Фрида признает обреченно, что несомненно сходит с ним с ума. Ее пугает то, что с ней происходит, когда проходит первый шок, и она начинает осознавать уже в полной мере, какой ад творится в их жизнях, и что этому аду не видно конца. Они вновь устанавливают график, привычный когда-то для нее, но отныне ей не хватает этих дней. Она хочет, чтобы он переехал к ней. Чтобы они жили вновь в их квартире вместе, и ей не приходилось проводить ни дня одной. Она знает, что просто хочет создать иллюзию того, что все в порядке. Все так, как и должно быть, пусть даже перед ней не Бальтазар вовсе.
Ведьма помнит об этом в течение дня, когда они видятся, ходят куда-то вместе. Уже почти привычно ссорятся, потому что она все время напряжена. Каждую минуту, заставляя себя помнить, что перед  ней не ее муж, нервничая из-за этого еще больше. Ее посещают странные мысли, что она изменяет Харту, пусть она и осознает в полной мере их абсурдность. Ей кажется, что если это не прекратится в ближайшее время, она просто вернется туда, откуда Бальтазар забрал ее через пять лет после своей смерти.
Они ссорятся в очередной раз, и она даже не улавливает до конца причину, по которой это происходит, просто чувствуя, что у нее сдают нервы. Блетчли считает, что рано или поздно ему это надоест, и ждет каждый раз почти с трепетом, что он соберет вещи и уйдет, поставив точку. Она ждет этого и сейчас, пока они не оказываются в постели, как и после каждой их ссоры.
Фрида смыкает зубы на его плече отчасти зло, с нездоровым желанием причинить боль. Привести его в чувство, чтобы он вспомнил, кто он есть. Она не может воспринимать его иначе, когда все его прикосновения напоминают ей о Бальтазаре, и она не замечает сама, как, забывшись, называет его настоящим именем.
Она не ожидает, что он отстранится, и смотрит первое мгновение растерянно, пока в голове не проносится раздраженное "черт!". Ей не нравится, что они прерываются так, но больше всего она переживает за то, что сболтнула лишнее.
Ведьма ищет ответ на его вопрос лихорадочно, не зная, что будет уместнее сейчас. Она понимает, что это вряд ли приятно, когда женщина называет тебя в постели чужим именем, но также знает, что это имя он уже слышал от Кристофа. Она ругается мысленно вновь, прежде чем подсесть к нему ближе, осторожно касаясь его плеча, а после прижимаясь коротко к нему губами.
- Прости, это вышло случайно.
Фрида вздыхает обреченно, понимая, что этого мало, и что он, наверняка, захочет услышать более конкретный ответ.
- Бальтазар - мой первый муж. Мы с ним давно в разводе, - она не врет ни на грамм, потому что это действительно так, но забывает уточнить, что недавно он почти делает ей предложение вновь. - Я не знаю, как это получилось.

Фрида осознает, что оказывается не готова к этому разговору, стоит ему повторить то, что говорит ранее Кристоф. Она старается держать себя в руках, потому что та самая жена Бальтазара, несомненно, именно она, и не бывшая, а вполне настоящая, несмотря на отсутствие кольца на пальце и официальной печати. Она никак не комментирует его слова, не зная, что на это действительно можно сказать, когда ничего забавного для нее вовсе нет, и больше всего она хочет, чтобы он наконец-то ее вспомнил.
Она чувствует, что ему не нравится это сравнение с неким другим мужчиной, которого он никогда не видел в глаза, но который уже успел, кажется, достать его своим незримым присутствием. Ведьма пробегает, в попытке успокоить, пальцами по его спине ласково, задерживаясь на плечах. Она устраивается, пока он говорит, чуть позади него и ведет дорожкой поцелуев по плечу ближе к шее.
Она отвлекается на мгновение, чтобы все же ответить на интересующий его вопрос:
- Вы действительно немного похожи типажом, - она отвечает абстрактно, прежде чем решает все же привнести немного больше конкретики, - но не настолько, чтобы вас можно было перепутать.
Фрида не сдерживается от того, чтобы тихонько весело фыркнуть, потому что он, кажется, ревнует. И что самое абсурдное - ревнует к себе. Она считает, что он сильно изменился, но от собственнических замашек так и не смог избавиться даже в образе некого Виктора Лайне.
Ведьма прикусывает несильно его мочку уха, вместо ответа, а после успевает поцеловать в шею, прежде чем дойти до ответа:
- Мне нравишься ты, разве это не заметно?
- Мы познакомились с в восемьдесят втором году. В восемьдесят девятом развелись. Представляешь, как это было давно?
Она старается не думать о том, что говорит, потому что, в первую очередь, хочет усыпить его бдительность. Потому что обиженный мужчина, ревнующий к самому себе - это слишком для ее психики.
- Он был неплох, - ирландка ведет плечом равнодушно и после подытоживает, - но не настолько, чтобы это спасло наш брак.
Ее кажется, будто ее слегка подташнивает от собственных слов, но она не хочет больше давать ему поводов усомниться в чем-то.

Фриде нравится, когда он все же целует ее и тянет к себе, потому что она не хочет ссориться с ним, особенно ссориться так. Ей вполне понятно, почему он реагирует достаточно резко, и она искренне раскаивается в том, что так глупо создала им проблемы на ровном месте. Ей не хочется доставлять ему дискомфорт, когда его с него и так достаточно, учитывая, что в последнее время она успевает довести его до ручки своей нервозностью.
Она прикрывает на пару мгновений глаза, чувствуя его губы на своей шее, и вдыхает глубже. Ведьма, в отличие от него, прекрасно осознает, почему их отношения так прочно завязываются на физической близости. Потому что только так, только здесь она позволяет себе забыть о том, что перед ней не ее муж. Забыть о том, кто такой Виктор Лайне, и избавиться от напряжения и всего, что гнетет ее в течение дня, позволяя себе поверить, что все по-прежнему. Она знает, что в этом причина, почему она назвала сегодня Бальтазаром.
Она улыбается ему, запуская пальцы в короткие волосы на затылке, и целует вместо ответа. Ирландка считает кощунственным обсуждать сейчас, подходил ли ей ее бывший муж, потому что знает ответ совершенно точно. После двадцати лет у нее нет и тени сомнений.
Ей не очень нравится, что он продолжает задавать вопросы о Бальтазаре, но она относится к этому с пониманием. Не считая того, что он ставит ее в тупик, заставляя придумывать ложь вперемешку с правдой.
- Он спас мою жизнь и за это поплатился своей. Его отправили в тюрьму за превышение самообороны, - она вспоминает, что слышала подобный термин, когда еще только шло судебное разбирательство. - Когда его выпустили, оказалось, что мы слишком изменились за это время и не можем существовать под одной крышей.
Фрида не знает, в самом деле, зачем рассказывает правду, но говорит ровно, не желая драматизировать. За столько лет она привыкает к многим ошибкам, которые они совершают, и учится с ними жить, не оглядываясь каждый раз назад.
Она коротко смеется, когда он спрашивает следом о втором муже, и чувствует, как у нее сбивается дыхание от его поцелуев, потому что он играет нечестно, если действительно хочет получить ответы на свои вопросы.
- Тем, что я ведьма, конечно. Он оказался не готов к моему сказочному, но злому и жестокому миру.
Блетчли прижимается к нему ближе, не возражая, когда он ведет поцелуями от ключиц ниже, чувствуя кожей его дыхание, и отвечает полушутливо-полусерьезно:
- Все дело в приворотном зелье. Я добавляю его в твой ужин.

Фриду доводит до ручки каждый раз раз, когда он сравнивает ее со своей погибшей женой. Она знает, что это ненормально, что никакой жены на самом деле нет, и что он, сам того не зная, имеет в виду ее. Потому что это она, а не какая-то мифическая другая женщина все делала и говорила так, как отложилось у него в памяти. Это ее привычки, ее слова, ее действия, за которые он ее когда-то любил, и она не может никак смириться с тем, что отныне это все принадлежит той, другой, которой никогда не существовало нигде, кроме его воображения.
За то время, которое они проводят вместе, она чертовски устает соперничать с самой собой, понимая с каждым разом все отчетливее, что это игра, из которой ей не выйти победителем. Потому что она всегда будет ему напоминанием о его погибшей жене.
Ведьма старается реагировать спокойнее, но не скрывает, что ей это не нравится. Потому что это абсурд, и потому что он раз за разом рушит ее попытку сделать вид, что все не так плохо, как кажется, раз он, пусть даже такой, все еще с ней. В любом случае, это куда лучше, чем если бы у нее не было возможности видеть его вовсе, и она готова многое отдать за это. Вот только если его жена перестанет быть третьей в их отношениях.
Фрида встает немного раньше, оставляя его досыпать, потому что знает, что он устает. Ей нравится, что он работает в больницы, потому что это приносит ему удовольствие, и она не имела бы ничего против, если бы Бальтазар захотел уйти в колдомедицину. Она считает, что из него получился отличный врач, но не понимает до конца, как он работает по специальности, в которой никогда не практиковал.
Она занимается завтраком, просыпаясь попутно окончательно, когда он обнимает ее со спины, и выглядит довольной. Идиллия, впрочем, длится не долго, стоит ему продолжить говорить.
Блетчли прикрывает на мгновение глаза, чувствуя насколько сильно ее достало быть на вторых ролях, когда единственное, что его занимало - его бывшая жена. С которой он, черт бы его побрал, опять ее сравнил.
- Хватит, - она отставляет приподнятую ранее сковородку на плиту с грохотом, не в силах больше сдерживаться. - Хватит сравнивать меня с ней, Виктор.
У нее портится настроение стремительно, и она больше не хочет заниматься завтраком.
- Твоя жена везде. Чтобы я ни сделала, ты вспоминаешь ее. Когда ты спишь со мной, ты тоже думаешь о ней?
Фрида полагает, что возможно ей должно это льстить - то, что она оставила такой отпечаток в его жизни, что даже забыв все, он создал в своем воображении ее идеальную копию, но отчего-то не чувствует от этого никакой радости.
- В этом все дело, да? Поэтому ты встречаешься со мной? Потому что я похожа на нее?

Фрида не ожидает такого его ответа, потому что обычно он просто извиняется. Она не хочет на него злиться, каждый раз пытаясь сдержать себя в руках, но неизменно срывается. Ей неловко, когда он извиняется перед ней обычно, потому что она, на самом деле, понимает куда больше, чем ему кажется, но ей слишком тяжело, чтобы реагировать на это спокойнее. Она ждет его извинений вновь и теряется, когда слышит вовсе не их.
Ее пробирает дрожь от того, что он говорит. Она отдает в полной мере отчет в том, что он скучает по ней. Не помня этого, не зная, скучает по ней и всему, что между ними было, даже несмотря на то, что какие-то воспоминания его изменены. Ее, на самом деле, поражает и раньше, насколько хорошо он помнит ее и ее привычки, но сейчас отчего-то ей становится и вовсе не по себе. Возможно, потому что он наконец говорит об этом открыто.
Ведьме кажется, что она не слышит его объяснения дальше, когда он делает ей комплимент. Она замыкается на том, что он говорит, что скучает, и не может думать больше ни о чем, потому что скучает тоже. Скучает как сумасшедшая по нему прежнему, несмотря на то, что чем дальше, тем сильнее осознает, что вряд ли сможет что-то изменить.
Ей не нравится думать о том, что отныне все будет только так, но она теряет надежду с каждым днем, когда к нему так и не возвращаются его настоящие воспоминания. Ирландка знает, что ни у нее, ни у Кристофа, ни у родителей, как ее, так и Бальтазара, нет пока ни одной идеи, как вернуть все на свои места.
Фрида чувствует подступающие слезы и закрывает лицо руками. Она знает, что виновата за то, что сорвалась, и виновата за то, что злится на него каждый раз. На него настоящего в том числе, потому что он бросил ее вот так одну.
- Прости, - она тянет глухо, сквозь слезы, не находя, что сказать еще.
Она знает, что, пожалуй, выглядит странно сейчас, но позволяет себе не задумываться об этом. Виктор, кажется, уже и так смирился с тем, что она отчасти не в себе, судя по некоторым ее поступкам. Она подходит к нему ближе, обнимая, и подбираясь привычно пальцами под его футболку, касаясь подушечками кожи.
- Все в порядке. Я все понимаю.
Фрида действительно понимает больше, чем ему, наверное, кажется, потому что как и он, теряет его.

Фрида старается взять себя в руки, когда он прижимает ее к себе, но отчего-то не может перестать плакать. Она дает волю себе и всему напряжению, которое скапливается в ней за прошедшее время, и осознает ясно, что устала и у нее просто сдали нервы.
Она хочет рассказать ему все прямо сейчас. Рассказать, кто он такой на самом деле, и почему она так странно ведет себя с ним. Рассказать, что она ни капли не шутила про магию, и что он - такой же как она. Сумасшедший, как он называет ее, когда она говорит, что ведьма. Она хочет рассказать про Лорда, как он спас ее, как не вернулся с битвы за Хогвартс, и как вернулся через пять лет, потому что она ждала его. Ведьма молчит, не издавая ни звука, потому что он ни за что не поверит ей. И потому что это ничего не изменит.
Она цепляется за него крепче, когда он говорит, что не хочет терять еще и ее, и думает невесело, что ему так просто от нее не избавиться.
Ведьма кивает благодарно, когда он предлагает закончить с завтраком, и отстраняется недалеко, чтобы дать ему возможность подойти к плите. Она не отходит от него, обнимая со спины, пока он разбирается с содержимым сковородки.
***
Фрида знает, что избегать его не выход, но отчего-то боится попадаться ему на глаза. Ей кажется, что он поймет все сразу, стоит ему ее только увидеть, не в последнюю очередь из-за врачебного опыта. Она сомневается в том, что ему стоит знать о том, что с ней происходит.
Она уверена, что ему не нужен ребенок. Тем более - ребенок от нее. Потому что он все еще страдает по своей жене, с которой они так и не завели детей. Ведьма задумывается об этом впервые - почему они действительно никогда не думали о ребенке за прошедшие двадцать лет. Впрочем, она находит ответ легко - им всегда хватало их двоих. К тому же, у него уже был сын.
Фрида отказывается с ним видеться, ссылаясь на занятость, но знает, что это не может продолжаться долго. Что рано или поздно ей придется сознаться ему, потому что у нее нет и мысли о том, чтобы избавиться от ребенка. Даже, если он не нужен Лайне, он совершенно точно нужен ей.
Когда раздается стук в дверь, она знает раньше, чем смотрит в глазок, кто за ней стоит. Она не сомневается, что он придет, потому что в нем осталось не мало от Бальтазара, не любящего пускать все на самотек.
Ведьма впускает его в квартиру, коротко целуя, и дожидается, когда он разуется.
- Прости, было много дел.
Она отделывается дежурной фразой и не надеется, что его это устроит.

На самом деле, у Фриды нет никакого толкового объяснения для него, почему она отказывалась от встреч так долго. Кондитерская отнимала не так много времени, и он об этом знает, тем более, что она переложила большую часть работы на управляющего, прекрасно справлявшегося со всем. Она не думает почему-то до этого, что скажет ему, когда он, несомненно, спросит о том, что происходит.
Ведьма видит, что он беспокоится, и чувствует, как начинает нервничать сама. Она не готова к откровениям и знает, что он не отступит так просто, пока не выяснит все. Вот только она сомневается, что то, что он услышит, его действительно обрадует.
Она не успевает отделаться какой-то общей фразой, когда он пресекает ее попытку сделать это на корню. Ирландка не хочет ссориться, но не может отделаться от противного, гнетущего чувства, что именно этим все и закончится. Потому что она не хочет говорить с ним сейчас, не хочет под страхом смерти, потому что не знает, как переживет, если его реакция будет негативной.
Фрида знает, что не может требовать от него ничего, потому что он - не Бальтазар, но не может перестать думать о том, что тот был бы рад. Пожалуй, больше, чем чему бы то ни было. За двадцать лет она учится не сомневаться в том, насколько сильно он ее действительно любит.
Она высвобождает руку, стараясь, чтобы это не было резко. Ей не хочется, чтобы он понял ее неправильно, потому что ей все еще нравится его компания, но сейчас до чертиков страшно, и она не хочет, чтобы он на нее давил. Ведьма проходит в глубь квартиры, убеждаясь, что он идет за ней.
- Все в порядке, - она знает, что это звучит не слишком правдоподобно, когда устраивается в кресле, подбирая под себя ногу. - Возникли проблемы в кондитерской, но сейчас все наладилось.
Блетчли считает, что это выглядит так, будто она держит его за дурака. Она старается говорить спокойно, но не может расслабиться. Ей кажется, что это слишком заметно - то, как сильно она напряжена.
- Послушай, я думаю, нам лучше не видеться какое-то время, - ведьма не знает, что будет после того, как это мифическое "какое-то время" пройдет, но сейчас больше всего хочет отстрочить момент, когда ей придется все же во всем признаться. - Мне нужен перерыв.
На самом деле, Фрида не знает, что делает и говорит прежде, чем успевает осмыслить сказанное сама. Она не хочет его обижать, но не находит никакого иного выхода. Ей нужно время, чтобы наконец разложить все у себя в голове по полочкам, иначе она несомненно рехнется от того, что даже толком не может понять, кого - Бальтазара или Виктора -  считать отцом ее ребенка.

Фрида знает, что это обязательно произойдет. Что он не согласится так просто на ее предложение, отдающее откровенным самодурством, когда она одна решает, стоит им видеться или нет. Она считает, что он не заслуживает такого отношения к себе, но действительно со всей искренностью не желает его обижать. Больше всего она хочет просто куда-то сбежать и спрятаться, подальше от всех этих проблем, с которыми устает бороться.
Ей нравится Лайне, но она всегда осознает слишком хорошо, что он не Бальтазар. И чем меньше остается надежды, что все можно исправить, тем сильнее задумывается о том, нужно ли продолжать их отношения вообще. Потому что, каким бы замечательным ни был Виктор, ей нужен ее муж, и она устала притворяться. Отчего-то, она думает об этом сейчас, после новости о ребенке, куда серьезнее, чем когда-либо до этого.
Ведьма чувствует зарождающуюся истерику, когда он повышает голос. Ей не нравится, что он на нее давит, а она не отличается крепкими нервами в последнее время, чтобы реагировать спокойно. Она не хочет ссориться, потому что каждая их ссора ее выматывает, оставляя без сил, но ей страшно и она на взводе, а он давит на нее, заставляя ко всему прочему чувствовать свою вину.
- Он нужен мне, - ирландка не замечает как повышает против воли голос, и контролирует себя в целом слабо. - Я устала. Я больше так не могу!
Фрида говорит лишнее, осознавая, что ему будет вряд ли понятно, от чего она настолько устала. Потому что для него у них действительно все хорошо и нет никаких причин.
Ей не нравится, когда он подходит ближе, заставляя ее смотреть на него снизу вверх, и не нравится, что он блокирует ей возможность встать и уйти, если она этого захочет. Ведьма не любит чувствовать себя загнанной в угол и нервничает от этого сильнее, несмотря на то, что он пытается говорить спокойнее.
Она вжимается в спинку кресла в первое мгновение и чувствует, как у нее сбивается дыхание, потому что становится тяжело дышать.
- Прекрати! - она срывается внезапно, толкая его вперед обеими ладонями, вскакивает проворно, пользуясь его замешательство, и отходит на несколько шагов в сторону.
Ее бьет дрожь, когда она, не понимая, в целом, чего именно так пугается, пытается взять себя в руки. Фрида считает, что он сам на это напросился, когда все же ловит его взгляд вновь, отзываясь резко:
- Я беременна. Вот что происходит.

Фрида молчит, жалея отчасти о том, что пробалтывается так неаккуратно, вызывая столько вопросов об их отношениях. Она не может сказать ему прямо от чего в самом деле устала, и сейчас чувствует раздражение от того, что он задает вопросы, на которые у нее нет для него ответов. Потому что он ни за что не поймет, если она выложит ему все, что происходит на самом деле. Она считает, что у нее в его глазах и так репутация сумасшедшей, чтобы он действительно поверил ей на слово.
Ей не нравится его реакция, хоть она и не ожидает другой. Не ожидает никакой особой радости, потому что знает, что такое быть привязанным к другому человеку настолько, чтобы не хотеть ничего серьезного с кем-то другим. По ее мнению, ребенок - это слишком серьезно.
- Все это время.
Ведьма не находит нужным скрывать от него, что в этом была действительно причина, почему она избегала его. Ей кажется это вполне очевидным, как и очевидно то, что несмотря на то, что они хорошо проводят время вместе, их отношения сложно назвать семейными. У нее нет желания вынуждать его жить с ней ради ребенка, как и нет желания чувствовать постоянно, что все это - не то. Не так, как могло и должно было быть.
У нее нет ответа на его вопрос, что она собирается делать дальше, потому что она попросту не знает. Впрочем, она усмехается нервно, когда он выносит вердикт по поводу ее возраста. Признаться, в этом ключе она не думает вообще.
- С каких пор сорок два - это приговор?
На самом деле, она осознает просто не сразу, что он рассуждает как самый настоящий маггл. Она не знает, по каким физиологическим процессам живут они, но предполагает, что их жизни несколько короче, чем жизни магов. И что для него, наверное, его возраст и вовсе выглядит пугающим. Она думает невесело, что перешла внезапно из категории "малолетки" в ту, когда о возрасте женщины говорят как о чем-то страшном.
Фриду это раздражает. Для нее это не выглядит так, будто он заботится о ее здоровье, потому что подобный аргумент она не принимает в расчет вовсе. Ей кажется, что она видит за ним попросту нежелание иметь детей.
- Ты предлагаешь мне избавиться от ребенка? - она спрашивает резко, потому что злится и теперь злится сильнее. - Это, по-твоему, идеальное решение?
- Я не собираюсь этого делать.

рида считает, что когда-нибудь ей бы все равно пришлось сказать, и на самом деле ей просто нужно было время, чтобы подготовиться к этому разговору. Возможно, успокоиться и понять, что делать дальше. Она сказала бы ему обязательно, потому что не сказать не могла, и потому что, банально, рано или поздно он заметил бы сам.
Виктор заставляет ее говорить тогда, когда она к этому не готова. Ей кажется, что она на мгновение, когда он отзывается резче, чем раньше, отчетливо видит в нем в Бальтазара, который не спустил бы ей так просто с рук ее ложь. Еще и ложь об их ребенке. У нее перехватывает на мгновение дыхание от этой мысли, но быстро разочаровывается вновь, стоит ему продолжить говорить.
Она не понимает, почему его волнует ее чертов возраст, когда он ни капли не волнует ее. Ведьма считает, что он драматизирует, рассуждая об опасности, потому что она ни выглядит и не чувствует себя на сорок, и уверена в том, что их физиология отличается от маггловской. На секунду ей становится интересно, не задумывается ли он о том, почему в свои шестьдесят выглядит так хорошо.
- Мой возраст - это не то, что должно тебя волновать.
Блетчли не хочет ему грубить, но ей не нравится, что они говорят не о том. Она считает это второстепенной проблемой, которую они вполне могут обсудить после того, как решат, что им вообще делать дальше. Признаться, сейчас она не очень понимает, к чему идет их разговор.
- Я не хочу этого! - она возражает эмоционально, отчасти обиженно, не понимая, с чего он вообще решил, что она этого может хотеть. Если бы хотела, сделала сразу, как только узнала, а не тянула бы две с половиной недели. Ее коробит в целом, что он считает, что она могла бы не хотеть их ребенка. Она одергивает себя следом, когда напоминает снова, что перед ней не ее муж. - У меня было целых две недели, чтобы сделать это. Если я хотела избавиться от ребенка, то, по-твоему, чего ждала?
Она не ждет, что он действительно захочет это узнать - зачем ей ребенок от него. Ведьме не нравится его требовательность в этом вопросе, потому что у нее нет ответа, который будет ему понятен.
- Да потому что это твой ребенок, - она все же говорит это раньше, чем успевает подумать, и больше не старается держать себя в руках. У нее сдают окончательно нервы, и она не может контролировать собственную истерику.
Он доводит ее до полноценного срыва, когда говорит о семье.
Фрида не сразу осознает, что происходит, когда стеклянная дверца разлетается на осколки. Следом за ней, треснув, обрушивается одна из полок с книгами, и все валится на пол ужасающим грохотом. Она хочет, чтобы это прекратилось, но не может остановиться, хаотично громя квартиру, пока, наконец, не чувствует, что остается без сил. Последними трескаются тонкие стекла лампочек.
Она прикрывает глаза, тяжело дыша, и садится на ближайший барный стул. Ей страшно от себя и страшно смотреть на него, и ведьма позволяет себе мимолетную радость от того, что в полумраке квартиры ей плохо видно его лицо.

Фрида чувствует опустошение, как и всегда после подобных выбросов стихийной магии. У нее не так много сил для подобных маневров, пусть она и никогда не была слабой волшебницей, но сейчас она отчего-то окончательно разбита. Возможно, потому что, помимо прочего, ее выматывает их разговор и переживания последних двух с половиной недель.
Она осознает, что натворила со всей ответственностью. Понимает, что еще пара мгновений и последует самый логичный, самый ожидаемый вопрос. Что, черт побери, это было. Она ждет его практически со священным трепетом, отдавая отчет себе в том, что только что сама загнала себя в угол. Все это больше не походило на милые бредни о магии и злых и добрых волшебниках. Волшебство, отнюдь, правда, не чудесное, упало на него как снег на голову, больно ударив по макушке. Признаться, не так она хотела, чтобы он узнал о том, что магия действительно существует.
Ведьма не торопится отвечать на его вопрос, собираясь с мыслями и, не в меньше мере, с силами. Она чертовски устает, а в последнее время и вовсе не может похвастаться особой активностью, но осознает хорошо, что не может оставить его сейчас без ответов. Больше всего она сейчас хочет забраться под одеяло и, несмотря на все произошедшее и их ссору, не имела бы ничего против, если бы он остался сегодня с ней.
Фрида выдыхает обреченно, когда замечает на его щеке царапину. Ее пугает мысль, что она могла причинить ему большую боль, но у нее нет сил на то, чтобы переживать эмоциональнее. Она помнит, что где-то есть аптечка, но не знает, с чего будет разумнее начать - с его лечения или же все-таки объяснений.
- Магия, в которую ты не веришь, - она говорит мягко, стараясь не давить на него, но понимает, что чтобы ни сказала, это его испугает. Признаться, она впервые видит в его глазах подобный ужас, и ей становится от этого не по себе. - Точнее, это была стихийная магия. Я не умею ее контролировать.
Ей так и не дается это за столько лет - научиться держать себя в руках. Она признает следом, что не так уж часто пытается этому научиться, но все же сейчас не отказалась бы от большей сдержанности.
Ведьма считает, что ей больше нечего скрывать, когда встает со стула, подходя к одной из уцелевших полок, и берет оттуда волшебную палочку. Она взмахивает ею, не желая копаться в поисках аптечки, и следит флегматично за тем, как та, не торопясь, плывет по воздуху к ней.
- У тебя кровь на щеке, - ирландка достает ватку и одну из баночек, которую помнит с тех пор, как Бальтазар обрабатывал ей раны, и подходит ближе. - Позволишь?
Фрида не знает, как он отреагирует на ее прикосновение, и спрашивает предусмотрительно, не желая вызвать негативной реакции.
Она медлит, прежде чем все же решается продолжить:
- Ты тоже так можешь. Просто не помнишь этого.

Фрида замирает с ваткой в руках, не ожидая, на самом деле, что он действительно ей откажет. У нее неприятно сводит лопатки от того, что ему, кажется, действительно будет неприятно ее прикосновение, но в целом она признает, что это можно было предположить. Потому что то, что она устроила, вряд ли располагало к доверию.
Она кивает коротко, ничего не произнося, и отходит в сторону. Ведьма оставляет ватку на ближайшей горизонтальной поверхности и не делает попыток настаивать, несмотря на то, что ему все же стоит обработать рану. Или хотя бы, для начала, избавиться от крови на щеке. Его вид ее нервирует, и она отводит взгляд, стараясь держать себя в руках. Последнее, чего она хочет - повторение этого инцидента.
Она считает, что он попадает чертовски метко в своих вопросах, потому что он действительно забыл. И не "что-то", а целую жизнь, которую делит с ней на двоих. Как и раньше, она не знает, как сказать ему об этом, и не понимая стоит ли вообще, но сейчас думает, что, пожалуй, больше всего устала притворяться. Она считает разумно, что хуже уже быть не может, а потому - будь, что будет.
- Да, - ведьма подтверждает твердо и переводит наконец-то взгляд на него снова. - Забыл, кто ты на самом деле.
Фрида уверена, что на этом моменте у него есть полное право послать ее к черту, потому что от нее у него сплошные проблемы и ни одной толковой причины верить в то, что она говорит. Однако, когда-то этот момент должен был наступить, когда она, не сдержавшись, расскажет ему все.
- Тебя зовут Бальтазар Харт и эта квартира принадлежит тебе. Вещи в шкафах - это твои вещи. Твоя одежда, твои книги, в кабинете твои бумаги.
- Ты не врач. Точнее ты был какое-то время после учебы, но это было чуть меньше сорока лет назад. Все эти годы у тебя была своя компания, которая перешла к тебе от отца по наследству. Кристоф был твоим заместителем в ней, пока недавно ты не решил закрыть ее.
Ведьма говорит ровно, несколько отрешенно, стараясь излагать сухие факты и не впадать в эмоции, потому что иначе из ее рассказа не выйдет ничего связного. Она знает, что ей не хватит и всего вечера, чтобы объяснить все, что происходило в эти двадцать лет.
- Ты был женат на мне до тех пор, пока не отсидел в тюрьме за то, что спас мою жизнь. После этого ты женился вновь и у тебя появился чудесный сын. Его зовут Ларс, и он живет с матерью, потому что через несколько лет вы развелись.
Она чувствует, что ей уже с трудом даются объяснения, потому что она не знает как кратко впихнуть все то, что было дальше. И не уверена, что это вообще стоит делать так сразу. Ей кажется сейчас, что она и так говорит слишком много.
- Если ты возьмешь мою палочку и попробуешь произнести заклинание, у тебя все получится. Потому что ты волшебник, и куда талантливее меня.

Фрида понимает, что за прошедшее время ему должно быть осточертело слышать имя некого Бальтазара, который все никак не оставлял его в покое. Проблема была в том, что как бы тому этого ни хотелось, но избавиться от этого имени он попросту не мог, как и не мог избавиться от самого себя.
Ее удивляет, что из всего сказанного, он выделяет именно слова о своей профессии, потому что считает, что, в целом, не это главное. Она полагает, что это разновидность шока, и ему нужно время для того, чтобы осмыслить все остальное, потому что ничего из этого не укладывается в его нынешнюю картину мира. Сейчас ей кажется, что, возможно, рассказать обо всем должен был Кристоф. И совершенно точно не при таких условиях.
- Может, - она отзывается твердо, потому что назад пути нет, и она не сможет взять слова обратно. - Ты хотел стать врачом, но семейное дело оказалось для тебя важнее. И, совершенно точно, ты не был никогда онкологом. Ты работал в больнице Святого Мунго в Англии в вирусном отделении и лечил волшебников.
Фрида думает меланхолично, что второй из ее мужей отреагировал на магию куда спокойнее и поверил проще. Возможно, дело было в том, что в прошлый раз она показала ему снег, падающий с потолка, а не сущий ад, сметающий все на своем пути.
- Тогда скажи, что ты видел сейчас? Что это было, если не магия?
- Объясни мне, что это было, и я оставлю тебя в покое.
Ведьма полагает, что в его маггловском мире нет ни единого закона, который может дать ответ на ее вопрос и оправдать все происходящее, включая плывущую по воздуху аптечку. Она придвигает свою палочку ближе к нему, не настаивая, но предлагая все же попробовать. Потому что у него нет иного способа проверить реальность.
- Ты ничего не потеряешь, если попробуешь.

Фрида понимает, что ему тяжело, но не знает, как помочь сейчас. Ему необходимо принять происходящее как можно быстрее, иначе он рискует свихнуться, а она не желает ему подобной участи. После пяти лет в сумасшедшем доме, она считает, что в их квартире уже достаточный уровень безумия.
Она хочет его обнять, но остается стоять на месте. После того, как он отказывается от ее помощи, когда она хочет обработать рану, она боится касаться его лишний раз. Меньше всего ей хочется все усугубить, потому что у него и так не слишком много к ней доверия. Она не может осуждать его после того, что устроила, когда объективно понимает, что могло закончиться и хуже.
Ведьма еле заметно кивает, когда он говорит, что не может объяснить произошедшее, и не ожидает другого ответа. Потому что его нет, нет никакого объяснения всему этому кроме того, которое предлагает она. Ему нужно лишь довериться ей, поверить, что все, что она говорит не выдумка. И тогда, возможно, им обоим станет легче. Она все еще надеется, что рано или поздно, каким-то чудесным способом, Бальтазар вернется к ней, и все станет как прежде.
Фрида чувствует, как сердце пропускает удар, когда он все же тянется к ее палочке, и смотрит с трепетом. У нее нет сомнений, что у него получится, как и нет сомнений, что ему подойдет ее палочка. По крайней мере, для одного простого заклинания. Она знает это, потому что когда-то его палочка подошла ей.
Она думает, что ждала этого вопроса с того момента, как только заговорила о его провале в памяти, но все же оказывается к нему не готова. Ведьма не знает, почему теряется, когда ответ на его вопрос очевиден, и, более того, он знает его сам. Несомненно знает, потому что каждый божий день находит новый сходства с его "погибшей" женой. Ее коробит от того, что приходится говорить об этом вслух, но она все же вздыхает глубже, собираясь с силами.
- Она существует, - ирландка делает акцент на настоящем времени прежде, чем все же решается продолжить. - Ты помнишь меня. Поэтому находишь так много общего между нами.
- Нет никакой "погибшей" жены. Ты придумал это, как и многое другое, чтобы объяснить себе, где я.
Фрида чувствует, как у нее предательски ломается голос под конец фразы, потому что для нее это слишком. Она не может говорить об этом так спокойно, как бы ей хотелось, и не может не думать о том, насколько сильно он ее любит, если, забыв все остальное, помнит так ясно.
Она подходит к нему ближе, заходя за спину и становясь сбоку, когда он все же выражает готовность попробовать.
- Прости, - она отчего-то извиняется прежде, чем касается аккуратно его руки с зажатой палочкой, и ведет ей в воздухе, показывая, как правильно взмахнуть.
- Lumos.
Фрида подсказывает ему заклинание негромко, в следующее мгновений выпуская его ладонь из своей, и смотрит, затаив дыхание. Она, абсолютно уверенная в том, что говорит, почему-то пугается на долю мгновения, что у него не получится.