Фрида считает это трогательным - то, что его мать не была против его решения и помогла выбрать для нее кольцо. Ей нравится его мать, как и в целом вся его семья, даже строгий Амадеус, с методами воспитания которого она не согласна, но все же испытывает определенную симпатию после нескольких тренировок в их поместье, и она сейчас как никогда благодарна отцу за то, что ее не выдали замуж насильно, заставив связать свою жизнь с семьей, которая будет ей не по нраву.

Она отпускает его неохотно, пусть он и говорит, что скоро вернется, и надеется, что он и впрямь как-то решит вопрос со своим начальством. Потому что у них сегодня свой маленький праздник, и ведьма хочет провести день вместе, раз уж соглашается выйти за него замуж и жить с ним до тех пор, пока смерть не разлучит их. Учитывая, что им обоим еще нет двадцати, это обещало произойти еще совсем не скоро.

Ирландка улыбается, наблюдая за тем, как он, вернувшись, стягивает с себя брюки, забираясь под одеяло. Она считает Кристофа святым, когда устраивается удобнее у него на коленях, и не отказывает себе в удовольствии поцеловать его коротко вновь, прильнув ближе.

Девушка фырчит весело, когда он называет ее "миссис Харт", и чувствует, что будет привыкать к этому еще чертовски долго, потому что ее чаще зовут просто Блетчли, в особенности - он сам, и она боится, что первое время не сразу будет откликаться на "миссис Харт".

- Не обижайся, если я не сразу буду понимать, что это обращаются ко мне, - она тянется к подносу, придвигая его ближе, и тянет с тарелки кусочек сыра, честно деля на две половинки и протягивая одну ему. - Но мне ужасно нравится, как это звучит.

Фрида отправляет в рот сыр, правда после, задумчивая жуя, подытоживая:

- Правда "миссис" как-будто прибавляет мне лет тридцать. Но я как-нибудь переживу это.

Она улыбается тепло, думая о друзьях, когда пристраивает голову уютно на плече у Бальтазара, и заявляет весело:

- Может, твой смелый поступок подтолкнет и Кристофа к решительным действиям?

Они проводят весь день в квартире, не находя в себе желания выходить куда-то, и ее чертовски это устраивает. Ей нравится, как смотрится на ее пальце кольцо, и она говорит ему за это день и после еще не раз о том, как его любит. Ей нравится и то, как это звучит от него - обещание любить ее всегда, и сейчас она готова в это верить после того, как он, вопреки опасениям, не разлюбил ее за эти два года.

Они не торопятся со свадьбой, но она не может отказать себе в удовольствии, когда присматривает в магазине варианты приглашений и прочих мелочей, о которых так или иначе будет необходимо позаботиться. Фрида не хочет погружаться в мрачные мысли, но думает о том, что ей до ужаса не хватает Регулуса, обожавшего заниматься такими вещами не меньше, чем она когда-то. Они устраивали чудные вечера в их поместье, а он всегда обладал отменным вкусом.

Все вокруг меняется, когда по магической Англии проносится стремительно известие о том, что Лорд пал. О Мальчике-который-выжил, победившем Темного Лорда. Ведьма не понимает, как это могло произойти, но выдыхает спокойнее, обнимая крепко отца, подтверждающего, что все так. Что пока никому больше ничего не угрожает. Она боится только одного - что его заподозрят в связи в Волдемортом, но Тони обещает, что все будет в порядке. Ни к нему, ни к Алексу у Аврората нет претензий.

То, что происходит после, напоминает ей кошмар, когда каждый день в залах Визенгамота разоблачают все больше и больше Пожирателей, и она ловит себя на неприятной мысли, что знает всех этих людей практически с детства. Ей не хочется ассоциировать их с теми зверствами, которые творились на улицах Лондона, но она понимает, что скорее всего суд не ошибается. Клеймо, оставленное Лордом, говорит больше, чем ей хотелось бы знать.

Фрида не ждет Барти, пусть и повторяет ему не раз, что ее дом - его дом, и ему здесь всегда рады. В последнее время они общаются не часто, и ее пугают перемены в его характере, но она старается не лезть. Розмари говорит как-то, что он кажется сходит с ума, но не хочет разговаривать ни с кем. Она отправляет ему коробку пастилы с домовиком и короткой запиской, что она рядом, когда бы ни понадобилась ему, но не ожидает, что понадобится всерьез. Крауч всегда был самостоятельным мальчиком, всегда стремился подражать Регу в попытке уберечь ее и справиться со всем самому.

Она впускает его в квартиру, не раздумывая долго, и видит, как он подавлен и растерян. Он мало говорит, и ей не удается накормить его, потому что как он говорит, его тошнит от еды. Он просит остаться на какое-то время у нее, и она соглашается без раздумий.

Ведьма видит, что ему необходимо поспать, потому что он устал и измучен, и раздумывает несколько мгновений, прежде чем потянуть его за собой в спальню. В комнате Регулуса слишком много волокиты, и она считает, что одну ночь он может поспать в их с Бальтазаром комнате. Он падает на кровать практически сразу, и ей стоит трудом, помочь ему снять свитер и заставить надеть одну из домашних футболок Бальтазара.

Они разговаривают недолго после того, как она укрывает их обоих пледом, и через несколько минут Барти засыпает тревожным сном. Фрида тоже прикрывает глаза, потому что время уже позднее, а рано утром придет швед, и ей нужно будет поговорить с ним, и обнимает друга со спины аккуратно, проваливаясь в сон.

Фрида открывает глаза неохотно и приходит в себя медленно, наблюдая за спящим другом. Он дышит ровнее и выглядит спокойнее, чем ночью, когда приходит к ней. Она приподнимается на локтях, бросая взгляд на часы, и немного хмурится, потому что Бальтазар уже должен был вернуться, но в квартире слишком тихо, чтобы заподозрить, что в ней есть кто-то еще, кроме их двоих. Она знает, что если он дома, то может быть только на кухне, но с той стороны не раздается никаких звуков.

Ведьма позволяет себе оставаться под пледом еще несколько минут, прежде чем все же встает с кровати, намереваясь приготовить завтрак для Барти и задерживающегося, кажется, Бальтазара, который впрочем после смены предпочитает для начала ложиться спать. Она забегает в ванну, прежде проверив по дороге, что комната Регулуса действительно пуста, и тратит некоторое время на то, чтобы умыться и проснуться окончательно, надеясь, что остатки сна прогонит кофе.

Фрида замирает на пороге кухни и смотрит укоризненно, но в то же время тепло на Бальтазара, спящего за столом. Она качает головой, считая, что он должен был разбудить ее сразу, как только пришел, и она бы могла отправить его спать в комнату Блэка, раз его территорию занял Крауч, но уж точно не стоило устраиваться за столом.

Она подходит ближе аккуратно, приобнимая его со спины, и целует мягко в шею, следом впрочем отстраняясь и оказываясь напротив него. Ирландка разглядывает мужчину, подмечая его уставший вид, потому что сон за столом вряд ли можно назвать здоровым и и полноценным, и тянется к нему вновь, соскучившись, целуя вместо ответа на его шутливое предположение.

- Изменяю, - она кивает со всей серьезностью в подтверждение своих слов и легонько притягивает его к себе, шепча заговорщицки на ухо, - я не хотела говорить тебе об этом, но раз ты настаиваешь... Прости, ты не единственный, с кем я делюсь пастилой. Крауч ее просто обожает.

Фрида фырчит следом весело, прижимаясь коротко губами к его щеке. Она отстраняется, разглядывая его скептически, когда интересуется с явным сочувствием:

- Кофе? Или, может, немножко поспишь?

Она все же лезет в шкафчик за кофе, потому что он не помешает никому из них, и объясняет, пока занимается приготовлениями:

- Я не знаю, что у него случилось, Барти так и не сказал, но вчера он был очень подавлен, - ведьма мрачнеет, отставляя турку в сторону и ловит взгляд Бальтазара, продолжая серьезно, - что-то произошло. Что-то нехорошее, потому что ему вчера было очень плохо.

- Пусть он поживет какое-то время у нас, - она смотрит на шведа просяще, понимая, что не может решать такие вопросы в одиночку, но и не видит причин, почему он должен быть против. - Хотя бы пока не придет в себя.

Фрида возвращается к кофе вновь, наливая в турку воду и отправляя ее на огонь, когда Бальтазар подходит ближе, обнимая ее. Она прикрывает глаза на пару мгновений, улыбаясь вопреки предыдущим словам расслабленно, но все же заставляет себя обернуться и вспомнить о том, что ее волнует в данный момент больше. Ей, также как и ему, хочется забраться обратно под одеяло, особенно с ним, и проспать еще пару часиков, но в их спальне ее друг, которому, кажется, чертовски плохо.

- Ночью, было уже поздно, - она не может вспомнить точное время, потому что не следит за часами, но уверена, что было уже больше полуночи, и она точно не ждала гостей.

Ведьма хмурится непонимающе, когда он заводит речь о Лонгботтомах, и кивает следом, припоминая и тот инцидент и Алису, из-за которой разгорелась ссора. Она относится и к ней и к Фрэнку спокойно, скорее "никак", пересекаясь не слишком часто в школе.

- Да, это очень мило, что защищая одну девчонку, ты отправил в больничное крыло другую, - ирландка фырчит между делом весело, не слишком понимая, к чему он вообще клонит, но в целом не перебивает, слушая внимательно. Впрочем, то, что он говорит дальше, она со всей искренностью предпочла бы не слышать.

Фрида напрягается внутренне, еще когда он только упоминает Пожирателей Смерти, потому что наконец-то начинает улавливать связь, которая ей чертовски не нравится. Она мотает головой, не задумываясь, потому что авроры несомненно ошибаются и не имеют ни малейшего понятия, о чем говорят. Она знает Крауча с детства и не готова верить в подобные обвинения так просто.

- Нет, это не он, - девушка возражает твердо и немного сердито, не сердится не на Бальтазара. - Это сумасшедшая Белла и ее сумасшедший муж или же Кэрроу, это в их духе. Они все еще гуляют на свободе и, поверь, я точно знаю, что если кто-то и способен на такое, то это Белла. Она с детства ненормальная.

- Барти не мог. С чего бы ему их пытать да еще так жестоко?

Ведьма смотрит на него с мрачной серьезностью, понимая прекрасно то, что он пытается до нее донести, и понимая, что несмотря на его корректный вопрос, он вовсе не жаждет открывать двери их дома для Пожирателя Смерти.

- Я не выгоню его, Баль, - ей не хочется на него давить, но у нее не выходит иначе, и она немного колеблется, прежде чем немного пояснить, - даже, если это сделал он.

Фрида не скрывает, что ощутимо напрягается из-за их разговора, и не хочет также считать Бальтазара врагом, но чувствует зарождающуюся панику от перспективы ссоры, если он начнет настаивать на том, чтобы отказать Барти. Ей жаль Лонгботтомов просто по-человечески, потому что никому нельзя пожелать такой участи, и она слабо может представить, сколько часов нужно было пытать их, чтобы те сошли с ума. Она помнит, что у них родился сын и, как любой человек, не может остаться к этому равнодушна.

Вопреки чужому горю, ее волнует в самом деле только одно - благополучие сейчас, в этот момент, ее друга, пришедшего к ней за помощью. Она не позволяет себе сомневаться в том, что он действительно не мог так поступить. Ей не нравится это "если" в словах Бальтазара.

- А если это сделал он?

Ведьма не особо понимает, о каких рисках он говорит, отчего-то уверенная, что все будет в порядке. Не может быть иначе, потому что Крауч ни в чем не виноват, и это точно станет вскоре известно. Она раздумывает о его отце, человеке строгом, жестоком, но не позволяет себе и мысли, что он не захочет помочь сыну. У любого самого строгого воспитания должен быть предел.

- Ничего особенного, - она качает головой, вспоминая, - он говорил, что не может пойти к отцу, и что Розмари, его девушка, его не поймет.

Она раздумывает пару мгновений над тем, что его любовь к "портовой шлюхе" стала последней каплей для его отца, и что, пожалуй, у него действительно есть причины не искать более никогда его помощи.

- У него напряженные отношения с отцом. Если это можно назвать отношениями.

- Он и метку принял, потому что хотел доказать, что чего-то стоит. Сам Лорд обратил на него, мальчишку, внимание. В отличие от отца, который только требовал и требовал что-то, каких-то высот, которые Барти были не нужны, и не давал ничего взамен.

Фрида морщится, поясняя, потому что ей говорить об этом причиняет не меньше дискомфорта, и она всегда считала это чертовски несправедливым - отношение Крауча старшего к сыну. Барти всегда был выдающимся учеником, которого хвалили все, кроме родного отца.

Она смотрит на него настороженно, когда Бальтазар изъявляет желание поговорить с ним, и колеблется несколько мгновений прежде чем неуверенно кивнуть.

- После того, как он поест, ладно? Мне не удалось его вчера накормить.

- Не дави на него, Баль, ему тяжело, - она ловит взгляд парня и просит искренне, - он до сих пор не пережил до конца смерть Рега.

Для нее это не имеет значения - то, что он натворил. Она не считает это правильным, не считает, что он должен был это делать, но не берется его осуждать. Не имеет на это права и не хочет, потому что он все еще ее друг. Единственный друг, нуждающийся в ней и ее помощи. У нее бегут по коже мурашки, когда Барти поясняет, почему поступает так. Почему идет с Беллатрикс и такими же ненормальными, как и она, в дом к аврорам. Ей кажется, что ее мутит от его слов, потому что он будто бы подводит черту, ставит крест на ее смутных, но все же существующих надеждах, что Регулус жив. Она мотает головой, потому что не хочет этого слышать, но он продолжает пояснять сбивчиво, лихорадочно, не видя, что с ней творится.

Ведьма не оправдывает ничуть то, что делает Крауч, но чувствует, что не может сочувствовать Лонгботтомам сейчас так, как наверное должна. В полной мере, как любой нормальный человек. Она помнит свою боль и считает, что те не имели никакого права отнимать у нее Рега.

Она заботится о Барти как может, но в воздухе висит не высказанная опасность, потому что рано или поздно должны будут прийти авроры. Девушка знает это, но гонит подобные мысли прочь, не позволяя себе думать об этом всерьез. Она знает только одно - то, что не собирается никому позволять причинить вред ее другу. Ирландка видит, как он нервничает, чувствует его страх, когда прижимается губами крепко к его виску, прежде чем пожелать спокойной ночи. Они все знают, что рано или поздно он будет в Азкабане, но не позволяют себе говорить об этом.

Фрида оказывается так и не готова к этому, когда авроры стучатся в их дверь, не оставляя возможностей для отступления. Она дергается вперед, но Бальтазар перехватывает ее раньше, накладывая заклинание молчания, чем она успевает что-то сказать или сделать. Он держит ее крепко, шепча, что ей стоит успокоиться, и поясняет что-то аврорам, когда они интересуются ее состоянием. Она не слушает то, что он говорит, она ловит взгляд Барти, затравленный и испуганный, и чувствует как у нее внутри все переворачивается, а по щекам, в молчаливой истерике бегут слезы.

Ее лицо искажает гримаса боли, когда он бросает на нее последний взгляд, коротко кивая и чуть приподнимая уголки губ, и она наблюдает с отчаянием за тем, как за ними закрывается входная дверь. Она пытается вздохнуть глубже и закрывает глаза, стараясь прийти в себя, но чувствует, как ей не хватает воздуха. Дыхание Бальтазара обжигает кожу, и она вслушивается в его слова, осознавая в полной мере, что во всем виноват он.

Она хочет, чтобы он отпустил ее. Хочет этого чертовски сильно, вперемешку со злостью, но вместо того, чтобы попытаться вырваться, концентрируется на своем злом, импульсивном желании.

- Это ты виноват, - ее голос звучит хрипло, но она повышает его, срываясь практически на крик. - Из-за тебя его забрали! Ты не дал мне их остановить.

Фрида дергается наконец из его объятий, когда бросает взбешенный взгляд, ненавидя его сейчас за то, что он сделал. За то, что не позволил защитить друга.

У нее мутнеет взгляд, и она чувствует, что не в силах больше справляться с этим шквалом эмоций, когда смотрит на него невидяще, не понимая до конца, что делает. Ее не отрезвляет его первый вскрик, и она чувствует темное, нездоровое желание причинить ему боль такую же, какую он причинил своим поступком ей.

Фрида не знает сколько проходит времени, прежде чем останавливается, но приходит в себя резко, оставаясь практически без сил, и дышит тяжело, опуская голову вниз. По ее щекам все еще текут слезы, но она не обращает на них внимания, пытаясь восстановить дыхание.

Фрида не слышит то, что он говорит ей. Не слышит ничего, ни его просьбы, ни хруст костей, ни крики. Ее ведет в этот момент лишь ненависть и собственная боль, которую она испытывает теряя второго друга, потому что ей не дают защитить его. Он не дает, зная, насколько Барти ей дорог. Она не хочет останавливаться в самом деле, пусть практически и не контролирует сейчас то, что делает.

Ее отпускает также стремительно, как и накрывает с головой, и она поднимает испуганный взгляд после того, как ей удается хотя бы немного восстановить дыхание. У нее в страхе расширяются зрачки, когда она смотрит на Бальтазара и осознает наконец то, что с ним сделала. То, что хотела сделать, если бы не остановилась вовремя. Ведьма не знает точно, остановилась ли сама, вспомнив все же, кто перед ней, или у нее попросту закончились силы.

Она застывает на мгновение, всхлипывая следом, и вопреки его просьбе бросается к нему, желая помочь. Не зная, впрочем, как, потому что колдомедик из нее сомнительный, и она знает только заклинание ломающее кости, но никак не собирающее их обратно. Она ловит себя на мысли, что в ее образовании явно что-то не так.

- Прости меня, - ирландка просит сквозь слезы, касаясь аккуратно здорового плеча, а после, поддавшись порыву, обнимая. Она старается не трогать вторую руку, неестественно выгнутую от переломанных костей, но держит его крепко, прижимаясь щекой к его скуле и бормоча извинения сотый, тысячный раз подряд. Ее охватывает паника, и она не имеет ни малейшего понятия, что делать, когда все же находит единственный верный выход.

Бубенчик появляется посреди комнаты в то же мгновение, растерянно звеня бубенцами, и хлопает глазами, пытаясь запомнить все, что она ему говорит. Ему следует отправиться за Кристофом сейчас же и не забыть сказать, что у Бальтазара сильные переломы в нескольких местах. Домовик кивает деловито, прежде чем исчезнуть, и ирландка надеется, что он найдет Борге быстро.

Фрида прижимается губами к его виску, скользя следом лихорадочно к скулам и щеке, и не знает, как оправдать себя и свой поступок в его глазах.

- Я не хотела этого, - она бормочет сбивчиво, нервно, так и не отстраняясь от него, - не хотела делать тебе больно.

- Прости меня.

Фриде не нравится, что он дергается от ее прикосновения, пусть она и понимает, что он имеет на это право - бояться ее после того, что она сделала. Она не хочет, чтобы он боялся, не хочет, чтобы думал, что она может повторить это с ним снова, и не знает, откуда в ней берется к нему эта злоба, переходящая в ненависть. Ее пугает это не меньше, чем его, потому что эта сторона ее сущности явно не то, чем она гордится, и более того, ведьма не имеет ни малейшего понятия, откуда та в ней берется.

- Я делала это не специально, - она произносит с отчаянием, потому что хочет, чтобы он это понял. Что она не может это контролировать. Что то, что происходит с ней в этот момент, это не она, не та Фрида, которая любит его, не та, которая не способна кому-либо причинить боль, тем более ему. - Если бы я могла, я бы не стала этого делать.

Она слушает его слова о том, что было бы с ней, не удержи он ее, и мотает головой упрямо и с отчаянием, потому что не хочет в это верить. Понимает, что он говорит, но отрицает реальность настойчиво, оставаясь в плену иллюзии, что могла бы что-то сделать. Как могла бы когда-то уберечь Регулуса от принятия метки, как будто он хоть раз кого-то послушал.

- Я должна была ему помочь.

Ведьма возражает твердо, уверенная в том, что говорит, пусть возможно он и прав, и единственное, к чему бы привела ее выходка - к тому, что она оказалась бы в соседней с Барти камере.

Она думает почему-то, что Кристоф решит сейчас все их проблемы, и смотрит недоуменно, когда Бальтазар говорит, что тот не сможет помочь. И что ему необходимо попасть в маггловскую больницу. Ведьма смотрит на него пораженно, слушая его объяснения, и не понимает, как это возможно, хмурясь следом.

- Как такое может быть? - она вытирает слезы механическим движением, отчего-то цепляясь за то, что он говорит, что стоило сказать ей раньше. Фрида бросает на него мрачный взгляд, прежде чем убирает от него руки, отстраняясь и ловя себя на мысли, что ему неприятны ее прикосновения.

- Это все равно произошло бы, даже если бы я знала о твоей невосприимчивости к колдомедицине, - она вздыхает тяжелее, повторяя следом вновь, - я не собиралась делать это специально, я не хотела этого, и я все также люблю тебя, Харт.

Она старается взять себя в руки, когда аккуратно касается его руки вновь, не делая больше попыток навязываться, но понимая объективно, что ему нужна помощь.

- Давай я помогу тебе встать. Дождемся Кристофа и отправимся в больницу, одна я там не справлюсь.

Фрида качает головой в ответ на его извинения, но не говорит ни слова. Считает, что ему не за что извиняться после того, что натворила она, потому что заклятие немоты - мелочь по сравнению с ее выходкой. Он заплатил достаточно за то, что сделал, хоть расплачиваться не должен был вовсе, особенно таким способом. Она не понимает, на самом деле, не меньше, чем он, как могла поступить с ним так жестоко, когда не хотела этого вовсе.

Ее смущает и пугает то, что он говорит о своем организме, и она не может взять в толк, как он дожил до своих двадцати лет. Ей нравятся магглы со стороны, но она не верит, что те в состоянии справиться с болезнями, не имея доступа к магии и заклинаниям. Она болеет не часто, но помнит точно, что ни одна болезнь, ни одно попадание в больничное крыло не обходилось без применения магии.

- А чем лечатся магглы? - она все еще чувствует свою вину в той степени, при которой предпочла бы забиться в самый дальний угол, чтобы никогда больше не попадаться ему на глаза, но не может побороть любопытство и недоумение, перемешанное с переживаниями о нем и его руке, сломанной по ее милости. Она подозревает, что магглы, также как и они, ломают кости, но не может представить, как они заставляют их срастись обратно без целебных зелий.

Фрида вздыхает глубже, опуская взгляд, стоит ему заверить ее, что он все еще собирается на ней жениться, и усмехается невесело, мрачно предупреждая:

- Это ты зря.

Она принимает во внимание то, что ему нужно время, но словно чувствует отчетливо, что он не готов простить ее так просто. Если готов вовсе, и если поверил ей, что она не хотела этого. Она знает, что его смущает - ощущение, будто она действовала целенаправленно. Получала удовольствие от этого. Ведьма не знает, как объяснить, что это не так. Что она никогда не будет получать от этого удовольствие, а то, что вырывается в такие моменты наружу, это не она, она не может это контролировать. Ей кажется, что это отдает чем-то нездоровым, думать о себе так, будто в ней есть две кардинально разные сущности. В то же время, она знает точно, что вернее сойдет с ума, если признает, что она сама способна на подобное.

Фрида кивает, подтверждая, что выбросы стихийной магии - удел детей, еще не бравших в руки палочку, а не взрослых волшебников, но у нее нет этому логичного обоснования.

- Такое бывает из-за некоторой...нестабильности, - она запинается, подбирая слово, потому что просто "эмоциональность" все же сюда не подходит. Она знает за собой все особенности характера, которые могут повлиять на магию и ее использование, и не испытывает по этому поводу восторгов. - Любое сильное проявление эмоций, даже хороших, может привести к этому.

- Взрослые подвержены этому редко, потому что чаще всего с возрастом начинают контролировать себя и выражение своих эмоций. Я этого не умею, - она подытоживает мрачно, делая шаг в сторону и отводя взгляд, когда он вытирает слезы с щек, потому что не может на него смотреть, - держать себя в руках.

Она задумывается следом над его вопросом о частоте подобных вспышек:

- В моей жизни не так много потрясений, - она ловит себя на мысли, что не хочет задумываться, во что превратилась бы, будь их больше, - так что это происходит не так часто.

Фрида считает, что ожидание - чертовски плохой способ лечения, но осознает ясно, что у них, кажется, не будет иного выбора. Его невосприимчивость к колдомедицине ожидаемо усугубляют чувство вины, и она не имеет ни малейшего понятия, как просить прощения после подобного.

Она остается благодарна Крису, который задает вопросы, но в целом не требует на них ответы прямо сейчас, и помогает им выбраться в маггловский район. Ведьма не говорит ни слова, но испытывает неожиданный страх, накрывающий ее с головой, стоит только им в такой спешке и суете оказаться в совершенно незнакомом ей мире. Она гуляет раньше по маггловскому Парижу, осторожно и никуда не торопясь, в сопровождении Регулуса, знающего о магглах также мало, как и она, но вопреки этому, чувствовавшему свое превосходство. Возможно, ее успокаивало это - его уверенное поведение. Сейчас же, несмотря на Кристофа, который не сомневался в том, как им необходимо действовать, она не была уверена ни в чем.

Сейчас ей не нравится в этом мире абсолютно ничего, в особенности то, что Кристоф называет автомобилями. Они едут в ее представлении хаотично, непредсказуемо, на скорости, которая ее пугает, и ей стоит большего мужества, чтобы заставить себя сесть в одну из таких штуковин, потому что друг уверяет, что это необходимо. Честно говоря, она не понимает, почему они не могут просто зайти за угол и аппарировать к нужному месту, но предпочитает помалкивать и цепляться за Борге, не желая доставлять неудобств Бальтазару.

Они остаются за дверью, когда шведа заводят в кабинет, и она не может найти себе места, дергаясь каждый раз, когда он вскрикивает. Ведьма бледнеет стремительно с каждой минутой и чувствует, как ей не хватает воздуха и мало-мальски понимания, что там с ним делают. Возможно, ей стало бы легче, будь она рядом, но Кристоф утверждает, что ее не пустят, и что ей нечего там делать, потому что это болезненная, но пустяковая процедура. Все самое сложное будет впереди.

Фрида не издает ни звука всю дорогу обратно, не в силах лишь отвести взгляд от его гипса, чувствуя, как у нее сдают от этого зрелища нервы. Она чувствует неловкость, пока разувается в коридоре квартиры, и не знает, должна ли извиниться в очередной раз или прекратить это делать, потому что от ее извинений никакого толка.

Ведьма пугается отчего-то, когда чувствует его губы на своих, и замирает, не зная как реагировать на его порыв. Она отвечает на его поцелуй также робко, потому что не ответить не может и хочет этого, но отстраняется быстро, мягко касаясь ладонью его здорового плеча.

- Тебе нужно отдохнуть, - у нее в ушах стоят его крики, и она слышит свой голос, с хрипотцой от волнения, будто со стороны, - пойдем, я расстелю постель.

Она осознает прекрасно, что в ближайшее время ему вряд ли стоит совершать какие-либо усилия, но считает, что это меньшая из ее проблем. Ей вовсе не сложно позаботиться о нем, но она не может перебороть то напряжение, которое скапливается в ней за это время, заставляющее держать дистанцию.

- Позови меня, если тебе что-нибудь понадобится. Я все сделаю, не вставай сам, ладно? Врач сказал, что тебе нужен покой.

- Я посплю пока в другой комнате, но дверь будет открыта, я услышу.

Фрида не ожидает того, что он действительно не захочет от нее отстраняться, когда в самом деле хотеть должен. И должен ее бояться, потому что то, что происходит сегодня, выходит за все рамки, пусть она и утверждает отчаянно, что не собиралась этого делать. Если бы она могла держать себя в руках, у нее не было бы и мысли навредить ему.

Она молчит, пока он просит ее остаться, лишь обнимает его осторожно, словно боясь причинить боль еще как-то. Ее ведет от его слов и родного запаха, потому что она успевает перепугаться не меньше, чем он, и решить, что после этого в их отношениях непременно образуется трещина, после которой уже ничего не будет нормально и так, как прежде. Она не хочет этого - не хочет спать одна и не хочет, чтобы они держали дистанцию, но сможет понять его нежелание иметь с ней что-то общее.

Ведьма обнимает его крепче, когда он целует ее, притягивая к себе, и чувствует, будто у нее падает гора с плеч от того, что он говорит следом. Она хочет этого не меньше - чтобы у них все было хорошо, потому что им действительно комфортно вместе, и она, не представляя ранее, как будет делить с кем-то квартиру на постоянной основе, смутно представляет сейчас, как жила раньше одна, не засыпая у него под боком. Привычка, оставшаяся с Рождества далекого пятого курса, не собирающаяся отныне никуда больше исчезать.

- Я люблю тебя тоже, - она тянется к нему, прижимаясь губами коротко к его шее, и скользит вверх, пока не находит его губы своими, целуя мягко и нежно. - Спасибо.

Фрида благодарит его за все сразу - и за то, что он не дал ей наделать глупостей и за то, что хочет простить ее сейчас, как незаслуженно оказался крайним.

- Все будет хорошо, - она произносит негромко, но уверенно, - обещаю.

***

Этот день начинается так, как многие-многие до него. Фрида целует Бальтазара, прежде чем он уходит на работу, и собирается лениво сама, бросая взгляд на часы. Она успевает на поздний завтрак домой и спешит не столько, чтобы оценить кулинарные таланты домовиков, сколько чтобы повидаться с отцом. Она может, конечно, сделать это и днем, придя к нему на работу, но сегодняшний день предвещает множество дел разной степени важности.

Ведьма застает отца, встающим из-за стола, но тянет его обратно настойчиво, полагая, что Англия не успеет рассориться со всеми странами вокруг за те пятнадцать минут, на которые ее отец опоздает на работу. В конце концов, ему не так часто выпадает возможность позавтракать с дочерью, поэтому она командует деловито, чтобы на стол несли новую порцию блинчиков и не забыли к ним сироп.

Она делится последними новостями, включая новость, что рука Бальтазара снова жизнеспособна, и он вполне бодро управляется с ней. Настолько бодро, что ходит на работу и вообще все делает сам. И нет, она больше ничего не ломала ему и не собирается. Ирландка болтает весело и безостановочно, не забывая при этом жевать и весело фырчать на шутки отца, что она пришла вовсе не увидеться с ним, а от скуки, потому что не с кем было поболтать.

Ее все же прерывают, причем самым грубым образом, и все происходящее дальше начинает напоминать ей кошмар, в котором она уже однажды участвовала. Она плохо понимает то, что происходит следом, когда ее и мать просят пройти вместе с отцом, но дергается, не раздумывая, потому что не хочет оставлять его одного.

Ее выматывает череда допросов, начинающаяся после, и она находится на грани истерики, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Ей хватает ума сказать, что она не имела ни малейшего понятия, что ее отец Пожиратель Смерти, но полагает, что вряд ли кто-то в это поверит всерьез. Ее волнует больше то, что будет с ним, и она спрашивает у одного из авроров прямо, поднимая заплаканные глаза, когда до этого смотрит в одну точку в стол. Он не лукавит, отвечая мягко, но все же давая понять, что Энтони не удастся избежать Азкабана.

Фрида чувствует себя совершенно разбитой, когда ее все же отпускают домой, и аппарирует к себе сразу, поборов желание отправиться в Мунго к Бальтазару. Она не ожидает увидеть его дома и держится всего лишь пару мгновений, ловя его взгляд, прежде чем начинает рыдать, закрывая лицо руками.

- Отца арестовали, - она делится глухо и жалобно, сквозь слезы, не находя в себе сил объяснять понятнее, - его отправят в Азкабан.