой сын. Не вижу причин, по которым я мог бы не хотеть, чтобы Себ носил мою фамилию.

Бальтазар осознает, что в определенной степени лукавит, однако остаётся убежден, что это не изменит его решения. Он уточняет с небольшой опаской и, в целом, по большинству из вежливости:

– Ты бы не хотела этого?

– Я пойму, – обещает Бальтазар.

– Какую бы фамилию Эрлинг ни носил, это не изменит моего к нему отношения.

Бальтазар улыбается тепло, когда отзывается мягко:

– Спасибо, – за разрешение дать Эрлингу фамилию Харт, но, в том числе, как он считает, за заверение, что мальчишке нравится быть его сыном.

Швед устраивается удобнее, после чего, вздохнув глубже, переводит взгляд на Фриду:

– Как насчёт свадьбы, когда ты выйдешь отсюда, Блетчли? – интересуется мужчина. Он не хочет давить, но считает, что имеет право заметить:

– По-моему, мы ждали достаточно.

***

Бальтазар не раздумывает долго, когда считает, что находит решение проблемы Фриды; считает, что знает, как угомонить Торфинна, который сидит у них в печенках. Особенно раздражая в этот раз тем, что в Азкабане от находится под пристальным наблюдением, не дающим шведу шанса придушить его голыми руками. Бальтазар знает, что не отказался бы от подобного, появись такая возможность.

Он знает точно, что варит, когда пользуется лабораторией брата, обычно используемой для выведения новых формул летучего пороха. По сравнению с этими испытаниями, швед всего лишь балуется парой ингредиентов. Не таких исключительных или редких, как кто-либо мог подумать.

Сложнее оказывается найти человека, который подмешивает в скупую трапезу Торфинна зелье, но Бальтазар, пробившись над задачкой несколько дней, справляется и с этим. Он не скрывает, что месть в его случае не остыла до конца, чтобы подавать ему холодной. Но всё же голова его остаётся достаточно трезвой, чтобы не подставлять себя или кого-либо из близких людей или своих сообщников. Как оказывается на поверку, Торфинна далеко не каждый считал чарующей личностью.

Бальтазар ждёт несколько дней, не подавая вижу. За это время он успевает забрать Фриду домой, в этот раз – в Стокгольм, заодно подальше от Торфинна, пусть и осознавая, что расстояние их могло бы не спасти. Однако зелье – вполне.

Он ворочается в постели возбуждённо в ту ночь, когда гадает, чем закончится дельце, стоит Роули получить свою первую дозу отвара.

Бальтазар выжидает несколько дней с трепетом, наблюдая за поведением Блетчли внимательно. Он не пытается расспрашивать её это время, пока не теряет терпение, желая, чтобы она поделилась с ним честно о том, что испытывает.

Он интересуется перед одним из ужинов, когда, облизывая губы быстрым движением, старается не подавать виду:

– Блетчли, как ты себя чувствуешь?

За этим, на самом деле, он в целом следит особенно пристально, особенно с момента, как они узнают, что у них ожидаются близнецы.

– Роули больше не объявлялся? – в лоб упоминает черта всуе швед.

Бальтазар старается держать себя в руках, когда Фрида начинает говорить о Торфинне. Ему хочется верить, что зелье работает так, как положено, и надеется, что его эффект продлится достаточно долго. По крайней мере, несколько приемов отвара должны будут держать Торфинна в рамках достаточное время, чтобы после у мерзавца отбило интерес лезть к Блетчли в голову вовсе.

Несмотря на то, что шведа устраивает ответ Фриды, он отзывается на её вопрос резче, чем того желает:

– Ты переживаешь за него? – он не хочет ей грубить, поэтому старается сгладить свою нервозность более мягким, насмешливым тоном.

Харт заставляет себя замолчать на несколько мгновений, когда, наконец, говорит по делу.

– Не сомневаюсь, что он жив и здравствует, – уверенно бормочет Бальтазар, после интересуясь, стараясь не звучать навязчиво:

– Как давно, по-твоему, он пропал?

Он хочет быть уверен, что виной всему зелье, а не то, что Роули надоело навещать свою бывшую жену.

Бальтазар слышит, как тарелки глухо звякают о деревянную поверхность стола, и ловит себя на мысли, что из-за переживаний совершенно не голоден.

– Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности, – замечает невпопад мужчина, поднимая взгляд на Блетчли. Ему чудится, что она уже знает, что он натворил, но пока что отказывается подавать вид.

Харт не выдерживает, когда отводит взгляд через короткое мгновение. Он считает, чтобы он ни сделал, что имеет на это право, потому что боится за неё каждый божий день – и потому что Роули, пожалуй, смог залезть и в его голову. Бальтазар каждый раз вспоминает обещание Торфинна о том, что Харт не сможет защитить Фриду, и считает, что чёртов извращенец напросился сам.