– Вот они повзрослеют и будут готовить себе кашу самостоятельно, – усмехается Бальтазар на замечание ведьмы, не стремясь скрывать своих намерений. – Сейчас они имеют право на счастливое детство.

Он кивает, вопреки тому, что Фрида этого не видит, когда она предоставляет ему сводку об имеющихся продуктах. Бальтазар считает, что это – не беда, и он сообразит на месте, что можно будет приготовить.

Швед вздыхает тяжелее, когда она отводит его ладонь от своего лица, и не возражает. Он слушает её внимательно и, признаться, признает её доводы логичными, потому что последствия деяний Торфинна, как бы Харт не хотел говорить обратное, нельзя было назвать лицеприятными.

Бальтазар, вопреки её резкому жесту, не отстраняется, как и Блетчли, и лишь переплетает пальцы с её, желая поддержать.

– Возможно, детям действительно не стоит этого видеть, – неохотно признает швед, всё же добавляя после, – но я бы хотел, чтобы ты не боялась её снимать при мне. Ты должна хотя бы иногда отдыхать от повязки, – уверенно подытоживает чародей. Он хочет, чтобы она чувствовала себя комфортно рядом с ним, но не ожидает, что это произойдет без боя. Ему бы самому потребовалось время, окажись он на месте ведьмы.

Бальтазар считает, что она не права в отношении того, что ей будет нечего делать на улице. Торфинн уже без того ограничил её возможности, как бы больно шведу ни было думать об этом, и Харт не желал, чтобы Фрида потакала предпочтениям своего бывшего мужа.

– Они любят тебя не за похвалу, – без сомнений отзывается чародей, продолжая:

– Я думаю, им будет достаточно, если ты побудешь с ними рядом, – замечает Бальтазар. – Мы найдем, чем заняться, пока они будут громить местную детскую площадку.

Он считает, что им не о чем спорить, особенно – в отношении её неправдоподобного замечания, что она сможет стать ему обузой.

– Эй, маленькая гвардия, – весело окликает детвору швед, прежде чем вознамериться выбраться из-под одеяла, – мама идет с нами гулять сегодня.

Бальтазар улыбается шире, когда слышит детские радостные визги. Он бросает взгляд на Фриду, когда замечает невозмутимо:

– У тебя больше нет выбора.

Он медлит всего мгновение, прежде чем податься вперед, мягко касаясь губами женской щеки, а после сразу же отстраняясь, не желая доставлять ведьме неудобства.

– Идем, – он перестраивает свой распорядок дня после того, как "зарабатывает" проблемы с сердцем, ввиду чего честно признает, – я голодный. Проверим, насколько Бубенчик был запаслив.

Бальтазар не спорит, когда она рассказывает о повязке, но считает, что ей стоит доверять ему больше. Он знает, что не сможет понять до конца, как сильно ей было тяжело, но всё же желает быть рядом, как бы ирландка ни сопротивлялась.

Швед осознает, что может переходить черту, когда задает ожидания детям в отношении их будущей прогулки, но, в то же время, не желает давать Блетчли спуска. Он видит, как она напрягается, стоит ему заявить о "её" намерениях на обеденное время, но возражает, считая, что всё очевидно:

– Ты не можешь видеть, Блетчли, а не ходить, – он знает, что отзывается серьезнее, если не жестче, чем того хочет, но желает, чтобы она перестала ограничивать сама себя. Бальтазар всё равно заботится о ней и звучит, в целом, соответствующе. Он не повышает голоса, когда возражает, и выглядит спокойно, пусть и невольно, на короткое мгновение, хмурится сам.

– Ты будешь со мной, – напоминает ей Бальтазар, – ты не будешь одна, Блетчли. Неужели это ничего не меняет?

Он позволяет надежде проскользнуть в голосе, потому что не хочет спорить с ней больше, но также не желает оставлять её дома в очередной раз.

– Ты не должна остаток жизни просидеть в квартире, – напоминает ей Харт. Он считает, что все её возможные заточения в четырех стенах должны оставаться в жизни, в которой был Торфинн, и не иметь ничего общего с той её частью, в которой Роули больше не было.

Он строит гримасы, как мальчишка, когда отзывается на её ворчливый вопрос:

– Мне нельзя принимать лекарства на голодный желудок, а врач не считает сигарету завтраком, – Бальтазар весело фыркает, в полной мере понимая абсурдность своих аргументов. Впрочем, в те годы, когда ему позволяет здоровье, он не стесняется звать завтраком сигарету и чашку кофе.

– Этот ворчун превратил мою жизнь в унылое существование, – растягивает губы в усмешке чародей, с любовью думая о лучшем друге.

Бальтазар не выпускает руки ведьмы, помогая той встать, когда то требуется, на ноги, прежде чем просит подождать его, натягивая на скорую руку брюки, не желая появляться на кухне в неглиже.

– Как сильно будет меня недолюбливать Бубенчик, если я займу его место на кухне? – в целом не требуя ответа интересуется чародей, снова перехватывая женскую ладонь и направляясь вон из комнаты покойного друга Блетчли.

Бальтазар продолжает стоять на своём, пока готовит завтрак на всю семью, особенно – шебутной её части, а после, как предупреждает прежде, удаляется на встречу. Он больше не боится оставлять их втроём и не отказывает Фриде в самостоятельности, но считает, что та проявляет её порой не там, где следует. Швед не отрицает, что никогда не поймет, какого ей, но хочет, чтобы она была с ним, а не отстранилась дальше, чем делала это уже.

Он заходит в одну из оптик, когда аппарирует на расстоянии от Косого переулка, в маггловской части Лондона. Признаться, вдохновение снисходит на мужчину без предупреждения, но он точно знает, что ищет. Он знает, что Блетчли не рассмотрит упаковку, когда просит упаковать от души, но желает подсознательно, вероятно, чтобы в ведьме возродилось её природное любопытство.

У него нет ключей от её квартиры, поэтому Бальтазар примерно ждёт, пока ему откроют. Он вспоминает ее слова, когда она говорит о запасе лекарств, и действительно на обратном пути покупает небольшой пузырек самого насущного из препаратов, желая оставить тот в одном из кухонных углов.

Швед улыбается шире, когда его встречает, не размениваясь на жеманства, дочь, и не забывает звать девчушку принцессой, когда поднимает на руки. Он видит, что Эрлинг держится немного дальше, но не может не радоваться, что тот явно стал ближе к матери в последнее время.

Харт относит Эвелину к брату, чтобы они продолжили играть, и после возвращается к Блетчли. Он бы сказал, что соскучился, но ловит себя на мысли, что не хочет лишний раз давить на ирландку.

Он вспоминает, что по-прежнему стоит в верхней одежде, когда-таки протягивает ведьме свёрток, убеждаясь, что она сможет его почувствовать.

– Это тебе, – предупреждает Бальтазар, после растягивая губы в улыбке и смотрит озорно, практически мальчишкой:

– Я хочу, чтобы ты не жалела упаковку, когда будешь это распаковывать, – заявляет швед.

Бальтазар не торопит ведьму, пока та разбирается с упаковкой. Его радует тот ажиотаж, с которым Фрида подходит к процессу. а также то, что та в кои-то веке его слушается и следует его совету.

Швед не медлит, когда подтверждает её догадку о цвете очков, и с готовностью заявляет:

– Красные, – замечая, – насколько я помню, тебе идет этот цвет.

Бальтазар, в отличие от неё, не видит ничего плохого в том, что на неё будут смотреть. Он понимает, что её смущает собственное положение, но по-прежнему желает, чтобы Блетчли перестала воспринимать это, как проклятие, и начала жить немножко дальше, чем за пределами четырех стен своей квартиры. Особенно, когда у неё росли двое замечательных детей, которые, несомненно, любили собственную мать – себя на данный момент Бальтазар в расчет не брал.

Мужчина улыбается невольно, когда слышит звонкий голосок дочери, требующей и на свою долю подобных подарков.

– Не сомневался, юная леди, что ты оценишь, – отзывается Бальтазар, обещая, что купит, несомненно, такие же, как у её мамы, завтра.

Швед отвлекается, когда Фрида просит помочь выбрать наряд для прогулки. Бубенчик забирает детей на улицу немного раньше, пока те не взмокли в теплых свитерах, которые предназначались для зимних улиц Лондона. Бальтазар считает, что это, вероятно, к лучшему, пока они с Блетчли разберутся с её гардеробом.

Швед не спрашивает, когда открывает её гардероб, разглядывая предложенные вещи. Он бросает через плечо оценивающий взгляд на ведьму и на её очки, когда ловит себя на мысли, что в этот раз майка-алкоголичка, увы, была бы не по погоде.

Бальтазар считает, что её комфорт так или иначе был превыше всего, поэтому интересуется следом:

– В чём тебе будет удобно? Там есть несколько свитеров и прочие теплые вещи.

Бальтазар молчит некоторое время, перебирая вешалки, пока не вытаскивает одну из них. Он демонстрирует её Блетчли, пусть и знает, что она не видит, но всё равно словно желает внимания к вещице.

– Мне нравится это шерстяное платье, – он замечает раньше, чем Фрида делится предпочтениями, и делает ещё шаг ближе к ведьме, когда замечает:

– Думаю, оно тебе пойдет, – а также, как чародей не сомневается, пойдет её новым очкам.

– Я успел прогуляться после встречи. Сегодня там в меру холодно и почти по-настоящему зимне, а не дождливо, – шутливо морщит нос швед, выражая отношение к английской зиме.

Швед даёт Фриде прикоснуться к ткани, осознавая её желание ощутить вещь хотя бы прикосновением, если не увидеть. Он позволяет ведьме забрать следом платье из его рук, в какой-то момент отвлекаясь на определение Блетчли погодных условий.

– Я не дам тебя "в обиду" простуде, – между делом замечает Бальтазар. Он старается не думать, что в его представлении это может звучать несколько двусмысленно, но всё же лучше, чем слащавое "я тебя согрею".

– Думаю, Эрлинг и Эвелина лепят первого снеговика, – задумчиво отвечает Бальтазар, поясняя ситуацию на улице.

– Может быть, стоит свозить их как-нибудь в Стокгольм, чтобы они посмотрели на то, как должна выглядеть настоящая зима на протяжении сезона, а не в качестве исключения, – дружелюбно подтрунивает швед, улыбаясь шире.

Он бросает на Блетчли оценивающий взгляд, когда решает:

– Платье достаточно длинное, но, мне кажется, тебе не помешают теплые колготки. На улице не так промозгло, как обычно, но не будем забывать, что мы в Англии, – улыбается швед.

– Думаю, мне стоит поискать в ящиках? – предлагает мужчина, всё же негласно, но спрашивая у Фриды разрешения. Он помнит, что она дала ему "добро" помочь ей одеться, но всё ещё признает её вещи личными.

Он хочет пошутить, что он видел больше, чем ей, вероятно, хотелось бы, когда она просит его отвернуться, но в итоге отчего-то убеждает ведьму не в меру серьёзно:

– И после я отвернусь и дам тебе одеться, – обещает мужчина.

Бальтазар вдруг вспоминает запоздало, о чем спрашивала Блетчли, и улыбается озорно:

– Платье подходит в тон твоим очкам, – заверяет в отношении цвета чародей. Он действительно хочет, чтобы на неё смотрели, потому что Фрида по-прежнему хороша собой, как бы ей ни казалось обратное.

– Кстати, – он делает к ней шаг, аккуратно снимая с переносицы очки, – я подержу, пока ты будешь переодеваться.

Бальтазар быстро находит искомое, вытаскивая из ящичка теплые колготки, как и указывает Фрида прежде.

– Они черные, – предвосхищает, как полагает швед, вопрос ведьмы, прежде чем сделать шаг к ней ближе снова. Он замечает, как она откладывает платье, и после её вопроса о молнии начинает всерьез задумываться, как Блетчли справится с этим в одиночку. Он не хочет её обижать, ставя под сомнение её самостоятельность, но также не видит причин оставаться в стороне, если прямо сейчас она может воспользоваться его помощью.

– На молнии, – кивает в свою очередь Харт, заверяя, – я помогу застегнуть.

Он уже собирается отвернуться, когда она перехватывает его руку, стоит ему снять с ведьмы очки, и немного вздрагивает от неожиданности, когда Фрида ловит его руку. Ему требуется некоторое время, чтобы осознать, за что она его благодарит.

Бальтазар не отвечает, всего этого всё же предлагая, набираясь то ли смелости, то ли наглости:

– Твои колготки выглядят воинственно – если ты присядешь, я, вероятно, смогу помочь.

Он помнит, чьей идеей были платье и колготки, но не отступает. Не считает свою заботу о ней поводом для этого. Скорее, с точностью да наоборот.

Бальтазар не отстраняется, не разрывая прикосновения, пока Фрида сама не убирает от него руки.

Он вдруг вспоминает, что она говорит об издевательствах, и невольно улыбается шире:

– Мы же не можем дать твоему наряду не сочетаться с очками, от которых Эвелина пришла в восторг. С кого ей ещё брать пример, как не с матери?

В отличие от неё, Бальтазар надеется, что их дочь будет брать пример со своей матери во многом. Он считает, что Эвелине повезло, потому что не каждый материнский инстинкт был способен на то, что сделала для своей дочери Блетчли.

– Она похожа на тебя больше, чем тебе, возможно, кажется, – мягко и миролюбиво замечает швед, когда Фрида надеется на обратное.

Он не торопит, когда она раздевается и присаживается на кровать, прежде чем опуститься на колено на пол. Бальтазар касается чужой лодыжки, одевая колготки на женский мысок, после чего для удобства вынуждает Блетчли упереться стопой ему в плечо.

Швед поднимает взгляд не сразу, больше отвлекаясь на чужой голос, и не может не заметить румянец на её щеках. Бальтазар теряется на мгновение, потому что не ожидает её такой реакции, и оказывается не до конца уверен в том, что именно вызвало её. Швед переводит тему, потому что не хочет смущать её больше:

– Я – не твой домовик, Блетчли, – весело отзывается швед, – чтобы иметь желание помогать тебе только с застёжками.

Он не осознает, что этими словами, вероятно, может-таки смущать её едва ли не больше, чем замечанием о румянце.

Бальтазар не позволяет ощущению неловкости помешать им, когда тянет ткань вверх по женскому бедру, помогая закончить с коварными колготками.

– Я знаю, на что ты способна, – замечает Харт без лишних сомнений, – но я не хочу, чтобы ты справлялась сама, когда я рядом.

– Это несложно для меня, Блетчли, – мягко упоминает Бальтазар, – заботиться о тебе.

Он убеждается, что ей пора встать, когда, поднимаясь, подает ей руку.

– Будешь самостоятельной, когда меня рядом не окажется.

– Я сниму платье с вешалки, – предупреждает о следующих действиях швед, прежде чем недалеко отойти от ведьмы.

Бальтазар считает, что за прошедшие годы со здравым смыслом и уважением к себе у него наблюдаются проблемы, поэтому Фриде не стоит приукрашивать действительность.

– Я бы на твоем месте был бы аккуратнее с желаниями, – усмехается Харт, бросая дружелюбный взгляд на Блетчли. На самом деле, он не сомневается, что их дочь будет мудрее их обоих, несмотря на те гены, которые получает, как неизбежность, от обоих своих родителей.

Мужчина отвлекается от разговоров о будущем Эвелины, когда Фрида возвращается к обсуждению самостоятельности.

– Ты не можешь быть обузой кому-нибудь из своих близких людей, Блетчли, – уверенно, с легким укором замечает Харт и думает между делом, что ей стоит попробовать сказать об "обузе" собственному отцу.

Бальтазар снимает платье с вешалки, расстегивая молнию, когда Фрида продолжает раздеваться, стоит им закончить с колготками. Швед не тешится иллюзиями, что зрелище оставляет его равнодушным, и старается взять себя в руки, уповая на собственную выдержку – которая, как он считает, за последние три года несколько пообтрепалась.

Он просит её поднять руки, надевая платье через голову аккуратно, чтобы не задеть повязку на женских глазах, и слушает ведьму внимательно, пока она разбирается с рукавами.

На самом деле, учитывая обстоятельства, он действительно считает, что ей лучше бы не говорить об этом вовсе, даже если в целом выслушать он не прочь. В остальном Харту хочется напомнить Фриде, что он не железный.

Он тянет вверх молнию на платье, застегивая, когда считает, что никогда не хотел по-настоящему коснуться её сильнее, чем сейчас.

Бальтазар смотрит на женский затылок с мгновение, когда всё же не сдерживается, коротко обнимая её за талию со спины, мягко целуя спрятанное под тканью плечо, прежде чем заставить себя отстраниться.

– Иногда мне кажется, что то, что было между нами, словно произошло в прошлой жизни, – негромко делится размышлениями чародей, когда отвлекается, бросая взгляд на часы:

– Думаю, нам стоит поторопиться, пока Эвелина и Эрлинг не измотали Бубенчика, – он улыбается, желая запечатлеть улыбку в словах, и надеется, что та не выглядит чересчур искусственно по итогу.

Бальтазар снимает длинное черное пальто с вешалки, потому что Фрида действительно, похоже, не жалует улицу, оттого верхняя одежда до этого момента остается томиться в шкафу.

– Думаю, в этом пальто ты не замерзнешь, – резюмирует швед, пока предлагает ведьме его надеть.

Он не забывает также про очки, когда следом аккуратно надевает их поверх повязки, проверяя, что те крепко держатся на переносице.

***

Бальтазар остается под впечатлением, что они неплохо проводят время на улице всей семьей. Он ловит себя на мысли, что понятие "всей семьей" звучит непривычно, ибо семья из них выходит на редкость странная. Швед, впрочем, не торопится жаловаться, потому что это, однозначно, было лучше, чем то, что они имели в прошедшие годы.

Он освобождается пораньше от консультаций, когда возвращается на следующий день в Стокгольм, чтобы навестить Констанцию и восполнить то время, которое перестает ей уделять. Он чувствует, что тигрице хочется больше свободы, и всё больше убеждается в решении отвезти её в заповедник, где она сможет жить на воле. Бальтазар в какой-то момент ловит себя на мысли, что будет скучать по тигриным объятиям, а также попыткам Констанции спихнуть его с постели.

Швед забегает в одну из пекарен "под занавес", забирая последние из партии свежих булочек в корицей, прежде чем аппарирует в Лондон. Он надеется скормить угощение детям, когда стучится в знакомую дверь, и почему-то не задумывается о том, что их не может оказаться дома, привыкая, что те всегда рядом с Блетчли.

Он, впрочем, не слышит привычных детских визгов и смеха, когда Фрида открывает дверь.

– Я надеялся зайти пораньше, – искренне объясняется швед. Он сверяется с часами, когда интересуется с легким сомнением:

– Они уже спят?

Бальтазар считает, что для Фриды, то та слишком легко говорит о детях, которые проводят время в Блетчли-холле. Он помнит, как она не желает отпускать их от себя, но, впрочем, следующие разговоры о вине и виски проясняют для шведа более-менее ситуацию. На самом деле, он не особо имеет что-либо против, а также не скрывает от самого себя, что приходит не в малой степени к Блетчли, кроме как к детям, когда обычно заходит навестить их.

– Мне, скорее, не рекомендуют пить в целом, – в целом оптимистично заверяет Бальтазар, когда всё-таки проходит внутрь и, закрывая за собой дверь, стягивает пальто, вешая его на крючок в прихожей, – но, если бы была воля моего врача, он бы мне дышать разрешил только через раз.

– От вина я не откажусь, – подытоживает швед. Он считает, что со своими запретами его врач порой перестраховывается, когда, тем более, проходит уже несколько лет с момента инфаркта, а сам чародей приходит в себя достаточно, чтобы вернуться к подобию полноценной жизни.

– Я был в Стокгольме и привез булочки с корицей, – Бальтазар считает, что его замечание даже между делом смотрится не очень уместно, когда проходит в гостиную вслед за Блетчли. Он наблюдает за её немного опьяневшей походкой с интересом, приправленным несколько настороженностью, но не бросается ей на помощь. По крайней мере, пока что.

– В целом, я вёз их детям, но, думаю, у меня будет шанс привезти им их также в следующий раз, – приходит к выводу Бальтазар, возвращаясь мыслями к угощению.

Он подмечает бутылку вина и, раздобыв бокал, не стесняется наливать себе сам.

– Если ты не против, я побуду с тобой, – предупреждает швед, давая ведьме понять, что он не собирается уходить.

Он обводит взглядом происходящее в комнате, когда всё-таки интересуется:

– Есть какой-то повод?

– Надолго дети в Блетчли-холле?

Бальтазар не возражает заботиться о себе самом, наблюдая, как Фрида располагается на диване, прежде чем присаживается сам на подлокотник кресла. Швед не знает, почему не торопится найти себе место комфортнее, но сейчас его мысли больше занимают спонтанные посиделки, которые они устраивают с Блетчли. Он видит, как она не жалеет виски, но молчит, отчего-то не торопясь её останавливать. Вероятно, признавая, что она действительно имеет право расслабиться таким варварским образом, если исключить то, что, насколько швед успел заметить, подобным образом жизни ирландка не злоупотребляла.

– Сложно с этим поспорить, – замечает чародей, отвечая разом и на "держалась долго", и на "последние три года", как повод выпить. Швед считает, что пил бы, несомненно, больше, если бы не реабилитация с больным сердцем.

Бальтазар разворачивает на столе пакетик с булочками, считая, что Фрида, если потребуется, "откликнется" на звук шуршащей упаковки. Он не желает быть ей нянькой, как и знает, что это в первую очередь не придется по вкусу ей.

– Мне этого не хватало, – весело улыбается в бокал Харт, делая глоток и резюмируя, – хорошее вино.

Он позволяет потратить некоторое время, разглядывая этикетку и не предлагая каких-либо тостов. За их три года, как считает швед, им стоит пить, не чокаясь.

Бальтазар ловит себя на мысли, что не помнит, когда они сидели так – вдвоем, без детей, посвящая время только друг другу, если не самим себе.

Харт замечает, что дедушка Эрлинга и Софи, должно быть, счастлив, прежде чем отвлекается на вопрос Фриды о своей занятости. Признаться, отчего-то прежде он не ожидает, что она будет расспрашивать его об этом. Почему-то не ожидает, что это будет интересно ей вовсе.

– Ларс посчитал, что компания принесет за собой слишком много стресса, поэтому отправил меня "на покой", – начинает с самого начала Бальтазар, но по нему нельзя сказать, что мужчина унывает. Единственное, о чем он сожалеет – это что брату приходится справляться с тяготами семейного бизнеса в одиночку, потому что к тому, в целях безопасности, Ларс не разрешает приближаться брату. Бальтазар знает, что должен ценить заботу – и ценит её, – но порой жалеет об упрямстве родственника.

Он, впрочем, не желает думать об этом сейчас, кроме того – делиться с Блетчли, которой хватает своих проблем, когда продолжает:

– Сейчас я занимаю консультациями по ингредиентам для зелий: рассказываю, где их можно достать, какие поставщики лучше, а также, время от времени, подсказываю, какой ингредиент мог бы помочь придать зелью те или иные свойства; на усмотрение заказчика.

Бальтазар улыбается расслабленнее, всё-таки располагаясь в итоге в кресле с комфортом и вытягивая ноги перед собой, откинувшись на мягкую спинку.

– Пока что мне нравится, в том числе гибкий график. Так я могу быть ближе к тебе и детям, – легко признает швед.

– Но я никогда не отрицаю, что, возможно, захочу заняться чем-нибудь ещё, – он поводит плечом беззаботно, – теперь я волен делать, что душе захочется, после того, как Ларс забрал у меня ответственность за семейный бизнес.

Швед ловит себя на мысли, что вино развязывает ему язык, когда вздыхает следом с легкой самоиронией:

– Кажется, я недооценил то, насколько давно я не пил.

Он молчит недолго, прежде чем замечает отвлеченно:

– Ты правильно сделала, что позволила им побыть какое-то время в Блетчли-холле. Думаю, Эрлингу и Эвелине понравится местный размах.

Бальтазар улыбается шире, отмечая:

– Но, боюсь, если об этом узнает моя мать, то затребует внуков к себе на пару деньков тоже.

Швед, впрочем, быстро переходит от шутки к реалиям, интересуясь мягко:

– Ты бы позволила?

– Как ты себя чувствуешь после вчерашней прогулки?

Бальтазар, на самом деле, также вспоминает об этом – о том, как она врет о причине того, что с ней делает Торфинн. Он больше не задает вопросов о том, почему она не рассказывает ему раньше о зверствах своего мужа, и не желает начинать разговор, который, как уверен мужчина, неизбежно приведет их обоих к некрасивой ссоре. Он устал от этого – расстояния, если не стены, выросшей между ними из-за стараний Роули. Бальтазар считает, что его это будет успокаивать ещё долго – то, что Роули надежно оказывается за решеткой, не способный причинить вред ни Фриде, ни детям.

Швед между делом подмечает, как розовеют женские щеки, но не берет в толк, что может стать тому причиной. Он в целом старается меньше думать о том, что заставило бы краснеть его, потому что осознает, насколько всё сложно между ним и Блетчли. От этого Бальтазар устает тоже, но не берется давить на ведьму, как и не видит в этом смысла в целом. Пожалуй, сейчас он берет от жизни то, что может подарить момент, которого и без того у шведа не было, пока Блетчли и дети находились у Торфинна.

Ему нравится, что она припоминает кондитерскую, и швед улыбается шире:

– Кстати, хорошие были времена, – немного мечтательно тянет мужчина, не скрывая, что старается. – Тебе это шло – заниматься кондитерской.

– И в фартуке ты смотрелась неплохо, – шутливо и доверительно замечает Бальтазар.

Бальтазар, впрочем, оказывается вынужден переключиться, когда Фрида интересуется насчет семейного дела, и невольно мрачнеет, потому что не хочет об этом говорить. Сейчас он считает, что этой части семейного бизнеса Блетчли лучше не знать, даже если только на байках, не имея чести с ней столкнуться, так сказать, воочию.

– Брат боялся, что моё сердце не выдержит от скуки, – заставив себя улыбнуться, отшучивается Бальтазар. Он знает, что выходит серьезнее, чем он того желает, но старается держать лицо, а также предпочитает быстрее закрыть разговор, чем Фрида того, вероятнее, хочет.

Он делает глоток за глотком, в какой-то момент вспоминая, что ему бы не помешало выпить таблетки, но откладывает это на потом. Бальтазар чувствует себя хорошо, расслабившись, и наблюдая лениво за Фридой. Впрочем, он всё ещё осознавал, что слишком трезв для их разговора наедине. Впрочем, с его реакцией на неё, это должно было быть к лучшему.

– Эй, – он усмехается, но мягко, не давит, когда Фрида дает отказ в отношении того, чтобы отвезти детей в Мальме, – играй честно.

Бальтазар старается не обижаться, понимая, чем может руководствоваться Блетчли в своих решениях, когда советует заботливо:

– Привыкай: у Эрлинга и Эвелины отныне много заботливых родственников, которые в них души не чаят. Тем более, – швед улыбается теплее, напоминая, – моя мать ни разу не видела свою внучку.

Он не говорит об Эрлинге, потому что с мальчишкой Кассиопея уже была знакома так или иначе.

Бальтазар поднимает с кресла послушно, когда Фрида помогает ему найти бутылку, чтобы они могли продолжить пьянствовать. Он находит её без труда, когда просит у Фриды бокал, наполняя его щедро. Швед возвращает его в женские пальцы, после чего решает, что не хочет идти обратно до кресла, презрев то, что оставляет рядом с ним свой бокал. Вместо этого чародей опускается на диван рядом с Фридой, оборачиваясь после к ирландке. Он разглядывает её контуры лица завороженно некоторое мгновение, прежде чем внезапно подытожить вслух:

– Никогда бы не подумал, что всё зайдет так далеко, – он знает, что его ностальгией руководит вино, но продолжает:

– Что наша интрижка в библиотеке закончится двумя детьми.

"И всем этим".

Он не перестает считать Эрлинга своим сыном, потому что не видит повода отказываться от мальчишки, даже если тот сейчас уже не называет его отцом.

Бальтазар переводит взгляд на бокал Фриды, когда признает искренне, но без особой трагедии; отчасти, пожалуй, весело:

– Черт, мне бы тоже не помешало надраться сейчас.

Он не старается выбирать описания цивильнее для того, чем сейчас занималась Блетчли.

Он, впрочем, переключается следом, когда переспрашивает обеспокоено о том, что Фрида чувствует себя "паршиво":

– Ты плохо себя чувствуешь? Простыла?

Бальтазар ловит себя на мысли, что не заметил симптомов, но всё же решает не брать вопрос обратно.

Бальтазар признает комментарий Фриды о том, что Эвелина не знает своих бабушку и дедушку, разумным, и думает, что для начала стоит согласиться на такой компромисс. По крайней мере, это было лучше, чем ничего, а самой ведьме приходилось несладко в последнее время, чтобы швед пытался "отнять" у неё внимание детей, когда она того не хотела. Он уважает её мнение и не хочет давить. Вино делает его покладистее, разморив.

– Я передам матери твоё приглашение, – мягко замечает Бальтазар, улыбаясь, и следом благодарит её искренне:

– Спасибо, Блетчли. Она будет рада видеть тебя тоже.

Швед не знает, почему, сам того не осознавая, говорит только о Кассиопее, когда не тешится иллюзиями, что Амадеус, заждавшийся внуков, захочет остаться в стороне. Бальтазар невольно подсчитывает близких родственников со своей стороны, прежде чем вдруг фыркает весело:

– По-моему, для того, чтобы знакомить мою семью с детьми, тебе придется приобрести квартиру побольше.

Он слушает её внимательно, когда приходит к обречённому выводу, что Фрида снова принимается за свое. Сейчас ему не нравится, как она продолжает пытаться держать дистанцию, но пока что сдерживает себя от замечаний в ответ. По крайней мере, по большей части.

– Ты – не "неполноценная", Блетчли, – негромко, но уверенно отзывается Бальтазар. Он действительно хочет, чтобы она поняла это, несмотря на тяжёлое увечье, которое ей нанес Торфинн. Швед каждый раз ловит себя на мысли, что тому чертовски повезло, что он остался в живых. Азкабан, впрочем, явно был более заслуженной мерой для этого ублюдка, нежели лёгкая смерть.

Бальтазар оборачивается к ведьме, когда находит её ладонь своей, сжимая несильно.

– У тебя двое чудесных детей, Фрида, и любящие люди, которые тебя окружают, – вздыхает едва слышно швед, подкрепляя свое замечание последующим, когда говорит то, что думает, ведомый алкоголем:

– Пожалуйста, не ставь на себе крест.

Бальтазар молчит несколько мгновений, вдруг отзываясь:

– Я пережил это сам, когда был на реабилитации после инфаркта. Я не хочу, чтобы это паршивое ощущение испортило тебе жизнь.

Он следом смотрит насмешливо, и веселье миролюбиво заучит в его тоне, когда Бальтазар отвечает на одно из прошедших замечаний ирландки:

– Если я не пожалел о том, что связался с тобой, за эти три года, то вряд ли что-нибудь позволит тебе избавиться от меня так быстро.

Его задевает это – её резкое замечание об отсутствии глаз. Бальтазар лишний раз осознает, насколько ей по-настоящему больно от происходящего, и не надеется, что она быстро примет его точку зрения. По крайней мере, швед судит по себе и знает, что ему потребовалось много времени, чтобы смириться с собственными ограничениями. Он не отрицал, что отчасти они задевали его самолюбие, нежели действительно были необходимы для существования, когда у Фриды повреждения были гораздо серьезнее уязвленного самолюбия.

Он проявляет понимание, когда она просит не говорить об этом. Сейчас швед интуитивно знает, что в любом случае переубедить её на данный момент не удастся. Не за чем было тратить этот вечер не бессмысленные препирательства.

– В любом случае, я не отказываюсь от своих слов, – замечает спокойно напоследок Бальтазар, отвлекаясь следом на протянутую к нему женскую руку.

Он считает, что ей можно было не спрашивать, когда молча льнет к женской ладони, хотя бы отчасти, сам. Бальтазар старается держать себя в руках, но, кажется, перестает дышать, чувствуя, как мягкие подушечки пальцев скользят по его лицу. Он наблюдает за Фридой внимательно, отчасти напряжённо, и ощущает, как нутро подсказывает, что это "новое знакомство" может не закончиться ничем хорошим. Чем конкретно то закончиться может, Бальтазар понять пока что оказывается не в состоянии.

– Вряд ли ты пропустила многое, – легкомысленно замечает швед, имея в виду собственную внешность.

– Впрочем, я, пожалуй, прибавил пару килограмм, когда начал вести менее активный образ жизни, – с изрядной долей самоиронии отзывается Харт.

Он позволяет ей касаться себя ещё немного, прежде чем всё же не выдерживает, замечая, как кажется после чародею, несколько жалобно:

– Я так скучаю, Блетчли.

Бальтазар не ждёт, что она его поцелует, потому что она упрямится так долго, что он не надеется, что его очередное признание возымеет силу. Чародей так же, как и она, подозревает, что в её покладистости виноват алкоголь, когда вздыхает глубже, отвечая на её поцелуй, когда Фрида становится настойчивее. Ему нравится, что она делает, но сначала Бальтазар словно даёт ей шанс передумать.

Его, без прикрас, ведёт от прикосновений ведьмы. По большей части потому, что швед ни на грамм не врет, насколько скучает по ней, а также, как ему приходится признать, от достаточно продолжительного целомудренного образа жизни.

Он обнимает её в ответ крепче и знает точно, что не собирается отпускать.

– Всё может быть по-прежнему, – он шепчет немножко горячечно, потому что не хочет, чтобы она снова принялась всё отрицать.

– Пожалуйста, Фрида, – просит чародей, продолжая считать, что, зовя её по имени, звучит чересчур серьезно.

Он тянется в этот раз к ней сам, целуя мягче, подмечая, насколько ему тяжело становится держать себя в руках даже сейчас, когда всё вполне себе невинно. Бальтазар касается её подбородка мягко подушечками пальцев, когда немного отстраняется, прижимаясь губами к уголку женского рта.

Швед не стесняется, когда мягко, не желая её пугать, касается ладонью женского бедра и тянет Фриду ближе. Достаточно настойчиво, чтобы она не сомневалась в его намерениях, но, в то же время, недостаточно грубо, чтобы ей, как считает Бальтазар, было некомфортно ему отказать. Потому что он, разумеется, по-прежнему всё понимает, входит в её положение. Каких бы усилий ему это ни стоило.

– Если ты меня любишь, Блетчли, – швед касается губами женской мочки, в свою очередь запуская ладонь в длинные волосы, обнимая и прижимая ведьму ближе, – назови мне хотя бы одну достойную причину, почему я не могу быть с тобой, кроме твоих сказок о том, что это сломает мне жизнь – или как ты это называешь.

Он улыбается шире внезапно, предлагая непричастно:

– Ещё налить виски?

Как считает Бальтазар, для храбрости.